Посвящается
бывшим курсантам Ленинградского Военно-Инженерного училища
Предисловие.
Много лет назад волею судьбы молоденьким мальчишкой по окончании школы я оказался
в стенах Ленинградского Военно-Инженерного училища.
Почему я, закончивший школу с медалью и имевший право выбора ВУЗа, поступил в
это далеко не лучшее учебное заведение? Это -отдельная и большая тема, которой
я сейчас не хочу касаться. Проведенные под его крышей годы, безусловно, повлияли
на мое формирование, как (еще бы!) физически, так и морально. Как в плюс, так
и в минус.
Прослужив по окончания училища
четыре года в Средней Азии, я с трудом сумел расстаться с погонами. Еще долго
после этого мне снились курсантские (не офицерские) сны. То, что я предлагаю вам
в моем рассказе, не сон, а - быль. Как я уже писал о себе, я - совсем не писатель.
Не судите строго. Эти воспоминания появились "под нажимом" моих жены
и дочери. Если то, что я пишу вам (не) понравилось, все (претензии) одобрения
- к ним.
Ничего необычного в этом
утре не было. Если не считать отличной погоды. Под'ем, как всегда, в 5:30, пробежка
до реки и обратно (6 км) , зарядка, умывание, построение, завтрак и "по
коням", т.е. по машинам на занятия.
Взвод курсантов
военно-инженерного училища "досыпал", сидя на скамейках в кузове движущейся
грузовой машины. Мягкая, без ухабов и выбоин, лесная дорога позволяла поставить
карабин между ног как опору и, положив голову на сложенные руки, дремать без риска
при толчке выбить зубы дулом. Через окно в кабине автомобиля виднелся затылок
нашего сегодняшнего преподавателя - полковника М., любимого нами за "не солдатский
юмор" и вольницу, которую он нам позволял.
В центре кузова в деревянных опечатанных ящиках лежали "учебные
пособия". На этот раз пособия были, строго говоря, не очень учебные - мы
ехали устанавливать боевые подводные мины. Нас совсем не волновало, почему понадобилось
их ставить в окрестностях забытой богом деревушки Большое Куземкино Ленинградской
области. Эта малюсенькая деревушка из 10-15 дворов большую часть года дремала
на берегу реки Луги, просыпаясь только когда училище приезжало в лагеря - зимние
или летние. Училищный фольклор оставил в памяти о ней песню на мотив популярной
мелодии:
Рекою Лугою омытое, лесами хвойными покрытое,
Мое родное Б.Куземкино, к тебе любовь в сердцах храним... Здесь комары летают
тучами, курсанты спят в палатках кучами, Портянки грязные развесили по елочкам
твоим.
Все проснулись одновременно, когда машина остановилась
перед полосатым шлагбаумом, на котором торчал знак "пограничная зона СССР".
К машине подошел солдат, и, взяв у нашего водителя какие-то
бумаги, забрался к нам в кузов. Нахмурившись, он медленно пересчитал нас, потыкав
в каждого пальцем, и перешел к проверке ящиков. Сверив на них сургучные печати
и бирки с записями в бумаге, пограничник сказал кому-то в рацию: "проверку
закончил, все в порядке" и вылез из кузова.
Машина
покатила дальше, но мы уже не спали. Что-то было не так. Мы, конечно, знали, что
"наша" деревня расположена где-то на Курголовском полуострове. Но мы
как-то и не задумывались, что здесь рядом проходит граница. И это придавало сегодняшним
занятиям нечто новое, отличное от учебной рутины, где мы могли предсказать, что
и как мы будем делать.
-Ну вот, мужики, - пропищал Хих,
- я же говорил, что в мое дежурство всегда интересно, хих-хих-хих! - Да уж!
- хмыкнул кто-то, - "еще свежи воспоминания...". Все нахмурились.
Воспоминания, в самом деле, были не из самых приятных.. Из-за этого Хиха.
Клички
были у всех. Наш командир роты, капитан П. созвучно с фамилией, в кулуарах
назывался просто "Пяткой". Он был патологически свиреп и так же туп.
Ходила легенда, что однажды, когда курсанты попросили отпустить их пораньше в
театр, он заявил: - Ну и что? Ну, так опоздаете! Я лично в Ленинграде уже
6 лет и еще ни разу не был в театре. А уже дослужился до капитана.
Длиннющий
силач-сибиряк Коля П. отзывался на "Полкана" из-за манеры разговаривать
отрывистым басом, как будто лая.
Хороший скрипач Толя Л.
давно признал за собой кличку "Козел", данную ему за подпрыгивающую
походку.
Володя М., "свихнувшийся на музыке" парень
откуда-то из средней полосы России, все свободное время проводил за пианино в
"ленинской комнате", покрывая нотными знаками расчерченные от руки листы
бумаги. За что и имел кличку "Бетховен".
Я сам
даже с некоторой гордостью носил кличку "Турник", полученную за умение
довольно прилично крутиться на гимнастической перекладине в то время, когда мои
сокурсники еще только умели висеть на ней "сосиской".
Леня
М. был сразу же безоговорочно назван "Хихом" за смешки "хих-хих-хих",
которые он тонким голоском издавал в разных местах каждой фразы. Все в нем было,
как мы говорили, "хиховато": длинный и удивительно худой, альбинос
с жидкими волосишками на маленькой головке, с нескладной фигурой "на шарнирах",
он ну никак не подходил к карьере будущего офицера-понтонера. Жуткий хвастун,
он при первом же удобном случае объявил, что " у него "на воле"
- две бабы (Ируха и Галуха), " он любит "поддать", "
у него - москвича - здесь, в Питере, есть своя "хавира" с гражданским
костюмом и ящиком водки, " вообще-то, у него дядя - ни много, ни мало
- зам. коменданта Кремля.
Что из этого было правдой? Как
впоследствии оказалось, все. Казалось бы, ну и что? Мало ли хвастунов на
свете?
Дело в том, что мой герой обладал прямо-таки потрясающей
способностью попадать в самые невообразимые ситуации. Он не только в них попадал,
но и легко создавал их сам, вовлекая в них оказавшихся рядом людей. И тогда на
две-три недели к его "имени" добавлялись две буквы: Ч и П.
Кличка
ХихЧП свидетельствовала об очередном инциденте, только что пережитом окружающими
по его вине.
Часть первая. "Хих и
Пятка"
В ту субботу я, салага-первокурсник, стоял
дневальным "у тумбочки", принимая от возвращавшихся из города курсантов
так называемые увольнительные записки - заветное свидетельство легальности пребывания
вне стен училища. Те, кто служил "в рядах", знают эту неизбежную повинность
по очереди стоять истуканом на входе в помещение роты возле реальной, покрашенной
в "шаровый цвет", деревянной тумбочки с "местным" телефоном.
При этом надо было отвечать на крайне редкие телефонные звонки и периодически
громко выкрикивать положенные по уставу и распорядку дня разные команды.
В
23 часа (конец увольнения) я проорал стандартное "Рота, отбой!" и начал
пересчитывать увольнительные записки. Обнаружил, что их на одну меньше, чем было
в списке ушедших утром в город. Проверил еще раз - все так: на одну меньше. Кого
же нет? Сверился со списком - не было Хиха.
Н-да, опоздание
из увольнения, - подумал я, - это чревато... Подождав еще минут 10 (ну, бывает
же, опаздывает, мало ли что - может, трамвай сломался?), я доложил сержанту Сергею,
моему дежурному по роте: "Нет -Лени М." Он (свой брат-курсант, только
- старшекурсник) тоже просмотрел поданную мной пачку узких бумажек. Я не ошибался.
Помотав головой, Серега пробурчал, что подождет еще минут 10, а уж потом придется
докладывать о ЧП Пятке - дежурному по училищу в этот день.
Моя часть
проблемы, как мне тогда показалось, на этом закончилась и, взяв ведро и швабру,
я пошел драить гальюн.
Через некоторое время Сергей с мрачным видом зашел
ко мне "на рабочее место", и сообщил, что получил от Пятки ба-а-льшой
втык. Тот пообещал лишить его трех очередных увольнений в город за опоздание с
рапортом. Выяснилось, что, в связи с этим, Серёга должен немедленно восстановить
силы и пойдет поспать. Будить его позволялось только в крайнем случае. А мне было
приказано по окончании уборки гальюна идти обратно "к тумбочке".
- Вообще-то, - подумал я, - в это время он по уставу должен был бы не спать, а
подменять меня "у тумбочки". Но, это было не мое, салаги, дело!
Примерно
через час, закончив "санитарно-гигиеническое мероприятие", я направился
на свое место, заранее предвкушая, что можно будет сесть возле тумбочки на пол,
расстегнуть воротничок, ослабить ремень и просто передохнуть.
Капитан
Пятка молча подошел ко мне и щелкнул по лбу, отчего я больно ударился затылком
об стенку и вскочил на ноги. Возле меня не было никого, но затылок явственно болел.
Было очевидно, что Пятка здесь ни при чем. Просто я, уснув, стукнулся головой
о стенку. - Сон может быть в руку, - подумал я и побрел исполнять еще одну
часть обязанностей дневального - поправлять на вешалке шапки и шинели.
Подойдя
к вешалке, я обомлел... Среди аккуратно развешанных и заправленных одна за одну
серых курсантских шинелей висело ... так же аккуратно заправленное шикарное темно-синее
пальто. Над ним, среди таких же серых со звездочками шапок лежала точно так
же выровненная (естественно, без звездочки) великолепная пыжиковая шапка.
Если
бы я писал не документальный рассказ, то в этом месте по законам жанра я должен
был бы сказать, что ущипнул себя за руку - не уснул ли я опять?
Мне
было не до того. Над пальто была отчетливо видна бирка с надписью "курсант
Леонид М.". На тумбочке возле телефона лежала одинокая увольнительная записка,
которую, в этом я был уверен даже не читая, положил, придя из города, Хих.
Ситуация
была жуткой. Он, видимо, хорошо надрался и опоздал. При этом он умудрился каким-то
образом пробраться через главный вход в училище и в то время, когда я упражнялся
со шваброй в гальюне, а мой дежурный спал, "на автомате" развесил свои
шмотки.
Надо было будить сержанта. Я подошел к его
койке, дернул за руку и шепотом (все вокруг спят) отрапортовал. Дежурный так же
шепотом послал меня ... ну в общем ...туда, прибавив, что за такие шутки, да еще
среди ночи, мне надо начистить рыло. И что он еще поспит полчаса, а потом уж будет
со мной разбираться. Мне был показан кулак, и его хозяин повернулся на другой
бок.
Я пошел к койке Хиха. В голубом свете дежурной лампочки
я увидел, что из под его одеяла торчит рука не в белой курсантской нижней рубахе,
а - в голубой сорочке. На подушке мирно храпела Хихова голова. Под подбородком
на длинной шее торчал воротник сорочки с галстуком. На прикроватной тумбочке лежал
по всем правилам сложенный и аккуратно выровненный... темно-серый гражданский
костюм. Под койкой стояли модные туфли. Они были также по всем правилам выровнены
и прислонены к ножке. А от Хиха так "несло"...
Я
побрел обратно к Сереге и каким-то образом безопасно для себя сумел его разбудить.
Повторил рапорт, добавив о последних находках. Сержант, естественно, опять не
поверил, но поднялся. Мы вместе пошли к Хиху. Оценив ситуацию, Серега шепотом
произнес что-то очень непечатное и, дернув, меня за рукав, пошел к выходу из казармы.
Вид висящего на вешалке пальто добил его окончательно.
Мы
посовещались. Расклад был прост. Дневальные на главном входе явно проспали вход
"героя". Сообщить им эту приятную новость и просить о помощи было невозможно
- с ними рядом в дежурке сидел свирепый Пятка. Мы (а точнее - он, Серега), тоже
пропустили пьяного опоздавшего из увольнения курсанта, уйдя спать и оставив тумбочку
у нашего входа без надзора.
Было принят план действий. Хиха
следовало: 1)постараться разбудить и откачать; 2)одеть в гражданские одежды;
3)выпустить в город через запасные ворота; При этом я с восхищением
узнал, что у моего дежурного (он прислонил палец к губам) каким-то "чудесным"
образом есть ключ от них. Вот это - да! 4)Убедить любым способом поехать "на
хавиру", переодеться и вернуться. Как? Его проблема!
У
меня лично были большие сомнения в способности Хиха выполнить последний пункт.
Особенно - в той части, где ему вменялось вернуться. Но в то же время я абсолютно
ничего не мог ответить на Серегин вопрос: "А что ты предлагаешь?"
В начале второго ночи не до конца очнувшийся от хмеля, с мокрой после макания
в умывальник головой и одетый " во все шикарное", Хих был вытолкнут
на улицу через запасные ворота. Мне же было приказано:
а) молчать,
как рыба об лед; б) разбудить сменщика; в) идти спать.
Через
три часа я очнулся оттого, что сменщик дернул меня за ногу: - Турник, под'ем!
Пора на пост! Еще не до конца проснувшись, я побрел "к тумбочке"
и ...увидел идущего по лестнице Хиха. Я обомлел. Он шел, ухмыляясь, мне навстречу
в обычной курсантской форме. Вот это класс! Как же он сумел? Мне и Сереге
дело было изложено так:
Я, хих-хих, на моторе, хих-хих,
добрался до "хавиры", хих-хих. Переоделся в робу и тут, хих-хих, дотумкал
... мать, что подзалетел: обратно в училище, минуя "Пятку" не попасть.
Застукает и - "на губу"! А у меня есть еще дела, хих-хих, с Ирухой.
Тогда я (хих-хих) поехал на Главпочтамт и позвонил в Москву дяде. Тот проснулся
и, как положено, для начала меня, (хих-хих) обматюгал. Потом он спросил звание
и фамилию дежурного по училищу и сказал, чтобы я (хих-хих) смело шел к нему. Когда
я подъехал на моторе (хих-хих) к входу в училище, там уже (хих-хих), стоял на-цырлах
Пятка. (Хих-хих). Он и открыл мне те же самые запасные ворота. Хих-хих, хих-хих,
хих-хих!
Через две недели мы с удовольствием узнали, что
Пятка переводится куда-то на Север. В ленинградском театре он, видимо, так и не
побывал. Но, по слухам, получил большое повышение в должности.
Еще долго
после этого, встречая меня, или Серегу, Хих заговорщицки подмигивал и пищал свое
обычное "хих-хих"!
