Глеб Розгин

ЛЮБОВЬ ГУМАНИСТА¹

Запутавшемуся во Всемирной Паутине человечеству, просвещенному во всех областях, включая литерадуроведение (читатель, я надеюсь, не исключение) его имя несомненно известно. Неужели?! - воскликнете вы. Да, мой читатель, да - Фердюченко!!! Человек солидный и заслуженный, доктор своих наук, снискавший многочисленные звания свои на ниве изучения чужого творчества и очаровывания в урочное и внеурочное время наивных и невинных курсисток, впоследствии оказавшихся жоржзандками, протестанками, суфражистками, феминистками, ватерполистками, танкистками, садистками, кубистками, имажинистками, нудистками, штундистками, адвентистками, реформистками, иудаистсками, исламистками, атеистками, пацифистками, анархистками, террористками и беспощадными лингвистками, что, совершенно понятно, не могло не удручать Фердюченко.

Глаза его как всегда лучились добротой, но губы то и дело кривила язвительная и ядовитая усмешка тяжкими трудами нажитого знания. Впрочем, если бы женщина знала, если бы мужчина мог … ах, читатель, если бы у нашей бабушки была борода, она была бы бин Ладеном или вождем мировой революции - оставим досужие домыслы и обратимся к корням этого во всех отношениях достопримечательного человека.

Несколько лет назад американский специалист патристики и гениологии (генеалогия гениальности) - Thursday After Rain - завершил свое многолетнее исследование родословной нашего знаменитого героя. Th. Rain нашел, что корни фамилии Фердюченко восходят к Фердыщенко, и в записях позапрошлого века, принадлежащих знаменитым русским человековедам - М. Салтыкову-Щедрину и Ф. Достоевскому - нашел сведения о его предках:

"Ф е р д ы щ е н к о, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик князя Потемкина. При не весьма обширном уме был косноязычен. Недоимки запус- тил; любил есть буженину и гуся с капустой. Во время его градона- чальствования город подвергся голоду и пожару. Умер в 1779 году от объедения. …<Как-то раз> Фердыщенко вздумал путешествовать. Это намерение было очень странное, ибо в заведовании Фердыщенка находился только городской выгон, который не заключал в себе никаких сокровищ ни на поверхности земли, ни в недрах оной. В разных местах его валялись, конечно, навозные кучи, но они, даже в археологическом отношении, ничего примечательного не представляли. "Куда и с какою целью тут путешествовать?" Все благоразумные люди задавали себе этот вопрос, но удов- летворительно разрешить не могли. Даже бригадирова экономка - и та пришла в большое смущение, когда Фердыщенко объявил ей о своем намерении. - Ну, куда тебя слоняться несет? - говорила она, - на первую кучу наткнешься и завязнешь! Кинь ты свое озорство, Христа ради! Но бригадир был непоколебим. Он вообразил себе, что травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет на выгон. "Утучнятся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет скотоводство, объявятся пути сообщения", - бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока. "Прост он был, - поясняет летописец, - так прост, что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил" (С-Щ).

"В то же время совершенно легко и без всякого труда познакомился с ней и один молодой чиновник, по фамилии Фердыщенко, очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий…Фердыщенко съехал куда-то три дня спустя после приключения у Настасьи Филипповны и довольно скоро пропал, так что о нем и всякий слух затих; говорили, что где-то пьет, но неутвердительно" (Д).

Через год известный итальянский психоаналитик Impotentino Fallichi, тщательно проанализировав полученные Th. Rain данные и сопоставив их с характером нашего героя, убедительно показал, что случай исключительный - речь идет о предоминантно-дискурсивном эгоидическом наследовании, при котором все достоинства предков конгломерируются в сублимативно-супрессивный лингвальный комплекс, названный им комплексом Нарцисса-Громовержца. На основе сопоставления данных о нашем герое и таких видных фигурах Всемирной Паутины как Фифлупонт, Ксива Финикийский, Дуролом, Дальний Чихатель, Тоже Каша, Барабанов, Метр с кепкой, Бабух и др. I. Phallichi убедительно показал, что именно этот комплекс лежит в основе беспримесного гуманизма и гуманистического разизма. "Разить, разить и разить". "Кто не разит - тот паразит", "Рази, если хочешь поразить" - вот движущая сила этих редких и достопримечательных представителей человечества.

Тогда же последователь К. Юнга и его семиюродный прапраправнук -монгольский ученый Юнгильдин, очарованный личностью Фердюченко, обнаружил новый архетип Помнидо, мимо которого прошел его знаменитый прапрапрадед. Именно этот архетип, считает он, определил литерадуроведческое пристрастие Фердюченко к тем, кто удостоил его замечательных предков в анналах истории.

Это вызвало бурную полугодовую дискуссию во Всемирной Паутине - Иван Придорожников обвинил Юнгильдина в застревании на анальной фазе при интерпретации творчества Фердюченко, Михайло Дрочило высказал предположение, что И. Придорожников только что вступил в фаллическую фазу и потому испытывает к анальной подсознательную ненависть, переносимую на анализ творчества Фердюченко, Дальний Чихатель предложил замочить тюбетейкоголового Юнгильдина, а сам Фердюченко мудро заметил, что все - козлы.

Однако, вернемся от сих завлекательных и эфемерных материй к Фердюченко, которого мы оставили в задумчивости. А он тем временем приборматывая: "Свежачок под первачок", успел остудить в холодильнике первый штоф свежайшего самогона и накрыть столик на третьем берегу пруда. Восходящая полная луна отблескивала в бокале венецианского стекла, слегка уже припотевшем от ледяной влаги в нем. В ее свете только что снятые с грядок лучок, огурчики, помидорчики, чесночок, выглядели загадочными как Шехерезада (читатель, позволю себе надеяться, не последователь Ж. Лакана). Сквозь тюль пузырящегося еще белка яичницы выглядывали полуобнаженными одалисками кусочки домашнего сала.

После третьего бокала Фердюченко почувствовал себя быком, похищающим Европу. Он даже оглянулся радостно и руки протянул, но никакой Европы за исключением той, что подпирала его, простите, кресло, не было. Глубокие морщины вновь избороздили его многомудрое чело.

Глодала его одна тайная забота. Курсистки - o tempora, o mores! - из поколения в поколение питавшиеся легендами о чудном душке Фердюченко, как бы это сказать - поостыли что ли. Приелись им эти легенды, на которые Фердюченко с возрастом походил все меньше и меньше. Нет, глаза его лучились все тем же беспримесным гуманизмом, но не было уже в их блеске той мускусной пряности, которая так привлекает курсисток, что они готовы принести ей в жертву все, с себя начиная. Проходили они мимо этого блеска, как спешащий пешеход мимо светофора, не останавливаясь и не оглядываясь

Пытался он вернуть их сладкое внимание, окунувшись в женскую тему и занявшись - в ущерб лелеемой прежде теме о прелестях жизни до эволюции -весьма и весьма эмоциональным описанием женщин. Но то ли уже изголодавшись по их вниманию, то ли в плену своих огородно-сельскохозяйственных увлечений последнего времени он ласково называл их коровами и цитировал такие их высказывания в закоулках Паутины, которые украшают речь пастухов и сцены любви в воображавшихся им портовых борделях. Глупые бабы в ответ брезгливо поджимали вызывающе размалеванные губы и на любом перекрестке Всемирной Паутины, едва завидев его тексты, изо всех своих слабых сил скроллили от него куда подальше.

Тогда он решил сменить тактику. Но на что? Отправиться в тот квартал Паутины, где гнездятся клубы "Тех, кому за …" было зазорно, да и собираются там отнюдь не видящиеся ему в томительных снах дамы. Взял он тогда себе псевдоним "Поклонник Денис" (потом, мол, разберемся с именами - когда поближе познакомимся) и принялся обхаживать, ту которую он называл немного на французский лад - Надин (как классик говаривал: "Авиньон, Совиньон, Бабиньон"). На беду свою, однако же, он неуклонно следовал своему девизу: "Рази, если хочешь поразить". Она же - моралистка и психопатистка этакая - никак не хотела входить в образ недозрелой юницы, восхищающейся такими очаровательными знаками внимания как дергание за косы, подножки, обзывания и прочее из арсенала будущих Ромео. Не понимала своего счастья …

Уверенный во всесильности своего единственно верного подхода к жизни, Фердюченко решил повести себя не как мальчик, но как муж, имеющий патент на женское внимание. О, женщины! - что им патент?! К сердцу его не прижмешь. Острословы Паутины прозвели его из "Поклонника Денис" в "Полковника Денис", он с удовольствием принял это звание и, гремя саблей (фрейдистов прошу не беспокоиться - сабля виртуальная), принялся обхаживать Надин, как объезжают лошадь трясущие былой выправкой полковники на пенсии.

Надин же не только не очаровывалась, но все больше разочаровывалась. И тут как раз раздосадованный амурными неудачами Фердюченко получил приглашение выступить в одном из клубов Паутины, где он частенько баловал утонченный слух собиравшейся там отборно изысканной публики своими перлами. Злые языки говорят, что его привлек гонорар. Но полно, господа, что такое гонорар по сравнению с неразделенным любовным вожделением беспримесного гуманиста?! Он решил, что лучшего случая поразить Надин ему не представится, и, готовясь к решительному бою за ее внимание, перетряхнул и тщательно вычистил весь свой изрядно проржавевший лингвистический арсенал и любовно отпарил шнурки. От яркости его выступления перегорели все люстры в лектории, так что зал освещался только карманными фонариками публики, что сделало обстановку вполне таинственно-романтической. Разливаясь соловьем и заливаясь глухарем, Фердюченко страстно называл объект своей любви "Нудин Пейнис", иногда сбиваясь на интимное "Нудя", подробно перечислял все ее прелести и заслуги, демонстрируя для маскировки своего безнадежного влечения чудеса своего лингвистического дара, а закончил лекцию - чтобы уж окончательно замаскировать страсть, которая должна быть понятной только предмету его обожания - обещанием в следующий раз приподнять простыни над многими из присутствующих.

Публика на мгновение онемела, а потом взорвалась, разделившись на фердючистов и антифердючистов - и те и другие смертельно перепугались его сердитых стрел. Но тут какой-то мальчик - по виду совсем андерсеновский, но коварный как все новоявленное племя, пошедшее от суфражисток, феминисток (см. выше) - закричал на высокой ноте: "Слава Половнику Пенису". Устыдившаяся своих паутинно-кухонных страстей публика подхватила: "Слава Половнику Пенису! Слава Половнику Пенису!". Затем на сцену вылетел получивший пинка от Музы местный поэт и, размахивая руками перед носом Фердюченко, прочитал яркую оду "Нет, ты не Пенис - ты другой", уже назавтра вошедшую в школьные учебники литературы. Публика поняла, что хотел сказать Поэт, и откликнулась многоголосым оглушительным: "Слава Половнику". "При чем здесь половик?" - возмутился глуховатый Критик, уже много лет не пропускающий ни одного выступления Фердюченко. "Половник, половник" - втолковывали ему. "При чем здесь тыловик?!, - еще больше возмутился тот, - он никогда не отсиживался в тылу, его стрелы всегда наготове!". Помог все тот же мальчишка, прокричавший ему прямо в ухо : "Не половик, дедушка, и не тыловик - Черпак". Критик наконец понял, что его кумира никто не обижает, и, вливаясь в хор, заорал так, чтобы слышать себя: "Слава Черпаку! Слава Черпаку!". Через минуту весь зал скандировал: "Чер - пак! Чер - пак!".

Нашлась, позвольте с огорчением заметить, парочка-другая пасквилянток, обскуранток и интересанток обоего пола, которые ухитрились усмотреть глупыми своими и ехидными глазами в лекции Фердюченко какое-то там не то. Но организатор лекции быстренько всех рассадил по своим местам, рассказав о законе жанра Фердюченко, высочайшей художественности его лекций и утонченности мысли, если кто, конечно, понимает, а также о бездонной глубине его метафор и глубокой возвышенности сравнений. Критиканы и критикантки с позором отступили, на ходу потирая ушибленное сознание и подбирая помятые шляпки и галстухи.

И вот теперь, обретя заслуженную славу, превосходящую все мыслимые им пределы, Фердюченко сидел в саду и мучился мыслями о недостижимой Надин. Благоухала валериана. Под лунным ветерком шелестело чучело с поникшими стрелами. От седьмого бокала слегка клонило в сон. Вспыхнула падающая звезда, на лету попискивая: "Загадай желание! Загадай желание!". Фердюченко встрепенулся и сжал в кармане штанов то последнее, чем надеялся поразить женщину своей мечты - изрядно подтаявшую конфету "Витязь на распутье". "Ах, Надин, Надин …" - вздохнул, но не закончив фразу, оглушительно захрапел, пуская слюни сладких грез. Испуганно взметнулись перепуганные его храпом птицы, и чучело с завистью подумало: "Мне бы так!". Тихая украинская ночь попыталась разбудить Фердюченко, чтобы остановить нарушающий природную гармонию храп, да не смогла. Так и стояла до самого утра …

ЛИТЕРАТУРА:

1. М. Салтыков-Щедрин - История одного города
2. Ф. Достоевский - Идиот
3. Th. Rain (1996) - Genius Roots of Genius Ferduchenko // Archive of Rubbish. Vol. 84, # 12, p.p. 125-132
4. I. Fallichi (1997) - Suppressive-Lingual Complex // XIV Int. Conference on Anythinganalysis "Nothing about Everything and Everything about Nothing". Climax, p.p. 718-720
5. Юнгильдин 1997) - Агрессивные синдромы междуфазья // Первая международная конференция "Психология сдвига по фазе"//Захлюпанск, стр. 23-27
6. И. Придорожников, М. Дрочило, В. Фердюченко - Архивы Паутины за диваном. www.chicken.com/disc/ 22.html

1 Ответственность за всякое сходство с реальными людьми и никами, которое может усмотреть читатель, несет сам усмотревший (Г.Р.)