Две встречи на Эльбе, или Волшебная сила искусства
У нас в Израиле выходные
дни – пятница и суббота. В пятницу, после захода солнца жизнь в маленьких городках
замирает, но утро этого дня как правило посвящено уборке и покупкам. В то пятничное
утро я заехал в «русский» продуктовый магазин. Небольшая очередь состояла из соотечественников-пенсионеров
и румынских строительных рабочих. Пенсионеры покупали гречку и докторскую колбасу,
румыны – немецкое пиво и украинскую «Горилку». Я, без больших претензий, взял
бутылку водки, банку малосольных огурцов и буханку чёрного хлеба. Вышел на улицу.
Душе явно чего-то не доставало, но чего именно – нащупать никак не удавалось.
Может подраться? Вдруг моё ухо уловило звуки очень характерного пения. Пел мужчина.
Его голос нельзя было спутать ни с одним другим голосом на свете. Рав Карлебах.
И тут я понял, что это именно его голоса мне недоставало для полного счастья,
и что сегодня вечером я буду пить водку и слушать его песни. Пение доносилось
из открытой двери маленькой лавочки товаров религиозного содержания. В дверях
её стоял крупный мужчина с бородой и штопал матерчатый чехол для тфилина. Верхние
пуговицы его белой рубашки были небрежно расстёгнуты, а под рубашкой, справа,
угадывались очертания револьвера 0.45 Magnum. Пушку такого крупного калибра мог
таскать на себе только американский еврей. Чтобы убедиться в правоте своего предположения
я заговорил с ним по-английски:
- Excuse me, is it a disc
of Carlebach? - Right. - Is it for sale? - Sure, come in and help yourself.
Я
выбрал один из дисков. Хозяин лавки отложил штопку в сторону, чтобы завернуть
мне покупку. Я обратил внимание на огромные кисти его рук; калибр 0.45 без сомнения
был ему впору.
- Любишь Карлебаха? - спросил он на иврите. -
Очень, - ответил я. - Знаешь, я сегодня утром сказал жене, что устал настолько,
что моё единственное желание - это взять бутылку виски, банку солёных орешков,
запереться в комнате и слушать Карлебаха.
И добавил, переходя
на английский: "I know that it sounds funny. But can you understand me, man?
". И я ответил: "I certainly do, man!".
Я
ехал домой и думал о том, что никогда не буду пить виски с удовольствием, потому
что они не сочетаются с малосольными огурцами, а мой новый знакомый вряд ли когда
перейдёт на водку. Всё-таки мы с американцами люди разных культур. Разных?
Несколько месяцев тому назад какой-то козёл помял на стоянке нашу машину,
и мне пришлось заскочить в оффис страховой компании. Дежурный служащий фирмы,
невысокий и необычайно худой человек моего примерно возраста, разговаривал по
телефону по-английски. Увидев меня, он быстренько завершил беседу и спросил, чем
может быть полезен. Его иврит был тяжеловат, и я автоматически перешёл на английский.
Пару минут мы оживлённо обсуждали вмятину на багажнике моего «Фиата», а затем
он сделал комплимент моему английскому. Я в долгу не остался и похвалил его выучку
и профессионализм. Мы разговорились.
Знаешь, когда в семидесятые
годы я был студентом в Нью-Йорке, то ни еврейской жизнью, ни Израилем особенно
не интересовался. Ну, там, Песах, Йом Киппур, вот, пожалуй, и всё. Но потом произошло
событие, которое перевернуло мою жизнь. Я пошёл с друзьями на концерт Карлебаха.
Знаешь такого? Он тогда долго говорил перед концертом, потом пел и снова говорил.
Он рассказал, что в России живут миллионы наших братьев, и мы просто обязаны помочь
им вырваться оттуда. Он полностью завладел залом, он очаровал нас в тот вечер.
Ну и… мы с друзьями занялись деятельностью…как это… в поддержку советских евреев.
Я до сих пор не знаю, эффективной ли была наша работа, помогли ли мы хоть кому-то….
Но, видишь, - он улыбнулся - сам я естественным образом в итоге оказался здесь.
Он
говорил, а я отключился и вспоминал. Дом, в котором мы жили в Москве, стоял на
окраине города и фасадом выходил на Окружную автодорогу. Сразу за ней начинался
лес. Зимний пейзаж был абсолютно, категорически бел. Декабрьским днём 1984 года
я стоял у окна и наблюдал за чёрной точкой грузовика, застрявшего в снегу. Назавтра
надо было впервые идти в ОВИР, подавать документы на выезд. Кто это пережил –
тот поймёт. Всё вокруг было белым и холодным, и песни Карлебаха на нелегально
завезённой американцами кассете казались явлением из другого, недосягаемого вовеки
мира.
Коротко, без излишних подробностей, я пересказал ему
«отказную» часть своей жизни. - Знаешь, сказал он, я вот сейчас не уверен,
кто, собственно, кому больше помог. Ведь получается, что это из-за тебя я живу
в Иерусалиме. Это ты привёз меня сюда, а вовсе не я тебя. Спасибо.
