Владимир Альбрехт

Выступление на конференции
"Евреи молчания - евреи триумфа.
Советское еврейство вчера, сегодня, завтра"
18 декабря 2001 года. Москва

Господа, многое из того, что мы могли бы сегодня сказать друг другу, уже давно известно. Поэтому я скажу совсем немного и в основном для пользы тому, кто станет делать то, что когда-то делал я.

Итак, существуют события, которые (когда они происходят) знаменуют нечто важное. А события, которые не происходят, - могут оказаться даже важнее.

Симпозиум "Еврейская культура в СССР - состояние и перспективы" открывался 21 декабря 1976 года. Но почти все докладчики отсутствовали. И Симпозиума фактически не было. Зато были обыски, допросы, задержания без объяснения причины, газетная клевета и т.п. А именно то, что Симпозиума не было, как нельзя лучше раскрыло самое главное, чего даже не смогли бы сказать докладчики, если бы они не сидели под домашним арестом или где похуже.

Однако к синагоге, где все должны были собраться, все-таки пришли 13 человек! И на квартиру, где предполагалось открытие Симпозиума, пришло почти 50 человек. Были корреспонденты, был Сахаров. Накануне я заходил к Вальвовскому. Видел знакомые лица топтунов. Они изображали скучающую публику, ели бутерброды с сыром и вели себя как-то так "вялотекуче". По просьбе председателя симпозиума профессора Файна я ездил в Горький, где в суде предполагалось рассмотрение его иска к местной газете в связи с большой клеветнической статьей про него. Суд почему-то был пуст. Было в нем сыро и холодно. Соответственно, как мне тогда показалось, выглядели и перспективы еврейской культуры в СССР. Впрочем, ведь и с русской культурой в СССР тоже шибко не церемонились.

И все же, например, летом 1974 года, когда отказники предполагали провести международный семинар по физике, ситуация была совсем иная. Тогда все до одного (!) участники семинара сидели под домашними арестом. Андрей Дмитриевич Сахаров, приглашенный на открытие, не знал даже, как быть. Он дал Андрею Твердохлебову ключ от квартиры, где намечалось открытие семинара, и попросил сходить и посмотреть, нет ли там кого-нибудь. Ни в квартире, ни около нее никого не оказалось. Андрей достал ключ, и тут же вдруг "материализовался" нам известный, весьма сосредоточенный сотрудник КГБ - Альберт Кузьмич Шевчук.

Быть может, тогда, в 1974 году, властей смущала тема семинара. Она действительно выглядела как-то так двусмысленно - "Коллективные явления и использование физики в других областях знаний". А в каких областях? - Неизвестно. Какие коллективные явления? - Непонятно. Впрочем, использовать физику в других областях знаний отчасти все же удалось. Профессор Азбель, например, читал лекции студентам Тель-Авивского университета, не выходя из своей московской квартиры - прямо по телефону…

Итак, Симпозиума о перспективах еврейской культуры в СССР не было. Не было - так не было. Ну что ж, зато и тех бед, которые совсем сломили бы нас, тоже не было. Смотрите, нас еще не укокошили террористы и еще не подстрелила украинская учебная ракета. Ничего этого, слава Богу, еще не случилось.
Зато случилось, что по крайней мере два человека - вовсе не специалисты по еврейской культуре - оказались весьма деятельными участниками Симпозиума по еврейской культуре. Это, конечно, следователь прокуратуры Тихонов, проводивший уже з а г о д я обыски и допросы предполагаемых участников Симпозиума, и я - ваш покорный слуга, который тоже з а г о д я объяснял людям, как преодолевать эту самую напасть.

Говорить о том, что я делал, - не стану. Мы тут всё друг о друге знаем. Скажу быстро по бумажке только самую малость, в надежде, что из нами пережитого хоть кто-то когда-то извлечет пользу.

Итак, моя активная деятельность в среде отказников пришлась на 1974 - 1975 годы.
Некоторое время прежде протесты евреев против насильственного их удержания в СССР власти рассматривали как антисоветскую деятельность. А уже примерно с 1970 - 1971 годов то же самое наоборот - способствовало отъезду.

И вот люди преобразились. Они уже чувствовали себя как бы немножко не здесь, а там. И вдруг - обыск и допрос. Человек терялся. Он привык действовать вместе со всеми. Но он не знал, что происходит сейчас со всеми, с такими же как он, и не знал, что произойдет с ним.

Представьте себе картину: Вас везут на допрос сразу после обыска, и Вы думаете, что сказать следователю, когда он спросит, у кого Вы взяли изъятую только что у Вас некую рукопись. А следователь уже предвкушает Вашу ложь: дескать, взял у покойника или уехавшего в Израиль. Понятно, что предстоящий диалог, наверное, окажется для Вас и унизительным, и даже опасным.

И вот появляюсь я и объясняю, что этот сюжет вовсе не трагичен: коли следователь изъял рукопись, то это означает, что он считает её криминальной. Он допрашивает Вас как свидетеля, фактически считая подозреваемым. Тем самым он заранее ущемляет Ваше право на защиту от вполне возможного обвинения.

О том, что подобная практика абсолютно не соответствует Закону, уже написано на стр. 25 в № 4 Бюллетеня Верховного Суда СССР за 1974 год.
Конечно, свидетель обязан сообщить факты, имеющие значение для дела, по которому он вызван свидетелем, но обо всем том, что помогает обвинить его самого, он вовсе не обязан говорить.

Да, я придумал систему ПЛОД. Но это, по сути, то же самое, что в наше время придумать колесо. Это нормальная логика и ничего больше. Ею пользовались на допросах Чалидзе, Твердохлебов, Вольпин, Телесин, да всех и не упомню. Я попросту составил вполне доступную для понимания модель. И получился великолепный эффект.

Обычно вызов на допрос в качестве свидетеля считали мерой репрессии - и те, кто шёл на допрос, и те, кто вызывал на допрос. Уже тогда я с удивлением обнаружил, что и те, и другие как будто сделаны из одного и того же теста - одна и та же ментальность, одна и та же уверенность в том, что на допросе свидетель должен дрожать от страха. Получалось, будто и тем, и другим неизвестно, что умер "наш товарищ" Сталин, и что наряду с официальной демагогией уже разрешено использовать Здравый Смысл. Ведь свидетель идёт на допрос, чтобы утверждать правду и порицать беззаконие, а не для того, чтобы доказывать свою невиновность.
Короче говоря, мне предстояло убедить людей, что допрос в качестве свидетеля для честного человека - это гражданский долг, что проявлять, например, сочувствие по отношению к такому человеку уместно лишь в среде лгунов и лицемеров. Четыре принципа системы ПЛОД - это четыре причины не отвечать на какой-то вопрос. Но можно и отвечать. Причину для отказа надо иметь, но называть её конкретно не всегда так уж и надо.

В борьбе Добра со Злом, как и в поэзии, обязательно должна быть какая-то интуитивно прочувствованная человеческая тайна, до конца не раскрытая. Примерно то же самое происходит на допросе честного свидетеля нечестным следователем. Во всяком случае, допрос - это не то место, где истина может быть непременно установлена во всей полноте.

Хотя Вы, свидетель, - хозяин протокола. И то, что вы туда напишете, прочтёт обязательно Ваш товарищ перед тем, как его несправедливо осудят. А для него Ваши показания - добрая весть с воли.

Я знал, что на допросе человек ведет себя как в жизни: честный человек - честно, нечестный - нечестно. Таким образом, получалось, что я учил людей жить. А сам-то я не был праведником.

И лишь легкомыслие молодости моей позволяла мне браться за то, за что вовсе и не следовало браться. Потому-то, кстати сказать, я и был наказан четырьмя годами лагерей. Но я ведь почти всегда уклонялся от прямых и категоричных призывов говорить на допросе только правду. Я лишь косвенным образом касался этой темы. Ведь не все понимали, что говорить на допросе правду - это вовсе не значит угождать следователю, это - совсем наоборот…

Каждый принцип системы ПЛОД я охотно иллюстрировал примером. Но когда меня спрашивали про ДОПУСТИМОСТЬ, я обычно рассказывал про рояль…
Следователь спрашивает: стоял ли рояль в комнате обвиняемого? Играл ли обвиняемый (в клевете на общественный строй) на рояле? Я говорю: рояль стоял и обвиняемый на нём иногда играл. Но я прошу об этом не писать в протоколе. Следователь спрашивает, почему. И я объясняю: "Потому что обвиняемый - мой друг. Он выйдет на свободу и спросит меня: "Ну зачем ты им сказал про рояль?" А что я отвечу ему? И следователь сделал всё, как я просил.

Так почему же я рассказывал про рояль? Потому что честным человеком может быть только тот, кто свободен, кто ощущает свою собственную, внутреннюю свободу… А это почти как синоним полного спокойствия. Его отказники все прямо-таки жаждали. И в итоге мне многое удалось.

Например, за отказ дать подписку о неразглашении никакого наказания не предусмотрено. Но отказ дать такую подписку вовсе не означает, что я имею намеренье всё, что происходило на допросе, всем рассказывать. Просто я человек свободный и никаких обязательств, ущемляющих мою свободу, не приемлю. Однако не я изобрёл эти мысли.

В 1970 году в Израиль уехал Борис Исакович Цукерман - умнейший человек, один из основоположников языка и этики нашего правозащитного движения. Так вот - рассказывали, что когда его жена спрашивала: "Боря, куда ты идешь?" - он, якобы, отвечал: "Я думаю, что я живу в свободной стране, и могу не говорить, куда я иду". Конечно, мы тогда жили не в свободной стране, но ощущение внутренней свободы требовалось как воздух. Вот потому-то я и рассказывал про рояль. Свобода! Она всегда впереди Правды. Без Свободы нет Правды.

Успех этой моей так называемой "антисоциальной деятельности" (а я, судя по моему "Обвинительному заключению", прочёл отказникам более 200 лекций) обуславливался только тем, что я помогал не бояться допроса. Но этим мой успех и заканчивался. Хотя некоторые уже даже стремились попасть на допрос. Белла Рамм всё время спрашивала: "Почему всех обложечников вызвали, а нас не вызывают?"

Мне, по наивности, уже даже стало казаться, что вместо весьма распространенной советской мистической ментальности мы вскоре увидим полное торжество некой иной ментальности, абсолютно не советской и совсем не мистической. В одном из номеров журнала "Тарбут" было прямо так и написано: "Читатель, не прячь этот журнал в стол. Читай свободно. Читай открыто. Это твоя культура. И она не может быть запретной". А между тем, читатель все-таки боялся и журнал прятал.

Не могу не пожаловаться, господа, на то, как нелепо вы говорите о прошлом, упоминая выражение "подпольная борьба". Борьба отказников в 70-80-е годы за выезд, за свободу развивать и пропагандировать свою еврейскую культуру не могла быть ни подпольной, ни нелегальной. Нелегально действовали те, кто преследовал отказников. Вот они, преследователи, действовали конспиративно и подпольно. Как показывает практика, те, кто уходил в конспирацию и подполье, назад уже не возвращался. Например, те же большевики.

Конечно какая-то конспирация имелась. Однако как ее понимать? Для меня и моих друзей конспирация всегда была крайней степенью и д и о т и з м а, на который вынужден был идти нормальный человек, чтобы оградить от чужеродного вторжения мир своих чисто человеческих проявлений. Но ведь и не все так думали.

Существовали, разумеется, "стукачи". Их чрезвычайно легко выявляли. Только потом возникали споры: одни уверяли, что выявлены не те, а другие говорили, что те. Знакомая ситуация: "Лес рубят - щепки летят". Конечно, мы всегда презирали "стукачей", их хитрые дела и убеждения. Но они ведь были вправе действовать в соответствии с этими убеждениями. А нам всегда не хватало убедительных доказательств, чтобы их открыто третировать. Так думал я. А большинство думало иначе. Помню, как безуспешно я пытался объяснить свою точку зрения одному, казалось бы, разумному человеку. Ему казалось, что он безошибочно "вычислил" стукача. А пока мы спорили, его лучший друг тайно писал доносы, как потом выяснилось, под псевдонимом "Гиппократ", и впоследствии получил за свои труды Орден Трудового Красного Знамени. Зато теперь, когда руководители Российской Федерации пересмотрели своё отношение к процессу Щаранского, следует надеяться, что получателю этого ордена вернут его прежнюю фамилию Липавский, а орден отберут.

К сожалению, я тогда не понимал, что своё мнение надо высказывать не "активно", а "пассивно". Рассказывают, например, что когда Валерия Чалидзе спросили, что он думает про одного человека, он сказал примерно так: "Я этого человека терпеть не могу, Но ничего о нём говорить не стану, так как в противном случае получится, что, якобы, я заинтересован в циркуляции о нём дурного мнения". А вот мне не хватало ума и такта. Я "разоблачителей стукачей" воспринимал либо как откровенных дураков, либо как интриганов и трусов. Зато у моего друга Андрея Твердохлебова это получалось довольно просто и легко.

Вот представьте себе, приходит некто, назовем его Марк Маркович, предупредить Андрея, что я стукач… Я привожу этот пример как наиболее яркое столкновение мистического советского сознания и сознания иного, несоветского, немистического. Итак, Андрей вежливо спрашивает:

- А нет ли у Вас, Марк Маркович, одного убедительного доказательства?
- Есть, - отвечает Марк Маркович И приводит свое "доказательство".
- Ну разве это доказательство? - разводит руками Андрей. - Вы, Марк Маркович, меня не поняли. Мне нужно всего одно доказательство, но убедительное. Оно у Вас есть?
- Есть, - отвечает Марк Маркович. И приводит свое второе "доказательство".
- Ну разве это доказательство? - говорит Андрей. - Нет, Вы меня опять не поняли…
И Марк Маркович уходит, унося с собой все свои "доказательства". А они, эти его "доказательства" ничуть не лучше тех, благодаря которым в 1938 году расстреляли и моего отца, и его отца.

Нельзя не заметить, что уничтожение советского народа в 1937 - 1938 годах происходило при массовой поддержке и активном участии всё того же народа. Обычно мне возражают - люди боялись, потому и поддерживали. Однако, как понимать? Боялись, а потом поддерживали, или поддерживали, а потом боялись?

Тогда же, в 1976 году, я совершил "из добрых побуждений" большую глупость. Я написал для отказников некую "Декларацию принципов поведения" и предложил им высказаться по поводу этих принципов. Я видел проблему в том, что люди придерживаются разных принципов и из-за этого ссорятся. А я хотел их примирить, предлагая, как мне по наивности казалось, правильные принципы взамен неправильных. Ну что ж. Некоторым то, что я предлагал, не понравилось… Но, к счастью, я быстро понял, что моя затея ссорит людей в большей мере, чем мирит.

В 1987 году, когда я освободился из лагеря, в Москве как раз в то время намечался ещё один Международный Симпозиум отказников - "Отказ в выезде из страны по режимным соображениям". Мне предложили участвовать. Я согласился и написал доклад.

К сожалению, мой доклад не понравился руководству Симпозиума. Тогда я предложил изъять из него все, что не нравится. Руководство старательно отметило то, что следует изъять, и не возражало против того, чтобы где-либо в другом месте мой доклад был опубликован полностью.

Однако, когда руководители Симпозиума "Отказ в выезде из страны по режимным соображениям" увидели, какие нелепые режимные соображения они устроили сами для участников своего же Симпозиума, когда они узнали, что я собираюсь опубликовать свой доклад, особо выделив эту их "заботливую" цензуру, возмущению моим поведением не было предела. Но я ни с кем в итоге не поссорился. Ведь это были мои друзья. И некоторые из них говорили: "Нам ехать надо, а тебя и так выпустят". Они хвалили меня за книгу "Как быть свидетелем" и увлечённо рассказывали о том, как книга, "которую я написал", многим помогла.

Однако эта книга помогла многим лишь потому, что она сама себя написала, и только я один тому вполне достоверный свидетель.

Теперь она несколько раз переиздана. Она имеется, по крайней мере, в двух местах на Интернете. Теперь многое изменилось.

СССР, культура которого состояла в подавлении всякой культуры, наверное, именно поэтому благополучно исчез. Правозащитников теперь больше. А больше ли теперь порядка и справедливости?
В одном из своих выступлений Президент Путин заявил, что суд в России ещё не стал ни скорым, ни правым, ни справедливым, что в России существует "теневая" юстиция, что иногда люди нечестным путём добиваются справедливого решения.

Однако. Из этих слов следует, что, не имея надлежащим образом обеспеченных государством своих прав, граждане не могут иметь перед государством и обязанностей. В любом цивилизованном государстве граждане служат в армии, платят налоги, исполняют все другие свои обязанности именно потому, что государство берется защищать их общепризнанные права и свободы. А если государство не в силах этого сделать, то у него, выходит, нет права преследовать граждан за уклонение от уплаты налогов. Ведь граждане вынуждены отдавать собственные деньги "теневой" юстиции для справедливого рассмотрения дела в суде. А там, где "теневая" юстиция, всё, по существу, оказывается в тени: "теневой" порядок, "теневая" армия, "теневое" гражданское общество "идущих вместе"… В гражданском форуме, который недавно состоялся в Москве, одни правозащитники приняли участие, другие отказались участвовать. Но, по сути, это два разных выхода в одно и то же. Впрочем, бывший СССР всегда был вполне "теневым" государством, поэтому речь может идти лишь о том, как легче отучить людей от того, к чему за долгие годы они неустанно приучались.

Мне безусловно в равной мере жалко и тех, кто погибает в Чечне, и тех, кто погибает в Израиле, хотя я всецело поддерживаю действия Правительства Израиля против арабских террористов, и в то же время совсем не одобряю действия российских войск и Российского правительства в Чечне. Во всём мире очень много писали и говорили и о Борисе Березовском, и о Владимире Гусинском. Против каждого из них выдвинуты обвинения. А до того они оба допрашивались как свидетели. Но до сих пор не известно, о чём в качестве свидетелей их спрашивали, и в какой мере следствие использовало их свидетельские показания в выдвинутых против них обвинениях. А может и вовсе не использовало. История ликвидации НТВ тоже весьма поучительна. Великолепный коллектив НТВ раскололся. И абсолютная неизбежность этого раскола для меня стала ясной тогда, когда по телевизору стали показывать демонстрацию сочувствия сотрудников НТВ по отношению к их коллеге, которой всего лишь предстояло идти на допрос в качестве свидетеля. Выходит, допрос в качестве свидетеля - по-прежнему вид репрессии… А теперь - новая история в отношении ТВ6.

Господа, 25 лет назад отказники предполагали обсудить перспективы еврейской культуры в СССР. Хотя значительная часть тех, которые называли себя отказниками, хотели в Америку. А им было отказано в выезде в ту страну, куда они вовсе не собирались ехать. И многие из них считали, что "ехать надо отсюда, а не культурой заниматься". И всё же сама идея разговора именно о еврейской культуре и тогда имела весьма важный смысл, о котором, боюсь, никто не скажет.

Как известно, в течение многих лет еврейская культура в СССР старательно подавлялась и многие, кого тогда называли "лицами еврейской национальности", фактически были ассимилированы. Они впитали русскую культуру как свою собственную. А вместе с ней они впитали и какие-то черты русского сознания, характерной особенностью которого, по мнению социологов, является весьма распространенный так называемый "подростковый синдром". Проще говоря, взрослый человек нередко ведёт себя как ребёнок-подросток: он в достаточной мере фантазёр, он обидчив, самоуверен, и он не обязателен. Именно эта особенность русского массового сознания дает, я думаю, ключ к пониманию и моих успехов и неудач, да, ведь, наверное, и не только моих. В Техасе имеется музей, где представлена культура всех народов, населявших когда-либо Америку: есть там и украинцы, и белорусы. Нет почему-то только русских. А почему? Вот мнение голландского профессора Карела ван хет Реве, пишущего о русских эмигрантах прошлого века:

"… Они только о своём и здесь говорят. Русские более изолированы от западного мира, чем другие эмигранты… Какие-то споры есть во всех эмиграциях, но, я думаю, что в этом смысле русская эмиграция - самая худшая в мире…"

"Вот уже много лет я наблюдаю гебешников, - пишет Андрей Амальрик, наш современник, - и пришел к заключению, что их преобладающее свойство - это своего рода детскость… Их отличает свойственная незрелости жестокость, юношеская неспособность понять чувства другого, юношеская склонность отрицать всё, что "не мое", юношеское преобладание эмоций над разумом, юношеская хитрость и лживость и, что самое главное, юношеская уязвимость и ранимость. Никого не ранит так смертельно слово, как их"…

Но в том-то и дело, господа, что всё предыдущее можно отнести ведь и не только к каким-то топтунам из пятого управления. Нам "иногда" тоже свойственна всё та же детскость. А вот возвращение к истокам культуры, которая, слава Богу, насчитывает почти 4000 лет, глядишь, вдруг и поможет многим из нас избавиться от этой детскости и, главное, поможет нам лучше понять и друг друга, и те ценности той самой русской культуры, в которой мы выросли и которая так же не может быть чужда нам.