Алексей Курганов

Внебрачный внук милордов

(Миниатюра из серии «Читая Хармса»)

Эпиграф:

-  Дорогой Никандр Андреевич,

получил твое письмо и сразу понял, что оно от тебя. Сначала подумал, что оно вдруг не от тебя, но как только распечатал, сразу понял, что от тебя, а то было подумал, что оно не от тебя.

Я рад, что ты давно женился, потому что когда человек женится на том, на ком он хотел жениться, то значит, что он добился того, чего хотел.

И я вот очень рад, что ты женился, потому что, когда человек женится на том, на ком хотел, то значит, он добился того, чего хотел. –

( Даниил Хармс, рассказ «Письмо»)

Дорогой Гаррий Бонифатьевич! Я очень давно не получал от тебя писем. Вчера приходил почтальон и принёс. Но не письмо, а повестку в суд о неуплате алиментов. А я было подумал, что это письмо от тебя. Но это было не письмо, а повестка. А я очень бы хотел, чтобы было письмо. Но, к сожалению, не всегда наши желания совпадают с нашими суровыми действительностями. И эта повестка – ярчайшее тому подтверждение.

И хотя и на этот раз это было не письмо от тебя, я решил, что дожидаться не стоит, и вот теперь сам пишу тебе письмо. Можно сказать, в ответ на то письмо, которое от тебя так и не получил.

В начале своего письма хочу сообщить тебе радостную новость: Жабский трёхнулся. И к тому же морально разложился. И нравственно разоружился.  И вообще. Ну, ты знаешь Жабского! Он же очень хотел писать  тебе письма. Но года три назад у него пошло что-то не так, что-то вкось и вдрыск, и он решил никому писем не писать. Потому что за письма (он так сам всем говорил) ему никто не платит и платить не собирается, а у него с деньгами очень туго. И очень скоро ему, может быть, не на что будет покупать себе жрать. А когда я предложил ему пойтить работать к нам в ассенизаторскую службу по ассенизаторскому обслуживанию нашего местного, регулярно сирущего населения, в просторечии именуемую хавносоской, он оскорбился в самых своих лучших чувствах и посмотрел на меня так, что будь у меня шерсть, то она встала бы на мне дыбом. То есть, он решительно отказался работать ассенизатором, хотя лично я в нашей службе не вижу ничего постыдного: люди  же потребляют пищу – значить, производят хавно. А это хавно кто-то должен за ними вычищать. Чем мы, ассенизаторы, и занимаемся. А если нас не будет, то некому будет вычищать это самое хавно, в результате чего все мы просто-напросто потонем в этом самом хавне. Вопрос: кому от этого будет лучше? Ответ: никому. Только лишь этому самому хавну.

Как себя чувствует твоя собака? Или ты её так и не приобрёл? Кстати, снова о Жабском. Мы недавно вместе стояли в очереди за пряниками, и он спросил меня, где можно купить лошадь и сколько она будет стоить. Я спросил его: зачем тебе лошадь? Он ответил: так просто. И посмотрел на меня буквально диким взором. Так что я совершенно не удивлюсь, если он окажется безумным. Вот если бы он писал тебе письма, то возможно задержался бы на своём неотвратимом пути к безумию. Но он, насколько я понял, писем тебе не пишет. Значит, он обречён. Так ему, дураку, и надо. И его лошади тоже.

Кстати, о личном. Я тоже не женился. Да, я совсем забыл, что писал тебе об этом в прошлом письме. Так вот с того письма прошло некоторое время, но я не женился и за это прошедшее время. А зачем? Жабский тоже не женился. Мы с ним оба неженатые. А он к тому же и обезумел. Так что зачем ему-то жениться? Накой? Чтобы жену по ночам кусать своими безумными зубами? Такое поведение противоречит ныне действующему законодательству. И вообще.

А погода у нас стоит пока тёплая. Река Ока пока что не покрылась льдом. А с чего ей покрываться, если днём до плюс пятнадцати, а ночью – не ниже плюс десяти? Но когда она покроется, то на неё сразу станут приходить подлёдные зимние рыболовщики и ловит рыбу, сидя прямо на  речном льду. Это очень отважные люди, поэтому я их очень боюсь. А отважные они потому, что выходя на лёд, обязательно пьют водку. Обязательно. И прямо стаканами. И прямо на льду. И поэтому им ничего не страшно. Не знаю, пишут ли они кому- нибудь письма. Хотя накой им писать? Они же рыбу ловят.

Ну, вот пока и всё. Если хочешь, то я передам от тебя привет Жабскому. Только мне сначала надо узнать, где он находится. Дома или уже в больнице. Если дома, то это от меня недалеко: как пройдёшь Собачий переулок, обогнёшь помойку, выйдешь к памятнику нашему местному революционеру Аскольду Исиодоровичу Розенкранцу, зверски  погибшему в тысяча девятьсот семнадцатом годе в революционных боях – и сразу уткнёшься в его жабскийский дом. А если он уже в больнице, то туда  надо восемь остановок ехать на трамвае. Я однажды ездил туда на трамвае, навещал одного милого знакомого (не Жабского!), а когда возвращался тем же трамвайным маршрутом, то трамвайный кондуктор и пассажиры смотрели на меня с явной опаской. Они, наверно, думали, что я не навещать ездил, а что оттуда только что выписался после прохождения курса соответственного психиатрического лечения. Они, наверно, сами были  дураки, потому что совершенно же нетрудно было догадаться о моём психическом здоровии  по одному моему лишь взгляду. Который у меня совершенно не безумный, а абсолютно нормальный. Но эти дураки всё равно опасались, а один, не выдержав такого изощрённого издевательства, даже пытался выпрыгнуть из трамвая на ходу. И выпрыгнул. Может, он и был как раз этот самый психический. Хорошо ещё, что милиция его быстро догнала и связала. А то бы он так прыгал и прыгал. Пока бы не допрыгался до чего-нибудь антиобщественного.

На этом письмо заканчиваю и надеюсь вскоре получить ответное от тебя. Передавай привет себе, своей супруге, своей собаке, своей лошади,  подлёдным рыбным ловщикам и, кончено, Жабскому (куда же без него! Куда же от него! ОТ него – только в космос! В иные миры!). Крепко жму твою руку, так пока что и не написавшую мне письмо. Агафонов Гарчибальд Гарчибальдович, эсквайр, потомок милордов ( по  секрету одному тебе: ихний внебрачный внук).