Редакция "Порт-фолио" поздравляет Анатолия Клёсова с рождением внука.

Анатолий А. Клёсов

Кино с Целиковской. 1989 год
Из цикла КАРТИНКИ ПРОШЛОГО

Анатолий А. Клёсов

"Солдаты в карманах гимнастерок, как самое сокровенное, носили ее фотокарточки. В бой поднимались с криком: "За Родину! За Сталина! За Целиковскую!"

(Из воспоминаний)

"В Киеве после спектакля (гастроли Вахтанговского в 1952 г.) ее спускали по пожарной лестнице, потому что у входа ее ожидала огромная толпа, пройти через которую не было никакой возможности. Киевляне протягивали к ней своих детей с мольбой: "Поцелуйте! Благословите! Прикоснитесь!"

(Из воспоминаний)

"Сын Пастернака рассказывал, как после премьеры "Ромео и Джульетта" в театре Вахтангова, принимая у себя исполнителей, Борис Леонидович говорил ему: "Леня, Леня, ты смотри! Ведь сидишь рядом с самой Целиковской... Ты же можешь всем об этом рассказывать".

(Из воспоминаний)



Я не рассказывал 12 лет - со дня нашей встречи. Теперь, видимо, пора. Только прошу настоятельно - не воспринимать, что эти воспоминания про меня, удачливого, кому посчастливилось поймать отблеск звезды. Вовсе не так. Эти воспоминания - про Людмилу Васильевну Целиковскую, да будет земля ей пухом.

В начале и конце зарисовки приведены несколько воспоминаний ее современников. Я не привожу авторов цитат, это в данном случае неважно.

************************

8 сентября 1989 года. Я отбываю из Москвы в Сочи на пару недель навестить маму, да и отдохнуть слегка. Еду поездом. Жена провожает. Курский вокзал, поезд "Москва-Адлер". Подходим к моему вагону СВ, входим. Вот и нужное купе. Постучали, открываем дверь. Картина - феерическая. Все купе в крупных красных розах. Просто завалено розами. Дама, в определенных годах. Красивое, слегка полноватое, дружелюбное лицо. На столике - журнал "Театр". Поставили чемодан, вышли попрощаться.

Слушай, - говорит жена, - это какая-то актриса. Не вспомню кто, но определенно лицо знакомо. Может, Вахтанговский? Или Малый? - Не имею понятия, отвечаю. - Ты же знаешь, какой я театрал. Да и не волнует. Подумаешь, актриса. Я вот к Зине Кириенко уже сколько времени не соберусь зайти, несмотря на приглашения и обещания любых контрамарок, а тут вообще непонятно кто. Да и в полтора раза старше меня. Ну давай, счастливо оставаться. До встречи.

Поезд тронулся. До Сочи - две ночи и день. Захожу в купе, уже поздно. "Ну что, будем спать?" - "Спокойной ночи" - и на свою полку.

Утром проснулся рано, почитал книжку, дама тоже проснулась. Обычные утренние процедуры, сели завтракать. Да, кстати, говорю, - меня Анатолием звать, а Вас? - Людмилой. -Ну а отчество, все-таки? - Людмила Васильевна, говорит. Обменялись снедью, у дамы были печенья домашнего изготовления, сказала, что сама испекла. За чаем с этими печеньями разговорились. О том, о сем. Что-то она вдруг почти без повода вспомнила фильм Эйзенштейна, военного периода, "Иван Грозный". Я, говорю, по-моему и не смотрел.

И вдруг дама между дел говорит - кстати, по поводу этого фильма - Сталин сказал, что я там не актриса, а балерина.

Я поперхнулся. Что-что?- говорю, - повторите, будьте любезны... Что там - Сталин? - говорил? Она повторяет - он сказал, что я не актриса, а балерина.

Простите, - говорю я так осторожно, - а как Ваша фамилия?

- Целиковская, говорит.

Людмила Васильевна, - сумрачно-прочувственно говорю ей, - вы уж извините, что не признал. - Ничего, говорит, все нормально, я ведь уже давно в кино не играю. А вы в какой сфере, если не секрет? Какой, говорю, секрет, работаю в Академии наук, Институт биохимии, зав. лабораторией.

Смотрю, она явно заинтересовалась. Вообще люди театра, как я давно обратил внимание, явно неравнодушны к представителям естественных наук. Что-то их там интригует, и даже завораживает.

И поплыл разговор. Неторопливый такой, купейный. Я ей рассказываю об Америке, о Гарвардском университете, о ферментах, об Академии наук, о компьютерной связи, об е-мейлах. Но больше, естественно, слушаю. Она - о Вахтанговском, о том, как недавно снимали Евгения Симонова, о роли в этом деле Ульянова и Ланового, о текущих баталиях перестройки. Потом пошло глубже - Михаил Жаров (ее третий муж, два первых "не считаются"), Каро Алабян (к которому она ушла от Жарова), Юрий Любимов (ставший мужем после смерти Алабяна), Владимир Высоцкий - почти член семьи. "Уж как я его ругала, и было за что". А также фильмы, в которых она снималась - "Сердца четырех", "Иван Грозный", "Антон Иванович сердится", "Воздушный извозчик", "Повесть о настоящем человеке", "Попрыгунья", "Мы с вами где-то встречались". Это - основные, так сказать.

Кстати, когда я упомянул о компьютерной связи, Л.В. очень заинтересовалась. Она рассказала, что ее сын от Каро Алабяна ("знаете - улица Алабяна в Москве") окончил Бауманское училище и сейчас работает в Вене, в Международном институте прикладного системного анализа. Специалист по кибернетике.

В общем, до Сочи мы спать практически не ложились. Проговорили день и всю вторую ночь. Рассказчик она замечательный. У меня в памяти сохранились, к сожалению, лишь фрагменты того, что рассказывала Л.В. Целиковская. О личных, и даже откровенных моментах писать не буду, поскольку не знаю, одобрила бы она такое цитирование. Тем более что речь шла о людях известных, в первую очередь - Жаров, Любимов, Ульянов, Лановой. Но о нескольких "нейтральных" моментах упомяну.

Для меня было удивлением узнать, что Л.В. - не народная артистка СССР. Более того, что у нее нет НИ ОДНОГО ордена. Помня, как лихо разбрасывались правительством ордена в среде искусства, это было поразительно.

Еще фрагмент. В 1945 Целиковскую пригласили - по квоте киноартистов - на прием в Кремле, посвященный дню Победы. Столы стояли буквой "П", и в торце в центре сидел Сталин, по бокам от него - члены Политбюро. Л.В. досталось место далеко от торца, в конце противоположной стороны. В разгар банкета она вдруг поднялась и пошла по центральному проходу, поближе к Сталину - посмотреть на него, умирая от восторга. Никто ей не мешал, и она дошла до самого торца. То, что увидела, ее потрясло. Вожди ели "как свиньи", выплевывая кости на пол. Сталин, который оказался рыжим и сильно конопатым, поднял на нее равнодушные глаза, абсолютно не отреагировал, ни улыбки, ничего, и опять принялся жевать и плевать на пол.

Л.В. водила машину с начала 1950-х годов, и - ни одного прокола в талоне предупреждений. Нарушений, впрочем, была масса - как она со смехом призналась. Особенно скорость. Останавливали ее довольно часто, но ни один милиционер не осмелился проколоть талон САМОЙ Целиковской. Само собой, не штрафовали. Доходило до курьезов. Однажды она в какой-то аварийной ситуации направила машину прямо на милиционера, но он успел подпрыгнуть и оказался верхом на капоте. Сползя с капота, он во взвинченном состоянии ринулся к окну водителя, и... узнал Целиковскую. - Людмила Васильевна, - взмолился он - вы что, меня задавить решили? За что? - Ах, извините, пожалуйста. Вам мои права? -Да нет, все в порядке, езжайте. Я совсем немного ушибся...

Она со смехом рассказывала про Людмилу Максакову, которая постоянно что-то делала невпопад. Однажды та, будучи в гостиничном номере Л.В., вынула из чая кипятильник, и выдернув из розетки штепсель от настольной лампы. А кипятильник бросила на кипу газет. Сели пить чай, а газеты вспыхнули. "Я так хохотала"... Пожар потушили своими силами. Одеялом.

Как-то в разгар многолюдного обсуждения спектакля в театре на Таганке она так рассердилась на Любимова, что громко сказала: "Юра, ты дурак". Все остолбенели. Испугались. Она подумала, и сказала: "нет, это слишком сильно сказано. Юра, ты гений".

В их с Любимовым квартире Высоцкий впервые исполнил свою "Я не люблю":

... Я не люблю насилье и бессилье,
И мне не жаль распятого Христа.

Володя, - сказала Л.В. - Так нельзя.
Так появилось
... Вот только жаль распятого Христа.

В театре на Таганке Любимова друзья звали Полковником, а Целиковскую - Генералом.

Л.В. со смехом рассказала, как отдыхала на юге, в Форосе, и каждый день писала письма маме домой, чтобы та ни в коем случае не ела рис. Следующее письмо - рис вреден для здоровья. Следующее - мама, рис ОЧЕНЬ вреден для здоровья. Когда старушка получила срочную телеграмму - "Мама, рис для здоровья категорически вреден. Можно умереть. Люся", она запаниковала и побежала по врачам. Причем не на свой счет, а на счет Л.В. Решила, что та сошла с ума. Старушка не знала, что на юге Л.В. спохватилась, что забыла свои драгоценности в кульке с рисом, где держала их для сохранности. Как в сейфе. А звонить - опасалась, что подслушают и ограбят старушку.

*************
Все когда-либо кончается, и утром мы, медленно ползя вдоль кромки моря и часто останавливаясь, подъезжали к Сочи. Людмила Васильевна, сказал я, - моя мама из Вашего поколения. Она Вас наверняка боготворит. Будьте добры - напишите ей личную записку. Ну вот хотя бы о том, как мы с Вами познакомились, и что Вы передаете ей привет.

Целиковская тут же взяла блокнот и ручку, и написала моей маме целое письмо! На двух страницах. Цитировать его не буду, иначе себе не прощу. Скажу только, что то, что она там написала, я не заслуживаю. Too good to be true.

Значит так, - сказала Л.В. Меня будут встречать, и на сочинском вокзале ждет машина. Я еду в санаторий "Актер". Вас я довезу до дома. Вы где живете? Около санатория имени Кирова? Вот и отлично. Печенье моего изготовления - тоже для вашей мамы, еще целая коробка осталась. Передавайте от меня привет. И вот, все эти цветы - она обвела рукой купе - тоже вашей маме.

Нет слов.

Так все и произошло. Машина, полная цветов, Целиковская, триумфальный (для меня) проезд по городу, полная феерия. Мамы дома не оказалось - как потом выяснилось, побежала по магазинам за дополнительным провиантом - для встречи. Я выгрузил розы на скамейки у подъезда, и долго провожал взглядом машину, размахивая руками.

Людмиле Васильевне оставалось жить еще два с половиной года.




************************************

"...Появление Целиковской на даче у Пастернака вызывало у поэта приступы импровизации, которые доволили его до слез, до истерики, каждая его речь кончалась словоизлиянием в ее адрес почти истерическим. Он мог в течение часа говорить о Целиковской, фантазируя и придумывая образы снежной пурги, через которую идет Целиковская, Незнакомка, Прекрасная женщина... Он боготворил ее".

"...Никогда не забуду, как Любимова вызвали в высокую инстанцию и устроили очередную головомойку. Люся нервничала, переживала, и в конце концов не сдержавшись, набрала телефонный номер "высокой инстанции", попросила передать трубку мужу и своим звонким голосом приказала: "Юрий! Перестань унижаться! Пошли его к чертовой матери и немедленно домой! По дороге купи бутылку можайского молока".

"...Люся видит, что я грущу, и сразу настораживается:
- Людмилец, что случилось?.. Если что не так, скажи - я сразу на амбразуру!"

"Я снимался в Николо-Прозорове в картине Мотыля "Лес" в особняке, который принадлежал дочке Суворова. Две старушки узнали, что сюда приедет Людмила Целиковская. В пять утра встали, надели самые лучшие ордена, медали, самые хорошие косыночки, костюмы и ждали с огромными ведрами цветов. Полдня простояли. К вечеру появилась Людмила Целиковская. Они встали перед ней на колени:
- Дорогая Люся, во время войны ты нас спасла. Нам нечего было есть, убивали наших друзей, но мы смотрели на тебя..."

*************************
Монолог о любви и смерти, который Л.В.Целиковская произносила со сцены Вахтанговского театра:

"Вот когда госпожа смерть подойдет неслышными стопами к нашему изголовью, и, сказав "ага!", начнет отнимать драгоценную и до сих пор милую жизнь, мы, вероятно, наиболее всего пожалеем об одном чувстве, которое нам при этом придется потерять.

Из всех дивный явлений и чувств, рассыпанных щедрой рукой природы, нам, наверное, я так думаю, наижальче всего будет расстаться с любовью.
И, говоря языком поэтических сравнений, расставаясь с этим миром, наша вынутая душа забьется, и застонет, и запросится назад, и станет унижаться, говоря, что она еще не все видела из того, что может увидеть, и что ей хотелось бы чего-нибудь еще из этого посмотреть.

Но это вздор. Она все видела. И это есть пустые отговорки, рисующие скорее величие наших чувств и стремлений, чем что-либо иное.

Конечно, есть и помимо того разные исключительные и достойные случаи и чувства, о которых мы тоже, наверное, горько вздохнем при расставании.
Нам, без сомнения, жалко будет не слышать музыки духовых и симфонических оркестров, не плавать, например, по морю на пароходе и не собирать в лесу душистых ландышей. Нам препечально будет бросить нашу славную работу и не лежать на берегу моря с целью отдохнуть.

Да, это все славные вещи, и обо всем этом мы тоже, конечно, пожалеем при расставании. И, может быть, даже всплакнем. Но вот о любви будут пролиты особые и горчайшие слезы. И когда мы попрощаемся с этим чувством, перед нами, наверное, весь мир померкнет в своем величии, и он покажется нам пустым, холодным, и малоинтересным".

Приложение: А по праздникам - кино с Целиковской. Статья, посвященная Л.В. Целиковской в "Российской газете".


Обсудить этот текст можно здесь

Подписаться на рассылку альманаха "Порт-фолио"




| Редакция | Авторы | Гостевая книга | Текущий номер | Архив |
Russian America Top Russian Network USA Rambler's Top100