Александр Левинтов
(Монтерей)

Путеводитель недельного путешествия


Германия

Франкфурт на Майне

Франкфурт на Майне, столица Гессена, расположен в самом центре Германии, что сделало его авиационной столицей страны, а также центром национальной и международной торговли, средоточением банков, местом проведения ярмарок и выставок. Город располагается в виду невысоких и живописных холмов километрах в сорока от слияния Майна с Рейном, в зоне выращивания виноградников - знаменитое белое франкенвайн пользуется здесь огромной популярностью и даже может спорить с пивом, потому что на 70% население Гессена - католики, а вино - настолько же католический напиток, насколько пиво - протестантский.
Впрочем, все это - в некотором условном прошлом.
Франкфуртский таксист весьма бегло говорит на девяти языках. Если выйти субботним-воскресным днем или будним вечером на оживленнейшую пешеходную Zeil , сесть за столик с кружкой пива и горячей жареной колбасой (а лучше - горячей поросячей рулькой в слезливом ажуре поджаристой клейкой шкурки) наперевес и начать считать немцев в гуще фланирующих людей, то на этот ваш наперевес наберется, может быть, с десяток очевидных арийцев и белокурых бестий ( они будут незаметно подмигивать вам, потому что не всякий ведь отважится на схватку один на один с копченым свиным монстром, но всяек понимает, что не перевелись еще на Гессенщине простые русские парни, скромные труженики жратвы), а все остальное - турки, лица средне- и ближневосточной национальности, индусы, китайцы, индокитайцы, русские разных мастей, лица восточноевропейской (бывшей сэвовской) этнической группы, латиноамериканцы и прочие полинезийцы. Франкфурт, как, впрочем, и вся Германия, и вся Европа, быстро превращается в Америку, сквозь зубы проклиная ее и одного из самых вечных жидов на свете Колумба. Германия терпит многое ради сохранения немецкого языка и немецкойкультуры, и Франция терпит, и Англия, и Россия будет терпеть, а Москва - давно начала.

Русские, если не зарабатывают пением на панели, сквозь зубы, то внятно шепчут на этом пиршестве жизни "мы наш, мы новый мир" -- то ли построим, то ли возобновим издание, то ли пошлем в наши же неоглядные дали.
Во всей этой толпе нетрудно выделить американцев, разумеется, не по лиц

ам, потому что отличить по лицу вьетнамского американца от вьетнамского немца практически невозможно. Но достаточно посмотреть на ноги - и все станет ясно. Если на ногах кроссовки - значит американец, а если обувь - неамериканец, а если вообще ничего нет - значит, профессор из Беркли.

Франкфуртская версия Старого Арбата, начинающаяся от Konstabler-wache и кончающаяся у Haupt-wache, раза в два короче и раз в десять многолюдней московского побратима. Рядом с гауптвахтой в стиле барокко - семиэтажный универмаг, на самом верху - ресторан и смотровая площадка. Возьмите чашечку кофе, устройтесь на чуть теплом октябрьском солнышке и понаслаждайтесь полчаса золотой буковой и платановой осенью.
Здесь, у гауптвахты, сходятся небоскребы даунтауна и восстаноавленый квартал Старого Города (союзнички отутюжили старинные немецкие города дотла, особенно постарались англичане, люто ненавидящие своих исторических предков), Romer, где бухают тяжелые колокола и бухают в кабаках богатенькие интуристы..

Тяжко и гулко бьет тяжелый колокол огромного Домского собора, еще тяжелей и возвышенней - орган, возносящий даже самые атеистические души в выси и дали. Не то что, люди - небеса слышат эти призывы.
Старонемецкий, ганзейский стиль восстановлен во Франкфурте с немецкой дотошностью. Но вот...

Не ищите здесь немецких ресторанов и пивных: китайские, вьетнамские, тайские, турецкие вонючки - вот и все, что здесь есть. Немецкие, французские и итальянские местечки прячутся по окраинам и подворотням этого квартала.
Немецкая транспортная система доведена до совершенства за пределами разумного. Покупка билетов на трамвай автоматизирована и предполагает наличие у вас любой валюты стран общего рынка. Цена билетов разнится не только от расстояний, но и от времени суток: в часы пик цены максимальны. Короткая поездка на метро (6 станций без пересадок) стоит столько же, сколько четыре бутылки пива или две горячие колбаски или один увесистый поросячий мосел. На трамвае или метро можно уехать неопределенно далеко, наверно, до самого Мюнхена, правда, с одной или двумя пересадками. На перроне и даже на уличной остановке размечено, где какой вагон остановится, в расписании указано, как, куда и зачем надо ехать, в какой день и час, поминутно. И - никаких опозданий, даже обидно.

В вечерних пивнушках в стороне от центра нестерпимо накурено и многолюдно. Но - женщин нет. Нет, немки не пришиты к кухне, церкви и детям. Просто в этих злачных местах шлепают картами, таращатся в телевизоры и хлебают свое пойло мужские турки, а женские турки стерегут семейное счастье.
Собственно немцев можно увидеть только по телевизору.
Вот идут соревнования школьных команд: кто больше передаст игральных карт по цепочке поцелуями. Выигрывает команда (15 человек), переложившая 65 карт. Проигравшая показала результат 60 карт. Прежний рекорд - 45. Море восторгов и щенячьего писка. Слезы на глазах растроганных родителей. Волнение публики. Металлическая дрожь эмоций раздраматизировавшегося ведущего. Идиотизм.
Когда все это кончится и вы, наконец, затихните после первого дня вашего тура, вам приснятся романтические сны: вас направили в опаснейшую экспедицию в Сахару и ПОЭТОМУ вас не будет завтра на работе, потом вам приснится, что в вашем городе, в середине июля намело огромные сугробы и ПОЭТОМУ вы не смогли приехать на работу, потом - в вашей квартире вдруг созрели необычайных размеров абрикосы и ПОЭТОМУ вас не будет на работе. И только под утро, в сладком поту, вы поймете, наконец, что настал ваш отпуск и ПОЭТОМУ вас еще долго не будет на работе, провались она пропадом, пока вы здесь.

В поисках Рулетенбурга

В Висбаден можно ехать самыми разнообразными путями: по воде, на такси, на автобусе, поездом, подземкой, электричкой. В любом случае это займет от двадцати минут до часа. Пока мимо вас мелькают дачки на 2-3 сотки и бесконечные фаланги виноградников, послушайте, зачем можно ехать в Висбаден.

Сорок пять лет пролетело, как один огурчик. Сорок пять лет моей жизни и еще девяносто - между мной-пацаном и временем написания Достоевским "Игрока".
Еще пацан, которому даже "Подросток" Достоевского казался непомерно и немыслимо взрослым, я в одну ночь прочитал "Игрока" и понял, что это - не только про меня, но что это потому и написано, что есть я. Сначала я стал игроком. Потом зачем-то родился.

И я читал взахлеб про Рулетенбург с воксалом, где играли в рулетку, где выпало три zero подряд - такое бывает лишь с русским Игроком, где каштановые аллеи, по которым таскался с неистовой la babushka Антониной Васильевной 25-ти летний интеллигент Алексей Иванович, где гордячка Полина топтала свою и его любовь, а престарелый генерал (теперь я уже на пару лет старше его) млел над смазливой мамзелью Бланш, а та смеясь, просвистала выигрыш, оставив все-таки Алексею "подонки его ста тысяч".

Федор Михайлович, будучи пронзительным националистом, и нас всех сделал презирающими всех подряд: "Кроме того - француз и русская барыня, говоря вообще, -- это такое сопоставление... Француз - это законченная, красивая форма. Теперь самый пошлейший французишка может иметь манеры, приемы, выражения и даже мысли вполне изящной формы, не участвуя в этой форме ни своей инициативою, ни душою, ни сердцем; все это ему досталось по наследству. Само собой, они могут быть пустее пустейшего и подлее подлейшего, но нет существа в мире доверчивее и откровеннее доброй, умненькой и не слишком изломанной русской барышни. У него есть изящная форма, и барышня принимает эту форму за его собственную душу, за натуральную форму его души и сердца, а не за одежду, доставшуюся ему по наследству"

Я помню, с какой безнадежной жалостью к безнадежному и потерянному Алексею, моему двойнику, я заканчивал этот роман: "Пусть знает Полина, что я еще могу быть человеком. Стоит только... теперь, уж впрочем, поздно, -- но завтра... О. у меня предчувствие, и это не может быть иначе! У меня теперь пятнадцать луидоров, а я начинал и с пятнадцатью гульденами! Если начать осторожно... - и неужели, неужели уж я такой малый ребенок! Неужели я не понимаю, что я сам погибший человек. Но - почему же я не могу воскреснуть. Да! Стоит только хоть раз в жизни быть расчетливым и терпеливым и - вот и все! Стоит только хоть раз выдержать характер, и я в один час могу всю судьбу изменить! Главное - характер." И я клялся - Алексею, Достоевскому, себе, что непременно отыграюсь либо закончу также, но в любом случае - никакого благополучия, только жестокая трагедия и полнейшая утеря личности...

Висбаден - сильно обновленный старый город с непомерными для такого немноголюдья соборами и кирхами. В воскресное утро здесь пусто как в распоследнем Кабуле. На каждую бензоколонку - около двухсот аптек, на каждую аптеку - примерно по 2.3 врача. Основная специализация врачей - внутренности, внутренние органы, женские секреты и хитрости. Но есть и стоматологи. Есть также несколько отелей явно в стиле середины 19 века. О Достоевском, а равным образом об "Англетере", мистере Астлее и других персонажах "Игрока" никто не слышал и не знает. Что естественно. В белых галереях, примыкающих к помпезному Aquis Mattiacis (казино там все более вытесняется концертами, презентациями, шоу и представлениями), расположены рестораны, сувенирные магазинчики, городской театр (разумеется, в репертуаре - "Игрок", разумеется, с русскими актерами) и малое казино, перед которым стоит крохотный изящный "Смарт" (такое впечатление, что в этой машине ездят стоя) с призывной надписью: "Играй по маленькой и выиграй меня".

Игорный бизнес развился на курортах Европы (Карсбад, Мариенбад, Висбаден, Французская Ривьера) неслучайно: это вполне доступное развлечение для богатых больных. В России вместо казино на водах процветали пьянки и дуэли, а в Америке игорный бизнес возник не на воде, а на алкоголе, на мафиозной основе времен сухого закона и потянул за собой туризм, свадебный бизнес и проституцию, а также образование как следствие расцвета проституции. Мир полон разнообразия, что радует.

В городе есть улица Достоевского, но не из центральных, в основном же в названиях преобладают длиннющие и непроизносимые имена кайзеров, принцев и других забытых знаменитостей.

Из Рулетенбурга можно быстро, на простом автобусе, добраться до Майнца, уже на берега Рейна. Этот городок знаменит своими многочисленными и еще более внушительными соборами. К тому же он хоть немного обитаем: вы можете встретить тут на улице длиннополого молодого человека с летящей походкой конца 18 века, пухлое семейство бюргеров, украшенное чисто германским малюткой в коляске (такой маленький, а уже умеет говорить по-немецки - и без всякого акцента!), студентов-вагабундов, выкуривающих за одну кружку по пол-пачки сигарет. Почти все они будут немцами.

Стоит предупредить также, что в Германии полно русских. Как только наступает ситуация, когда никого нет и ненадобно, раздается русская речь. Русские мгновенно угадывают и вычисляют друг друга, они недоверчиво, почти враждебно смотрят друг на друга и тут же переходят между собой на зловещий шепот. Конечно, если выйти на связь, мы охотно протянем друг другу руку информационной помощи, но сделаем это покровительственно, с легким пренебрежением и удивлением: "А ты-то что тут делаешь?".

Через Альпы

От Франкфурта до Венеции надо ехать с одной-двумя пересадками. За Штуттгартом, Швабскими горами, причудливым Ульмским собором - Мюнхен. Здесь, чтоб не оказаться ненароком в Милане, всенепременно надо сделать пересадку, а заодно успеть выпить одну- две кружки настоящего баварского пива (очень рекомендую) с не менее настоящими баварскими горячими колбасами.
За развеселеньким уютным Мюнхеном начинаются Альпы и австрийский Тироль. Хорошенькие белые деревеньки и домишки с красными цветами в окнах и на балконах, холеные коровы на пастбищах (в Германии скотину держат в стойлах), упитанные ландшафты, ухоженные горы, тирольские девушки с влажными, как у невинной телочки, глазами, островерхие кальвинисткие кирхи - вы будете ехать как по сказке, высматривая эльфов и гномов, а надо всем этим - в розовом пепле заходящего солнца величественные и причудливы, витиеватые вершины Альп, вырывающие из вас восторженный ах и судорожное хватание за фотоаппарат.
На перронах, станциях и полустанках - ни одной бабки. Ну, ладно, с картошкой разварной здесь перебои, самим мало, соленых огурцов нет, но сырку-то, молочка-то - можно бы было. Вон она, коровка, пасется, сейчас ее подои и поднеси парного страждущему железнодорожному пассажиру.

И от Америки и от России Германия и Австрия отличаются тем, что здесь нет страшного и отчаянного захолустья, по поводу которого приходит только одна мысль: "как здесь можно жить!?". Здесь же любая деревенька самодостаточна.
И все это: и темные разлапистые ели, и горящие в осени ажурные лиственницы, и вечно зеленые (даже под снегом?) травы, и снежный оскал гор - все это не просто живописно и не просто обитаемо, а обитаемо счастливо, сыто и спокойно.
Присутствие здесь человека, его городков, дорог, мостов не противоречит природе, гармонично ландшафту, приемлимо и принимаемо без оскорблений. И даже многоэтажный Иннсбрук - просто альпийская игрушка.

С итальянской стороны Альпы - классические серые массивы, мифологически отвесные, в зловещих трещинах, тенях и расщелинах. Виноградники, пальметные сады, горбатые носы, чеканные профили - сразу видно и понятно: Италия. И во всем кучерявость, строго по Овидию: и в головах и в вершинах. И поневоле в мозгу складываются очень к месту стихи:

Все хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю,
Быстро качу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою.

Но не спешите публиковать ваше сочинение. Возможно, кто-то опять опередил вас.

(Продолжание следует)


Обсудить этот текст можно здесь

Подписаться на рассылку альманаха "Порт-фолио"




| Редакция | Авторы | Гостевая книга | Текущий номер | Архив |
Russian America Top Russian Network USA Rambler's Top100