Четвертый этаж. 1964 год
Из цикла КАРТИНКИ ПРОШЛОГО
- Толя, где ты там? - тебя инспектор ищет!
Так, к инспектору курса, значит. Опять, небось, справку
потребуют о зарплате родителей, для стипендии. Что еще там - с учебой
в порядке, прогулов особых нет, да и вообще - учимся без году неделя,
первый курс. Месяц назад, в октябре, сняли Хрущева, но это так, к слову.
Смешно, как доцент истории КПСС Лидия Михайловна Добродомова, наш курсовой
преподаватель, до дня его снятия только и повторяла - наш дорогой Никита
Сергеевич, а уже на следующий день со знанием дела объяснила, что сняли
его по причине непомерного и им же поощряемого культа личности и принципиальных
ошибок во внутренней и внешней политике партии и государства. При этом
она со вздохом произнесла фразу, которую я не очень понял - "а сколько
диссертаций полетело...".
Поднимаюсь со своего уже застолбленного места во втором
ряду Большой Химической Аудитории, и по крутым ступенькам, наверх, на
второй этаж. Аудитория - ничего, вместительная, все места подсчитаны уже
в первый день, 548 сидячих. Наш курс - 320 человек, так что мест хватает.
Хотя когда две недели назад Евтушенко выступал - все битком было. С ним
еще эта была, Бэлла, по фамилии вроде как татарка, в огромной пыжиковой
шапке, так и не сняла за все время. Интересно здесь, в МГУ. Особенно таким
как я, после десяти лет жизни в степи, на ракетном полигоне. Москва-400.
Всего сотня километров от Волгограда, на юг, а другой мир.
Даже время в нашем городке московское, внутри колючей
проволоки. Весь военный городок колючей проволокой обмотан. А за проволокой
- уже другой часовой пояс. Сказать кому, что номер моей школы - 231, ничего
себе скажут, городок. А это продолжение нумерации московских школ какого-то
там района. И настоящее название нашего городка - военная тайна. А на
самом деле - три названия. Москва-400 - это на конвертах писать. "Десятая
площадка" - это местное название. А Капустин Яр - это говорить за
пределами проволоки запрещается, поскольку враг не дремлет. Спутники сериии
"Космос" ведь наши, КапЯрские. К нам и Хрущев время от времени
приезжает. Хотя Пеньковский все ведь, небось, американцам рассказал, и
про КапЯр в том числе. Он же у нас постоянно бывал. После него всем пропуска
меняли. И У-2 с Пауэрсом в 1960-м, первого мая, над КапЯром обнаружили,
от нас и вели до самого Свердловска. А поскольку десять лет, что я там
жил, и школу закончил, все во главе с Особым Отделом только и твердили,
что КапЯр - это совершенно секретно, то в мозгу уже блок сформировался.
И вслух я это наименование произнести за пределами колючей проволоки уже
не могу, хоть убей. На курсе и в общежитии все знают, что я из Волгограда.
Проблем не возникает.
Ну вот и второй этаж, учебный отдел - комната инспекторов
курсов, прямо напротив лифта. Вхожу. - Здравствуй, Клесов, - тебя зовут
в 437-ю комнату, четвертый этаж, прямо над нами, напротив лифта. Там объяснят,
зачем.
Глухая дверь, металлическая, - что необычно. Звонок,
нажимаю. Дверь открывается, за ней - мужчина. Незнакомый. - Звали? - Да,
пожалуйста, проходите, вот сюда, налево. Маленькая комната, окон нет.
- Присаживайтесь. - Клесов, Анатолий? - Да. Первый курс, так? - Точно.
А лет сколько, семнадцать? - Ну, как жизнь студенческая? Откуда приехали?
Стоп, думаю. Неужели проверяют? Умею хранить тайну или
нет? Не на того нарвались.
- А вот это, - говорю, - сказать вам не могу. Не имею
права.
Мужчина улыбнулся. - Нам можно. И достает книжечку, типа
удостоверения. Раскрывает. Крупные буквы: КГБ. Помельче - майор такой-то.
- Ну, - говорю, - теперь вижу, что можно. Капустин Яр.
Но имейте в виду, что всем говорю, что из Волгограда.
- Молодец, правильно говорите. Значит, в общежитии живете?
Так. А в комнате кто с вами живет? Правильно, суданец и француз. Ахмед
и Стефан. А вообще, с нашими ведь тоже общаетесь, разговоры там всякие,
правильно? В неформальной обстановке.
- Да, говорю, естественно, - а сам думаю - не для того
же меня сюда позвали, с лекции сдернули, чтобы тары-бары... Что надо-то
ему?
- И о политике ведь разговариваете, правильно? - продолжает
майор.
И тут я чувствую, что начинаю куда-то проваливаться.
Какая-то заторможенность пошла, чего никогда не было. - Да, говорю, а
язык как деревянный, - бывает.
- Так вот, говорит майор, - к вам дело есть. Поручение.
Нам надо знать, кто о чем разговаривает. О политике, разумеется. Активно
принимайте участие в разговорах. Или просто слушайте. И звоните мне. Ну
как, согласны?
Меня заклинило. Я вошел в ступор.
Я был воспитан исключительно на положительных примерах,
на русской истории, литературе и проч. Запоем читал с четырех лет все
подряд. Прочитал массу книг о героях, знал, как герои ведут себя на допросах,
как отвечают на недостойные предложения. Я знал, что в принципе должен
был высоко поднять голову и сказать что-то, что заставило бы майора устыдиться
своего предложения. Либо просто и гордо сказать - нет. И выйти.
Вместо этого я остолбенел.
По последующим раздумьям и самоанализу, которые преследовали
меня после этого немало лет, я пришел к выводу, что мой мозг подсознательно
выбрал абсолютно и единственно правильный в той ситуации путь. Он отключился.
Я нутром понимал, что если я скажу "нет", меня выгонят из университета.
А "да" сказать я не мог, тут было внутреннее табу.
Я сидел, и абсолютно тупо смотрел на майора. У меня было
ощущение, что мышцы лица свело.
Майор не подал виду. - Вот - номер телефона, записываю.
Но первые два знака - Б4 - вы запомните, я записывать не буду. Чтобы у
вас это случайно не нашли. Держите. Жду звонка.
Я вышел, как сомнамбула, спустился на свой этаж и выбросил
бумажку с телефоном в урну.
Через год все повторилось. Вызов на четвертый этаж, в
первый отдел, почти те же слова особиста. Но я уже знал, как поступить.
Я молчал, слегка кивая головой. Получил бумажку с телефоном, где первые
три цифры - 224 - мне было поручено запомнить, и тут же выбросил.
Больше такого в жизни не было. Но психологический урок
получил, и в малознакомых студенческих компаниях предпочитал молчать,
или трепаться на нейтральные темы - поездки по стране, спорт, бытовые
анекдоты и т.п. Потому что кто-то ведь сказал "да".
