Виктор Каган

Из книги "Долгий миг"

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Мне повезло не поддаться искушению отправиться вслед многим коллегам-медикам, пополняющим ряды литераторов. "Попашет - попишет стихи" оказалось ближе понуждаемого ролью литератора писательства.

Эта подборка - занимательная для меня сама по себе попытка ретроспективы, к тому же дающая время "отстояться" новой книге стихов, готовящейся к изданию.

***

То шепотом, то лепетом, а то едва-едва
За шелестом, за трепетом откроются слова,
То затеняя ясное, то проясняя тень,
Опасные, прекрасные и просто дребедень,
То чайкою, то ласточкой, то воробьем в пыли,
Печалью, болью, ласкою родившей нас Земли ...
И станут белой цапелькой надежды и судьбы,
И в чью-то душу - капелькой с прикушенной губы.
1982

ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
(попытка перевода)

1967

1978

***
Без лишних слов, без укоризны,
Лишь со стыдом за отчий край
Я выслушал приказ отчизны,
И он был краток: юде, фрай!

Мне стыд мешал, и смысл приказа
Не сразу смог я уловить,
Но дух коричневой заразы
Уже мешал дышать и жить.

По каплям кровь сочли анкеты,
Пока гремел оркестров туш.
Не обнесли колючкой гетто -
Свобода стала гетто душ.

Ну, ладно - мы! А наши дети?!
Пусть хоть ребенок избежит!
Мы разбавляли кровь и этим
Стереть пытались кличку "жид".

Мы так стыдились этой клички.
Но стыд со временем угас.
На всесоюзной перекличке
Все меньше оставалось нас.

Одни подались в палестины,
Другие в мир иной ушли,
А третьих мы перекрестили
И больше сделать не могли.

И нет вины, а виноваты.
Бредем в дурном полубреду.
Поставлю на душу заплату -
Большую желтую звезду,

Чтобы душа не разорвалась
Об острия пяти концов,
Чтоб злобным воем не прервалась
Песнь Песней наших праотцов,

Чтоб помнил я, той песней пьян:
Нет злобы дня - есть просто злоба,
И чтоб не путал рожу жлоба
С иконным ликом россиян,

Чтоб мой измученный народ
Был выше, чище и добрее,
Чтоб ни еврей и ни еврею
Землей не забивали рот.

На нынешней бравурной тризне
Я песней души не встряхну.
Я посмотрел в глаза отчизне -
Мне стыдно за мою страну.

1979

***
Нас самих с собою рассудит
И в мешке перепрячет шило
Обещанье того, что будет,
И молчанье о том, что было.
Миновало. Кануло. Сплыло.
Только вот среди ночи будит
Обещанье того, что было,
И молчанье о том, что будет.
1980

***

Мне снилось - и сон был прозрачен и краток,
Без символов тайных и прочих страстей:
Июльского дня еще теплый остаток
Прекрасный, как хлеб на столе без затей,
И девочка - вся из ключиц и лопаток,
Разбитых коленок и острых локтей,
И ты над дорогою дачной песчаной -
То радостной птицей, то птицей печальной.

А нынче мне снится, что ты уезжаешь,
А может быть - я, ты меня провожаешь,
Но не вокзале, а в старом саду.
То дымом потянет, то прелой листвою,
И я по тропинке с тобою бреду,
И кто-то чирикает над головою,
И вдруг, будто в сказочном страшном бреду,
Стена до небес между мной и тобою.

Проснусь. И засну. И опять что-то снится -
Не лес и не сад, что-то вроде поляны,
И воздух прогретый неслышно струится,
И запах то ладана, то валерьяны,
С леревьеа кривляются странные птицы
С лицом любопытной и злой обезьяны.
Проснусь. И уже не засну до рассвета.
К чему бы все это? Что значит все это?

И я вспоминаю щемяще и нежно
Начало весны: еще холодно, снежно,
Хотя уже время снегов сочтено,
Снежинки ложатся на губы, на плечи,
Мы в мире одни одни бесконечно давно,
Как в юности - сбивчивы руки и речи,
Все ясно и чисто, все предрешено ...
И не отличить мне прощанье от встречи.
1981

***
Все не беда - и то, что жизнь одна,
И то, что рвется, как назло, всегда, где тонко.
Хватило б только сил поднять бокал вина,
И женщину обнять, и приласкать ребенка.
1982

***

А что до той таинственной черты,
Исполненной великой немоты
И жизнь отделяющей от смерти,
Не верьте мне или, хотите, верьте -
Она неразличима в круговерти
Пожизненной предсмертной маяты.

Стоим на ней, стираем пот со лба
И думаем, что нас хранит судьба
От предзнаменования дурного,
Дурного глаза и дурного слова,
Что далеко до бытия иного
И наша речь - молитва, не мольба.

Судьба не спорит с нами.
И права.
А то бы закружилась голова ...
А так - доска качается,
Однако не кончается.
1982

Из "Ахматовских эпиграфов"

***

В порочном круге не найти порока
И в своевольи нет свободы воли,
И не найти в душе своей пророка,
Который помнит о грядущей боли.

Задам вопрос. И не найду ответа.
И снова повторю вопрос. И снова
Ответа не найду. И до рассвета
Продлится власть ненайденного слова.

И в доме дома нет. И нет в рассудке
Рассудка. Только немоты морока
За сутками запутывает сутки.
И срок себе не отыскать до срока.

***

Туманов тусклая слюда,
То дождь, то снег, то слякоть.
Но память нас влечет туда,
Где вновь запретного плода
Искрится солнечная мякоть.
Ты любишь?
Да.
Ты помнишь?
Да.
Тогда
не надо плакать.
1982

Евгении Самойловне Ласкиной

1
А может быть, довольно и того,
Что нам дано, и незачем ночами
Упругий воздух пробовать плечами,
С убожеством равняя божество?

А может быть, и меру знать пора?
В конце концов, ведь были же примеры
Того, как, перейдя границы меры,
Вводила в грех невинная игра.

А может быть ...
Все, впрочем, может быть.
В конце концов, сверчку шестка довольно.
И если не поем, когда нам больно,
Зачем и жить, и чем, скажите, жить?

2
В конце концов, мы виноваты сами
В том, что едва сводя концы с концами,
В раздумье трем ушибленные лбы,
Считая боль велением судьбы.

В конце концов, ведь можно и иначе -
Жить, не тоскуя, не грустя, не плача,
Не омрачать печалями чело,
Не забывать простое ремесло
Прозрачного, свободного дыханья,
Паренья, пенья, щебета, порханья.

В конце концов, пока твердим азы -
Что можно, что нельзя -
Гроза проходит,
И над землею, как дитя грозы,
Светло и чисто радуга восходит.
1982

***

Как год назад - сойти на Луговой
Случайным гостем спящего поселка
И затеряться, как в стогу иголка,
В тишайшей этой неге снеговой.

И, среди ночи выйдя на крыльцо,
Хранить тебя в мельчайшей клетке тела
Под снегом, что неслышно и несмело
Кружится и ложится на лицо.

И, как к судьбе под белое крыло,
Вернуться в дом, где призрачна лампада
И тише, чем круженье снегопада,
Твое дыханье и твое тепло.

И кроме нас нет никого на свете ...
Нас не найдут, пока не рассвело.
И мы уснем спокойно и светло -
Семи грехов безгрешнейшие дети.
1984

***
Заката солнечный желток
Неслышно катится на запад,
Солоновато-пряный запах
И остывающий песок,
И нежно холодит висок,
И море сонно тяжелеет,
От маяка наискосок
Вдруг парус белый заалеет
На миг и скроется из вида,
Сомкнутся запад и восток,
И горизонта поясок
Вот-вот скользнет
к ногам Тавриды.
1984

Из цикла "ОСЕНЬ"

***
Какая славная пора ...
Но ты, нежданная отрада,
Как тень гусиного пера,
Растаешь в охре листопада.

И так нешуточна игра,
Что и играть в нее не надо.
Но сколько ни тверди: "Пора",
Не отвести ни рук, ни взгляда.

Еще сегодня не вчера
И ночь, как нежная сестра,
Но холодит рассвет, и значит -
Уж недалеки вечера,
Где слово не скользнет с пера
И только память молча плачет.

***
Сновидений слепая отрава -
Пить нельзя, а попробуй не пить ...
И на что мне смертельное право
Эту дверь в никуда отворить?

Там, за нею прозрачно и ясно.
А проснешься в холодном поту,
Будто ты заступил за черту
Сдуру, спьяну и в общем - напрасно.

И теперь ни забыть, ни забыться.
Бесконечная ночь впереди.
И души удивленная пица
Бьется в тесном пространстве груди.

Вьется нить - в ней истоки, итоги.
Льнет к бессонной основе уток.
Осень.
Утро.
На мокрой дороге
Окровавленных перьев комок.

***
И собственной руки не вымолить у мрака.
Хоть режь ее ножом - такая темнота.
Ни шороха. Ни зги. Ни шепота. Ни знака.
Таращится в упор глухая слепота.

Я до утра кружил в полметре от дороги,
Сбивая ноги в кровь. Шла горлом немота.
Я думал - если есть еще на свете боги,
То и они теперь не видят ни черта.

И жизнь была, как смерть. И петухи молчали.
И все концы сошлись в одном начале.
И взламывала грудь дурная духота.

И тут бы все ... Но - добрая примета:
Сквозь матовость предутреннего света -
Дорога в красках палого листа.

***
Осенняя томительная боль -
За миг свободы летней неустойка.
Так пахнет из бутыли гоноболь -
Минувшего на будущем настойка.
Так набухает кровью плоть рябин,
Так яблоко парит, а птица камнем
Летит в туман - дыханье тех долин,
В которые и мы когда-то канем.
Так меч судьбы на тонком волоске
Осенних паутин росой сверкает,
Пока в нагом младенческом виске
Незащищенно нежность прорастает.

***
Опавший лист. Пожухлая трава.
Поток дождей смывает краски лета.
Как в двадцать лет, кружится голова,
Когда судьбы подброшена монета.
Как в двадцать лет ...
Я различу едва
Твой голос в перекличке тьмы и света.
Как в двадцать лет ...
И в ночь на Покрова
Мороза первого звенящая примета -
Все будет хорошо!
А жизнь спустя
Тебя окликну -
Ты не отзовешься,
Лишь болью сладкой в сердце встрепенешься,
Грудь отворишь и в небеса взовьешься -
Душа, бродяжка, дурочка, дитя.
Разок-другой оглянешься, грустя.
Качнешь крылом.
И больше не вернешься.
1984

***
Что мы празднуем, глупые? Празднуем что?
Время - будто вода в решето.
Вроде, кажется, вот оно, здесь, только что ...
Только - что? Разглядеть невозможно.
Мы еще куролесим, воюем, шумим,
Мы на ты еще с господом-богом самим,
Но уже, как канатный стареющий мим,
Осмотрительны и осторожны.

И на глупость способны еще, но едва.
От любви не кружится уже голова.
Мы романсы ночные отпели.
А когда нам прекрасная дама звонит
И сама вместо нас о любви говорит,
То о деле мы ей, то о теле.

Оглянуться, да страшно: дела и тела,
Улетевшие души, накал добела,
Там, где были рассветы - закаты,
Да и те догорели почти что дотла.
И на памяти славные наши дела -
Как на рубище грязном заплаты.

Что же, значит все прах и зола,
Значит, за руку смерть нас по жизни веда?
Нет, наверно. Но время расплаты.
Как небрежно мы в юности: "Эй, старики!",
А теперь, хоть года и не так велики,
Величаем друг друга: "Ребята".

Как народ говорит: "Такова селява",
А народ, как известно, всему голова -
Если он говорит, значит, знает.
Но душа, она тоже ведь в чем-то права,
Когда лепит нелепые эти слова
И от счастья смертельно страдает.

Ну, заладил-поехал - душа да душа ...
Что душа? Погляди - за душой ни шиша,
Ни гроша за душой, ни полушки.
Как ни кинь, всюду клин. Ни двора, ни кола,
И куда там дворцы - золоты купола?
Звезды светят сквозь крышу избушки.

Между ребер поют продувные ветра
Ту же песню, что пели нам позавчера
И вчера до утра напевали -
Напевали-баюкали, выли в груди:
"Полежи-отдохни, только спать погоди -
ведь заснешь, так проснешься едва ли".

И на празднике нашем гостей не сыскать -
Все хозяева, все мы друг другу подстать.
Так подставим хоть плечи друг другу -
Может, станут ступеньками слабости спин,
И до света по ним добредет хоть один,
Добредет - и по новому кругу.
1985

***
Кем назову ее в последний судный час
На тесаном пороге дальней дали,
Когда пойму, что Бог уже не спас?
Скажу: "Она сестра моей печали".

Кем назову ее на берегу реки,
Когда душа рванется сквозь зрачки,
В траве оставив тело, как одежды?
Скажу: "Она сестра моей надежды".

Скажу: "Она - сестра. И я с собой беру
Ее печали, горести и плачи.
А если что не так - прости, не мог иначе.
Но, Боже, береги мою сестру".
1985

***
Если ты, Господи, надумаешь нас покарать
не посылай, Господи, на нас никакую рать.
Дай нам свободу, Господи,
И мы начнем убивать.
Через неделю, Господи,
Некого будет карать,
Некого будет миловать,
Некого будет казнить,
Некому будет плакати.
Некому хоронить.
1989

***

Такой неблизкий путь.
Такой короткий путь.
Благословенен будь.
Благословенна будь.

Такой печальный путь.
Такой прекрасный путь.
Благословенен будь.
Благословенна будь.

Покуда длится путь,
В нем соль и свет, и суть.
Благословенен будь.
Благословенна будь.
1981

© 2001 Виктор Каган