Portfolio

Абрамыч.

Владимир Усольцев

Шифртелеграмма из Главка сообщала, что в конце августа в Москве пройдёт всемирный конгресс трахтибитологов. Что, неясно, что это за наука - трахтибитология? И хорошо, что не ясно. Я намерен рассказать правдивую историю об очень симпатичном человеке, с которым столкнулся много лет тому назад по служебной необходимости. Ну а служил я тогда в очень серьёзной конторе глубокого бурения в Красноярске, где каждое слово - секрет, и все документы перед прочтением надлежало сжечь - это шутка у нас такая ходила. Так вот, чтобы не стала достоянием гласности та страшная тайна под грифом "Совершенно секретно", о которой я норовлю рассказать, я постараюсь запудрить читателю мозги окольностями, в том числе и трахтибитологией, но обещаю, что суть и историческая правда от этого не пострадают. А если кто и узнает моего героя, так что ж? Беды в этом, поверьте, нет.

Трахтибитология была в нашем крае широко представлена наукой и производством, и только из Красноярска на конгресс должны были отправиться аж целых шесть человек: четверо из научного заведения и двое - по одному с обоих трахтибитологических заводов. Шифртелеграмма предписывала: если среди делегатов конгресса окажутся агенты - дать им телефоны для установления связи с оперработниками в Москве; если агентов не окажется - установить с одним-двумя делегатами доверительные отношения и проинструктировать свежеиспечённых доверенных лиц о необходимости отслеживать контакты иностранных делегатов с советскими и о желательности установления характера этих контактов. Телеграмма на ярком бланке, отпечатанном красной краской, содержала резолюцию генерала: "Нач. 2 отдела. К исполнению". Ниже была резолюция начальника отдела: "Нач. 1 отделения. К исполнению". Ещё ниже стояла размашистая резолюция нашего Якова Владимировича: "Усольцеву В.Н. Надо переговорить".

Надо так надо. Я - ещё совсем зелёный новичок, чуть больше месяца на службе, и мне ещё учиться и учиться. Так что Якову Владимировичу придётся мне всё основательно разжевать, хотя я уже и сам примерно представляю, что надо делать в данной обстановке. Яков Владимирович мне всё разжевал, и я начал уверенно действовать. Первейшим во всех наших делах является проверка по оперативным учётам. Предпринимать какие-нибудь шаги в отношении кого бы то ни было без предварительной проверки по учётам УКГБ-УВД категорически запрещено. Можно напороться на объекта чьей-нибудь разработки или на чьего-нибудь агента, или на доверенное лицо, и будет конфуз, граничащий со скандалом. А вот этого допускать никак нельзя. Шифртелеграмма Главка содержала краткие установочные данные на всех делегатов, что позволило мне тут же выписать требования на проверку по учётам - небольшие такие листочки формата А6, по четыре на каждого делегата. Хоть и маленькие это листочки, исписывалось их в нашей конторе огромное множество, и если бы их не было, тысячи и тысячи гектаров леса стояли бы ещё во всей своей красе и обогащали бы атмосферу кислородом.

Надо сказать, что трахтибитология каких-либо грандиозных секретов в себе не несёт - это очень мирная наука, и объект её исследования - трахтибит - в военных целях применить до сих пор не удавалось. Поэтому был скромный институт "Трахтибитнаучпроект" и оба трахтибитных завода напрочь лишены внимания нашей конторы, которая прежде всего призвана хранить тайны, связанные с обороноспособностью страны. А какие могут быть тайны у трахтибита? Только коммерческие, но это уже не по нашей части. Прошу прощения, в то далёкое время коммерческих тайн на подведомственной нам территории попросту не было, как и самой коммерции. Так вот, и институт, и оба завода не имели даже первых отделов, а о том, что где-то поблизости неустанно несут свою нелёгкую службу важные люди - оперработники КГБ с краснокожими "корочками" - там могли и не знать. Естественно, что на такой заповедной территории вся шестёрка делегатов ни среди малоприятных типов - объектов дел оперативного учёта и бывших осуждённых - и ни среди типов намного более приятных - агентов или доверенных лиц КГБ и даже уголовного розыска - и близко не могла оказаться.

- Ну вот, Владимир Николаевич, пришла и Вам пора установить доверительные отношения от имени органов КГБ, - с лёгкой торжественностью в голосе произнёс Яков Владимирович, услышав мой короткий доклад, что вся шестёрка делегатов по оперучётам не проходит.
- Я постараюсь…
- Я думаю, Вы справитесь. С чего предполагаете начать?
- Изучить личные дела, провести установки по местам жительства…, - больше мне в голову ничего не приходило.
- Правильно, начинать надо с личных дел. Сходите во все три отдела кадров, легендированно запросите дела, а там посмотрим.

Перед уходом в трахтибитологический заповедник я заглянул к дежурному. В этот день дежурил мой более или менее знакомый ветеран управления, капитан … А какая, впрочем, разница, какая у него фамилия? История моя всё-таки секретная. Так что ни к чему читателю знать личный состав УКГБ при СМ СССР по Красноярскому краю по состоянию на август такого-то года. Итак, я зашёл к более или менее знакомому капитану и попросил его об одной услуге - если будет звонок из отдела кадров трахтибитологического института, в самом ли деле есть такая контора КГБ и в ней служит некий Усольцев, то не надо это опровергать. Капитан выпятил на меня глаза:

- Ты что, спятил? У тебя же удостоверение есть…
- Есть, но при современной постановке печатного дела…
- А-а… Вот увидишь, от одного вида "корочек" кадровик перед тобой навытяжку стоять будет.
- Дай-то Бог. Но на всякий случай…
- Ладно, давай, так и быть, скажу, что ты у нас самый главный.

Закрепив таким образом тылы, я смело направился прямо в трахтибитологический научно-исследовательский и проектно-изыскательский институт. Хоть и несекретная это была контора, на вахте сидел старичок в зелёной форме вневедомственной охраны, вознамеревшийся узнать, куда это я со своим совершенно незнакомым обликом.

- А Вы к кому, молодой человек?
- В отдел кадров…
- Местов нет, можете не ходить.
- Разве? А мне сказали, что меня с радостью примут, - с лучезарной улыбкой возразил я и добавил полушёпотом, склонившись к уху старичка, - я от Григория Борисовича…
- А-а-а, тогда другое дело, проходите. Первый этаж, по коридору направо, - с пониманием ответил дедушка.

Григорием Борисовичем ушлый штатский народ именует нашу контору, но я уверен, что дедушка этого не знал. Он наверняка подумал, что Григорий Борисович - просто важный человек, а все устройства на работу, как известно, осуществляются лишь по звонкам важных людей. А без звонков - местов нет.

Начальником отдела кадров оказался старый служака, бывший артиллерийский полковник, которому давно было бы пора цветочки на даче поливать, а не сидеть в мрачном кабинете, в окно которого никак не могли попасть простодушные в своей прямолинейности лучи солнца. Он и в самом деле не усомнился в моей подлинности. Более того, он готов был поделиться со мной всеми тайнами трахтибитологического института, который, как оказалось, сотрясался от интриг на почве присвоения научных результатов. Я с трудом отбился от его предложения поговорить о делах в институте, отложив это на следующий раз. Узнав, что в институте всего десять человек имеет учёные степени, я, радуясь тому, что нашёл хороший повод законспирировать свой интерес к делегатам конгресса - сплошь кандидатам технических наук, попросил личные дела на всех остепенённых сотрудников. "Для анализа и обобщения", - важно поведал я кадровику, и он с пониманием закивал головой. Анализ и обобщение - это ему хорошо знакомо. В штабе дивизии об этом тоже была постоянная забота.

Заскочив в управление и спрятав личные дела учёных трахтибитологов в своём двухспальном, пардон, двухстворчатом в мой рост сейфе, я устремился на первый трахтибитологический завод на правый берег. Завод был стар и крепко вонял не самым впечатляющим ароматом трахтибита. Отдел кадров я нашёл быстро, а вот дорожку к сердцу начальницы отдела кадров я нашёл только с помощью дежурного капитана. Она явно пожелала продемонстрировать свою бдительность и заявила, что сейчас вот она найдёт в телефонной книге телефон КГБ и спросит, есть ли в самом деле такой лейтенант Усольцев, который падает, как снег на голову, а сам на военного ни капельки не похож. Она позвонила и, несколько раз сменив цвет лица с пурпурного на бледно-зелёный под плотный монолог острого на язык капитана, опустошённо взглянула на меня:

- Ладно, извините, что Вам надо?
- В соответствии с Вашими функциональными обязанностями Вы должны безоговорочно предъявить мне личные дела на тех лиц, которые я Вам укажу.
- Указывайте…
- Сколько у Вах цехов?
- Восемь.
- Вот на всех начальников цехов мне дела и нужны.
- А зачем?
- Много будете знать, скоро состаритесь, - здесь я постарался как можно лучезарнее улыбнуться и постараться заразить улыбкой свою недоверчивую собеседницу.

Похоже, улыбался я не зря. Суровая начальница явно подобрела. Через некоторое время передо мной лежали восемь дел: семь тонких и одно толстое. Даже толстенное. Оно одно содержало больше страниц, чем все остальные семь.

- Тут, понимаете, такое дело. Нам нужен для одного расследования консультант-эксперт по трахтибиту. Моё начальство решило, что лучшего эксперта, чем начальник цеха завода, быть не может. Кого бы Вы порекомендовали как лучшего знатока трахтибита?
- Ну, самый лучший знаток - это наш Абрамыч. Вот его дело - самое толстое.
- Хорошо, мы изучим личные дела, а потом поговорим, что это за люди, можно ли им доверить ответственное дело.
- Доверить можете всем, а знаток самый сильный один - Абрамыч. Да и человек он надёжный, совсем врать не умеет.
- Хорошо-хорошо. А этот Абрамыч, наверное, у Вас самый старый ветеран, судя по толщине дела…
- Да нет, наоборот, самый молодой.
- ??? А что же у него дело так раздулось?
- А Вы почитайте и всё поймёте. Тяжело в наше время такому порядочному человеку жить… - задумчиво добавила она, но, наверное, сообразив, что я могу превратно её понять и решить, что она клевещет на нашу социалистическую действительность, встрепенулась и энергично продолжила. - Характер у него, знаете, неуживчивый.

Я был заинтригован её словами, тем более, что именно неуживчивому Абрамычу предстояла поездка на всемирный трахтибитологический конгресс в Москву.

* * *

Из всех шестерых делегатов конгресса Абрамыч был, вне всякого сомнения, самый колоритный. Он был старше меня всего на 3 года. Закончив технологический институт на юге России по специальности "производство трахтибита", он напросился распределить его в Сибирь. Ещё студентом-выпускником он списался с руководством первого трахтибитного завода в Красноярске и добился заявки на распределение в холодную Сибирь, что для жителя Причерноморья сравнимо с подвигом или с полной потерей рассудка. По прибытии в Красноярск, Абрамыч удивил руководство завода ещё сильнее. Он подал заявление с просьбой принять его на работу в качестве простого рабочего смены, чтобы "изучить технологический процесс на практике до самой глубины". Заявление было отклонено, но Абрамыч не сдавался и после третьего заявления и первого выговора за недисциплинированность был переведён на рабочую должность с сохранением более низкой зарплаты инженера.

Через полгода такой практики, ознаменованной тремя премиями за рационализаторские предложения и добросовестное отношение к труду, а также двумя выговорами за недисциплинированность, Абрамыч просится на должность мастера участка, чтобы "изучить технологический процесс и организацию производства на практике на уровне ключевого производственного звена". Ещё полгода Абрамыч готовил себя к инженерной работе, которую он не мог занять сразу, вздорно - с точки зрения руководства завода - полагая, что каждому инженеру, прежде, чем руководить производством, следовало бы побыть в шкуре руководимых им людей. Эти полгода обогатили личное дело Абрамыча сразу пятью выговорами за недисциплинированность и четырьмя благодарностями за отличную работу вверенного ему участка. Каждая благодарность снимала предшествующие выговоры, и на какое-то короткое время Абрамыч считался безукоризненным и даже дисциплинированным работником.

Чтение личного дела Абрамыча увлекло меня. Это была настоящая приключенческая повесть! Только через год после появления на заводе Абрамыч занял своё законное инженерское место. И тут началась бурная, как горная река, эпопея борьбы Абрамыча за технический прогресс. Абрамыч начал клепать статьи для научного журнала "Трахтибитология", сыпать рационализаторские предложения и вскоре потребовал в докладной записке руководству остановки производства на неделю для проведения реконструкции реактора, после чего условия труда рабочих должны были резко улучшиться, и они смогли бы работать даже без распираторов. Кроме того, Абрамыч обещал своей реконструкцией увеличить производительность реактора сразу на 50 процентов. После настойчивых хождений по кабинетам начальства в личном деле прибавились два листочка: выговор и строгий выговор за недисциплинированность. Когда начальство уже было, наверное, готово уволить Абрамыча ко всем чертям, кому-то пришла в голову спасительная мысль позволить ему восстановить старый, предназначенный к списанию, небольшой реактор и опробовать на нём своё технологическое открытие.

Личное дело Абрамыча стремительно росло. В нём появилась жалоба председателя профкома в дирекцию завода, обвиняющая Абрамыча в том, что он незаконно заставляет рабочих трудиться во внеурочное время, чем нарушает КЗОТ. Попытка председателя профкома пресечь это безобразие кончилась тем, что рабочие, якобы по явному наущению Абрамыча, уронили председателя профкома в кучу трахтибита, причинив непоправимый ущерб его костюму. Следом за жалобой к делу было приобщено коллективное заявление членов бригады, в которой когда-то работал Абрамыч, что они работают сверхурочно добровольно, чтобы помочь поскорее внедрить изобретение Абрамыча, а председатель профкома сам споткнулся и упал на кучу трахтибита по собственной вине. Странным образом эта драма не завершалась выговором.

Следующим документом была благодарность директора завода и распоряжение о премировании Абрамыча вместе со всей бригадой добровольцев за успешную реконструкцию реактора и включение его в производственный цикл. И следом новый приказ: Абрамыча назначают начальником цеха.

Очередное предложение Абрамыча об остановке главного реактора для реконструкции после трёх отказов и двух выговоров за недисциплинированность было в конце концов удовлетворено. Очередной лист дела извещал о новом премировании Абрамыча и об отмене предыдущего выговора. Почти полгода Абрамыч ходил в безукоризненных работниках. Но спокойная жизнь Абрамычу явно не была написана на роду. Оказывается, что он за эти полгода изобрёл фильтры-реакторы для очистки сточных вод, позволяющие превращать ядовитый шламм, возникающий при производстве трахтибита, в ценное сырьё для соседнего цементного завода. Вместе со своим единомышленником-цементником он подал заявку на изобретение. Разумеется, он тут же потребовал построить такой фильтр-реактор и установить его на одном из сбросов завода. Предложение сопровождалось привычными выговором и строгим выговором. Реактор был в конце концов построен. И снова старая его бригада работала по вечерам и по выходным дням. Председатель профкома в этот раз ограничился короткой кляузой о грубом нарушении КЗОТ, на которой стояла ленивая резолюция директора : "Прошу учесть".

Фильтр-реактор, судя по всему, удался. Об этом свидетельствовал очередной приказ о премировании и о снятии предшествовавшего строгого выговора. Но Абрамыч на достигнутом не успокоился. Он пишет диссертацию на соискание учёной степени кандидата технических наук. И вновь он тормошит дирекцию. Надо полностью перестраивать завод! Если поэтапно, участок за участком реорганизовать производство, то условия труда рабочих резко улучшатся, производительность возрастёт на 20 процентов, а потребление энергии на эти же 20 процентов сократится. И вновь новая порция выговоров за недисциплинированность. Но в этот раз в деле появилось что-то новое: докладная записка от секретаря парторганизации. Секретарь кляузничал, что Абрамыч о своих "прожектах" рассказал на самовольно созванном им собрании работников цеха, на котором были не только мастера, но и простые рабочие, а также работники из других цехов. Абрамыч, де, своими возмутительными действиями возбуждает нездоровые настроения в коллективе и подрывает авторитет руководства и партийной организации. Последовал строгий выговор с последним предупреждением.

Я читал личное дело Абрамыча с восторгом и увлечением, а что же там дальше? А дальше Абрамыча с работы уволили "за систематические нарушения трудовой дисциплины, выразившиеся в игнорировании указаний дирекции завода". Следующий документ гласил об отмене приказа об увольнении и восстановлении Абрамыча на работе в той же должности.

Наступило затишье, потом приказ о повышении оклада Абрамыча на 50 рублей в связи с присвоением ему учёной степени кандидата технических наук. Потом опять, как заезженная пластинка, выговор, премия, выговор, премия…

* * *

Читатель наверняка уже понял, что именно Абрамыч становится главным героем моего рассказа. Я поэтому оставлю за кадром неинтересные детали, связанные с остальными пятью делегатами конгресса. Вся пятёрка показалась мне совершенно неинтересной на фоне демонической личности Абрамыча. На следующий день я вернул личные дела на весь учёный контингент "Трахтибитнаучпроекта" отставному артиллерийскому полковнику, ожидавшему меня со сладостным предвкушением возможности рассказать все трахтибитные сплетни свежему собеседнику. Я постарался направить мысль кадровика в нужном направлении - в сторону связи науки с производством. Без этого аспекта наш анализ и обобщение оказались бы ущербными. И тут я услышал нечто любопытное. Оказалось, что все здешние кандидаты страшно огорчены роковой ошибкой руководства первого трахтибитного завода, пригласившего к себе на работу несносного Абрамыча, имя которого знал даже старенький артиллерист, имевший к трахтибиту весьма далёкое отношение. С опаской оглянувшись по сторонам, кадровик полушёпотом продолжил:

- Абрамыч-то, ясное дело, еврей…
- Я об этом догадался…
- Так вот, евреи иногда такие отчаянные бывают. Со мной на фронте один такой еврей служил. Смелый, как чёрт. Погиб, жалко. На Героя его представляли, но так и не дали…

Ветерана явно потянуло в сторону бесконечных фронтовых воспоминаний, и я поспешил вернуть его к действительности:

- А что Абрамыч, тоже воюет?
- Вот именно, что воюет. Оборону держит…
- А кто же на него наступает?
- Так свои же евреи и наступают.

Кадровик подался корпусом ко мне и заговорщески продолжил:

- Этот Абрамыч, между нами говоря, один всего нашего института стоит. Он там чего изобретёт, так всё с пользой, всё у него в производство идёт. А наши кандидаты наук - каждый второй еврей, как Вы, наверное, заметили, - всё плакаты цветной тушью рисуют, у кого красивше получится. Вот они на Абрамыча и ополчились.

Оказалось, что учёная институтская братия неоднократно давала отрицательные официальные заключения о новшествах Абрамыча и, не остановив его таким путём, обратилась к анонимкам в райком партии. Кадровик не сомневался, что эти анонимки - дело рук именно институтских евреев. Анонимки якобы сработали, и Абрамыча с завода уволили. Тут отставной полковник взял меня за отворот пиджака, притянул к своему лицу и совсем уж интимно прошептал:

- А на заводе-то из-за Абрамыча забастовка случилась.
- Как забастовка?
- А вот так. Работяги бросили работу, пришли в заводоуправление и давай требовать вернуть Абрамыча на работу. Ну, начальство и испугалось. Там работяги-то, сами знаете, сплошные жиганы, им что на воле, что в тюрьме.

Эта новость распалила моё любопытство. И кадровичка завода мне её подтвердила. Мне бросилось в глаза, что кадровичка питает к Абрамычу явную слабость. С её слов, был Абрамыч кристально честным и порядочным человеком. Рабочие на него просто молились. Очень хорошо показал себя Абрамыч с самого начала своей работы на заводе. Ну, а как специалист, он для завода просто находка.

* * *

Докладывая Якову Владимировичу итоги ознакомления с личными делами делегатов конгресса, я с жаром предложил установить оперативный контакт именно с Абрамычем.

- А не боитесь, Владимир Николаевич? Первый оперативный контакт и сразу с евреем.
- Ну и что? Из шестерых делегатов оказалось трое евреев…
- Ну, а почему бы Вам не выбрать кого поспокойнее?
- Так Абрамыч же тем и хорош, что он неординарен. И потом, может быть остальные как раз и писали анонимки на Абрамыча, зачем нам такие люди? На Абрамыча же несомненно положиться можно…

Я уговорил Якова Владимировича и с бьющимся сердцем ожидал прихода Абрамыча в отдел кадров, куда его пригласила заметно подобревшая ко мне кадровичка, прочитавшая в моих глазах заочное уважение к Абрамычу. Я специально подгадал к концу рабочего дня - чтобы кадровичка, представив мне Абрамыча, могла идти домой. А дверь от кабинета для собеседований с поступающими на работу, где мне предстояло побеседовать с Абрамычем, я мог просто захлопнуть перед уходом. Приготовил я для камуфляжа на первые моменты и книжку "Справочник по трахтибитным композициям", специально купленную ради такого дела.

Завод был разбросан на большой территории, и Абрамыч появился только минут через пятнадцать. Он вошёл в кабинет, внеся с собой тяжеловатый запах трахтибита и атмосферу озабоченности занятого человека, оторванного от важного дела.

- Вот, Абрамыч, товарищу необходима твоя консультация. Помоги ему, пожалуйста

Абрамыч бросил взгляд на справочник в моей руке и со вздохом спросил:

- Ну что там Вам непонятно?
- Да многое, Исаак Абрамович, давайте пройдём вон в ту комнату, чтобы не мешать Нине Петровне.

Я подался в сторону двери, и Абрамыч послушно тронулся за мной. Оказавшись за закрытыми дверями, я, стараясь не потерять уверенность в голосе, широко улыбаясь, произнёс роковые слова:

- Ну здравствуйте, Исаак Абрамович, разрешите представиться: Усольцев Владимир Николаевич, лейтенант госбезопасности.

Лицо Абрамыча дёрнулось и исказилось гримасой муки.

- Ну вот! Теперь и вы на меня наброситесь! Боже, я этого не вынесу! То я ворую чужие идеи, то я врежу производству, то я разлагаю коллектив! До сих пор писали в райком и в ОБХСС, а теперь и вам…

Сбить меня с панталыку, скажу без ложной скромности, трудно. Но в этот момент я опешил. Я не сразу смикитил, о чём с такой страстью изливается Абрамыч. Просветление, однако, наступило быстро. Ясно. Он считает, что я пришёл к нему с претензиями по поводу всех мыслимых грехов, какие были перечислены в бичующих его анонимках. Я почувствовал себя сразу хозяином положения.

- Вы глубоко заблуждаетесь, что я пришёл разбираться из-за каких-то анонимок. Кстати, нам они не писали…
- Ну да! Они прямо писали, что сообщат обо мне в КГБ, что у меня родственники в Израиле… Вот и написали!
- Да поверьте же мне! Я пришёл к Вам совсем по другому делу, и не обращайте внимание на анонимки. Анонимка она потому и анонимка, потому что клевета, и никто анонимки у нас в расчёт не берёт.

Тут я был немного неправ, но я же был ещё совсем новичок, и в тот момент я был в своих словах вполне уверен. Мы ещё некоторое время поговорили, как немой с глухим. У Абрамыча была твёрдая установка, что от КГБ ничего, кроме неприятностей, ждать не приходится. Вот он и не воспринимал мои слова никак иначе, как признак того, что я сейчас с него с живого буду снимать шкуру и лишу его навсегда права трудиться на ниве производства трахтибита, что стало его жизненным призванием. Но всему приходит конец, и даже трагические излияния Абрамыча - за что я намерен его мучить? - иссякли. Он уставился на меня непонимающим взглядом, переваривая последнюю мою фразу:

- Успокойтесь, Исаак Абрамович, для нас Вы - достойный восхищения человек.
- Что? Что Вы сказали?
- Для нас Вы - герой. Мы Вами восхищены, а Вы нас упрекаете из-за каких-то анонимок. Это просто несправедливо!

Абрамыч захлопал глазами, не веря своим ушам, хотя смысл моих слов до него уже вполне дошёл.

- Так Вы вправду не из-за анонимок ко мне пришли?
- Да ни в коем случае!
- Так… Так тогда…
- Так тогда давайте сядем и спокойно поговорим.

Мы всё ещё стояли друг против друга и глубоко дышали. Мы уселись за противоположными сторонами небольшого стола, и тут впервые Абрамыч ответил робкой улыбкой на мою лучезарную улыбку.

- Дорогой Исаак Абрамович! Признаюсь честно, я Вами восхищён. Где ещё есть такие начальники цехов, чтобы рабочие за них горой стояли?

Абрамыч зарделся…

- Вы на редкость честный и порядочный человек. И именно поэтому мы к Вам обращаемся.
- Ну… Вы понимаете, я люблю свою профессию. Мне нравится моя работа, я живу своей работой. У меня даже с женой бывают размолвки оттого, что я торчу на работе до ночи. У меня столько идей…

Он посмотрел на меня вопросительным взглядом, готов ли я слушать о его идеях?

- Продолжайте-продолжайте, мне ужасно интересно.

Мне и вправду было интересно, Абрамыч это почувствовал и полностью раскрепостился, оседлав своего конька.

- Понимаете, когда мы проведём реконструкцию завода, мы сможем, благодаря нашим фильтрам, очищать стоки так, что в отстойниках можно будет разводить карпов. Воздух очистится от пыли, и Вы сможете пройтись по территории завода в Вашем костюме, не боясь испачкаться. А какого качества трахтибит мы будем выпускать! Лучше всех в мире! Его можно будет продавать за границу за золото!

В таком духе Абрамыч рисовал радужные перспективы, сияя глазами и оживлённо жестикулируя. Он увлёк меня своей увлечённостью, и я на некоторое время забыл, зачем я вообще с ним разговариваю. Вспомнив о своей цели, я мягко остановил его:

- Исаак Абрамович, это очень интересно, и я с удовольствием продолжу с Вами эту беседу, но я встретился с Вами по конкретной причине…
- Да… Да-да, Чем могу быть полезным? - уже без какой-либо подозрительности.
- Вы выезжаете вскорости на конгресс в Москву…
- Да. А Вы об этом знаете?
- Служба такая…
- Знаете, я мало бывал на конференциях, а тут сразу конгресс.
- Ничего страшного, та же конференция, только цветов в президиуме больше и участников погуще.
- А Вы что, тоже бываете на научных конференциях?
- Теперь уже, увы, нет. Я же на службу из науки пришёл.
- Ой, как интересно! Значит, у вас там образованные люди работают…
- Конечно, в нашем деле без образования просто невозможно.

Роль опытного опера мне пока давалась легко. Абрамыч, похоже, не ощущал, что он - вообще первый человек, с кем я устанавливаю доверительные отношения. Мой очевидный интерес к рассказу Абрамыча подкупил его, и он относился ко мне вполне благосклонно.

Доверенные лица органов КГБ - это положительные советские граждане, к помощи которых мы можем обращаться время от времени на основании нашего доверия к ним, полагая, что добропорядочный человек, конечно же, не откажет в патриотическом деле помощи нашей борьбе с происками противника. Я уже успел усвоить кое-какие азы оперативной работы и даже самостоятельно прийти к простой истине, о которой умалчивала новая редакция инструкции по работе с агентами и доверенными лицами: доверительные отношения требуют не только нашего доверия к патриотически настроенным гражданам, но и мы сами - как личности - обязаны вызывать встречное доверие граждан к себе.

Абрамыч посмотрел на меня, и краска бросилась ему на лицо, словно он внезапно чего-то застеснялся.

- Вы знаете, а я столько плохого слышал о сотрудниках КГБ, что они все грубияны и невежды.
- Смею Вас уверить, что это далеко не так. Оперсостав в последние годы сильно обновился, и образованность и воспитанность оперсостава заметно превосходит средний уровень у нашего образованного сословия, - я в тот момент именно так и считал и лишь со временем я немного изменил своё мнение. - У нас нет, естественно, академиков, но нет у нас и типов, подобных остепенённым воришкам чужих идей…
- Вот-вот! Диплом и порядочность - это совершенно разные вещи. Вон мои работяги с четырьмя классами. На них всегда положиться можно, а на этих…

Абрамыч махнул рукой.

- Исаак Абрамович, мы хотели бы попросить Вас об одной услуге, убедившись в том, что из всех делегатов конгресса из Красноярска Вы более всего заслуживаете доверия…

Абрамыч вновь густо покраснел.

- Видите ли, нам нужны на конгрессе свои глаза и уши, чтобы иметь возможность вовремя обнаружить возможные признаки присутствия противника среди иностранных делегатов конгресса. Определить, что является таким признаком, а что нет, это целая наука, и Вам она ни к чему. Нам важно просто знать, что происходит на конгрессе, чтобы мы могли проанализировать поведение иностранных гостей и сделать точные выводы. А для этого нам нужна информация. Причём, мы обязаны получать эту информацию осторожно, не афишируя наличие наших датчиков. Вы меня понимаете?
- Да-да. Понимаю, - пробормотал Абрамыч рассеянно.

Абрамыч сидел явно поражённый какой-то мыслью, и я не мог понять, что могло его так потрясти, неужели мои слова оказались такими зловещими? Я вопросительно посмотрел на него, не решаясь продолжить свой монолог.

- Понимаете, Владимир Николаевич, я не могу прийти в себя. Вы мне оказываете доверие, а я был уверен, что вы на меня ведёте досье и в любой момент можете арестовать…
- Да с чего Вы это взяли, Исаак Абрамович? На Вас нет у нас ни малейшего листочка, и если бы не конгресс, Вы бы меня никогда не увидели. Мы присмотрелись ко всем шестерым красноярским делегатам и оценили Вас, как самого порядочного и надёжного человека. Не пойму, почему у Вас могли возникнуть такие мысли.
- Так ведь все говорят, что те, у кого родственники в Израиле, все ходят под колпаком КГБ…
- Вот как? А мы даже и понятия не имели, что у Вас есть родственники в Израиле. Да и при чём тут родственники? Вы же не в Израиле, и не за Ваших же родственников рабочие горой стояли, не они же в Сибирь поехали ради служения своей профессии. Мы держим под колпаком гораздо менее симпатичных людей. Ваши анонимные "доброжелатели", к примеру, имеют намного больше шансев попасть под наш колпак, но не за анонимки, конечно.

Похоже, мои слова попали в точку. Абрамыч даже засветился от чувства облегчения.

- Владимир Николаевич, если бы Вы знали, какой груз Вы с моей души сняли! Вы знаете, я Вам верю. Какой же я был идиот и боялся вас, как огня. Ох, уж эти шептуны. Наверное, они и пишут на меня анонимки.
- Скорее всего…
- Всё! Владимир Николаевич, я в лепёшку расшибусь, но сделаю всё, как надо.

Я с трудом удерживал в душе ликование. Первый блин вышел не комом. Даже еврейство Абрамыча мне не помешало. Оно, скорее, помогло.
Наверное, нет смысла рассказывать, как я проинструктировал Абрамыча и вообще об оперативной стороне этой истории. Она скучна и неинтересна. Абрамыч добросовестно пытался быть нашими глазами и ушами, но обстановка на конгрессе была неподходящая. Наши коллеги из Главка руками "Интуриста" надёжно оградили иностранных делегатов от неформального общения с советскими делегатами. Абрамыч не смог ничего увидеть или услышать, что было бы как-то интересно для нашей конторы. Так я и расстался с Абрамычем навсегда. Трахтибитный завод лежит вне сферы интересов контрразведки, и свои люди там нам просто не нужны.

Я уже обтёрся в контрразведке и даже был повышен в должности до старшего оперуполномоченного, когда ко мне обратился сотрудник с еврейской линии из 5 отдела с просьбой передать ему подборку материалов на Абрамыча. Он хотел бы его завербовать для использования в своей работе. Мне очень не хотелось портить судьбу Абрамычу, и я отговорил своего коллегу, сказав, что Абрамыч вспыльчив, неспособен контролировать свои действия, может и морду набить сгоряча, а главное - он честен, и у него всё написано на лбу. Короче, он совершенно не годится для негласной деятельности, и лучше его не трогать, если не хочется нажить неприятностей.

Прошли годы, я покинул Красноярск, но регулярно приезжал в отпуска на родину. Как-то я проезжал в автобусе мимо того трахтибитного завода и не почувствовал никакого запаха. Я улыбнулся, вспомнив Абрамыча. Похоже, ему удалось-таки реконструировать целый завод.

Ну и осталось добавить, что я благодарен судьбе, что она свела меня с таким человеком, как Абрамыч. Смею уверить читателя, что Абрамыч в этом мире не одинок. Мне встречались несколько таких честных одержимцев, и они наверняка помогли и мне не зачерстветь душой. Надеюсь я, что и Абрамыч вспоминает меня с благодарностью. Я ведь тоже помог ему укрепиться духом.

Обсудить этот текст можно здесь