Portfolio

Пути - дороги

Бенор Гурфель

Вариант 2. "Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал"

Окончив школу и легко сдав вступительные экзамены, Борис стал студентом Уральского университета. Началась весёлая студенческая пора. Концерты, студенческие пирушки, девочки, поездки в подшефные колхозы. Всё это заполняло жизнь, некогда было оглядываться. Однако примерно с курса третьего стал Борис задумываться о жизни. Незаметно его стало постепенно относить к определённому кругу. Участников этого круга тогда презрительно называли "стилягами". Они отличались определённой начитанностью (Хэмингуей, Ремарк), пели под гитару, любили Есенина, Вертинского и Лещенко, относились критически к преподавателям кафедры марксизма-ленинизма, называя их, между собой "колунами". Как бы то ни было, с ними было нескучно

И тут произошла встреча, надолго определившая будущее Бориса. Как-то на перемене к нему к нему подошла Тося - факультетская секретарша и, таинственно округляя глаза и понизив голос, сообщила, что с Борисом хочет побеседовать кто-то и ему надо немедленно зайти в деканат. Зайдя в деканат, он увидел хорошо одетого, средних лет, улыбчивого мужчину, уверенно сидящего в кресле декана.
- Новый декан, что ли? - подумал Борис.
Но то был не декан.
- Я из комитета государственной безопасности, - широко улыбаясь, произнёс незнакомец, - зови меня, ну скажем, Андрей Николаевич.

Далее произошла двухчасовая беседа. Говорил, в основном, Андрей Николаевич. Из этой беседы Борис узнал, что органы уже давно и пристально наблюдают за поведением Бориса и его друзей. И это поведение - ну прямо скажем - им не нравится. Компания Бориса всё глубже и глубже погружается в антисоветское болото. Но они - органы - делают различие между Борисом и его друзьями. Учитывая комсомольское прошлое Бориса, ещё есть возможность остаться на правильном пути. Но, конечно, доверие надо заслужить. Надо помочь органам не только спасти будущее Бориса, но и его друзей. И долго ещё в том же ключе звучал убедительный и дружелюбный голос Андрей Николаевича.

Но Борис уже не слышал и не слушал его. Откуда-то из глубины, как бы прямо из брюшины, поднималась горячая волна протеста. Был страх, было сожаление и грусть к своим 20 годам. Но волна смывала всё на своём пути, и решение оставалось только одно. Вздохнув глубоко и сжав ладони, чтобы унять предательскую дрожь, Борис сказал:
- -Знаете, Андрей Николаевич, я сексотом не был и не буду.
--Поступайте, как знаете, - кривая улыбка преобразила на мгновение симпатичное лицо Андрея Николаевича. И была в этой улыбке и ненависть, и угроза, и растерянность. А через несколько недель, где-то в конце семестра, изумлённые студенты прочли приказ, вывешенный на доске объявлений деканата:
"За аморальное и антиобщественное поведение ИСКЛЮЧИТЬ из числа студентов: ... Мякинина Владимира, Сурова Игоря, Малкина Бориса...".

Три дня, не раздеваясь, пролежал Борис на своей общежитской койке. Товарищи его не беспокоили. Молча вставали, одевались, уходили на лекции. Вечером находил Борис у своей кровати, на полу, стакан молока, ломоть хлеба. Без аппетита жевал, бездумно глядя в потолок.

На четвёртый день поднялся, пошатываясь, поплёлся в душевую, и, глядя на себя с отвращением, сбрил чёрную бороду, которой ещё недавно так гордился. Из зеркала глянуло на него незнакомое исхудавшее лицо, с чёрными страдальческими глазами. Но жизнь продолжалась, и надо было найти в ней своё место. Выйдя из общежития, Борис побрёл к центру, поглядывая на встречающиеся объявления с предложением работы. Одно из них привлекло его внимание:
"Требуются разнорабочие в геологические партии.
Северные надбавки и прочие льготы гарантируются.
Обращаться Первомайская 32, к Домодедову."

Первомайская была рядом за углом, и Борис нерешительно свернул направо. В маленьком деревянном домике было пустынно. Лишь в дальнем углу копошился какой-то заросший дядька в грязном тулупе. Не обращая на Бориса ни малейшего внимания, он продолжал своё занятие.
- Мне бы поговорить надо...с Домодедовым..., - робко попросил Борис.
Дядька, не обращая никакого внимания, продолжал возиться
- Мне бы...поговорить...вот, - уже окрепшим голосом заговорил Борис
- Надо - так говори, а не телись, - отвечал дядька, поворачиваясь и превращаясь в молодого красивого мужика с внимательным взглядом серых глаз.
- Я - Пётр, а ты кто?

Договорились быстро. Пётр оказался начальником партии. Он только окончил геологический, и это была его первая экспедиция. Кроме него, в группу входили маркшейдер Сеня, геодезист Володя и коллектор Аннушка, ответственная за всё про всё. Борис получил 1000 рублей подъёмных (он никогда ещё не обладал такой суммой), устроил отвальную и... прости-прощай университет, друзья-товарищи, прощай артистка-Сонечка - "едем мы друзья, в дальние края...".

Начиналась новая стезя. Уже через неделю смешливый вертолётчик Костя перебросил их, припасы и оборудование далеко на северный Урал, где "под крылом самолёта, о чём-то поёт зелёное море тайги". И начались трудовые будни. Вставали чуть свет, наскоро выпивали приготовленную Аннушкой бурду, называемую кофе, и - на весь день, в тайгу. Прорубать просеки, навешивать репера, делать замеры, составлять геологическую карту участка. Борис был на правах "эй, подай то, да принеси это!". Но он не обижался, дело для него было новое, интересное. Отчего ж не овладеть? И действительно, к концу сезона Борис удосужился заслужить похвалу молчаливого Петра и обещания взять его на будущий сезон снова в партию.

Вечерами усаживались поудобнее у костра, на котором жарилась зайчатина или варилась уха, и начинались долгие разговоры "за жизнь". Все они были разными и несли разный жизненный опыт. Пётр и Аннушка были москвичами. Отец Петра - видный коммунист - в 1937 году, уйдя как-то утром в свой наркомат, больше домой не вернулся. Пётр отца не помнил, но, может быть, именно поэтому был он вдумчивым и молчаливым, с серьёзными и грустными глазами.

Аннушка была единственной дочкой известной профессорской семьи. Выросшая в неге и заботе, учась в консерватории, она инстинктивно чувствовала, что существует и иная жизнь - вне скрипичных концертов и поэтических вечеров. Ей захотелось "отведать медвежатины". Она окончила шестимесячные курсы коллекторов и, покинув пораженных и растерянных родственников, уехала в тайгу.

Володя Венцель вырос в колхозе неподалеку от Караганды. Деревня была заселена немцами Поволжья, выселеными из родных мест в 1941 году. Когда их привезли в холодных теплушках и сгрузили в голой степи, было Володе восемь лет. С детства Володя привык к тяжёлому крестьянскому труду. Вместе с отцом, бывшим учителем литературы, ещё затемно отправлялся на конный двор, запрягал мерина Васька и дотемна пахал колхозную целину. Окончив семилетку и с трудом добившись права поступления в техникум, он блестяще его закончил и получил диплом с отличием. Всё это помогло ему покинуть колхоз "Светлое Завтра" и начать самостоятельную жизнь.

Сеня Рапопорт родился и вырос в Киеве. Отец - известный в городе портной, обшивал верхи, пользовался уважением, жили хорошо. Вся семья отца полегла в "Бабьем Яру". С малых лет привык Сеня, что каждый год 29 сентября отец не ходил на работу, а сидел один за столом, на котором стояла бутылка коньяка и лимон. Молча, глядя в никуда, отец наливал в большую рюмку коньяк, выпивал и закусывал лимоном. Так в одиночестве и молчании отец приканчивал свой коньяк и уходил из дома. Мать выходила на балкон и долго следила за уменьшающейся фигурой отца, уходящего вдаль. После этого она садилась и недвижно сидела 5-6 часов, ожидая его возвращения. Больше отец не пил - до следующего 29 сентября.

Коротко лето на Северном Урале. Кажется, только вчера прибыли они на вертолёте сюда, а уж пришла пора складывать палатки, упаковывать образцы, наносить последние штрихи на геологическую карту. Большинство возвращалось домой. Борис был на распутье. Возвращаться в маленький районый городок, где отец вёл маленькую больничку на две палаты, не хотелось. С внутренней дрожью представлял себе Борис унылое молчание отца, тяжёлые вздохи матери и бодро-наигранные встречи с друзьями. В течение лета длинными вечерами Борис успел рассказать и не раз обсудить свою историю. И всё-таки для него стал совершенно неожиданным разговор с Аннушкой, произошедший в эти дни.
- Ну Боря? - запинаясь и покраснев, спросила Аннушка. - Какие планы?
- Планы на что? - не понял Борис
- На что, на что. Планы на жизнь! Как себе представляешь своё будущее?
- Какое у меня будущее? Если б было возможно, я бы хотел писать...Но это неосуществимо. Ни в какой институт меня не примут, разве что в дворники...
- Ну это ты чушь порешь, извини. Для писания институты не нужны. Лев Николаевич ничего не кончал...А ты знаешь, - оживилась она, - дворники - это неплохо. У меня есть один знакомый дворник, стихи пишет - закачаешься. В Москве дворников нехватает. Прописку можно запросто получить. Можешь приехать - поживёшь пару недель у нас, а там и прописку получишь и комнату. Днями будешь двор подметать, а вечерами будем читать с тобой настоящую литературу, не какой-нибудь "Тихий Дон"...

Так судьба нашего героя (или он сам), сделав крутой поворот, повела Бориса Малкина по новому пути.

Бледный утренний рассвет осветил небольшую комнату в подвале многоэтажного московского дома на Сретенке. Борис потянулся и открыл глаза. Рядом, разметавшись, уютно посапывала Аннушка. Было рано, шесть часов утра. Осторожно, чтоб не разбудить, он сполз с постели, тихонько оделся и вышел в пустынный и тихий двор. Вооружившись метлой и совком, он начал утреннюю уборку.

Мысли вернулись к вчерашнему вечеру. Вспомнилось взолнованное лицо Коли Одинцова, читавшего вслух Солженицинское "Письмо к вождям", спор возникший при подготовке очередного номера "Хроники" и собственное ощущение полета, когда он прочёл ребятам свои последние стихи, в том числе любимое "Возьмёмся за руки, друзья".

Хотя прошло не так много времени с его участия в геологической экспедиции, но перемены в его жизни произошли значительные. Прежде всего появилась Аннушка. Её любовь, её стремление сделать жизнь осмысленной и целеустремлённой, её надёжная поддержка, наконец, круг её друзей, куда она ввела Бориса, - всё это дало ему ощущение новых ценностей, видение новых горизонтов. За это стоило бороться. И он боролся по мере сил и умения. Самиздат, публикация и распространение нелегальщины, встречи на Пушкинской площади, правозащитные акции протеста, встречи с западными корреспондентами - это занимало всё время, остающееся от дворовой уборки.

Часто наступала депрессия: всё зря, всё попусту, никому это не нужно, не повернуть эту страну никогда. Но потом это проходило, и снова встречи, споры, обыски, аресты - диссидентская жизнь. Постепенно в затхлом воздухе страны стала ощущаться свежая струя. Наверху появились новые люди, с новыми идеями и новыми разговорами. Замёршая льдина мало-помалу стала сдвигаться с места и выходить в открытое море. Стали меняться казавшиеся незыблемыми ценности. Та работа, которой занимались Борис, Аннушка и их друзья из преступной и наказуемой превратилась в нужную и важную.

Волшебно изменился и их личный статус. Многие из их кампании заняли ответственные и важные посты. Коля Одинцов стал главным редактором большого журнала. Аннушка вошла в администрацию нового президента России. Ну, а Борис нежданно-негаданно был избран депутатом Государственной Думы.

Ушли в прошлое споры до утра, встречи на конспиративных квартирах, писание стихов, ушла юность. Рано утром, под дребезжащий звон будильника, отрывал Борис гудящую голову от подушки и, невыспавшийся, брёл в ванную. Там, пошатываясь, вставал под холодный душ и постепенно приходил в себя. В голове одно один за другим прокручивались дела, неоконченные вчера и отложенные на сегодня. Бреясь, уже привычно составлял очерёдность встреч, совещаний, деловых звонков. Начинался обычный день ответственного человека.

Но постепенно, за месяцы и годы, накапливались горы не сделанного, не выполненных обещаний, не осуществлённых задач и не достигнутых целей. Действительность оказалась намного более сложной и неуправляемой, чем наивные и казавшиеся такими простыми и легко осуществимыми планы тех лет. Всё чаще и чаще различал Борис рядом с собой людей чуждых и по духу, и по целям. Всё чаще и чаще высокие цели сделать Россию свободной и преуспевающей заменялись политической грызнёй и хапаньем. Демократы перерождались в "дерьмократов".

Пришлось и Борису покинуть, наконец, кресло депутата. В новой среде он и Аннушка оказались чуждыми и не нужными. Хорошо ещё, что между делом рождённый сын вырос толковым человеком и умелым программистом. Он уехал в Америку и нашёл прекрасную работу в "Силиконной Долине", штат Калифорния. Там он купил дом и для родителей.

Седая Аннушка встаёт рано утром и, вооружившись садовыми ножницами, идёт возиться со своими розами. Через час и Борис выходит на крыльцо стандартного американского дома. Он располнел, полысел, обрюзг и страдает аритмией. Подтягивая серые пижамные штаны, он брезгливо оглядывает окружающие горы. И только изредка меняется его взгляд. Это происходит, когда он долго смотрит туда на Восток, где далеко, далеко за океаном лежит Россия.

Обсудить этот текст можно здесь