Portfolio

Зачем шпиону ареометр?

Владимир Усольцев

Маргарита Петровна пришла, как обычно, в десять часов со своей большой неопределённого цвета папкой. Маргарита Петровна - немолодая невзрачная женщина, вечно чем-то опечаленная - разносит оперсоставу почтовую корреспонденцию, перехваченную службой ПК. В её папке лежит дюжина-другая специальных чёрных конвертов, кустарно слепленных из какого-то самого плохонького дермантина, в которых лежат вскрытые письма тех несчастливцев, на кого положила глаз наша не склонная к иронии контора. Лишь в простонародье её с опасливой иронией называют конторой глубокого бурения.

Один из её чёрных конвертов с небрежно наклеенным ярлычком с надписью "2/1. В.Н.Усольцев" часто бывает переполнен: в него не входят все перехваченные для оперуполномоченного 1-го отделения 2-го отдела Владимира Николаевича Усольцева - то есть, для меня - документы ПК. Документами они являются только на нашем специфическом языке. На простом языке они называются просто письма. Но не вполне обычные письма чаще всего попадают в мой конверт у Маргариты Петровны, а весьма экзотические для нашей сибирской глубинки: это - письма из-за рубежа, содержащие оттиски научных статей, приглашения на конгрессы, конференции, симпозиумы, выставки, а также всевозможные проспекты на хитроумные чудеса западной техники. Чаще всего предназначены эти крупноформатные письма-посылки, вложенные в желтоватые добротные конверты из провощённой плотной бумаги, контингенту моего оперативного обслуживания - сотрудникам академических учреждений нашего громадного Красноярского края, коих на сегодня аж целых три: Институт физики, Институт леса и только-только учреждённый Вычислительный центр. Попадаются в моём конверте и встречные письма - от наших учёных мужей за рубеж, но это - относительная редкость.

Моя задача - найти в этой пачке писем из-за рубежа шифрованные указания разведцентров противника затаившимся среди добропорядочных советских учёных агентам - шпионам и идеологическим диверсантам. И наоборот - вскрыть зашифрованные под научную переписку донесения от скрывающегося под личиной добросовестного рыцаря советской науки шпиона или идеологического диверсанта в адрес своих хозяев за рубежом. Найти и таким образом разоблачить коварного врага на возможном канале связи. Оно, конечно же, было бы здорово - взять и вскрыть. Но враг хитёр и коварен, и вся корреспонденция, перехватываемая службой её перлюстрации, зашифрованной для пущей секретности под аббревиатуру ПК, никаких намёков на шпионаж и даже на идеологическую диверсию не даёт. Кроме одного, самого явного: эта корреспонденция приходит из-за рубежа и уходит за рубеж, а за рубежом, как известно, водится противный противник. А противника хлебом не корми, только дай пошпионить. Вот и ищи, оперуполномоченный Усольцев, признаки шпионских отправлений на канале почтовой связи. Ты, Владимир Николаевич, - грамотный, сам бывший учёный, вот тебе и флаг в руки. Ищи! Но моя грамотность мне явно мешает. То, что мне представляется абсолютно безобидным и естественным для научной работы, вызывает у моего начальства целую гамму негативных эмоций. А вдруг в этих формулах закодировано какое-то сообщение?! Ну не может же противник не шпионить! Надо бы этих учёных как следует под контролем держать...

* * *

Но сегодня в моём пакете у Маргариты Петровны оказалось не совсем обычное письмо, которое попало ко мне в общем-то не по адресу. Некая фирма из Западной Германии приглашает на свой стенд на международной выставке в Сокольниках не учёного мужа из моего контингента, а некоего директора некоей оптовой базы Иванова Петра Сидоровича. (Имя, фамилия и отчество изменены для конспирации, как и место работы и даже должность - такова этика жанра. Да и мне не хочется, чтобы Пётр Сидорович или его потомки костерили меня почём зря за разглашение чужой тайны). Пётр Сидорович никакого отношения к моему контингенту не имеет. Очевидно, при сортировке произошла ошибка, и это приглашение попало ко мне на стол только из-за того, что подобные приглашения почти всегда идут исключительно учёному люду, который, согласно утверждённому распределению функциональных обязанностей оперсостава, именно я обязан оградить от происков врага.

Я мельком прочитал вежливо-любезный текст приглашения, написанный безукоризненным русским языком, подивившись, откуда на этой фирме знают адрес нашей оптовой базы и что руководит ею именно Пётр Сидорович. Я даже рефлекторно пожал плечами и покачал головой, прежде чем поставить в сопроводительном бланке букву "Д" и расписаться. И не о чем мне было бы сегодня писать, если бы в этот момент в нашем кабинете не находился наш начальник отделения многоопытный подполковник Яков Владимирович, демократически посещающий кабинеты оперработников по каким-нибудь пустякам. Сегодня у него было какое-то дело к моему соседу, осваивающему новую для него "еврейскую линию". Моя рефлекторная реакция не прошла незамеченной мимо бокового зрения Якова Владимировича, и он обратил своё внимание на меня:

- Что там у Вас? А ну-ка покажите-ка...
- Да вот тут одна фирма из ФРГ приглашает на выставку в Москву некоего Иванова Петра Сидоровича, а мне показалось забавным, что кто-то в Западной Германии знает, что именно он работает директором оптовой базы.

Яков Владимирович внимательно прочитал текст приглашения и все реквизиты письма, типографски напечатанные микроскопическими блеклыми буковками вверху и внизу фирменного бланка.

- Владимир Николаевич, в очередной раз вынужден Вам заметить, что Вы недооцениваете важность почтового канала связи противника со своей агентурой. Вы что, собрались вот так пропустить это приглашение? Да ведь это же первоклассный сигнал!

Я слегка потупил очи. Действительно, приглашение вызывает вопрос, как оказался красноярский директор базы знаком с этой фирмой? Наверняка был у него какой-то контакт с кем-то из ФРГ. А всякий контакт советского гражданина с иностранцем из капиталистического мира непременно должен быть расследован: не стал ли советский гражданин после такого контакта на путь предательства? Кто поручится за иностранца, что он не шпион или не идеологический диверсант? Ясное дело, никто. По крайней мере, в нашей конторе. И особенно Яков Владимирович.

Наш начальник отделения - несомненный уникум. Самоотверженный идеалист и патриот своей работы, несмотря на то, что он уже разменял пятый десяток и мог бы освободиться этих качеств, присущих - и то не всегда - лишь молодости. Он вкалывает, как никто в управлении, вникает во все нюансы всех материалов, проходящих через руки всех одиннадцати его подчинённых, и наверняка знает эти материалы ничуть не хуже (а порой и явно лучше) каждого оперработника. Его дьявольская работоспособность поддерживается непрерывным курением "Примы" - крепких и дешёвых сигарет, которые, тем не менее, наверняка основательно подрывают его семейный бюджет. Яков Владимирович свято верит в козни противника и видит своё призвание в противостоянии ему. И если до сих пор противник никоим образом не проявил себя на подведомственной ему территории, то можно считать, что противник просто не рискует высовываться там, где службу несёт такой добросовестный и неподкупный контрразведчик, как Яков Владимирович. При всей гротескности его одержимой преданности своему делу мне лично Яков Владимирович очень симпатичен тем, что он искренен и честен, добродушен и справедлив и с начальством держится независимо, с достоинством. С ним бы я всегда пошёл в разведку. Не в ту, что на дипломатических раутах во фраках, а в полковую, через линию фронта.

Яков Владимирович размашисто перечеркнул моё решение о судьбе документа ПК, заменив букву "Д", что может означать "досмотрено" или "дальше", на "К", что означает "конфисковать!". Конфискация писем - дело хоть и не чрезвычайное, но всё-таки редкое. Для конфискации требуется санкция на уровне не ниже заместителя начальника отдела. Яков Владимирович, похоже, закончил своё дело с моим соседом Сашей и тут же взял быка за рога, набрав номер полковника Корниенко, курирующего наше отделение замначотдела.

- Дмитрий Дмитриевич, Вы свободны, можно к Вам на минутку?

В трубке послышалось басовитое хрипение, и Яков Владимирович, кладя трубку на аппарат, взглянул на меня испытующе.

- Знаете что, Владимир Николаевич, пойдёмте вместе, у Дмитрия Дмитриевича хорошее настроение...

Полковник Корниенко - ветеран органов госбезопасности - готовился к заслуженной пенсии. Родом из Красноярска, он, послужив в разных углах нашей обширной державы, попросил перевести его перед пенсией на родину - в Красноярск. Это был неординарный поступок, особенно, если учесть, что последнее место его службы было на берегу Чёрного моря. Все рвутся из Сибири в тёплые края, а Дмитрий Дмитриевич попал под влияние тоски по родной Сибири и был счастлив сменить тёплое море на холодный Енисей.

Дмитрий Дмитриевич нас радушно поприветствовал, встав из-за своего стола. Кому-то может быть будет интересно узнать, что в нашей конторе всё выглядит, как и в обычных конторах: хоть и носим мы воинские звания, воинский этикет нам совершенно не присущ. Никаких стоек "смирно", никаких "разрешите доложить?". Всё так же, как в каком-нибудь крайкоме профсоюза или даже в филармонии. Только на служебных совещаниях при входе высшего начальства раздаётся команда "Товарищи офицеры!", и все товарищи офицеры в штатском облачении дружно встают, не заботясь о выправке.

- Дмитрий Дмитриевич, вот любопытный документ, надо бы конфисковать, - начал Яков Владимирович.

Дмитрий Дмитриевич, особенно не вникая в суть дела, витиевато расписался. Я неоднократно замечал, что у старшего поколения "буровиков" из нашей конторы подписи отличаются сложностью и вычурностью. Подделать такую подпись весьма не просто. Неужели и у меня лет через двадцать будет подобный вензель?
Яков Владимирович продолжил:

- Здесь может быть хороший сигнал. Какая-то немецкая фирма получила координаты нашего гражданина. Как? Почему? Приглашают его на выставку. Зачем? Человек работает директором оптовой базы, у него несомненно есть связи на всех наших режимных предприятиях. Противник не может пройти мимо такого человека...
- А ну-ка, ну-ка, - Дмитрий Дмитриевич прочитал приглашение. - Да, интересно... Очень интересный сигнал наклёвывается. Здесь отчётливо виден почерк противника. Именно с таких приглашений и начинаются вербовочные подходы.

Дмитрий Дмитриевич ненадолго задумался и отчеканил своё решение:

- Оформить сигнал и начать его энергичную проверку. Я буду держать его на контроле. Кому поручите этот сигнал, Яков Владимирович?
- Да вот Владимир Николаевич пусть и занимается, хоть и не учёный муж этот Пётр Сидорович, но раз уж попал этот документ к Владимиру Николаевичу, зачем передавать его в другие руки?
- Правильно. Так и конспирация меньше пострадает.

* * *

Наша служба оценивается по нескольким формальным критериям. Одним из них является наличие в производстве помимо дел оперативного учёта, работа по которым может длиться годами, так называемых оперативных сигналов. Оперативный сигнал требует быстрого разрешения, есть ли в нём признаки активности противника или их нет. Если есть, сигнал перерождается в дело оперативной проверки (ДОП) или даже в дело оперативной разработки (ДОР). Если нет, то он превращается в "галочку". Количество "галочек" отражается на оценке деятельности "оперативного рабочего". Завести сигнал - это всегда хорошо. Оперработники рыщут в поисках сигналов, и не всегда их предложения одобряются начальством. "Да какой же это сигнал? Где ты здесь видишь противника?!" - и так реагирует порой наше начальство, хотя и само оно кровно заинтересовано в возможно большем количестве сигналов. Мне же с неба упал интересный сигнал, который я по своей наивности чуть не проворонил. Правда, мне можно подобные сигналы печь, как пироги. Почти вся переписка с заграницей падает на мой контингент. Достаточно научиться видеть в каждом отдельном оттиске из Solid State Communications или из Physical Review шифрованное послание из ЦРУ. Но я не вижу...

Итак, скромный директор оптовой базы Иванов Пётр Сидорович стал объектом оперативного сигнала, не подозревая об этом ни сном, ни духом. Мне же предстояло разобраться, чем выделился Пётр Сидорович из всех прочих директоров, почему его одного-единственного из более чем трёх миллионов жителей Красноярского края так вежливо пригласила на выставку в Москву эта немецкая фирма? Если бы такие приглашения были разосланы многим людям, то и сигнала бы никакого не было. Но Петру Степановичу "повезло"...

* * *

Оперработника, как и волка, ноги кормят. Солидную часть своего рабочего времени оперработник проводит вне стен управления. Нередко ему бывает нужно в один день побывать в разных концах города, и разъезжает он по своим делам в основном общественным транспортом. В управлении есть несколько разъездных машин для оперсостава, но их совершенно не хватает на всех, и не всегда подгадаешь под их маршруты. И первое действие по проверке сигнала на Петра Сидоровича пришлось мне совершать после утомительного похода на правый берег. Всякая оперативная проверка начинается с изучения личного дела объекта. Потому-то чаще других сталкиваются с оперработниками руководители отделов кадров, которые обязаны вести личные дела на всех работающих на предприятиях и предъявлять их сотрудникам органов госбезопасности и внутренних дел.

Оптовая база, руководимая Петром Сидоровичем, до моего прихода не была осчастливлена посещением кого-либо из моих коллег. Начальник отдела кадров - тёртый калач, себе на уме, наверняка уже за пятьдесят, был, тем не менее, явно не в своей тарелке, увидев мои красные "корочки". Он начал суетливо объяснять, что у них на базе полный порядок, учётность на высоте, недавно прошла ревизия и никаких серьёзных недостатков не выявила. Директор базы Пётр Сидорович - опытный руководитель, умеет удерживать в коллективе строгую дисциплину. В коллективе сильная профсоюзная организация... Кадровик рассыпается в стремлении доказать мне, что мой неожиданный приход - полное недоразумение. Я же, памятуя советы моих более опытных сослуживцев, важно помалкиваю, давая возможность кадровику сообщить мне что-нибудь полезное без моих наводящих вопросов. Наша работа требует быть осторожным. Кадровик не должен ни в коем случае понять, зачем я его посетил. Мне необходимо внушить ему какую-нибудь ложную мысль о цели моего визита. И пока он возбуждённо говорит, он мне только помогает эту ложную цель найти.
Но кадровик уже иссяк, и очередь теперь за мной.

- Алексей Иванович, Вы совершенно напрасно предполагаете, что я пришёл к Вам из-за каких-то неприятностей. Наоборот, я пришёл к Вам именно потому, что у Вас на базе образцовый порядок...

Алексей Иванович заметно расслабляется, но недоумение остаётся.

- Вы, наверное, знаете, что существуют планы мобилизации на особый период. Эти планы регулярно обновляются. Вот и сейчас мы работаем над обновлением списков наиболее надёжных членов партии и "беспартийных коммунистов", которые могут быть мобилизованы военкоматами специально для наших органов при наступлении особого периода. Вы же сами понимаете, что сами военкоматы не в состоянии провести эту работу с должной основательностью, вот нам и приходится подыскивать тех, кто заменит нас в военное время. Нам-то самим придётся уходить поближе к противнику...

Такая "лапша" подействовала на Алексея Ивановича, заметно повеселевшего от мысли, что я не намерен никого арестовывать или даже допрашивать.

- А-а... Понимаю. У нас с военкоматами постоянный плотный контакт, все военнообязанные стоят на учёте...
- Так и должно быть, но нам этого недостаточно. Нам нужны кадры, умеющие работать с людьми, с опытом руководящей работы, разбирающиеся в психологии, преданные делу партии... Ну вроде Вас, например...

Я блефовал наверняка. Начальник отдела кадров, как и директор базы, не может не быть членом КПСС.

- Понимаю, так чем могу Вам помочь?
- Ну... Вы нам можете подсказать, кто у Вас на базе отвечает таким требованиям, кого бы Вы порекомендовали для мобилизации не на фронт, а на службу в вооружённом отряде партии по месту жительства?

Алексей Иванович призадумался и назвал несколько имён, отметив, что прежде всего он рекомендует никого иного, как самого Петра Сидоровича. Замечательно, полдела сделано.

- Хорошо, Алексей Иванович, я бы добавил ещё и Вас, и на этом можно закруглиться.

Алексей Иванович слегка зарделся.

- А теперь мне понадобятся до завтра личные дела на этих людей, необходимо их просмотреть, сделать кое-какие выписки.
-А разве у Вас нет на них досье?!
-Да что Вы, Алексей Иванович! Какие досье? Они только в ФБР бывают. Мы, конечно, тоже не лаптем щи хлебаем, но разве бы я к Вам пришёл, если бы у нас эти досье уже были?

Алексей Иванович с лёгким сердцем передал мне пачку тонких дел в одинаковых папках-скоросшивателях, и мы на этом расстались. Я, предупредив Алексея Ивановича о необходимости не распространяться о нашем разговоре, тоже уходил с лёгким сердцем: Алексею Ивановичу трудно будет догадаться, что интересуюсь я одним Петром Сидоровичем и вовсе не в связи с мобилизацией. Помимо личного дела Петра Сидоровича я получил уже первую информацию, что этот Пётр Сидорович - серьёзный мужик, умеющий "держать дисциплину в коллективе".

* * *

Вернувшись в свой кабинет на четвёртом этаже управления, я бодро засел за копирование личного дела Петра Сидоровича. Читатель может на этом месте смутиться: что значит "засел за копирование"? Переснять на ксероксе несколько листов дела - разве это означает засесть? Означает, очень даже означает. Идёт август 1976 года, ксероксная технология завоевала уже весь мир, кроме нашей - самой передовой страны. А в нашем тайном ремесле тем более ксерокс ни к чему: всякая копировальная техника чревата опасностью утечки информации, вот мы и "копируем", переписывая данные из "Личного листка по учёту кадров" на такие же бланки вручную, словно не конец двадцатого века за окном, а середина девятнадцатого. Пустые бланки разных анкет, заполняемых кандидатами в туристы за пределы нашей державы, и личных листков по учёту кадров - непременный атрибут содержимого тумбочек столов всех оперработников.

Изучение личного дела я начал с рассматривания фотографии в правом верхнем углу бланка, исписанного аккуратным почерком человека, много в своей жизни писавшего стальным пером и чернилами. С небольшой фотокарточки на меня смотрел колючим подозревающим взглядом тесно посаженных глаз скуластый, с тяжёлым подбородком, пожилой мужчина с низким лбом, но с обширной лысиной над ним. Типичный хозяйственник. Мне же почему-то подумалось, что так должен выглядеть беспощадный боцман на корабле.

Пётр Сидорович действительно оказался уже немолодым человеком - родился в 1924 году в таёжном Долгомостовском районе. После окончания школы занялся комсомольской работой и уже через год с небольшим стал первым секретарём райкома комсомола в одном из отдалённых районов Красноярского края. В феврале 1943 года добровольцем ушёл на фронт и служил связистом в знаменитом кавалерийском корпусе генерала Доватора. Закончил войну в звании сержант. После демобилизации вернулся на родину и устроился на работу в потребкооперацию. Сменив несколько мест работы и закончив заочно торговый институт, Пётр Сидорович в 1959 году перебрался в Красноярск, где после нескольких переходов с места на место в 1967 году пришёл директором на свою базу.

В партию вступил в 1950 году. Когда я дошёл до графы "Участие в выборных органах", я тихо присвистнул: скромный торговый работник и директор невзрачной оптовой базы оказался членом крайкома КПСС с 1973 года.

Регламент нашей работы запрещает нам заниматься руководящими партийными работниками и членами выборных партийных органов. Партия - вне подозрений. "Вооружённый отряд партии" не имеет права вновь подмять под себя партию, как это было в сталинские годы. Обжегшись на молоке, партия стала дуть на воду. Само такое положение, с которым с изумлением знакомится каждый приходящий на службу в КГБ, красноречивее всего свидетельствует, что органы госбезопасности способны не столько служить справедливости и защите Отечества, сколько подмять под себя кого угодно.

* * *

На следующий день я вернул слегка беспокоившемуся Алексею Ивановичу личные дела, и он с явным облегчением вздохнул. Неужели он думал, что к нему мог прийти ради этих несчастных дел кто-нибудь с поддельными "корочками"? Возвращая дела, я с сожалением заметил, что он сам и Пётр Сидорович оказались неподходящими по возрасту. А за остальные дела я его искренне поблагодарил. Далее я попросил его кратко охарактеризовать совершенно не интересующих меня работников базы, надеясь уловить в его словах что-нибудь, что могло бы как-то охарактеризовать и директора базы. Улов был небольшой: Пётр Сидорович был ко всем одинаково строг и требователен.

И рутинная проверка по оперативным учётам УКГБ и УВД показала, что Пётр Сидорович никогда с правоохранительными органами не сталкивался сколь-нибудь серьёзно и в поле зрения их никогда не попадал. Таких граждан, не попавших в картотеки спрецслужб, у нас в стране подавляющее большинство. Это не то что в цитадели империализма США, где, как пишут наши бодрые международные обозреватели, на каждого младенца заводится досье, снимаются отпечатки пальцев, и на корню подавляется свобода личности.

* * *

То, что Пётр Сидорович оказался так высоко в партийной иерархии, меня как-то особенно не заинтересовало, хотя и удивило. Гораздо занятнее мне показалась невероятная на первый взгляд метаморфоза первого секретаря райкома комсомола, превратившегося по прибытии на фронт не в политрука-офицера, а в простого связиста в звании рядовой. Я решил поспрошать наших ветеранов-фронтовиков, могут ли они себе представить такое. Среди наших шифровальщиков дослуживали до пенсии два фронтовика-пехотинца, которые попали в органы уже после войны. Я и решил переговорить с ними, мыслимо ли этакое перевоплощение? Не рассказывая фабулы дела, я просто спросил у них у каждого по-отдельности, могло ли такое быть? Оба категорически заявили, что такое совершенно исключено. Первый секретарь райкома комсомола с полным средним образованием скорее попал бы в штрафбат, чем в простые связисты.

Через три дня после возникновения сигнала я мог доложить Якову Владимировичу, что Пётр Сидорович действительно загадочная личность: мало того, что он попал в поле зрения немецкой фирмы и член крайкома (знают ли это немцы?), так он ещё и на фронте какой-то ребус загадал. И я рассказал о своих беседах с фронтовиками-шифровальщиками. Яков Владимирович ненадолго задумался и заметил, что прекратить проверку этого сигнала мы вполне можем, сославшись на членство Петра Сидоровича в крайкоме КПСС. Но будет ли это правильно? Противник-то не брезгует протягивать свои щупальца и к высокопоставленным деятелям.

- Давайте-ка, Владимир Николаевич, аккуратно поработаем над этим сигналом. Разберитесь пока с этой странностью на фронте, поднимите его дело в военкомате, посмотрим, что там написано. Я же пока проверю, на самом ли деле он член крайкома.

Так началась эта драматическая история за гранью нарушения инструкции, запрещающей оперативную работу по партийной элите.

* * *

Дело Петра Сидоровича в военкомате оказалось несколько отличным от личного дела в отделе кадров. В нём ни слова не говорилось о добровольном уходе на фронт, а стояла пометка, что был он мобилизован таким-то райвоенкоматом в апреле 1943 года, то есть на два месяца позднее. Службу в составе действующей армии проходил в воинской части номер такой-то в качестве связиста. За два с лишним года фронта был последовательно повышен в звании до сержанта. Аттестован на офицерское звание младшего лейтенанта интендантской службы в 1960 году. Небольшое расхождение в биографиях меня особенно не взволновало - с годами каждый может забыть, когда именно он ушёл на фронт, да и военкомат мог не делать пометок, добровольно или по повестке призывается человек.

Но загадка, почему он оказался рядовым связистом, осталась неразрешённой. И тут я вспомнил, что мой хороший знакомый в Томске профессор Детинко Владимир Никитич во время войны командовал каким-то подразделением связи именно в корпусе генерала Доватора, и он мог знать Петра Сидоровича и внести ясность, за что так наказали явно амбициозного комсомольского вожака, поручив ему службу, с которой управился бы любой малограмотный крестьянин. Я предложил сделать запрос в Томское управление КГБ с просьбой провести беседу с Владимиром Никитичем и выяснить у него, что он знает о связисте-однополчанине Иванове Петре Сидоровиче? Яков Владимирович мою инициативу одобрил, и такой запрос за подписью Дмитрия Дмитриевича ушёл в Томск.

Через три недели пришёл ответ из Томска, который нас не на шутку всполошил. Владимир Никитич авторитетно заявил, что он знал всех связистов в корпусе. Иванова Петра Сидоровича среди них никогда не было, за это профессор Детинко ручается. Вот те на! Что же это за фрукт, этот Пётр Сидорович? Постепенно немецкая фирма, о которой Центр не имел никаких компрометирующих данных, отошла на задний план. Загадочное приглашение на выставку оказалось менее любопытным, чем загадка фронтовой биографии Петра Сидоровича. Тем не менее, мы запросили все сибирские областные управления КГБ, проходили ли подобные приглашения от этой немецкой фирмы в адреса прочих жителей Сибири? Оказалось, что такое приглашение направлено только одному сибиряку - Петру Сидоровичу, и фирма вновь подвинулась поближе к центру нашего внимания.

Хоть и ручался Владимир Никитич - человек с исключительной памятью, что он не может ошибаться, перепроверить его всё-таки не мешало. Поэтому было применено самое действенное средство - запрос в Центральный архив Министерства обороны в городе Подольске Московской области. В срочном запросе в архив мы просили подтвердить службу на фронте загадочного Петра Сидоровича, человека с колючим подозревающим взглядом, который мне теперь казался таким вовсе неспроста. Я верил замечательному человеку, серьёзному Владимиру Никитичу Детинко и готов был на пари, что из Подольска придёт очередная загадка.

* * *

Полковник Корниенко Дмитрий Дмитриевич между тем деликатно побеседовал с секретарём партбюро Управления и попросил его осторожненько навести справки в партийных кругах, что за фрукт этот "Боцман" - такую кличку в целях конспирации дал я объекту своего необычного сигнала. Сигнал был и вправду необычным, ибо им занимались - огромная редкость! - помимо оперработника, то есть меня, ещё и начальник отделения Яков Владимирович и замначотдела Дмитрий Дмитриевич. Секретарь нашего партбюро был свой человек - выходец из оперсостава, и он понимал пикантность ситуации. Не спеша, за пару-другую недель он кое-какие справки навёл. Чего-то сенсационного он сообщить не смог. Пётр Сидорович оказался обычный номенклатурный работник, ничем не выделявшийся из большинства таких же номенклатурщиков. Был, возможно, более других сдержан, никогда не напивался, ни в какие компрометирующие ситуации не попадал. Единственное отличие его было в том, что он входил в узкий круг лиц, напрямую связанных с дефицитными материальными ценностями. Из-за этого многие хотели бы быть с ним на короткой ноге, но "Боцман" строго держал дистанцию.

Казалось, у "Боцмана" просто не было ни малейших слабостей. Такой облик, однако, соответствовует не только морально безукоризненному человеку, но и ... модельному представлению о затаившемся враге, стремящемуся максимально оградить себя от внимания вездесущей контрразведки. И проникновение на выборные партийные должности - мечта любого шпиона. Противник несомненно знает о запрете органам совать свой нос в дела партийные и наверняка давно ориентировал свою агентуру искать пути к безопасности внутри партии, где противник может убивать сразу двух зайцев: и себя обезопасить, и к существенной информации приблизиться.

* * *

Ответа на срочный запрос из военного архива пришлось дожидаться почти месяц. Но зато какой это был ответ! Он состоял всего из двух строчек помимо перечисления установочных данных "Боцмана": ... установлено, что Иванов Пётр Сидорович... в списках личного состава частей и соединений Красной Армии за период с 1.01.1943 по 31.12.1946 года не значится. Вот это да! Такие провалы в биографии редко встречаются и в практике розыскников из второго отделения второго отдела, разыскивающих военных преступников, которые вынужденно сочиняют разделы биографии за военное время, и именно на этом вранье чаще всего и попадаются. Если военные преступники лезут в самые дальние щели на самые неприметные должности, то здесь...

Яков Владимирович велел мне приготовить папочку со всеми материалами на "Боцмана" и позвонил Дмитрию Дмитриевичу по оперсвязи, попросившись на срочный доклад. Дмитрий Дмитриевич быстренько закруглился со своим очередным посетителем, и уже через пять минут мы с Яковом Владимировичем уселись против него в его кабинете.

- Дмитрий Дмитриевич, - начал Яков Владимирович, - пришёл ответ из архива Минобороны в отношении "Боцмана". Ответ более чем настораживающий: "Боцман" свою биографию несомненно исказил. Возникает вопрос, зачем?
- Вот как?! А ну-ка, что там пишут?

Дмитрий Дмитриевич вчитывается в скупые слова официального документа и заметно возбуждается.

- Да-а. Кто бы мог подумать?! А по немецкой фирме что, ничего нет?
- Ничего, но ею мы всерьёз пока и не занимались.
- А ведь здесь даже и нелегалом попахивает. Как Вы считаете, Яков Владимирович?
- Маловероятно. У нелегала биография была бы почище. Скорее какой-нибудь махинатор, тем более директор базы, дефицит...
- Да, пожалуй... Член крайкома... Хотя с биографией и, наверняка, с документами у него в общем-то чисто. А вот в архив противнику забраться намного труднее. Нет, исключать подозрение на нелегала было бы неправильно... Надо докладывать Степану Викторовичу.

Генерал-майор Степан Викторович Терешин - это наш начальник управления, член бюро крайкома партии. Степан Викторович в последнее время подолгу болел, его уход на пенсию был делом ближайшего будущего, и всё управление обсуждало животрепещущий вопрос, кто же его заменит? Наш замнач управления полковник Черняев или пришлют кого-нибудь со стороны? Сегодня Степан Викторович находится на службе, и к нему можно попасть на доклад.

- Будьте на местах. Я сейчас попробую к нему прорваться, и может быть, он пригласит и Вас тоже.

* * *

Через полчаса с небольшим дверь нашего кабинета распахнулась, и в проёме появился Яков Владимирович.
- Владимир Николаевич, быстренько идём к генералу!

В приёмной миловидная моложавая секретарша молча указала нам на правую дверь, и мы, по очереди пройдя тамбур - Яков Владимирович впереди, а я следом - вступили в просторный кабинет с высокими деревянными панелями. Степан Викторович не поленился встать и по очереди пожать нам руки. Наш генерал был весьма симпатичным человеком. В молодости он несомненно был в центре внимания ровесниц. Но он располагал к себе не только внешне. Ещё больший эффект производила его речь: он филигранно и исключительно грамотно изъяснялся, не упуская возможность тонко сиронизировать. Его запросто можно было бы принять за профессора кафедры философии или психологии. Ничего генеральского в нём не просматривалось, был он вполне демократичен органически - безо всякого налёта показушной простоты. Крепко запомнилось мне его напутствие при поступлении на службу: "Тебе предстоит очень многому научиться. Ты увидишь море человеческой грязи и тебе необходимо научиться видеть в ней бриллианты человеческого достоинства. Тебе предстоит научиться преодолевать искушения и при всех перипетиях помнить, что ты - не Бог, и твои красные "корочки" тебя не раскрепощают, а наоборот ограничивают".

Степан Викторович сразу перешёл к делу:

- Значит так. Я должен доложить о "Боцмане" Федирко . Но если я это сделаю сегодня, то дело можно сразу похоронить. А дело, несомненно, интересное. Если мы ковыряемся в заведомо пустых материалах, то почему мы должны закрывать глаза на такой вопиющий сигнал? И даже если здесь речь идёт о простом проходимце, проверить его как следует отнюдь не мешало бы. Именно потому, что он член крайкома. А если он не просто проходимец?

Степан Викторович сделал паузу, а Дмитрий Дмитриевич поддакнул:

-В самом деле. Мы проверяем каждую бабёнку, познакомившуюся в турпоездке с иностранцем, а тут всё в миллион крат серьёзнее. Мы отрабатываем мельчайшие признаки нелегалов, а тут ... Да не будь он членом крайкома, я бы первый спросил с Якова Владимировича, почему на "Боцмана" ещё не заведён ДОП?
- А я Владимиру Николаевичу такую бы клизму вставил, - с улыбкой добавил Яков Владимирович.

Степан Викторович хлопнул ладонью по столу и подвёл черту:

- Значит так. Вы мне вовремя доложили, и с вас взятки гладки. Я тоже доложу первому секретарю, - тут Степан Викторович заговорщески подмигнул, - как только снова выйду на службу. Завтра я опять ложусь на обследование. А вы действуйте. ДОП не заводить, но работать по-настоящему и крайне аккуратно. Никаких агентов пока. Телефон, ПК, а там посмотрим. Поработайте по архивам потщательнее, там тоже формалистов хватает, сделайте повторный запрос в архив Минобороны без ограничений по времени. Жалко, что выставка уже прошла. И приглашение конфисковали в общем-то зря. Пишите срочно задания, я сам подпишу. В моё отсутствие... Вы поняли?
- Ясно, Степан Викторович, - ответил Дмитрий Дмитриевич.

"Ясно" означало, что в отсутствие Степана Викторовича материалы на "Боцмана" его заму - полковнику Черняеву лучше не показывать.

* * *

Управление КГБ - это хорошо отлаженная машина, все винтики которой крутятся согласованно и друг другу не мешают. Каждый отдел занимается своим делом. Оперативным отделам помогают вспомогательные службы, прежде всего ОТО - оперативно-технический отдел - и 7 отделение - служба наружного наблюдения ("наружка") и оперативной установки. Но подключение вспомогательных служб требует координации на уровне руководства управления, вот почему на заданиях для ОТО или "наружки" нужны подписи начальника управления или его зама. Подготовить задание, то есть заполнить специальный бланк, - дело простое. Намного сложнее убедить руководство, что действительно необходимо поставить чей-то телефон на прослушивание или каким-нибудь другим образом обеспечить контроль за объектом - с помощью оперативной техники или наружного наблюдения. Все эти методы контроля сложны и хлопотны, и несут повышенный риск расшифровки ушлыми объектами. А вот этого начальство очень не любит.

С начальником 7 отделения майором Неконечным Николаем Никифоровичем, в шутку называемым "три Н", разговаривал сам Яков Владимирович при передаче ему задания на оперативную установку "Боцмана" по месту жительства. Оперативная установка означает элементарную поверхностную проверку, на самом ли деле объект живёт по указанному в документах адресу, что представляет из себя его жильё, кто его соседи, как он характеризуется по месту жительства. Проводится установка прежде всего по адресным столам и с помощью легендированного опроса соседей. Иногда удаётся получить более или менее развёрнутую информацию об образе жизни объекта с помощью службы оперативной установки, но случается это крайне редко. Обычно установка ничего не даёт, кроме того, что объект и в самом деле живёт по месту прописки и никаких дебошей не устраивает. Я, начавший службу в "органах" без предварительной учёбы и постигавший её премудрости непосредственно на практике, никак не мог понять, зачем такие установки вообще нужны. С них же никакого толку. Но Яков Владимирович к установке относился всегда со всей серьёзностью, словно каждый раз речь шла о немедленном аресте объекта, и полезно было бы знать, ночует он дома или где-нибудь в другом месте.

Яков Владимирович тщательно проинструктировал , что "Боцман" - объект очень серьёзный, и необходимо полностью исключить грубую работу установщиков. "Три Н" постарался, и мы получили куцую справочку, что "Боцман" действительно живёт в своей просторной трёхкомнатной квартире в престижном доме на улице Ленина и характеризуется как образцовый жилец. Такая установка, несомненно, наш интерес к "Боцману" не расшифровала.

Самое простое и относительно безопасное дело - это прослушивание телефонов. Почему-то все считают, что прослушивание телефонов легко обнаружить по щелчкам и потрескиваниям в трубке. Чуть ли не каждый десятый образованный гражданин СССР считает себя настолько важным, что его телефон непременно должен контролироваться "органами", и напряжённо вслушивается в лёгкое шипение трубки. Услышав щелчки, такой гражданин удовлетворённо отмечает про себя, что он раскусил коварство "органов", начинает говорить по-телефону эзоповым языком и пользоваться им лишь в крайних случаях. Мнительность таких граждан настолько высока, что они ни за что мне не поверят, что наше управление не в состоянии одновременно прослушивать более дюжины телефонов, и только немногие "счастливчики" попадают в число тех, чей телефон разрешило прослушивать наше строгое начальство. И совсем я разочарую такого мнительного гражданина утверждением, что постановка телефона на контроль нашей конторой никаких щелчков или потрескиваний не вызывает, и вслушиваться в трубку не имеет никакого смысла.

Пётр Сидорович пользовался телефоном как на работе, так и дома очень активно и в шорохи в трубке явно не вслушивался. Хоть и выражал его взгляд на фотографии настороженность и даже подозрительность, интеллигентской мнительностью он явно не страдал. В первый же день контроля начальник ОТО, находчивый в поисках увёрток от работы подполковник Мингалеев, пригласил меня к себе и стал склонять к меня к отказу от распечатывания записей разговоров Петра Сидоровича.

- Послушай, Владимир Николаевич, ты что, хочешь заблокировать мне всю остальную работу, где я тебе наберу столько народу, чтобы печатать для тебя эти сводки?!

Я пожал плечами.

-Ну, всё печатать, конечно, не надо...
- Конечно не надо! Зачем?! Давай так: мои девки ушлые, не первый год замужем. Они сами сообразят, когда объект чего важного скажет или услышит. Поверь мне, если ты к ним с доверием, и они для тебя постараются. Ничего серьёзного не пропустят. Вот увидишь.
- Хорошо. Договорились. Только связи, пожалуйста, устанавливайте без задержки.
- Ну какой разговор. Само собой, два раза в день будешь получать списки и аннотации.

Казалось, что Пётр Сидорович разговаривает со всем Советским Союзом, не только со всем Красноярском. Разобраться в этом море звонков было непросто. Большинство звонков со служебного телефона непосредственно относилось к его прямым служебным обязанностям. Изредка проскальзывали звонки дружеского характера к держателям телефонов в зданиях крайкома, горисполкома, УВД. Постепенно в круг таких неслужебных разговоров попали звонки в Красноярск-26, на "Красмаш" и на радиозавод. Все звонки в начальственные кабинеты. Со всеми своими собеседниками был Пётр Сидорович, очевидно, на самой короткой ноге.

И дома Пётр Сидорович держал телефон не напрасно, хотя количество звонков было заметно меньше. Никаких признаков мнительности у него не усматривалось, и вольным потоком ненормативной лексики он изрядно коробил даже привыкшие ко всему уши "девок" подполковника Мингалеева. Но несколько разговоров с Тбилиси и Одессой обратили на себя внимание, и "девки" сразу усекли, что немнительный Пётр Сидорович и его дальние собеседники пользуются эзоповым языком и чего-то темнят о том, что смахивало на "Вы мне телевизор, я Вам - телефон", что могло бы представить интерес для ОБХСС. Но с руководством ОБХСС, судя по всему, у Петра Сидоровича были наилучшие отношения - именно туда он частенько позванивал, чтобы договориться о совместной рыбалке или о походе в баню.

* * *

"Боцман" явно задел моих непосредственных начальников за живое. Постепенно вошли в практику необычные в повседневной работе небольшие совещания в кабинете Дмитрия Дмитриевича с участием Якова Владимировича и меня. "Боцман" всё сильнее отвечал типичным признакам шпиона: искажённая биография позволяла предполагать в нём нелегала; приближённость к партийному руководству могла свидетельствовать о его коварстве в маскировке и обеспечении безопасности; тесные контакты с крупнейшими секретоносителями в крае - руководящими работниками исключительно интересных для противника режимных предприятий, включая сверхсекретные объекты Красноярск-26 и "Красмаш", не вызванные служебной необходимостью, иначе, как стремлением выведывать архиважные секреты, моё начальство объяснять не хотело и не пыталось; странное приглашение на выставку, с чего всё началось, тоже подливало масла в огонь. Такой объект, идеально отвечающий признакам агента противника, каждый день в нашей работе не встречается.

Эти тройственные совещания не остались незамеченными моими коллегами. Что это за сигнал такой? - удивлялись они. Такая плотная работа уже который месяц, а ДОПа так и нет. Ясно было, что мы подозреваем нелегала - редкостный случай. Нелегалы были заботой второго отделения. Главным спецом по нелегалам считался пожилой и въедливый розыскник Иван Петрович Капустин. И он как-то завернул в наш кабинет.

- Говорят, Владимир Николаевич, ты у меня хлеб отбираешь, - с улыбкой произнёс он.
- Может быть, - с улыбкой же ответил я.
- Ну так поделись без деталей, может быть, каким советом помогу.

И я вкратце рассказал всю фабулу дела так, чтобы было непонятно, о ком идёт речь, умолчав о том, что мой "Боцман" - член крайкома. Иван Петрович задумался и медленно с расстановкой, преодолевая заикание, заговорил:

- Если кто-то одновременно проявляет признаки нелегала, источника информации, и объекта вербовочной разработки, то он несомненно не является ни тем, ни другим и ни третьим. Скорее всего, здесь обычное стечение обстоятельств...
- Так что, выходит, зря мы весь этот сыр-бор затеяли?
- Да нет, почему же?! Разбираться надо, тем более, когда признаки такие сильные. Исключить можно только нелегала, да и то... Мы думаем, что противник ошибок не допускает, а он их точно допускает, без ошибок ничего не бывает. И пробелов в биографии просто так не бывает. Что-то за вашим объектом точно есть. Его надо было бы мне передать, но начальству виднее... Дерзай, Владимир Николаевич и сверли дырку на пиджаке. Если понадобится помощь, обращайся смело.

Сделав такое напутствие, Иван Петрович удалился.

* * *

Рутинная неспешная работа по "Боцману" продолжалась с максимальной осторожностью, чтобы не допустить расшифровки. В краевом архиве были найдены документы, подтверждающие, что Пётр Сидорович действительно был первым секретарём райкома комсомола. Нашлась и фотокарточка той давней поры. Я долго разглядывал пожелтевшую карточку из архива и с биением в сердце констатировал, что в молодости выглядел Пётр Сидорович заметно не так, как сейчас. Можно было бы подумать, что это разные люди. Но у этих двух столь разнящихся людей были довольно похожие глаза. Нет, всё-таки это воздействие безжалостного времени...

Были разосланы ещё десятки запросов в областные управления КГБ, а также в Главные управления КГБ по Москве и Московской области и по Ленинграду и Ленинградской области относительно фиксации приглашений на выставку от той немецкой фирмы. Через несколько недель посыпались ответы словно под диктовку: указанная Вами фирма по учётам службы ПК не проходит. Теперь не оставалось сомнений, что Пётр Сидорович был единственным советским гражданином, персонально приглашённым на стенд этой загадочной фирмы. Из Москвы пришла и короткая информация, что указанная фирма действительно имела стенд на выставке в Сокольниках и выставляла простейшие ареометры для измерения содержания спирта в продуктах перегонки. Эта информация нас развеселила. Уж не является ли Пётр Сидорович тайным руководителем подпольного синдиката самогонщиков? Именно для этой братии могли быть эти ареометры весьма полезны.

Я уже хорошо ориентировался среди многочисленных связей Петра Сидоровича, общавшихся с ним по телефону. Все его разговоры были обычной рутиной, связанной с работой и регулярным отдыхом в бане пятничными вечерами. И только разговоры с таинственными контактами в Тбилиси и в Одессе здорово смахивали на слегка зашифрованную связь обычных махинаторов при торговле.

* * *

Степан Викторович, как оказалось, залёг в больницу основательно. И в его отсутствие подполковник Мингалеев отчитывался по работе своего отдела в третьем квартале у полковника Черняева. И чёрт же его дёрнул отметить работу по "Боцману" как показательную по оперативной эффективности, предполагая, что разработка "Боцмана" идёт в направлении вскрытия некоей преступной деятельности, осуществляемой им вместе со своими контактами в Тбилиси и в Одессе. Ну а заинтригованный полковник Черняев решил лично взглянуть на материалы в отношении "Боцмана".

При очередном докладе Дмитрия Дмитриевича замнач управления потребовал доложить все материалы по "Боцману", высказав неудовольствие, что он ничего не знает об этом деле. Дмитрий Дмитриевич в душе выматерился, вылетая из черняевского кабинета, и даже не погнушался самолично заглянуть к своему подчинённому - нашему начальнику отделения. Через несколько минут к нам ворвался возбуждённый Яков Владимирович.

-Владимир Николаевич, всё отложить и срочно ко мне со всеми материалами на "Боцмана"!

Схватив уже не очень тонкую папку из сейфа, я последовал за Яковом Владимировичем в его кабинет. Там нервно расхаживал взад-вперёд Дмитрий Дмитриевич.

- Ну вот. Предстоит нам всем клизма от замначуправления. Будьте наготове, а я пошёл. Беру первый удар на себя, - сказал он, бодрясь кислой улыбкой.

Дмитрий Дмитриевич, взяв у меня папку, удалился. Яков Владимирович разразился матом, что от него я услышал впервые.

-Зарубит ведь всё дело. Его же ничем не прошибёшь. Нет, Вы посмотрите, Владимир Николаевич. Думаете я не понимаю, что мы тут дурью маемся, ковыряясь со всякими за уши притянутыми сигналами. А когда настоящий сигнал появляется, работать не моги! Этот член горкома, этот член крайкома...
Яков Владимирович, ругнувшись от души, махнул рукой.

- Извините, Владимир Николаевич. Сорвался... Идите к себе и занимайтесь своими делами.

Позаниматься своими делами мне особенно не пришлось. Минут через двадцать появился Яков Владимирович.

- Пойдёмте, Владимир Николаевич. Голгофа ждёт.

Едва мы зашли в кабинет Черняева, как на нас полилась гневная тирада:

- Это что за самоуправство?! Вы что, служебного несоответствия добиваетесь?! Так я вам это устрою! Партия нам категорически запрещает совать свой нос к руководящим партийным работникам. Партия сама способна разобраться, кто есть кто. А вы что тут наделали?! Целое достье завели и на кого?! На члена крайкома! Подумаешь, какая-то фирма приглашение прислала. Ну и что?! Подумаешь, там в архиве кто-то что-то напутал. Что же теперь прикажете лишать доверия уважаемого человека, которого избрала членом крайкома краевая партийная конференция?!
Полковник Черняев - низкорослый шустряк, старающийся обычно для пущей солидности двигаться нарочито степенно, утратил контроль над собой и забегал по кабинету.

- Чья это была идея начать разработку... э-э ... Петра Сидоровича? - заглядывая в папку, спросил наш инквизитор.
- Моя, - вырвалось у всех нас троих почти разом.

Дмитрий Дмитриевич успел втиснуть в возникшую паузу защитную реплику:

- Санкцию на проверку сигнала дал Степан Викторович...
- Он не имел права на такую санкцию, и вы это должны были знать!

Полковник Черняев явно осмелел. Похоже, что он уверен, что Степан Викторович к службе уже не приступит, так и уйдёт на пенсию из госпиталя.

- Товарищ полковник! Это самый серьёзный сигнал за последние годы, и если прекратить по нему работу, то зачем мы вообще тогда деньги от государства получаем, - резко заговорил раскрасневшийся Яков Владимирович.
- Ах, Вы не знаете, зачем?! Так я Вам скажу! Мы - вооружённый отряд партии. Слышите, пар-ти-и! И мы обязаны подчиняться дисциплине, а не митинги устраивать. Всё! На этом дискуссию заканчиваем. Все эти материалы немедленно уничтожить по акту и акт предъявить мне!

Вся наша троица выглядела плачевно. Я могу только догадываться, о чём думали в этот момент мои старшие соратники, но я отчётливо помню мою горькую мысль, сверлившую меня тогда: "Какая жалость, что перед приёмом на службу со мной не побеседовал этот обалдуй. Ноги бы моей в этой конторе не было!".

* * *

Так бесславно закончилась работа по одному из самых перспективных сигналов. Пётр Сидорович и до сегодня не подозревает, если ещё жив, что тайна его биографии была нами обнаружена и рано или поздно была бы разгадана, и что явно неправедные его делишки с деловыми людьми в Тбилиси и в Одессе были бы вскрыты в деталях. И даже загадочное приглашение на стенд с ареометрами нашло бы своё объяснение. Контора наша не зря называлась конторой глубокого бурения. Но бурить ей позволялось не везде...

Честно говоря, я приходил на службу в контору, полагая, что буду служить Отечеству. Оказалось, что я должен был служить партии. Согласитесь, что это не одно и то же... Попереживав из-за такого финала, я вскоре ушёл в разведку, наивно полагая, что уж там-то я послужу именно Отечеству. Дмитрий Дмитриевич ещё раньше ушёл на давно заслуженную пенсию. А Якова Владимировича, честного служаку, влюблённого в свою кропотливую работу, не боящегося начальственного гнева, на пенсию "ушли" при первой же возможности. И только Пётр Сидорович продолжал без помех служить делу коммунистической партии на своём рабочем месте, на пленумах крайкома и в бане. Не ясно только, причём тут ареометры?

Обсудить этот текст можно здесь