Portfolio

Кровные

Павел Мацкевич

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Стены, склизкие от вечной сырости, стиснули пространство тюремной камеры. Через узкую щель под самым потолком пробивался сероватый отблеск дневного света. Благодаря ему сплошная мгла немного рассеивалась. Все помещение - три на три шага. Половину занимал каменный топчан - плита, положенная прямо на землю. На сией плите, раскинувшись, лежал человек, вернее то, что еще прозывалось человеком, но уже почти не было им. Трудно было в кровоточащем сгустке крови и мяса признать еще недавно полного сил, молодого и красивого юношу. Густая, тяжкая вонь от нечистот, смешанная с отвратительным, ни с чем не сравнимым запахом запекшейся крови и гниющих ран, наполняли камеру.

По растерзанному телу вдруг пробежала судорога и послышался слабый хрип. Немного погодя, он повторился и теперь по осклизлым стенам скользнуло и замерло протяжное "пи-ить". Но, ведая, что просить некого, узник попытался шевельнуться. Жизнь еще теплилась в нем. Повинуясь более инстинкту, изуродованный пытками человек, вернее то, что от него еще оставалось, с громким стоном, опираясь на искалеченные руки, повернул свое тело к краю топчана. Недалеко, совсем недалеко, стояла деревянная лохань с заплесневелой, вонючей водой. Кое-как человек дополз до края своего ложа, но все же дотянуться до воды и отсюда не смог. Тогда он повернулся еще раз и с глухим стуком упал с топчана. Опираясь на руки, подполз к лохани и, захлебываясь, жадно припал к воде. Ему стало немного легче. Подвернув искалеченные ноги, он приподнялся и, опершись спиной о топчан, оказался в полусидячем положении. Однако потраченных усилий было столько, что сознание на короткое время угасло и голова его со светлыми густыми , спутанными и слипшимися от крови, волосами бессильно свесилась на грудь. Придя в себя, он попытался влезть на топчан, но понял, что сие ему не под силу и тогда остался сидеть на прежнем месте, более не делая попыток двигаться.

Яня совершенно не разумел, отчего он еще жив. Все тело, превращенное в одну незаживающую рану, требовало смерти и только смерти, как единственную возможность избавления, прекращения мук. Но он так же добро разумел, что если жив еще, то не все терзания приняло его тело. "Господи, дай мне силы, - шептал он про себя,- дай мне еще немного сил".

Что могло поддержать угасающие силы Яни? Боль вытравила все, уничтожила обычные чувства и мысли. Единственно, что оставалось, - смертельная ненависть. Боль породила ее, но ее же пока не могла сломить.

- Все передохнут, все... - шептал он запекшимися губами. - Господи, порази их! Порази, Господи...

Он не ведал, когда и как сие случится, но, находясь тут и терпя невыразимые муки, твердо уверился, что сие произойдет по воле Господней.

Святополк, Анастас, Волчий Хвост - все они должны умереть, испытав муки, еще горшие, чем он. Кто будет сей отместник*? Яня не ведал, но молил Бога, дабы Он явился и поразил беспощадно, безжалостно. И в исступлении твердил: "Покарай, Господи их, покарай!"

Сколько времени он находился тут? Гридень не ведал. Череда бесконечных пыток, за которыми наступало короткое время забвения, мнилась бесконечной.

Сначала его пытали раскаленным железом. Запах горящего мяса, не говоря уже о боли, сводил с ума медленно, неотступно. Потом загоняли длинные иглы под ногти, бичевали кнутом... Он молчал, но Волчий Хвост совершенно не торопился. Одна пытка сменяла иную, когда же узник терял сознание, а сие происходило все чаще, егоприводили в чувство, выливая на голову и истерзанные члены ушаты ледяной воды.

В первый момент Яня отчаянно отказывался от всего: клялся, что ничего не ведает, ни в чем не замешан. Его не слушали, и он шибко уяснил, что о нем, о Предславе, да о многом ином, тут очень добро осведомлены, куда больше, чем можно было даже догадываться.

Когда же ему стали дробить персты на ногах, а после и на руках, он заговорил. Но все то, что он рассказал, оказалось его тюремщикам давно и добро известно. Они требовали признания в прелюбодеянии с Предславой. Яня молчал. В короткие мгновения отдыха палачей, с удивлением спрашивал самого себя: отчего еще жив? Но смерть находилась в сговоре с его катами и не приходила. Приходили еще горшие муки.

С него неспешно, лоскутами, сдирали кожу, аккуратно посыпали раны мелкой солью, причем не гнушались тщательно втирать ее в кровавое мясо, ломали по одному ребра. Напоследок вздернули на дыбу и оскопили. Вися на веревке, перекинутой через блок у потолка, с грузом, привязанным к левой ноге, время от времени отпускаемый и резко подтягиваемый вверх, от чего кости выходили из своих сочленений, он все же начал говорить.

Да, он соблазнил Предславу. Что? Она его соблазнила? Да, она его соблазнила. Да, Предслава хотела через него отравить всех братьев. Да, он пытался извести Анастаса... Да, он по указу Предславы должен был умертвить Святополка. Боль затемнила разум, и он уже не помнил, что еще говорил. Но ведал наверняка, что ГЛАВНОЕ - главное не сказал. Главное доверил мальцу. Дошел ли он? Ведает ли ОНА? Ведает, ведает... иначе зачем все?... И забылся...

На какое-то время Яню оставили в покое. Огромные, с нечеловеческими ликами тюремщики волоком оттащили его сюда и бросили, словно кучу тряпья, на топчан. Сколько времени прошло, пока он очнулся? День, Два?... Может, совсем немного, несколько мгновений?... Он не мог определить, да и на что? Яне было все равно - лишь бы быстрее жизнь покинула его и пришло долгожданное забвение. Он с удивлением подумал только, как смог пережить сие? Конечно, оттого, что был молод, да и опытные тюремщики не доходили того предела, за которым неминуемо последует смерть. О, они, мастера заплечных дел, отлично ведали свое ремесло. Но нынче? Кому он нужен? Зачем он жив? Впрочем, все едино. Сие только еще одна, самая изуверская пытка. Он все одно умрет, только медленно.

- Господи, ускорь мою кончину, - прошептал он и поник головой, потеряв сознание.

Когда пришел в себя на осклизлом от нечистот полу, то вновь попытался взобраться на топчан. После нескольких жалких и жутких попыток ему все же сие удалось. Лежа, вновь принялся шептать имена своих мучителей, проклиная и вдалбливая их в вонючие стены: Волчий Хвост, Анастас, Святополк...

- Господи, отомсти за меня...

Вдруг до его обостренного пыткой слуха донесся отдаленный, глухой лязг железа. Он прислушался. Сомнений нет, сюда идут. Вновь пытки? Или, может, это избавительница-смерть? Зачем сии муки? Пощадите...

Лязгнули запоры, дверь пронзительно скрипя ржавыми петлями, неспешно отверзлась... Яркий свет факелов осветил каморку и ослепил узника. Независимо от желания и воли, из груди его вырвался хриплый, душераздирающий вопль:

- Поща-а-адите!...

Небольшая группа, стоящая в дверях, молча и равнодушно зрела, как корчится на каменном ложе живой покойник. Наконец, оторвавшись от омерзительного зрелища, Волчий Хвост негромко скомандовал что-то ближайшему палачу и вышел. Тюремщики приблизились и небрежно стащили потерявшего сознание Яню на пол. Даже не пытаясь поднять узника на ноги, они волоком потащили его к дверям.

Вскоре они втянули его в довольно большое помещение, без окон, но достаточно освещённое несколькими факелами.

В углу жарко пылал очаг; в стороне возвышался стол, за которым восседал Волчий Хвост. С потолка посреди комнаты спускалась веревка, перекинутая через блок. По стенам висели вперемешку орудия пыток: клещи, щипцы, крючья... Каменный выщербленный пол хранил впитавшиеся в него и нестираемые пятна крови.

Швырнув Яню на развороченную кучу угля подле входа, палачи отошли
в сторону. Один направился к очагу и принялся тщательно сгребать
в кучку уголья. Двое иных, скрестив руки, молча ждали наказов.

Волчий Хвост некоторое время разглядывал то, что осталось после Яни, потом поднялся, подошел к нему и слегка тронул пытаемого ногой. Глухой стон, идущий откуда-то изнутри узника, был ответом.

Воевода подал знак рукой, и один из палачей, шагнув куда-то в темноту, скоро притащил объемистую бадью с водой. Отступив в сторону, Волчий Хвост наблюдал, как палач опрокинул ее, ледяной струей обдавая Яню. Тот слабо застонал и даже попытался пошевелить головой.

- Поднимите его, - все также негромко и спокойно наказал воевода и указал рукой на веревку, свешивающуюся с потолка. - Сюда.

Палачи подтащили узника поближе, ловким движением завели его руки назад, захлестнули кисти петлей и, отступив, навалились на иной конец веревки. Тело Яни дрогнуло, поехало вверх, и он повис с вывернутыми руками, слегка касаясь земли раздробленными перстами ног. Привязав веревку, вымуштрованные костоломы стали по сторонам висящего.

Голова узника висела на груди. Видно было, что он в сознании и пытается поднять ее, но не может. Палач схватил несчастного за волосы и дернул назад. Теперь Волчий Хвост зрел лик пытаемого. Он подошел ближе, взглянул бывшему гридню в очи и быстро спросил:

- Как часто Предслава пересылала грамоты Ярославу?
Яня молчал. Волчий Хвост махнул рукой и один из палачей размахнувшись полоснул по спине висящего тонким кожаным батогом, который рассек кожу. Яня дернулся всем телом и что-то забормотал.

- Громче, - не повышая голоса, наказал Волчий Хвост. - Что передавала княжна Ярославу, ведаешь?
Яня мотал головой и беззвучно кричал.
- Ярослав пишет часто? - спросил воевода.
Узник хватал ртом воздух и молчал.

Другой палач, повинуясь жесту воеводы, рукой в кожаной рукавице выхватил из очага раскаленный прут и на мгновение прижал его к спине допрашиваемого. Очи Яни закатились. Он задохнулся и судорожно захрипел.

- Не спеши, - прикрикнул воевода на палача и наказал: "Воды!"
Когда подвешенный вновь пришел в себя, воевода терпеливо повторил
вопрос.
- Часто, часто, - хрипел Яня.
- Кто передавал грамоты?
- Мнихи.
- Какие мнихи?
- С Печерска.
- Когда Ярослав должен выступить?
- Не ведаю... Пощади-и...

Воевода неспешно отошел от пытаемого и уселся подле стола. Палач отпустил волосы Яни и голова того вновь бессильно упала на грудь.
Волчий Хвост мыслил, постукивая костяшками перстов по столешнице: "По всему видать, сей тать все выложил и паче добавить нечего. Похоже на то, что он будет нынче свидетельствовать про все подряд. Безумен... мразь... Однако дать ему время заживить раны не к чему. Надо попытаться еще кое-что выведать."

Воевода поднялся и вновь подошел к пытаемому. Только что облитый водой, Яня пришел в себя и на сей раз сумел сам поднять голову.

Очи их встретились. У Волчьего Хвоста они выражали полное безразличие как к тому, ЧТО висело, вздернутое на дыбу, так и к тому, что ОНО говорило. В очах же Яни при виде воеводы, вспыхнула ненависть, но лишь на мгновение, сменившись тут же безумным страхом. Он, парализованный болью и ужасом, ако кролик пред удавом, одеревенел пред ликом ненавистного ката.

- Говори: Предслава непраздна* от тебя?
Не в силах вымолвить "нет" и долее терпеть муки, Яня прошептал "да"..., и сладка была сия вымученная ложь , может последней, уже неземной, недосягаемой сладостью...

Воевода отвернулся от него и отошел отошел к столу, немного постоял там, мысля о чем-то, потом направился к выходу. Взор его на мгновение задержался на пытаемом. Волчий Хвост приостановился и наказал:
- Опустите его пока. Полейте водой. Надо, чтоб он дожил до моего возвращения.

С сими словами быстро вышел, направившись темными переходами в иной конец большого здания - княжеского терема в Вышгороде*. Вскоре он входил в довольно большую горницу, богато убранную восточными коврами и ценным оружием, развешанным по стенам. На лавке, крытой пятнистой шкурой пардуса*, с сумрачным видом сидел Святополк, казавшийся вовсе смагльный* ликом из-за освещавших его со спины блеклых солнечных лучей. Подняв очи на вошедшего и не предлагая сесть, он угрюмо осведомился:
- Ну, что еще вызнал?
- Ничего, княже, нового. Ныне уже наветывает на себя и на всех. Ничего интересного, сей тать не ведает.
- Так что он там болтает?
- Ну, к примеру, показал, что княжна от него непраздна, - вскинул хитрые глазки воевода и добавил с усмешкой: "Сам видишь, врет. Марфа иное говорит."
- А может, правда? - вдруг поднял голову и взглянул на воеводу Святополк. Волчий Хвост пожал плечами.

- Воля Господня, да только не время ныне о сией заботе. Да откуда ему, олуху, ведать?
- Ну, добро,- Святополк махнул рукой. - Курва* и есть курва. Присядь, воевода.
Волчий Хвост осторожно опустился на лавку около входа. Помыслив, Святополк осведомился:
- А про Ярослава чего-нибудь нового не сказал?
- Ничего, княже. По всему можно понять, что больше ни во что не посвящен.
Святополк вдруг засопел и с яростью стукнул рукой по лавке.
- Содрать с живого шкуру! - лик его еще более потемнел и исказился. - Посметь коснуться княжны нашего рода! Ему, псу безродному! Живьем закопать!

- Княже, - широко ухмыльнувшись, проговорил Волчий Хвост, - шкуру с него уже содрали, правда, еще только наполовину. А как оскопили, так и он сам просится живьем в землю лечь, желает, чтоб смерть приголубила, только и молит о сием всечасно.

При всей ярости, сжигавшей его, Святополк, на мгновение представив, как должен выглядеть после таких пыток гридень, содрогнулся от слов воеводы.
- Ну так добей его, - пробурчал он, остывая.
- Мыслю, погодим малость, княже.
- Зачем? - поднял на него очи князь. - Надеешься что-либо еще выведать? Да ведь сам сказал, что все из него выжал.
- Из того, что он знает, - все, - заверил воевода, - но из тела его еще не все.
- Не разумею тебя, - недовольно произнес князь, - загадки свои оставь для сенных девок. Говори ясно.
- Да вот, может, понадобится княжне его показать, дабы ведала, как не в свое дело встревать, да честь княжью марать.
- Молчи, - сжав кулаки, процедил сквозь зубы Святополк, - сейчас моя воля и ничья более над нею.

Воевода потупился, сообразив, что перебрал лишку. Князь помолчал, а потом неожиданно вымолвил:
- Говоришь, может понадобится... Сие дело, - все еще хмурясь, но выдавив из себя подобие улыбки, продолжал Святополк. - Пусть пока поживет, если сам не сдохнет, стерво*.
- Может, поглядишь на него?
- Нет, нет, - поспешно отказался князь, отводя очи. - Да, - меняя тему, продолжил он, - так ты вызнал, кто и как отравил Тура?
- Ну, кто отравил, ведомо. Монашек один тут крутился. Жаль, что поздно прознал я о нем.
- Какой монашек? Их много тут бродит.
- Признали одного с Печерска. А как Тур помер, он словно в воду канул.
- И достать его нельзя?
- Увы, княже, - сразу поубавив самоуверенности, ответил воевода, - с Печерском ратитися, скажу по чести, не просто, а того больше - очень трудно. Как-то, пытаясь грамоту Предславы добыть, я было сунулся к ним, так мало, что Великий князь меня всяко срамил и наказал Антония с его кублом змей под страхом смерти не сметь трогать, так я еще двух гридней потерял, которых в засаде оставил.
- А с ними что случилось?
- Вдруг ни с того ни с сего на них валун с пустынной кручи Днепра скатился. И беда в том, что никого не сыщешь, ни в чем печерские мнихи, вроде, не замешаны. И люд приворожить успели - грудью за них стоят. Погляди, как Антония чтут - что святого. Да и указ Владимира завидно все добро ведают - дабы не чинить сим инокам зла. А в указе, ко всему, еще начертано, что причинивший печерским мнихам зло карается смертью. Нет, княже, именно нынче к ним никак не добраться.

В горнице наступило молчание. Нарушил его Святополк:
- Надо проследить, дабы не могли тайные гонцы от Предславы идти. Особливо в Новгород.
- Прости, княже, да как сие свершить? Грамоты посылают именем Великого князя, за его печатью. Попробуй, тронь такого гонца - животом* ответишь. Да и Отеня, давеча, заставы еще далее выдвинул, чуть уж не до самого Киева. Гридней у него хватит, чего-чего, а охраны в Василево в избытке. Того и гляди, если нас в чем заподозрят, не мы их гонцов выслеживать будем, а они наших.
- Так что, мы вовсе бессильны? - багровея, повысил голос Святополк.
- Не горячись, князь, - успокаивающим тоном, произнес Волчий Хвост, - Великий князь ныне уже не может сам наказывать, а гридни сие добро ведают и разумеют, что наказы Предславы исполняют. От того и службу справляют послабше. И к моим гридням помалу ухо склоняют. Ведь разумеют, что пока под бабой ходят. Погоди малость, недолог час - откажутся ей повиноваться.
- Дабы повиноваться Борису? - желчно осведомился Святополк.
- Княже, вспомни, что говорил под пыткой гридень. Борис чтит тебя и не переступит старшинства.
- Да врет он все, тать, - пробурчал князь.
- Нет, княже, не врет. Мои люди, что у Бориса, то же сказывают.
- А зачем завещание брал?
- Да затем, дабы отца не расстраивать. Все одно он мыслит, что про завещание никто не ведает.
- Ты уверен в Борисе? - Святополк впился очами в воеводу. Волчий Хвост пожал плечами.
- И десница* не ведает, что творит шуйца*. Только Борис ни разу, и словом не обмолвился о том, что желал бы занять отца место.
Святополк промолчал, уже паче спокойно спросил:
- Что Анастас?
- И Анастас то же говорит.
- Борис в Киев не собирается?
- Что отец наказал, то и вершит: ищет ветер в поле, - позволил
себе усмехнуться Волчий Хвост.
- Ну и слава Богу, пусть ищет, - проворчал князь.

В дверь тихо постучали и вошел небольшого роста инок, поклонился, перекрестился на образа и сказал:

- Анастас велел передать, что с утра поехал к Великому князю. После придет к тебе.
Святополк молча кивнул. Инок поклонился и вышел.
- От хана Тугая давно вести были? - спросил князь после продолжительного молчания.
- Недавно. Такие, как и прошлые. Орды ждут от тебя гонцов. Князь вздохнул утомленно.
- Рано их слать. А жаль. Нынче бы да ударить сразу.
- Сам говоришь - рано. Киев надо привлечь к себе.
- Привлеку. Вон, за здравие Великого князя давеча на Подол велел моим людям пять бочек меду выкатить. Так чуть друг друга живота не лишили за чарку меда. Еле гридни справились.
- Ну, сие не страшно. Главное, смерды уяснили - угощает князь Святополк.
- О сием гридни все время кричали.
- Вот видишь. Нынче вновь где-нибудь, на Почайне, к примеру, еще пару бочек пусть выкатят твои люди. По первости за здравие Великого князя выпьют, а после и твое здравие провозглашать станут.
- Давеча уж кричали, - самодовольно улыбнулся Святополк.
- Вот-вот. Пусть привыкают к твоей щедрости, пусть молятся за тебя.

Святополк немного повеселел. Угрюмое выражение сошло с его лика. Он поднялся и, знаком приказав Волчьему Хвосту остаться на месте, прошелся по горнице, мимо византийских, фряжских, варяжских доспехов, развешанных по стенам. Вдруг он остановился подле доспеха гигантского размера.
- Ведаешь, чей сей доспех? - осведомился князь.
- Не ведаю, княже.
- Сей доспех князя Олега Вещего*. Он в нем Царьград на щит брал*.

Воевода с уважением окинул взором кольчугу, шлем и латные
рукавицы.
- Так вот, воевода, - со значением произнес Святополк, - я именно в нем к люду выйду, когда час грядет. Пусть люд ведает о сием. "Да ты, поди, запутаешься в богатырской кольчуге",- подумал Волчий Хвост, а вслух сказал:
- Сие дело, княже. Без сомнения, надлежит быть тебе воспреемником Олега Великого.
- Вот-вот. И камня на камне не оставлю от Царьграда. От меня не откупятся. Сестру замуж выдам за Византийского императора.
- Предслава Болеславу Храброму, твоему тестю, отказала, - совсем не к месту напомнил Волчий Хвост.

- То было ранее, - разозленно кинул Святополк, - нынче я курву и слушать не стану. Пусть там, в Царьграде, с патриархом милуется. Впрочем,- прервал он сам себя, успокоившись, - сие дело еще не завтрашнего дня. А пока, - он сделал паузу, - потрапезничаем с тобой, воевода.
Волчий Хвост склонил голову.
- Благодарствую, князь.
Святополк хлопнул в долони.
- Эй, кто там, подавать трапезу!

Но в ответ за дверью раздался топот ног, чей-то вскрик. Князь с испугом, а Волчий Хвост с нескрываемым удивлением прислушались.
Резная, дубовая дверь вдруг резко распахнулась, и в горницу ворвался гридень, покрытый с ног до головы толстым слоем пыли. Вбежав, он пал на колени перед Святополком, который испуганно отшатнулся. Срывающимся голосом гридень крикнул:

- Великий князь... Владимир Святославич... преставился...

Святополк замер, поднеся руку к сердцу, не в силах осознать известие и, тем более, что-либо произнести.

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь