Portfolio

Низкотемпературный синтез

Владимир Усольцев

Через 20 месяцев тяжелой борьбы с инфляцией и нестабильным законодательством, хроническим отсутствием валюты и ненадёжностью партнеров из госсектора стал мой бизнес закономерно, хотя и к искреннему моему удивлению, приносить плоды. У меня появилась потребность и, что очень важно, возможность приобрести транспортное средство. Выбор средства передвижения не был меня мучительным и долгим. Из двух возможностей - купить новый, но российский автомобиль или сильно бэушный, но немецкий, я выбрал вторую. Во-первых, мне хотелось иметь авто, которое бы ездило и понадежнее, и побыстрее. Во-вторых, зная Германию, как свой карман, и шокируя немцев своим беглым и безошибочным немецким, я был уверен, что на месте прямо в Германии я выберу себе и недорогой, и представительный, и добротный самодвижущийся экипаж, не рискуя быть обманутым умельцами, собиравшими из почти дармовых аварийных остатков машины, внешне похожие на настоящие.

Сказано-сделано. Я выбрал для покупки машины крупный город Гамбург, убивая двух зайцев: с одной стороны, в большом городе больше выбор, а с другой - я заполнял тем самым одно из последних белых пятен в Германии, где до сих пор не ступала моя нога, сильно вытоптавшая немецкий юг. Приятным сентябрьским утром я сошел с поезда на главном вокзале в Гамбурге и быстро по телефону-автомату забронировал себе комнату в маленькой гостиничке неподалеку на Штайнштрассе. Как я покупал автомобиль, я, пожалуй опущу, ибо это было просто и скучно. Я действительно легко нашел дизельный 8-летний "Мерседес", на котором предполагал проездить пару лет, не более, а потом приобрести что-нибудь поновее. Не думал я тогда, что прослужит он мне еще 8 лет, но и эту тему я развивать не буду. Суть этого рассказа совсем в другом.

Я не купил машину в первый же день, а задержался в Гамбурге на три дня. На второй день утром, поглощая скромный гостиничный завтрак в буфете и жадно вчитываясь в строчки местных объявлений в какой-то гамбургской газете, я к изумлению своему услышал, что в нескольких метрах от меня раздается родной российский мат. Троица мужчин младшего среднего возраста, невесть откуда взявшаяся - они, видимо, вошли молча и заговорили, лишь дождавшись своей яичницы, - стала что-то энергично обсуждать, не стесняясь в выражениях. Один из них, казавшийся постарше, сказал: "Не надо об этом говорить здесь, вдруг нас кто услышит". Оба его собеседника дружно ему возразили: кто нас, мол, здесь понимает. Оживленная дискуссия продолжилась.

Мне стало ясно, что мои соотечественники обсуждают действительно что-то секретное. Будучи по сути своей джентльменом и опасаясь попасть в неприятное положение, когда хозяину гостиницы захочется их порадовать знакомством со мной - а этого следовало ожидать, лишь только он освободится от плиты, - я четко и громко заявил: "Извините меня, но вы напрасно не послушались своего товарища. Я вас все-таки понимаю и не хочу ничего знать о ваших интимных делах".

Земляки мои оторопели и зачертыхались. Не извинившись и не делая попыток сказать хоть что-то приветственное, они, сердито насупившись, занялись яичницей и мармеладами. Потом они заговорщески зашептались. Подошел, как я и прогнозировал, хозяин тостиницы и, широко улыбаясь, заметил: "А Вы у нас не единственный русский! Вот эти господа тоже из России". Я с бледной улыбкой ему ответил, что мы уже познакомились. Хозяин впал в легкое замешательство, видя, что мои земляки шепчутся между собой, не обращая внимания ни на меня, ни на явное стремление хозяина сделать нам приятное. "Что-нибудь случилось?" - озабоченно спросил хозяин. "Нет, нет, все в порядке, не обращайте внимания". Хозяин пожал плечами и удалился за свою стойку, где размещалась вся его канцелярия и шкатулка с ключами.

Я уже вставал из-за стола, как ко мне быстро подскочил тот, что постарше:

- Эй, мужик, ты кто такой, ты чо так по-ихнему шпаришь?
- Да как бы тебе сказать, учился-учился и научился.
- Ты что, не из поволжских немцев?
- Нет, я из сибирских русских.
- Не заливай.
- Ну не веришь, так не верь, дело твое. И вообще, извини, мне пора по делам.

Диалог на этом закончился. Я пошел в свой номер и минут через двадцать спустился к выходу, надеясь прогуляться по центру Гамбурга. До обусловленной встречи с продавцом моего "Мерседеса" было еще добрых 7 часов. К моему, прямо скажем, неудовольствию, троица, похоже, поджидала меня в вестибюле. Что-то с ними произошло, и я с изумлением услышал, что им доступна и более цивилизованная речь. Тот же предводитель, что постарше, несколько волнуясь, заговорил:

- Извините, пожалуйста, мы тут слегка невежливо с Вами разговаривали...

На меня сама собой налезла иронично-менторская поза:

- Вот как, а я и не заметил, но тем не менее рад, что мы можем говорить и на русском языке, а не только на фене.
- Нет-нет, мы ничего, мы только хотим Вас попросить нам помочь, а то мы в немецком - ну ни в зуб ногой.
- Вы хотите нанять меня как переводчика?
- Нет-нет, - в этом, однако, чувствовалось "да-да", - помогите нам, пожалуйста, связаться с фирмой "Сименс".
- С "Сименсом"??? А знаете ли вы, что такое "Сименс"? Это же огромный многопрофильный концерн с сотнями филиалов. Что вам надо от "Сименса"?
- Ну... Нам нужно поговорить с самым главным начальником.

Вот так. Ни меньше, ни больше. Люди приехали Бог знает откуда для разговора с "начальником "Сименса"" и как-то случайно забыли договориться о встрече. Мне стало смешно и грустно одновременно. Поначалу они мне очень не понравились: на мафию не тянули, но шпаной были явной. Услышав же взволнованную просьбу об устройстве встречи с главой известного концерна, к кому и сам немецкий канцлер не заходит, как ему вздумается, мне стало их жалко. Я почему-то сразу им поверил, что им действительно нужно поговорить с этим начальником. Они явно приехали сюда не для того, чтобы попромышлять грабежом. В этом случае они меня не просили бы с тоскливой мольбой в глазах об этой встрече.

Уж сколько раз я крыл сам себя отборными ругательствами за свою мягкотелость, за непроходящее детски-наивное стремление помогать людям. Я - бывший пионер - как в гипнозе всю жизнь поступал согласно своему крепко усвоенному тимуровскому воспитанию - кто сегодня еще помнит Тимура Гайдара, когда уже и сына-то его Егора не помнят - и всегда мое человеколюбие било меня, как и всех благоверных христиан, бумерангом. Вот тебе и на! Я сам того не ожидая, исподволь выявил сходство моралей коммунистической и христианской. Короче говоря, я опять стал жертвой своего пионерского детства, ибо почувствовал себя должником перед этими простаками. Вместо того, чтобы начхать на их идиотскую просьбу, мне неудержимо захотелось объяснить им их заблуждение и наставить их на путь истинный.

Я не стал над ними насмехаться, а как можно деликатнее постарался объяснить, что поставили они перед собой недостижимую цель, что такие встречи надо заранее согласовывать и тому подобное.

- Да не-е... У нас все было железно забито. Один наш козёл, Борька Бронштейн - он живет здесь, в Гамбурге уже года два - обо всем на "Сименсе" договорился. Мы вот приехали, а он куда-то задевался, никак не можем его найти, пришлось нам даже в гостиницу поселиться.
- А когда должна была состояться встреча на "Сименсе"?
- Да вообще-то уже вчера, а этот козел взял и смылся.

Я присвистнул и заметил:

- А не издевался-ли над вами этот Борька, вешая лапшу про "Сименс"?
- Да мы уж и сами не знаем, что подумать.

Мне стало все ясно. Борька оказался действительно козлом. Не надо быть большим аналитиком, чтобы понять, что этой троице на "Сименсе" просто нечего делать, и уверения Борьки, что он все железно забил, могло быть только хохмой. Возможно, эта троица в свое время отравляла жизнь жида Борьки Бронштейна, а он теперь вот и отыгрался. Все возможно. Но что же их влекло на "Сименс"?. Меня стала эта история занимать, и я прямо спросил: "А зачем вам "Сименс"?". Ответа я не получил, ибо обманутая пресловутым Борькой троица внезапно начала какое-то совещание, стараясь скрыть от меня ее содержание. Мне стало скучно, и я твердо сказал: "Ну, это дело ваше, а я пошел по своим делам". И я пошел.

Я не дошел и до первого угла, как сзади раздалось пыхтение и выкрик "Подождите!". Я обернулся. Один делегат от троицы, запыхавшись, заговорил: "Подождите, не уходите, помогите нам попасть к начальнику "Сименса", Вы это сможете, а мы нет". В это время я заметил и остальных двоих, торопливо приближавшихся к нам.

- Послушайте, молодые люди! Забудьте про "Сименс". Что я могу сделать, если вы не хотите даже сказать, зачем вам этот "Сименс" нужен!?
- Пожалуйста, помогите нам. Ну что Вам стоит договориться. Больше мы Вас обременять не будем. Только договоритесь с ними, а там уж они сами найдут переводчика.

Их настойчивость была скорее одержимостью, и это по-настоящему распалило мое любопытство:

- Да зачем вам "Сименс", объясните ради Бога, как же я могу вам помочь, не зная чего вам надо!?

Опять наступило молчание и обмен отчаянными взглядами между всеми членами троицы. Наконец, старший, вздохнув и отмахиваясь от протестующих жестов своих соратников, заметил: "Мы не можем Вам это сказать. Это огромная тайна". Двое соратников были явно огорчены болтливостью своего предводителя и что-то недовольно бурчали в его адрес.
- Извините, я бессилен, пока вы не объясните, в чем дело.
Я повернулся и ушел. В этот раз я был оставлен в покое.

Был замечательный солнечный день. Гамбург был просто прекрасен. Я вспоминал прочитанную когда-то в далеком Красноярске трилогию Вилли Бределя "Отцы, сыновья, внуки" и с волнующей радостью узнавал сквозь пелену забытья главные достопримечательности этого ганзейского города, где разворачивались события трилогии. Потом, будучи в благодушном настроении, я осмотрел приготовленный для меня "Мерседес" и остался им доволен. Мы договорились о цене, и я мог завтра его забрать после выполнения бывшим хозяином всех формальностей, включая получение перегонных таможенных номеров. Мне предстояло провести еще одну ночь в одной гостинице с таинственной троицей земляков, и это немного портило моё приподнятое настроение.

* * *

На следующее утро троица уже поджидала меня в буфете и дружно приблизилась к моему столику, едва я успел усесться. Хозяин гостиницы был явно встревожен и всем видом давал понять, что он готов немедленно звонить в полицию, если эти русские начнут скандалить.

Снова заговорил старший, стараясь изо всех сил быть вежливым: "Здравствуйте, простите, что опять мы тут лезем, но чо делать-то!? Дело-то наше к "Сименсу", ну всамделе, секретное. О нем и говорить нельзя, а если чо и скажешь, чо толку-то, Вы все равно не поймете ничего, ведь вы же доктор".

Такое заявление меня обескуражило. Я всегда был горд, порой даже чрезмерно, своей ученой степенью кандидата физико-математических наук, которая в Германии автоматически трансформировалась в степень доктора. Я всегда считал себя, хотя зачастую и не вполне обоснованно, способным быстро разобраться в любой естественно-научной проблеме. Поэтому услышать, что, благодаря именно своему академическому титулу, я чего-то не пойму, было мне весьма странно.

- Извините, почему я должен ничего понять? Кстати, откуда вы знаете, что я доктор, я вроде бы вам не был представлен.
- Да мы же слышали, как этот администратор, - это относилось, очевидно, к хозяину гостиницы, - называл Вас "герр доктор", ну а к медицине наше дело не относится.

Тут я от души расхохотался. Вот оно что! Произошла маленькая путаница. Не каждый доктор - врач, хотя каждый врач - доктор, даже если у него нет ученой степени. Простодушная троица не учла этой тонкости и без колебаний определила меня в доктора-эскулапы.

- Тут вы, однако, заблуждаетесь. Я не врач, а кандидат физико-математических наук, что по местному - доктор, и нет у вашего "Сименса" ничего такого, чтобы было мне не понять, будь это даже медицинское оборудование.

Мое заявление произвело на троицу какое-то уж очень сильное впечатление. Они опять зашушукались, удалившись от меня и не утруждая себя какими-либо извинениями. Лица их внезапно засветились более положительными эмоциями, чем было обычно в подобных ситуациях. Совещание длилось минут пять. Я уже успел расправиться с половиной своего завтрака и, не спеша, намазывал мармеладом разрезанную пополам булочку, еще два часа назад бывшую тестом.

Они все трое подошли к моему столику, не замечая того пустяка, что я еще не закончил завтрак, и беседа мне в данный момент не представлялась сколь-нибудь аппетитнее мармеладового бутерброда с ароматным кофе со сливками. Не успел старший открыть рот, как я оборвал его: "Да дайте же мне доесть, черт вас забери!". Они моментально поняли, что я в самом деле имею право на покой - видимо, какие-то элементы воспитания они в своей жизни получали - и замерли в стороне.

Закончив с кофе и булочкой, я сам спросил их: "Ну так что вы хотели мне поведать?".

- Хорошо, мы Вам расскажем, что будет нужно, только помогите нам встретиться с шефом "Сименса".
- С шефом я вам никак не помогу, так эти дела не делаются. Может быть, я помогу вам советом, и шеф вам не понадобится.
- Нет-нет, как только шеф узнает, о чем идет речь, он сразу встретится с нами.
- Ну так поделитесь, хотя бы в грубых чертах, о чем речь, как же я буду заманивать шефа без приманки.

Тут старший торжествующе заявил своим попутчикам:

- Я же говорил, что нам придется рассказать доктору наше дело хотя бы для приманки.
Перебивая друг друга, они полушепотом сообщили, что намерены продать "Сименсу" секрет термоядерного реактора на воде. Я решил временно перестать удивляться и начал уточнять:
- Ядерного или термоядерного? На какой воде - на обычной или на тяжелой?

Троица, переглянувшись, поручила одному из тех, что помоложе, у которого физиономия несла некоторые следы школьного или, возможно, даже техникумовского образования, то есть внешне выглядевшему самым образованным из них, объяснить суть своей тайны. Суть была гениально проста: в банку с водой надо опустить два провода. В воду добавить немного кислоты из аккумулятора, и провода подключить к тому же аккумулятору. В воде начнется термоядерная реакция. Теперь надо взять другую пару проводов и воткнуть в ту же банку. Из второй пары проводов можно получать электричество с напряжением на несколько милливольт больше, чем снимается с аккумулятора. Они не могли раздобыть тяжелую воду, тогда бы эффект был еще выше.

Докладчик, похоже, понял по ходу своего доклада, что я камня на камне не оставлю от этого "термоядерного реактора", и продолжал рассказывать с быстро убывающим энтузиазмом вплоть до превращения его в полное уныние. Главное в открытии - увеличение напряжения. Весь секрет состоит в том, что надо знать, какой должна быть вторая пара проводов и куда, в какое место банки ее воткнуть. Несколько халявных милливольт - это только начало. "Сименс" может усовершенствовать это дальше. Докладчик закончил совсем умирающим тоном. Все это напоминало поведение слабого студента, когда тот по ходу ответа на билет начинает импровизировать и чувствует, что импровизирует невпопад.

Я слушал эту чушь, не перебивая. В моей душе неожиданно вместо иронического веселья зародилась жалость к этим недотепам. Я заговорил не сразу:
- В каком техникуме или училище Вы обучались?
Докладчик покраснел и, не глядя на меня, вздохнув, признался, словно это был тяжкий грех: "В музыкальном". Бедолаге уже было ясно, что открытия не состоялось. Другие были как-то обескуражены его видом. Похоже, они продолжали чувствовать себя авторами грандиозного открытия.

- Кто сказал Вам, что это термоядерная реакция?
- Мы сами догадались, да об этом и в газетах писали, только у нас не было тяжелой воды. Но ведь и без тяжелой же воды получается!

В глазах музыканта-ядерщика вновь засветился огонек надежды. Я начал догадываться, что произошло. Несколько лет тому назад по всем газетам прошло сообщение об эпохальном достижении каких-то провинциальных физиков, добившихся синтеза ядер не то трития, не то гелия из дейтерия при комнатной температуре в обыкновенной колбе с тяжелой водой, и происходило это, как мне припоминалось, при электролизе. Были сообщения о выделении энергии при этих актах синтеза, которую удавалоь измерить. Были и разоблачительные отзывы авторитетных физиков, что все это следствие некорректного наблюдения. Сам я не сильно следил за этими статьями, априорно подозревая газетную утятину. Самое интересное было то, что и у немцев был газетный ажиотаж по этому поводу. Но только газетный. "Кальте фузион" или низкотемпературный синтез научную общественность не воодушевил. Похоже, что эта троица восприняла газетные фанфары за руководство к действию. Не отличая мощность от напряжения, не понимая ничего в школьном электричестве, они измерили напряжение гальванического элемента без нагрузки и обрадовались приросту напряжения по сравнению с нагруженным элементом.

Музыкант продолжил: "Мы рассказали об этом Борьке Бронштейну по телефону, и он нам предложил продать наше открытие "Сименсу"".
Все стало ясно. Этот поганец Борька от души посмеялся над своими бывшими земляками и срочно слинял, так как мордобоя ему было бы не избежать.

Пришлось мне их разочаровать. При моем вежливом объяснении со мной безоговорочно соглашался лишь наиболее образованный музыкант. Двое других долго не могли отказаться от своей идеи. Я вырывал у них из рук мечту об огромном гонораре от "Сименса". Попытки разъяснить им азы законов постоянного тока не привели меня к конструктивному результату - они меня просто не понимали. Тогда я пошел в обход:

- Как вы думаете, мог Борька над вами подшутить или он до такого не опустится?

После короткого спора все сошлись во мнении, что Борька запросто может подставить кого-угодно и когда-угодно. Но до такого большого свинства он, конечно же, дойти не сможет.

- Хорошо, если Борька до такого не опустится, то где он, когда он перестал отвечать на звонки?
- Да черт его знает, куда он пропал, последний раз мы с ним говорили из Москвы, он обещал нас встретить на вокзале.
- Итак, Борька на вокзале не появился, а что с телефоном?
- Молчит. А сегодня там какая-то немка объявилась, а по-русски ни бум-бум.
- Так давайте я ей позвоню и узнаю, жив ли Борька.

Предложение мое было воспринято с восторгом. Мы подошли к автомату возле рецепции, и я набрал переданный мне предводителем троицы номер. Зазвучали три характерные ноты, и поставленный женский голос произнес известную каждому немцу стандартную фразу: "Номер набран неправильно. Пожалуйста, перепроверьте набираемый номер или обращайтесь в справочную". Я положил трубку.

- Ну что там?
- Когда появилась эта женщина? - задал я встречный вопрос.
- Только сегодня.
- Так вот, это автомат отвечает, что такого номера нет. А это значит, что Борька после вашего последнего разговора сменил номер телефона. Обычно у немцев замена номеров занимает несколько дней, вот автомат и заговорил через несколько дней. А Борька, скорее всего, из Гамбурга на время выехал, чтобы случайно не попасться вам на глаза. Адрес его вы хотя бы знаете?
- Нет, только телефон.
- Ну вот и все, Борьку вам не найти, только дикий случай может помочь.

Похоже, сомневающиеся тоже пришли к выводу, что на "Сименс" им и в самом деле уже не надо. На лицах троицы угнездились сокрушенность и досада. Моя извечная дурь, заставляющая меня чувствовать себя ответственным за других, вновь проснулась, как будто меня в пионерах учили не коммунистической твердости в борьбе за светлое будущее, а с помощью явно не разоблаченного вовремя идеологического диверсанта Тимура Гайдара - не зря его сын Егор оказался первым врагом КПРФ - привили мне христианскую боль за заблудшего ближнего. Я спросил, что они намерены делать. В ответ - только пожимание плечами. Я сказал, что я вот покупаю себе машину. Если и они хотят приобрести немецкий автомобиль, могу помочь. В ответ я услышал вежливое: "Спасибо, не надо".

Вот так эта грустно-забавная история и закончилась. Но вот, что странно. Я помог этим бедолагам на несколько дней - хотя, кто знает, может быть и на годы - раньше срока разоблачить коварство нехорошего Борьки. Несмотря на то, что это была очередная благоглупость с моей стороны, ответного удара бумерангом я в этот раз не почувствовал. Похоже, что бумеранг срабатывает только на Родине. В христианском мире благие дела, видимо, если порой и не вознаграждаются, то, по крайней мере, остаются безнаказанными.

Обсудить этот текст можно здесь