Portfolio

Шум города

Анна Евсеева

"Так и брели они сквозь века, эти таборы
цыган с загадочными лицами,шарлатаны,по глазам
угадывавшие, что вас ждет:они никогда не
ошибались, если речь шла о любви или смерти".
Ромен Гари "Европа"

-- Для меня секс - какое-то непостижимое понятие, я не понимаю, что такое секс, зачем он нужен и кому может приносить удовольствие…
Вообще-то не очень ясно, был ли у нее секс в принципе, и трое детей - далеко не показатель богатой чувственной жизни. Она так просто говорит об этом и не только об этом - буквально обо всем, говорит с той легкостью, с какой великие актеры играют свои роли - так, что неискушенному зрителю незаметно, сколько усилий и старания вложено в эту простоту.

Она приходит ко мне в мастерскую, полная безразличия ко всему, что ее окружает и что ей встретилось по дороге. Садится в кресло и всем своим видом показывает: ей все это абсолютно не нужно - ни моя мастерская, ни я сам, ни портрет, хотя он уже почти готов. Не нужно потому, что не она его заказывала, а ее муж.

О ее муже я уже знаю дикие подробности, и подобным знанием - я убежден -- не сможет похвастаться ни один уролог, проктолог или дантист -- из тех, что его обслуживают. Она выложила мне все детали их интимной жизни - "и это, по-вашему, можно назвать сексом!?" -- она рассказала, сколько у него вставных зубов - "а ведь он продолжает выдавать их за свои!", и о том, что в его сердце давно стучит искусственный клапан, и вероятно, жить ему осталось не так уж долго, если он не прекратит вести тот образ жизни, к какому привык.

Она знает меня ровно с тех пор, когда я начал писать ее портрет, а рассказывать начала с первого же дня, как только попала ко мне в мастерскую. Иногда я ловлю себя на мысли, что она мне нравится, и о том, что такое секс, я объяснил бы ей с огромным удовольствием. Но у меня старый принцип - никогда не спать со своими моделями! Это закон жизни, это обет, данный мной моей профессии.

Мой друг и компаньон Николас -- примерный семьянин, он верный муж и любящий отец. За долгие годы супружеской жизни он никогда не изменял своей жене. Ему даже в голову это не приходило. Мы с ним превосходно понимаем друг друга - Николас верен жене, а я никогда не изменяю принципам. Хотя можно себе представить, сколько соблазнов встречалось на пути за время нашей жизни в этом городе. Были и весьма недвусмысленные предложения, и уговоры, и попытки шантажа, и даже слезы. Но мы с Николасом всегда оставались верны себе - в нашем деле репутация занимает не последнее место.

Глядя на Нелли, я стараюсь не думать о человеческой природе. Женщина, пришедшая ко мне в мастерскую, - это всего лишь объект для изображения на холсте или на бумаге. Ведь невозможно даже вообразить себе, чтобы художник вожделел натюрморт или пейзаж! Я подобного случая не припомню, хотя это любопытная тема для философской беседы с Николасом в ближайшую пятницу, за стаканом виски и сигарой.

Нелли ничего не знает о моих мыслях, да и если бы знала, это ровным счетом ничего бы не изменило в наших отношениях. Ей главное, чтобы ее слушали. Нелли обо всем говорит с легкостью, словно в том, что она говорит, нет ничего особенного, будто она передает мне сводку погоды или расписание сеансов в ближайшем кинотеатре. Как о сексе, так и о том, что муж когда-то изнасиловал ее, когда ей было всего тринадцать, не найдя лучшего аргумента для того, чтобы ее мать согласилась выдать за него свою малолетнюю дочь. Даже об этом она говорит монотонно, без выражения, и эта странная ее особенность совершенно сбивает с толку.

Через мою мастерскую проходят десятки людей. Кого здесь только не было за долгие годы - тайные любовники и любовницы, "звезды" и члены кабинета министров, официальные жены, мужья и дети, короли, принцессы, бизнесмены -- и все они, как один, по неизвестным причинам всегда торопятся раскрыть мне как можно больше разных тайн. Стоит мне взяться за кисти и краски, как они на дикой скорости начинают выбалтывать такие детали, что хочется заткнуть уши и зажмуриться, потому что порой, наслушавшись, я начинаю беспокоиться о собственной безопасности. Если бы я был подонком, то продал бы всю эту информацию за безумные деньги. Но я не сволочь, о чем бесконечно сожалею, поэтому никто и никогда - во всяком случае от меня - не узнает, зачем любовник принцессы Штефани поставил шапито на берегу Цюрихского озера.
Мой добрый друг, мой старый сумасшедший попугай Илидор, старше меня, наверное, на девяносто девять лет, его макушка совсем облысела и теперь он похож на монаха-капуцина. Илидор целыми днями сидит в своей клетке и панически боится выходить наружу. Бедный Илидор, он наслушался таких безумных россказней разных важных персон, что теперь страдает агорафобией. Он сидит молча, притаившись, и лишь когда за гостем захлопывается дверь, высказывает свое мнение:
-- Кретины! Кретины! Не боятся Судного дня! -- и мне остается с ним только согласиться.

Последнее время Илидор совсем постарел и слегка тронулся: теперь он периодически затевает странную игру - повисает на жердочке вниз головой, держась одной лапкой, а второй расчесывает свою макушку капуцина. Он чешется так часами, а когда ему надоедает, выпускает жердочку из лапы. Он падает, с громким стуком ударясь головой об пол клетки, потом встает и отряхивается:
-- Что вы делаете, уроды!

Еще одна живая душа, посвященная в государственные и дворцовые тайны, которые превращаются в светскую болтовню в стенах моей мастерской - это Николас. И своим благополучием я обязан Николасу - ведь это ему пришла в голову идея к живописному портрету прилагать портрет астрологический.
Николас не только безукоризненно знает тайны небесной геометрии, но и наделен фантастической интуицией, и это позволяет нам вместе зарабатывать неплохие деньги. Не то, чтобы мы имели с ним банковский счет, подобно мадам Бетанкур, заполонившей мировые прилавки дешевой косметикой, но и наших заработков вполне хватает на жизнь.
Николас не стар, ему чуть за сорок, хотя любовь к жареным на сливочном масле пампушкам сделала его грузным, и - как ни странно -- это пошло на пользу нашему делу, я заметил, что клиенты охотнее верят крупным людям. Очевидно, они думают, что настоящая правда выступает исключительно в тяжелом весе. Когда Николас, шумно отдуваясь в густые усы после крутой лестницы, которая ведет к моей мастерской, валится в кресло, вытирает платком взмокший лоб и, почти не глядя на очередную посетительницу, тихим голосом произносит:
-- Ну что ж, мадам, вчера был не ваш день… Надо было хотя бы одним глазком заглянуть в гороскоп прежде, чем идти на такой опрометчивый шаг… -- он поднимает взгляд на клиентку, которая во все глаза смотрит на него, дрожа от предвкушения единственно верного совета.

Об его способностях среди парижской элиты ходят легенды, слава его распространилась за пределами Франции, и, благодаря этому, мы имеем немало клиентов. Часть из них использует возможность познакомиться с Николасом, заказывая у меня свой портрет. Но Николас -- честный компаньон, он всегда говорит, что астрологический портрет прилагается исключительно к портрету живописному. Так Николас зарабатывает свой авторитет, и, кроме авторитета, он зарабатывает деньги на то, чтобы переехать в Базель, где живут его жена и двое сыновей. К семье он относится с поразительной нежностью, и это делает ему честь.

У меня нет семьи и, похоже, не будет. Я - признаюсь - не умею хранить верность, часто увлекаюсь и очень быстро теряю интерес. Я где-то слышал, что непостоянство - признак таланта. И могу с этим только согласиться. В любви я люблю саму любовь - умопомрачительное чувство легкого волнения, которое приятно теребит нервную систему. Я назвал бы это ощущение состоянием "первизны". Видимо, поэтому я почти всегда чувствую влюбленность в свои модели, и это помогает мне изображать их во сто крат одухотвореннее, чем они есть на самом деле. Но эта влюбленность моментально проходит, как только я заканчиваю портрет. И многих это оставляет в полнейшем недоумении. Некоторые даже делают попытки продолжить со мной задушевные разговоры, но я перестаю понимать, о чем и как с ними разговаривать. А еще чаще -- прекращаю подходить к телефону. Ведь мои модели не должны вызывать у меня никаких желаний и никаких чувств, кроме единственного - перенести неповторимый образ на холст, затем получить слова благодарности и конверт с деньгами.

В Нелли чувствуется какая-то странная жестокость, и это проскальзывает во всем - не только когда она о чем-то рассказывает, но и когда молча скользит взглядом по моим картинам, безучастно, просто так - и я абсолютно убежден, что она ничего не понимает в живописи.
-- Мне так странно, -- ее монотонный голос снова звучит в моей мастерской.
Притих Илидор, но я точно знаю, что он прислушивается.
-- Это совершенно непостижимо, что человек может полностью сгореть, и останется какая-то черная неузнаваемая мумия, сухая и бессловесная. Возьми ее в руки, и она рассыплется…

Меня передергивает, и я уверен -- передергивает и старого Илидора, я слышу шорох его крыльев из клетки. Нелли тоже слышит.
-- Кто у тебя там?
-- Попугай.
-- А почему под тряпкой?
-- Он боится открытого пространства.
Нелли несколько секунд смотрит на черную тряпку.
-- А давай его выпустим?
-- Зачем? - ужасаюсь я ее детской глупости и представляя панику несчастного Илидора, если он окажется вне клетки.
-- Посмотрим, что будет, -- безучастно отвечает она и тут же забывает о чем говорила.

Мне ненавистна даже сама мысль о жестокости, меня передергивает от любого натурализма. Наверное, поэтому в моей мастерской нет телевизора, я не покупаю газет. О том, что происходит в мире, я узнаю от своих клиентов, потому что, на самом деле, этот мир происходит в моей мастерской. Именно здесь совершаются государственные перевороты, падает и взлетает курс евро, разоряются крупные кампании, здесь намечаются маршруты ядерных ракет, а это значит - именно в моей мастерской решается судьба земного шара.

Я сотни раз объяснял Нелли, что не нуждаюсь в лишней информации, тем более, что в телевизоре она недостоверна, так как я, возможно единственный человек на свете, который узнает правду из первых рук, -сразу, как только она появляется на свет, еще не в деформированном виде. Но Нелли кажется, что отсутствие телевизора - это брешь, которую она постоянно старается заполнить, рассказывая мне жуткие истории. Страшно смотреть, как ее нежный рот с полнейшим безразличием изрыгает чернуху. Мне в такие моменты вспоминается прекрасная царевна, изо рта которой выпрыгивали лягушки.
-- Вчера один коммерсант, -- нежно и равнодушно вещает Нелли, -- выпал из окна двенадцатого этажа. Разбился насмерть, -- она усмехается каким-то своим мыслям. -- А его мозги разметало по асфальту так, что дворники лопатами не могли отскрести.
Омерзительная лягушка сделала свое дело - она выпрыгнула изо рта и, сделав несколько кругов по комнате, попала в мои уши, а дальше поползла по капиллярам, венам и артериям и закипела в моем воспаленном мозгу дикой картиной случившегося, которая теперь нескоро выйдет из памяти.

Портрет Нелли заказал ее муж, тот самый, который изнасиловал ее в тринадцатилетнем возрасте. Я видел его только однажды, когда он пришел договориться со мной о работе. Он стремительно вошел в мастерскую, разом окинул висящие на стенах работы, кивнул и быстро сказал:
-- Мне бы хотелось, чтобы вы написали портрет молодой леди. О деньгах не беспокойтесь. Сколько это займет времени?
-- Я должен хотя бы взглянуть на леди, -- сказал я.
-- Думаю, ее внешность не оставит вас равнодушным, -- усмехнулся он, -- пару месяцев хватит?
-- Надеюсь, -- кивнул я.

Он коротко попрощался и ушел. Когда я вспоминаю этого сухого, убеленного сединами человека, в моей голове что-то замыкает: я никак не могу свести два образа - насильника и солидного господина - в единый портрет мужа Нелли. И меня не волнует вопрос морали или законного наказания, которое должно было бы последовать. Просто муж Нелли раздваивается, его длинное тело разваливается, и эти две половинки не в состоянии сойтись, они тянутся друг к другу, но между ними всегда остается неодолимое расстояние, и они распадаются на моих глазах, при этом почему-то растекаются мозги по асфальту, которые дворники соскребают деревянными лопатами.

Я трясу головой, потому что понимаю, что устал, переутомился, мне надо отдохнуть, так как нереально писать портреты по шестнадцать часов в сутки. Даже если эти портреты заказывают такие достойные и уважаемые люди, как муж Нелли.

О деньгах не беспокойтесь!" Хотел бы я не беспокоиться о деньгах!

Я ложусь на диван и думаю о Нелли. Она появилась у меня и казалась слишком скованной. Похоже, она сама себе была неинтересна. Сначала я почему-то подумал, что она очень счастливая и уверенная в себе женщина. Я ненавижу слово "счастливая", но иногда оно очень помогает точнее сформулировать нужную мысль. Оно заменяет многие слова - пресыщенная, безразличная, равнодушная, капризная. Да, мне казалось, что она банально счастлива: богатый муж, сытые дети и она сама - еще слишком молодая и безмерно красивая, красивая до неприличия. Она никогда не говорила о своих детях, однажды объяснив это тем, что у всех эти рассказы одинаковы, и зачем рассказывать то, что и так каждому известно. Это потрясло меня - на свете нет женщины, которая не любит говорить о своих детях.
Интересно, приходило ли ей когда-нибудь в голову поставить над ними какой-нибудь дикий эксперимент, типа того, что она хотела устроить со стариком Илидором?

Я смотрел на портрет молодой женщины в нежно-голубом платье. Я всегда вывешиваю на самое видное место именно тот портрет, который плохо получился. Хотя как я могу повесить удачную работу? Ее же немедленно заберет заказчик. Этот портрет заказал мне известный певец-гомосексуалист. Я не знаю, кто эта женщина, потому что писал по фотографии. Певец заплатил за портрет пять тысяч евро авансом и сказал, что она сама должна прийти за портретом, но никто не пришел, и портрет остался у меня. Он висит на стене в качестве примера - никогда не писать в такой манере, словно это ледяная скульптура.

Как-то, глядя на портрет, Нелли долго молчала, потом сказала:
-- Мне кажется, что это утопленница. Я четко вижу, как волной ее прибивает к берегу, волосы разметало водой.
-- Какая жестокая романтика, -- вздохнул я, -- надо его выбросить.
-- Только знаешь, -- вдруг добавила Нелли, -- ее сначала убили, а потом бросили в воду.
-- Господи! - воскликнул я. -- Откуда такие кровавые подробности?
-- Потому что, если бы она просто утонула, то была бы распухшей, воды бы наглоталась. А раз она целехонькая, значит в воде она уже не дышала! - и Нелли победно посмотрела на меня.
-- Да кто тебе сказал, что она вообще утонула! - заорал я. -- С чего ты взяла такую чушь!
-- Но ведь ты сам говорил, что никогда не видел ее живой.

Действительно, подумалось мне, ведь я никогда не видел живой эту женщину. Может, стоит написать заявление в полицию и указать телефон того гомосексуалиста, который принес мне фотографию?
-- Это любовь, -- объяснил я, -- безответная любовь. Это ее образ.
-- Я ничего не знаю о любви, -- вздохнула Нелли, -- я чувствую себя ущербной.
-- Мне кажется, ты преувеличиваешь, -- осторожно предположил я.
-- Я не преувеличиваю, -- невозмутимо ответила Нелли, -- но ты же обо мне ничего не знаешь. Я живу с параноиком и садистом. Он издевался надо мной всю мою жизнь.
-- Зачем же ты вышла за него замуж?
-- А я и не выходила. Он изнасиловал меня. А потом он купил мою маму, подарив ей виллу. Мы переехали сюда из Латвии, а, когда я была маленькая, мама танцевала в стриптизе. Мы жили по подвалам или в гримерных, а мама всю жизнь мечтала о вилле! Вилла - это мечта всей ее жизни! И все потому, что какой-то кретин вбил ей в голову, что она настолько красива, что, окажись она в Европе, на ней немедленно женится швейцарский банкир. Но мы переезжали из города в город, а банкир так и не попадался. Затем появился мой будущий муж, сначала он был маминым… другом. Как-то увидел меня, мне было тринадцать. И он воспользовался моей беззащитностью. А потом все еще проще -- обнаружилось, что я беременна! И что мне было делать? С мамой они договорились, он подарил ей одно из своих шале в горах. И мама растаяла, она оформила документы о том, что я старше на несколько лет. И дело было сделано.
-- А второй ребенок? А третий?
-- Муж забивал мою волю. Все годы он приставлял ко мне то охрану, то врачей. Они не давали мне сделать ни одного самостоятельного шага, без конца контролировали мои действия, постоянно внушали, что я самая счастливая. А на самом деле я всю жизнь прожила в аду!
-- Ты могла убежать от него! - воскликнул я, поражаясь подобному средневековью.
-- И танцевать в стриптизе? - удивилась она. -- Нет, он - отец моих детей, и этого достаточно, чтобы уважать его. А потом я всегда жила обеспеченно, как за каменной стеной.
-- А где твой отец, Нелли? Как он относится ко всему этому?
Нелли удивленно подняла глаза.
-- У меня никогда не было отца, -- уверенно ответила она.

Странное ощущение, иногда мне кажется, что все мои персонажи, оказавшись в роли моделей, стараются как можно сильнее потрясти мое воображение: мужчины пытаются выдавить слезу и вызвать сочувствие,или наоборот, кичатся своими возможностями, рассказывая, какое влияние они оказывают на президентов и королей, а женщины стараются посильнее шокировать, рассказывая об ужасах, которые им пришлось пережить в жизни, причем все эти ужасы они терпели от тех же самых королей и тех же самых президентов.

Никто не знал и никто не мог проверить, что из этих рассказов -- правда, а что ложь. Я выслушивал каждого и каждую с большим сомнением, ведь это особенность человеческой натуры: если человек выступает инкогнито, то его тянет наговорить на себя лишнего, а скучную правду он прячет вместе со своими реальными документами.

"Возможно, это происходит потому, что реальная жизнь так же скучна, как подлинные удостоверения личности, ведь в них ничего не приукрашено," - эту мысль подсказал мне Николас. Но Нелли я верил безоговорочно. Правда, при этом я часто не верил собственным ушам.
-- А чем занимается твой муж?
-- Лучше не спрашивай, -- отмахнулась Нелли, -- по сути он - игрок. И первые свои крупные деньги выиграл в казино. И, по-моему, здорово смухлевал. Когда был моложе, рисковал головой ежедневно, сейчас постарел, ведет себя тише. Но я точно знаю: ему гореть в аду! Хотя мы все не без греха, но его уж точно ждет раскаленная сковородка. С кипящим маслом.
-- Кретины! Кретины! Не боятся Судного дня! - проснулся под своей тряпкой Илидор.
-- Покажи мне его, -- попросила Нелли.
Я подошел к клетке и приподнял тряпку. Илидор висел головой вниз и чесал макушку, держась одной лапой за жердочку. Увидев нас, он прекратил свое занятие и замер.
-- Он похож на летучую мышь, -- сообщила Нелли.
Илидор вопросительно посмотрел на меня и, расслабив лапу, полетел вниз и шмякнулся головой об пол клетки. Нелли оторопела. Илидор встал и отряхнулся.
-- Папа, дай водички, - проскрипел он.
-- Вот придурок! -- изумилась Нелли.

Я часто удивляюсь, почему многие люди думают, что они сблизились со мной? Причем сблизились до такой степени, чтобы оскорблять моего попугая! Никогда я не терпел критики в его адрес, а уж тем более оскорблений. Он редкое создание, чистое, непорочное, бескорыстное! Я не переношу, когда кто-то приходит в мой дом и начинает смеяться над Илидором или - того хуже - отпускает идиотские реплики, вроде "какой уродец!" или "лысое чучело!". Никто не дает права посторонним людям насмехаться над нашими близкими, и неважно, кто это - член семьи, собака, попугай или таракан.

Мой дом - это моя территория, и я ненавижу, когда кто-то вторгается в мое пространство, тем более -- таким образом. Мне часто хочется, обратившись ко всем в мире, вежливо сказать:
-- Господа, если вам что-то не нравится в моей жизни, вы имеете полное право не иметь к ней никакого отношения!

На самом деле люди чаще раздражают меня, чем радуют, и я никак не могу перебороть это раздражение. Мне хочется побыстрее остаться одному, чтобы успокоиться, но раздражение не дает мне сделать этого. Даже мысли о людях чаще раздражают, чем увлекают.

Вот и сейчас -- во мне словно что-то сломалось, замкнули какие-то проводки дали искру, подымили и погасли, оставив после себя только не очень приятный запах. Я смотрю на Нелли и думаю, что портрет получается слишком оберточным, будто я пишу его по заказу кондитерской фабрики и в ближайшее время он украсит новый шоколад, посвященный женскому совершенству. В нем нет ни жизни, ни характера, ни той злобной монотонности, с которой Нелли рассказывает мне о своем муже, нет того страдания, с которым она желает ему побыстрее разориться и умереть в бесславии или сесть в тюрьму.

Обсудить этот текст можно здесь