| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |



Роман длиною в жизнь
(продолжение)

Фаина Петрова

 

...Саша колебался, стоит ли ему тратить ли время на такие глупости, как защита кандидатской диссертации. Я убеждала его, настаивала, что это необходимо - иначе мы не сможем себе позволить иметь второго ребёнка. Он согласился, но так тяжело воспринял все формальности, связанные с защитой, несмотря на самое хорошее отношение к нему всех причастных к этому лиц, включая оппонентов - академиков Соболева, Лаврентьева и Тихонова*, что я зареклась когда-либо заставлять его так мучиться. "Ты знаешь какие-нибудь другие виды творческой деятельности, кроме диссертации? Я занимаюсь всеми ими," - устыдил он меня.
И позднее никакие советы и уговоры академиков Тихонова, Велихова и Александрова защитить докторскую (хотя бы по совокупности работ) успеха не имели: он не хотел никакого продвижения по службе…

Очень точно подметил Сашин бывший сотрудник, а теперь достаточно известный писатель Андрей Бычков: "В Петрове было желание большой судьбы - быть не просто научным сотрудником, каким-то там кандидатом или доктором, а делать принципиальные, качественные шаги."

Кое-что ему удалось. Незадолго до смерти он говорил мне почти словами Высоцкого, что и у него есть с чем предстать перед Богом, есть чем отчитаться перед Ним. Что конкретно он имел в виду?
Может, ту работу, о которой докладывал на международной конференции в Тель-Авиве и о которой муж моей подруги и коллеги по медучилищу Анны, один из крупнейших в мире лазерщиков Владимир Нечитайло, присутствовавший на этой конференции, сказал: "Никогда не мог представить, что кто-то решится поставить такую проблему ("Как человек видит?" - Ф.П.) и более того - принципиально решит её".

Или, может, это было что-то иное, позволившее Джону МакКану, возглавлявшему научный отдел "Поллароида", председателю оргкомитета другой конференции, в Америке, заметить: "Странно, но факт: мы имеем лучшие условия для работы, но тем не менее в нашем деле человек номер один в мире - русский, Саша Петров"?

Я не знаю этого достаточно точно. Знаю только, что международное признание пришло к Саше после того, как при поддержке академиков Велихова и Александрова он организовал в 1988 году поездку группы учёных своей специальности по Америке.
Как писали потом американцы, железный занавес был непроницаем только с их стороны. Русские же оказались достаточно хорошо осведомлены о том, чем занимаются другие учёные в мире. Поэтому успехи наших, неожиданно оказавшихся в этой области впереди планеты всей, вызвали у американцев буквально шок, что вполне можно понять: люди мирно занимались своим делом, поделили между собой места и приоритеты, а тут к ним являются никому не известные русские и оказывается, что чуть ли не всё, над чем бьются первые, вторые давно уж решили. Было от чего прийти в уныние…

Впрочем, бывали у них и минуты счастья - когда Саша говорил, что над чем-то ещё не думал или думал недостаточно. Муж рассказывал мне об одном известном английском учёном, который после разговора с ним помчался по коридору университета в Манчестере, открывая двери лабораторий и радостно сообщая всем встречным: "Петров сказал, что над моей темой почти не работал!"

…Но опять волны моей памяти унесли меня весьма далеко от того момента, где я должна бы хронологически находиться сейчас - защита диссертации и рождение второго ребёнка, то есть лет за двадцать до того.

…С самого начала нашей совместной жизни я поняла и приняла как непреложную истину, что мой муж должен заниматься только наукой и что ничто не должно отвлекать его от этого. Дом, дети, дополнительные заработки - моя забота. Наше божество было свободно: он отдавал нам столько времени и сил, сколько мог и хотел.

Вот типичная сценка той поры.
...Выходной день. Я готовлю обед, одновременно стираю и убираю.
А впереди ещё подготовка к урокам и проверка сочинений…
Мой возлюбленный супруг сидит на кухне за столом.
-Сашуль, не почистишь ли картошку для гарнира?
-Нет, я занят.
-Но ты же сейчас ничего не делаешь?!
-Я думаю.
-А знаешь, как хорошо думается за чисткой картошки?
-Да? - задумчиво смотрит на меня, в глазах загораются искорки:
-Ты её столько перечистила, где гениальные идеи?"
И мы оба смеёмся.

По словам Саши, он всю жизнь разрывался между двумя желаниями: быть с нами и заниматься наукой. Когда уделял больше внимания одному, страдало другое.

Я не могу сказать, что нам не хватало его внимания, - его было достаточно много, но я никогда не могла рассчитывать на него, строить какие-то планы, исходя из того, что тогда-то и тогда-то дети будут с отцом. Сможет - замечательно: приятный и отнюдь не редкий сюрприз; нет - значит, я это обеспечиваю сама. И я всегда была наготове.

Я, думаю, что чувство свободы с одной стороны и "надёжный тыл" с другой - способствовали становлению Саши как творческой личности.

Как-то Надежда Дмитриевна с недоумением поведала мне о странных словах её сослуживицы-врача. Та очень переживала по поводу предстоящей женитьбы сына, и моя свекровь сказала ей, что тоже плакала на свадьбе своего, а теперь довольна: семья получилась хорошая. Ответ этой женщины удивил и мою свекровь, и меня: "Ну, Вам с невесткой повезло. Благодаря ей, Ваш сын и диссертацию защитил."

При чём тут я? Что я могла понять в его диссертации? Эта женщина не была даже знакома со мной... Надежда Дмитриевна что-то, по-видимому, рассказывала на работе о жизни нашей семьи, и у той сложилось определённое впечатление...

Только с годами я поняла, что в её словах была большая доля истины: от обстановки в семье многое зависит в жизни каждого из её членов.

Некоторые наши знакомые высказывали предположение, что академические успехи Мити (в 6 лет - во второй класс английской школы, в 15 - на Физтех и на год раньше его окончание) - во многом заслуга Саши. Это не совсем так. Саша никогда специально Митю не готовил к поступлению куда бы то ни было. Это было скорее моим делом - я учила Митю читать, писать и решать задачи, когда он был маленьким, и я помогала ему организовать себя, когда он поступал в институт.

На самом деле, слово "учила" не совсем подходит в этом случае: он сам всё постигал, нужно было только отвечать на его вопросы. Когда в четыре года ему потребовалось узнать, как определить время на часах, он не захотел слушать моих объяснений, а предложил задать вопросы. "Что показывает большая и маленькая стрелка?","Где находятся эти стрелки, когда показывают "полное" время?", "За сколько минут большая стрелка проходит расстояние между двумя числами, а маленькая весь круг?" - поинтересовался Митя и, получив ответы, правильно определил время, которые часы показывали в ту минуту...
Потом, когда я преподавала учителям методику обучения, я всегда приводила этот случай как пример постановки необходимых и достаточных вопросов для понимания сути дела.

Когда Мите было 5 лет и он уже запоем читал всё, что попадалось ему под руку (понадобилось три занятия по пятнадцать минут каждое, чтобы он научился правильно складывать слоги), я в какой-то момент осознала, что сын совершенно непостижимым образом самостоятельно усвоил программу начальной школы: я тогда в ней работала, и оценить это мне было нетрудно. Ему уже почти нечего было делать в школе, правда, Митя не умел писать - знал только печатные буквы и бойко печатал на машинке свои приключенские рассказики.

Решили быстрее отдать его в школу, но хорошая учительница в это время уже вела первый класс, а Мите ещё надо было научиться писать в прописях. Он проучился в первом классе один день - первое апреля. Его будущая учительница Ирина Ивановна сказала, что возьмёт Митю на следующий год сразу во второй класс, но я должна научить сына писать. И она дала мне прописи и методичку.

Я захватила всё это с собой, когда мы отправились отдыхать в Алупку. Ежедневно после дневного отдыха бедный ребёнок должен был писать некоторое количество строчек, причём я предварительно объясняла ему, как это надо делать.
Но вскоре ему надоело ждать, когда я, устав от пребывания на море и приготовления обеда, отдохну и объясню ему задание, и он сам стал учиться по моей методичке. Мне оставалось только обозначить, сколько строчек он должен написать, и затем проверить и поставить отметку.

Мы совсем не стремились форсировать интеллектуальное развитие сына. Интенсивность этого процесса скорее вызывала у нас тревогу, как вызывает её любая неординарная ситуация.
Поэтому мы решили больше внимания уделять физическому воспитанию ребёнка, и тут роль отца была очень велика. Какова бы ни была материальная ситуация в семье, деньги на спортинвентарь всегда находились - Саша сделал это правилом, которое я и не пыталась оспаривать, хотя изворачиваться приходилось, конечно, мне.

Теннис, горные лыжи, шахматы - всё это очень сближало сына с отцом. Были ещё равнинные лыжи, плавание, футбол, хоккей и рисование для Мити и лыжи, фигурное катание, музыка и рисование для Ирины. Организация этого лежала на мне.

Вот с Ириной Саша действительно много занимался в детстве. Чтобы помогать дочери делать домашние задания по музыке, ему пришлось овладеть музыкальной грамотой, а в старших классах отец "ставил" ей, как он говорил, математическое и физическое мышление, поскольку она собиралась идти на Физтех.

Когда Иринке было лет десять-двенадцать, она организовала "Петровскую академию наук" и стала выпускать газету "Домнов" ("Домашние новости"). Саша серьёзно отнёсся к её начинанию и написал специально для неё интересную статью. Речь шла об эффекте, о котором он задумался, увлёкшись подводным плаванием: под водой все предметы кажутся больше, чем они есть на самом деле. Свою работу, доступно объясняющую суть этого эффекта, он снабдил красочными иллюстрациями: огромная рыбина, какой её представляет подводный охотник, и жалкая рыбёшка, какой она оказывается на берегу... Ирина была очень горда этим сотрудничеством, а Саша положил потом эти наблюдения в основу одной своей серьёзной работы по зрению.

Одно время они оба увлеклись живописью. Это началось, когда Митя ещё не появился на свет, и продолжалось несколько лет, и от того периода осталось несколько живописных картинок. С ними связана забавная история.

Собравшись ехать жить в Америку, я решила переслать эти картинки по почте, но от меня потребовали разрешение Комитета по культуре. Там мне такого разрешения не дали, не поверив, что это работы непрофессиональных художников, а за профессиональные работы надо платить, причём меня предупредили, что оценят дорого, потому что вещи очень талантливые. Пришлось обратиться за помощью к знакомому эксперту и получать разрешение в Министерстве культуры.
Но самое любопытное, что двое моих знакомых художника, которым я рассказала эту историю и показала картинки, сказали, что не отказались бы подписаться под ними...

...Что касается занятий с Митей, то единственный случай, когда Саша помогал ему в учёбе, был в начале 1 курса МФТИ. Митя начал учиться там с опозданием в две недели, а темпы были сверхскоростные...

Во время же самого поступления сына в институт Саша был в командировке в Ливии и помочь ему ничем не мог. А следовало бы - нужно было вовремя подать аппеляцию, так как оценки, по мнению Митиных педагогов, были сильно занижены.
Тут я, пожалуй, задержусь. Надо рассказать о поступлении наших детей в институты. С этим было не всё просто.

И на Физтехе, и в Институте электронного машиностроения, который закончила Ирина, при поступлении нужно было заполнять анкеты, с помощью которых "блюстители чистоты рядов" стремились избавиться от "скверны" - всяких там половинок и четвертинок с еврейской кровью. Для этой цели служила графа "Девичья фамилия матери".

Когда поступала Иринка, нам удалось обмануть бдительное око Госбезопасности. Отец заполнил анкету своей рукой и вписал в опасную графу фамилию своей матери - Коршунова. Была придумана легенда, что, мол, спешили и волновались, поэтому писал папа и ошибся.

Наша дочь с большим запасом прошла по конкурсу, и тут снова потребовалось заполнять анкету. Саша в это время с Митей отдыхали на море в Пицунде, и решать эту проблему нам с дочкой пришлось самим. И мы сочли, что теперь нужно написать правду - пусть её даже отчислят из института, мы всё равно знаем, что конкурс она выдержала.

Спустя короткий срок она была вызвана в администрацию, и ей был задан ожидаемый нами вопрос: "Какая анкета правильная?" Иринка ответила, как договорились. Пришлось им проглотить эту пилюлю - они не смогли придумать повод, чтобы выгнать её. Она не была лишь допущена к "секретности", что нам было только на руку.

С Митей этот фокус не проходил, потому что он был маленький и не имел ещё паспорта, а в свидетельстве о рождении не только указывается имя матери, но и её национальность. Он был определён в специальную группу таких же, как он, нежелательных элементов, ни один из которых в институт не попал.

Когда отец вернулся из Ливии, подавать аппеляцию было уже поздно, да и сам Митя в это время был на каких-то соревнованиях по теннису в Прибалтике, с которых вскоре вернулся победителем.
После этого его тренер, человек, как мы потом поняли, не совсем адекватный, решил серьёзно готовить Митю к карьере спортсмена. Тут ещё с другой стороны возникли какие-то завязки с руководством теннисной федерации - к мужу обратились с предложением написать программу для подсчёта рейтинга и даже позвали в заместители Никиты Михалкова. Казалось, сама судьба подталкивает нашего сына стать спортсменом. Мы призадумались: у него в запасе два года - может, попробовать?

В это время, вернувшись из отпуска, к нам приехали в гости Маша Александрова и её муж, Олег Орлов, коллега Саши по ИППИ. Они были расстроены, узнав от Игоря Зенкина, тоже сотрудника института, что Митю не приняли на Физтех. В свою очередь Игорь услышал об этом от одного из членов экзаменационной комиссии.
Когда на собеседовании, которое проводят на Физтехе после сдачи экзаменов, сына спросили, почему он хочет учиться именно здесь, Митя ответил, что решил пойти по стопам отца, бывшего физтеха, и рассказал, чем Саша занимается. "Не слышал ли он такого имени - Зенкин?" - был задан ему вопрос. "Да, слышал: это папин друг и соавтор," - ответил Митя.
Вот этот-то человек, который задавал вопрос, и рассказал Зенкину, что Митя произвёл на комиссию очень приятное впечатление, и кое-кто даже пожалел, что из-за полученных устных инструкций всячески препятствовать поступлению евреев и полукровок в институт такой парень остался за бортом.

Отец Маши, Анатолий Петрович Александров, был тогда директором Курчатовского института и одновременно Президентом Академии Наук СССР. Академик Александров очень не любил антисемитов и поэтому, когда Маша и Олег рассказали ему о случившемся, он немедленно откликнулся: позвонил ректору Физтеха и сказал ему об информации, которая к нему поступила.** Тот обещал разобраться, но делать это, по-видимому, не собирался, рассуждая примерно так: мало ли у президента забот - глядишь, и забудет!

Во всяком случае, драгоценные дни уходили один за одним, а ответа всё не было. И Саша, не выдержав, отправился на встречу с ректором сам. Он никогда не стал бы пользоваться покровительством для себя или своих близких, но ему важно было выяснить, правы или нет Митины педагоги, утверждавшие, что его "срезали".

Ректор знал Сашу много лет: сначала как студента, потом аспиранта, а затем и заведующего лабораторией, бравшего физтеховцев на практику. Осознав, что это отец того мальчика, по поводу которого ему звонили, он сказал с неудовольствием: "Как можно по такому пустяку беспокоить Президента?"
Саша ответил, что эта была не его инициатива, и попросил показать работы сына. Он знал, что Митя по его совету все вопросы и ответы на устных экзаменах записывал, и поэтому можно было почти полностью восстановить картину всех экзаменов.

"Ну, смотрите, если оценки окажутся законными," - пригрозил ректор и дал указание своему заместителю по учебной части принести Митино дело. Когда указание было выполнено и дело доставлено, Саша, как рассказывал позже, чуть не потерял сознание от волнения: а вдруг претензии действительно не обоснованы?
Но достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться, что это не так: красного цета практически не было на листочках.

Это поняли и остальные присутствующие: они переглянулись, и зам. по учебной части сказал: "А почему Петров не ходит на занятия? Чтобы завтра был!"
Так Митя стал студентом Физтеха.

Далеко не всегда участие отца в жизни детей было таким непосредственным, прямым. Чаще оно было не столь явным, но от этого не менее значительным: без всякого сомнения, влияние Саши на интеллектуальное, физическое и психическое состояние детей было огромным. Мы все тянулись за отцом: рядом с ним нам всем хотелось быть умней, ловчей, умелей - вообще быть лучше.

Если же, возникала необходимость, Саша тонко вмешивался в ситуацию и деликатно корректировал её.
Однажды это было так. В нашем доме раздался телефонный звонок, и очень приятный голос представился: "Я - Пётр Сергеевич, Людочкин папа." Он пригласил нас всей семьёй пожить летом у них на даче на Волге, которая ему как зам. командующего Приволжского военного округа была предоставлена.
Это был жест исключительной доброты и широты, который мы с благодарностью помним всю нашу жизнь, с тех пор долгие годы тесно связанную с семьёй Лебедевых, одна из которых, а именно, как понятно, Люда, работала с Сашей.

Мите в то время было чуть более двух лет, Иринке не было ещё десяти. На даче жила и двенадцатилетняя внучка хозяев - Петра Сергеевича и Софьи Стефановны - Юля. Сначала мы жили вшестером, а потом прибыли дети: младшая Таня, Люда с годовалой Диной, Валера с женой и второй дочкой Зосей, и племянница с сыном. Приехал и Саша.

Ближний пляж к тому времени стал напоминать Сочи, и мы начали ездить купаться подальше - на остров. Для этого Пётр Сергеевич нам выделил моторную лодку, но вскоре мы перестали помещаться в ней.

А в это время Валера придумал снимать смешной фильм под названием "Феня-мэн". Он предложил на остров поехать только тем, кто снимается в фильме. Не помню, участвовал ли в нём Саша, но он был приглашён, а я с детьми должна была остаться. Наш родной ответил, что ему без нас неинтересно, и вопрос был закрыт.

Для меня Сашина реакция была единственно возможной, и я, наверное, не запомнила бы её, если бы Валерина жена Люда не сказала мне потом, что за эти слова отдала бы всё на свете: ей такое никогда не говорили.

Старшая Валерина дочь, покойная Юля, была уже почти девушкой - изящной, подвижной, грациозной. Танцы были её стихией. Не удивительно, что в танцевальных соревнованиях, которые часто устраивались, Иринка проигрывала: движение - не самая сильная её сторона. Девочка очень страдала, я видела это, и не знала, как переломить ситуацию.

Но это продолжалось лишь до тех пор, пока не было Саши. Как только он приехал, всё резко изменилось. Он стал задавать нам забавные, требующие нестандартного подхода интеллектуальные задачки, и Иринка сразу же всех "обошла". Тут все заметили, какая она умная и оригинально мыслящая девочка.
Так, никого не обижая, ничего не декларируя, почти незаметно отец помог дочери самоутвердиться.

Вообще он очень много души вложил в свою Иринку-картинку, как её называл. До её поступления в институт они были очень близки и дружны, а потом произошёл досадный конфликт и возникло охлаждение, которое продолжалось, к сожалению, довольно долго.

Но до этого в жизни нашей дочери случилось одно интересное событие. Она закончила 9 класс и вместе со мной и Митей поехала в детский санаторий от Курчатовского института, где я летом работала воспитателем.

Там она подружилась со своей ровесницей Юлей, дочерью художественного руководителя санатория Эллы Ницберг, с семьёй которой мы сблизилась. Маленький Шурик стал приятелем Мити, а у Саши Петрова с Абрамом Ницбергом тоже нашлись общие интересы - последний был художником, и его занимали те же проблемы зрительного восприятия, что и Сашу, - только подходили они к этому, естественно, с разных сторон.

Элла сыграла в моей жизни очень важную роль. Благодаря своим знакомствам, она находилась как бы в центре диссидентского движения, хотя сама политикой не занималась, и она познакомила меня с людьми, идеями, проблемами и творчеством этого круга.
Благодаря ей, мы подружились с Петром Старчекоми его женой Саидой, и не раз бывали у них на музыкальных вечерах, да и они стали нашими желанными гостями. Элла была дружна с Катей Гроссман, и через неё я приобрела книгу Катиного отца - "Всё течёт" - о голоде на Украине. Она общалась с Надеждой Мандельштам*** и Венечкой Ерофеевым, и я прочла их тексты.
Именно она дала почитать не известные мне книги Солженицына. До этого я читала только то, что было опубликовано в 1960 году в "Новом мире".
От Эллы я впервые услышала о Галиче и других властителях дум...
Как оказалось, Саша владел всей этой информацией (а с Галичем был знаком), но, оберегая семью, боялся меня в неё посвящать...

Но сейчас речь о другом. Эта была христианская семья, а Ирина в это время как раз подумывала о том, чтобы креститься. Юля Ницберг собиралась ехать в Пустыньку - монастырь в Прибалтике, где служил очень уважаемый старец, архимандрит Таврион. Ирина захотела ехать с ней. Я была против: и ребёнка страшно было отпускать, и крещенье мне не казалось правильным делом (я всегда была против всякой обрядности), но Саша сказал: "Пусть едет, ей нужно самой разобраться."

И они уехали, а спустя короткое время мы тоже отправились в те края, и Саша должен был ехать срочно их "спасать", потому что условия жизни оказались ужасными: плохое питание, неприятная работа, но главное - клопы и "набожные" старушки, которые были хуже клопов: во время службы они щипались и приговаривали: "Ваши жиды нашего Христа распяли."

У Ирины была ещё одна попытка креститься в Москве, но ей не понравился духовник, с которым её познакомили: он был монахом, и у него были очень жёсткие требования, в частности, надо было обязательно ходить в каком-то балахоне и платочке...

Но что оттолкнуло её больше всего, так это отношение к женщине: когда она услышала, что храм будет считаться осквернённым, если женщина войдёт в алтарь, у неё пропала охота ходить в церковь. На этом её попытки прийти в христианство закончились.

Я же оценила мудрость своего мужа. Если бы мы ей запретили попытаться самой разобраться в таком важном деле, она могла бы сделать это и вопреки нам. Скорее всего, она не пошла бы против нашей воли, но у неё осталась бы обида и ощущение, что её чего-то лишили, не дали чего-то испытать…

…Где-то в конце 79 года Элла с семьёй уехала из страны. Вместе со своим сыном Шуриком, ставшим сейчас известным поэтом и переводчиком, она оказалась в Германии. А год спустя , в 80-ом, мой Саша поехал в командировку на "Сименс" и навестил её. Ему пришлось пойти на некоторые ухищрения, чтобы освободиться от "хвоста", который официально назывался переводчиком, но при этом не знал как следует ни одного иностранного языка, в то время, как Саша свободно говорил по-английски и по-немецки и никакие переводчики ему вообще не требовались.

Был ещё один соглядатай - научный сотрудник института, но Саша, будучи руководителем группы, предоставил им свободу, и они в выходные радостно устремлялись в магазины, а он уезжал в Дортмунд к Элле и Абраму, как раз приехавшему тогда из Америки, которых его посещения очень радовали и поддерживали. Саша познакомил Эллу с некоторыми сотрудниками "Сименс", и потом она с их слов поведала в своих воспоминаниях об одном его визите в немецкую семью.

Как они ей рассказывали, им захотелось поближе познакомиться с русскими, и они пригласили их к себе домой на обед. Когда двое русских завели политический разговор, неприятный для хозяев дома, третий, Саша, тихо вышел из-за стола и долго не появлялся. Его обнаружили на втором этаже дома, увлечённо играющим с детьми хозяев, которые были от него в полном восторге - он обучал их разным гимнастическим трюкам и сам охотно кувыркался с ними.
Эти люди очень оценили деликатность Саши, который не мог одёрнуть своих соотечественников, но нашёл способ уклониться от участия в разговоре, стиль и содержание которого были для него неприемлемы.

…Конфликт, о котором я упоминала, произошёл, когда Ирина не поступила на Физтех. Она хорошо сдала физику и математику, а на сочинении срезалась. У неё произошёл эмоциональный срыв: она так переволновалась и перенапряглась на предыдущих экзаменах, что находилась в состоянии прострации на последнем, который воспринимался всеми как простая формальность - тройку не ставили только тем, кого не принимали по другим причинам.

Экзаменаторы сразу поняли про срыв по характеру ошибок и именно поэтому были категорически против её обучения в институте, который был известен тем, что многие не выдерживали его напряжённой жизни и просто оказывались в психушке.

Саша считал, что дочь поступила безоответственно, и не мог простить ей этого, хотя я много раз пыталась ему объяснить, что она не виновата и что, может быть, нам нужно было самим быть более внимательными, - следовало сделать перерыв и досдать ей сочинение в следующем потоке, потому что в тот момент она была нездорова.

Возможно, он сам довёл её до такого состояния, т.к. черезчур рьяно "натаскивал": всё время между экзаменами они напряжённо занимались. Для него такой "мозговой штурм" был естественен, а для неё - нет. Он не возражал, даже как бы соглашался, но перебороть себя не мог. Спустя какое-то время он, правда, попытался привлечь её к своей работе, но дочь это не заинтересовало. Её выбор мужа также не сблизил их... И отец отступился...

Он как-то почти полностью переключился на Митю, но с ним уже никаких занятий не проводил. И по математике, и по физике в десятом классе сына к институту готовили другие люди - замечательный педагог, отец Сашиной сотрудницы И. К. Сурин, который преподавал математику, и тренер команды физиков-участников международных олимпиад, автор сборников задач по физике Александр Зильберман.

Последний сказал мне, между прочим, что некоторые свойства Митиной головы его поражают. Меня тоже: я так и не поняла, как он самостоятельно научился решать задачки, потому что ребёнок не умел объяснить, как рассуждает, а просто безошибочно выдавал ответы.
_______________________________________
* Академик Тихонов в то время был директором Математического института АН СССР
**Спустя несколько лет, когда мы уже познакомились с Анатолием Петровичем, как-то зашёл разговор на эту тему. Маша, немного ревнуя брата, введшего в дом Сашу и Митю, к которым АП относился с большой симпатией, сказала отцу, что именно она и её муж Олег впервые связали их семью с нашей, когда обратились к нему по поводу поступления Мити на Физтех. Анатолий Петрович ничего этого не помнил и не сознавал, какую роль сыграл в судьбе будущего мужа своей внучки. Я воспользовалась случаем и поблагодарила АП, добавив, что протеже не подвёл его: учится хорошо. Он ответил что-то в том духе, что за плохих людей не просит.
***Однажды, где-то в конце 70-х, Алик Городницкий с женой на пляже в Пярну читали какую-то книгу и всё закрывали её от меня своими телами. Когда пошли домой, один из них повторил поразившую его мысль Надежды Мандельштам, и я назвала автора. Они рассмеялись: "А мы от тебя прятали её "Воспоминания" - у тебя же муж в Курчатовском!

 

Обсудить этот текст можно здесь