| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |


Роман длиною в жизнь

(продолжение)

Фаина Петрова

 

 

СУДЬБЫ СКРЕЩЕНЬЯ



Рождение - трудное дело,
А смерть - очень скверная шутка.
Так старайтесь найти хоть немного Любви - в промежутке.
(Английский поэт
)


Вскоре после того, как мы поженились, Саша заменил мне, можно сказать, весь мир. Я не была избалована родительской лаской. а муж окружил меня такой любовью и нежностью, что я просто купалась в них.

Это не значит, что он сдувал с меня пылинки или что я была его любимой игрушкой. Первые годы мы жили в его семье, которая была настроена вполне патриархально, - в этом его дом ничем не отличался от моего родного - и, может, поэтому я легко приняла второстепенную роль, которая отводилась женщине в таких семьях.

Мы с Сашей понимали, что оба сделать "карьеру" без ущерба для детей, семьи не сможем, и у меня, конечно, не было сомнений, кому следует уступить: не говоря о таланте, нужно было учесть и образование, и специальность, и даже национальность, и пол.

Правды ради, надо сказать и то, что никакой приятной или интересной работы для себя я ожидать не могла. В науку меня попытался взять мой институтский преподаватель Гайденков, на которого произвёл впечатление мой ответ на выпускном экзамене по литературе, но через некоторое время он смущённо вынужден был признать, что ни в МГУ, где он также читал лекции, ни в наш Ленинский педагогический в аспирантуру евреев не берут.

А до этого, несмотря на солидное ходатайство, меня не взяли даже лаборанткой в Институт русского языка.
Не могу сказать, что это заставляло меня как-то безумно страдать или что я была очень сильно возмущена такой явной несправедливостью, - нет, я воспринимала это, как воспринимают стихию: сегодня дождь или снег, и с этим ничего не поделаешь.

Но я не могла дать этим слепым обстоятельствам возможность взять власть надо мной - сбить меня с ног, сделать несчастной.

...К тому времени, как появилась Иринка, я два года проработала в средней школе, и это показалось мне адом. Я тогда ещё не была закалена так, как это требуется для такого каторжного труда.
В школу я вернулась лишь после десятилетнего перерыва. К этому времени я уже думала только об интересах семьи, и то, что днём буду дома, имело решающее значение.

А тогда, когда мы с Сашей обсуждали эту проблему, я сочла, что помочь человеку талантливому, отмеченному печатью Бога, реализовать, сотворить себя - задача не менее важная и достойная, чем любая другая жизненная программа.

Родители же - и те, и другие - сразу предупредили нас, что помочь нам не смогут, и мы должны рассчитывать только на себя. Более того, когда выяснилось, что у меня будет ребёнок, Надежда Дмитриевна и Павел Сергеевич повели с нами беседу о том, что сейчас не время заводить детей, и посоветовали сделать аборт.

Что стало с Сашей! "Как можно лишать его такого счастья?! Как можно произносить такие кощунственные слова? Может, он не надеялся...боялся, что простые человеческие радости - жена, дети - не для него..."
С ним сделалось что-то вроде истерики. Родители не знали, как его успокоить, и уже были готовы, кажется, на всё. Я молчала, но, безусловно, не собиралась следовать их совету.

Когда Иринка родилась, её, конечно же, очень полюбили Сашины родители, тем более, что она была так похожа на Сашу и его маму!
Саша был счастлив, не мог нарадоваться на свою малышку, которая вскоре сделалась совершенно очаровательной: люди оборачивались ей вслед или возвращались назад, чтобы ещё раз увидеть. Где бы мы с ней ни появлялись, она везде обращала на себя внимание, и иногда это даже приносило свои "дивиденты": люди, от которых что-то зависело, относились к нам более благосклонно.

Для Саши началось новое, очень продуктивное время. Я старалась помочь ему самоутвердиться: ведь он совсем не был уверенным в себе человеком. То, что я горжусь им, верю в него, в его талант учёного очень поддерживало его.
Мне не нравилось - было обидно за Сашу - когда кто-нибудь подчёркивал его "невидность", и в первые годы я старалась быть как можно более незаметной: не пользовалась косметикой, очень скромно одевалась. К счастью или к несчастью - не знаю, что больше подходит в данном случае, - но тут мои желания практически не расходились с нашими возможностями...

У меня, не работающей, занятой лишь ребенком, не было своих интересов, и я в то время жила целиком Сашиными. С нетерпением ждала его прихода, когда он мне рассказывал о всех событиях, происходивших с ним, делился своими научными идеями (конечно, в той мере, в какой это было доступно мне, непрофессионалу). У него одна за другой появлялись работы, которые потом стали классическими и вошли в учебники.

Жизнь не была очень лёгкой: заботы о маленьком ребёнке, безденежье, коммуналка, в которой, кроме Сашиных родителей и нас, жила отвратительная соседка, святоша и ханжа. ..
Но мы были так полны друг другом, всё казалось таким солнечным и светлым, что житейское не очень задевало нас, скользило как бы по поверхности. Я на маленькие деньги умудрялась вести дом так, чтобы Иринка и Саша ни в чём не нуждались.

Мы всё время находились в каком-то приподнятом, чуть ли не восторженном состоянии. Помню, как Саша, не дождавшись лифта (а их было два), взбегал на шестой этаж и, увидев нас, живых и здоровых, облегчённо переводил дух.
Первое время мы оба боялись, что такое обожание друг друга долго продолжаться не сможет, произойдёт неизбежное разочарование. Мы не говорили тогда об этом, это выяснилось много позже, когда мы осознали, что, чем больше узнаём друг друга, тем больше любим и ценим, и когда все страхи, слава Богу, напрасные, остались позади.

Именно эта счастливая семейная обстановка позволила со временем преодолеть тяжелейший кризис, который возник у Саши в связи с конфликтом с его аспирантским руководителем Михаилом Бонгартом, в результате чего молодой, подающий, по общему мнению, большие надежды учёный вынужден был уйти из лаборатории.

Саша с его тревожностью, с его тонкой, хрупкой духовной организацией очень тяжело переживал этот уход, был очень подавлен несправедливостью происшедшего: фактически он был наказан за научную и человеческую принципиальность и честность. "Душа болит," - говорил он мне, мучась бессонницей.
Очень помог в это трудное время его друг и коллега Игорь Зенкин. Его заинтересовали Сашины идеи, и он со свойственной ему энергией и азартом включился в их разработку. Это сотрудничество, которое Игорь позже сравнит с приключенческим романом, дало Саше возможность заниматься любимым делом и добиться высоких результатов в своей науке. К тому же Игорь по натуре, в отличие от Саши, очень оптимистичен, что тоже было немаловажно в этом случае.

Кандидатскую диссертацию Саша делал уже в Курчатовском институте, куда вынужден был пойти работать математиком, то есть не по прямой специальности. Но поскольку его по-прежнему продолжали интересовать проблемы, связанные с человеческим зрением, то работу, ставшую диссертацией, он сделал как бы между прочим.
Как он мне рассказывал, на одном из математических семинаров он сделал какое-то критическое замечание докладчику, а тот огрызнулся - сделай, мол, лучше. И Саша сделал.

Помню, как он, отсутствовавший целый день, ездивший куда-то за город (кажется, в лабораторию к Зенкину), вернулся домой довольно поздно и после ужина сел поработать. А глубокой ночью разбудил меня и сказал, что решил трудную и интересную задачу.

Ему предложили оформить работу как диссертацию, но Саша колебался:он знал, как много времени и сил занимает бумажная волокита и всё сопутствующее защите, и ему не хотелось тратить на это время Получив от начальства заверение, что всё будет организовано быстро, он решился.

Но тут я забежала вперёд. А сначала Саша был студентом, потом аспирантом. Свою дипломную работу он защитил на год раньше, чем остальные студенты, потому что после рождения дочери я не работала, и Саша должен был содержать семью.

Интересная деталь: один из ведущих сотрудников института биофизики, где происходила защита диплома, Михаил Сергеевич Смирнов предложил считать дипломную работу диссертацией, но Бонгарт ответил, что Саша "напечёт ещё много таких работ."

После защиты диссертации стало легче материально. А вскоре у нас родился сын, и счастью моему не было предела: у нас, как я и мечтала, двое детей - дочь и сын. Муж так же, если не больше, любит меня, обожает детей, в науке он успешен. Кризис, связанный с уходом из ИППИ, во многом преодолён. О чём ещё мечтать?
Конечно, жизнь по-прежнему не была усеяна розами, но мы уже ничего не боялись, потому что знали: мы - семья, мы можем положиться друг на друга, а значит, сообща сумеем всё преодолеть.

Это не произошло само собой. Когда двое начинают жить вместе, они должны, как говорят, "притереться". Каждый сознательно или бессознательно пытается понять, что можно себе или партнёру позволить, а чего нельзя; где надо уступить, а где стоять на своём, и так далее...

И тут важно распознать "знаки, которые посылает небо", и принять их как руководство к действию. Такие знаки получают все, но не все понимают это, а подчас просто не обращают внимания.
У нас, особенно вначале, было тоже достаточно много ситуаций, разрешение которых определило наши последующие отношения.
Вот одна из них... Как-то Саша сказал мне, что ему предложили поехать работать в Финляндию, где институт строил атомную электростанцию. Я постеснялась расспросить его о подробностях, но вся превратилась в ожидание.

Проходит неделя за неделей, а Саша всё не говорит мне:
" Собирайся."
Я, наконец, поинтересовалась:
- Когда же мы поедем?
- Куда? - удивился он.
- В Финляндию. Ты говорил, тебе предложили.
- Да я тогда же и отказался.
- Как? Почему?
-Это была не научная, а инженерная работа. Я не могу на два года "выпасть" из науки. А что, тебе хотелось бы поехать? - вдруг осознал он.
- Конечно!
- Почему?
- Мы бы решили все наши материальные проблемы: купили бы жильё, может быть, дачу, машину. Сразу бы встали на ноги.
- И ты была бы довольна?
-Безусловно!
- Это тебе сейчас так кажется. А ты представь: там будут люди, которые занимают более высокое положение, значит, получают больше денег; возможно, у них это не первая поездка, к тому же, может быть, у них ездили ещё и родители... Это уже совершенно другой уровень жизни, и тебе может захотеться такого же. Предположим, удастся удовлетворить и эти запросы - откроются новые горизонты и так далее, и тому подобное...Этак мне Брежневым надо становиться, - неожиданно заключил он.

Мне стало смешно: я как-то наглядно представила себе эту лестницу жизни, по которой надо карабкаться, и для чего? И я навсегда избавилась от стремления к "красивой жизни".
Отец нам постоянно внушал: "Всегда смотрите не на тех, кто живёт лучше, а на тех, кто хуже, и тогда будете довольны своей жизнью," но я не могла это принять. А Сашин пример подействовал безотказно.
Я вовсе не считаю, что всегда и во всём следует довольствоваться малым. Вопрос только в цене: чем платить? Что взамен?

А вот другая история, которая повлияла на всю нашу дальнейшую жизнь и из которой я также извлекла очень важный для себя урок.
Однажды Саша пошутил по поводу того, что я, мол, люблю поспать. Мне это показалось ужасно несправедливым и обидным (я ждала в это время Иринку), и даже предательским, потому что было сказано в присутствии его мамы. Как такое можно простить? И я перестала с ним разговаривать.

Прошла пара дней. Саша не просит прощения, не оправдывается... Что делать? Я обратилась к излюбленному женскому средству - слезам. В ответ на это мой сердечный друг, несмотря на то, что дело шло к ночи, вдруг засобирался куда-то уходить (как потом выяснилось, - в общежитие Физтеха, где он жил до женитьбы). Я позвала Надежду Дмитриевну, и мы втроём стали выяснять, в чём дело.

Оказалось, что мои слёзы, вызванные просто досадой, а отчасти и притворные, он воспринял, как моё разочарование в нём и сожаление, что я вышла за него замуж. Из кармана была извлечена полурастаявшая шоколадка, которую он все эти дни не решался дать, так как не знал, как подступиться ко мне.
После этого случая я никогда больше не пыталась использовать разные дамские штучки, чтобы добиться своего...

По своей природе Саша был человеком очень застенчивым и в молодости смущался, не умел выражать свои чувства на людях (это уже потом, когда сделался всеобщим любимцем, он стал чувствовать себя уверенно в любой обстановке и в любом обществе).

С этим его свойством связаны памятные мне случаи: один - трогательный, а другой - смешной.

Когда он вместе с моей мамой встретил меня у роддома с новорождённой Иринкой на руках, то, едва взглянув в нашу сторону, тут же повёл к такси. Мама была удивлена: не посмотрел на ребёнка, не поцеловал меня, ничего не сказал...
Я не придала этому никакого значения, даже не заметила: я воспринимала всё, что делал Саша, как должное, так как знала его сердце и понимала, что ничего плохого из него выйти не может. Но после маминого замечания, уже дома, я спросила его об этом. "Я боялся, что расплачусь от счастья," - признался он мне.

Можно себе представить, как он был смущён и растерян, когда в самом начале его административной карьеры к нему на шею с объятиями и поцелуями бросилась сотрудница, которой он сказал, что сумел договориться с начальством и её не уволят. Он отшатнулся от неё, выставив вперёд руку, но, мгновенно осознав юмор ситуации, свидетелями которой были стоящие тут же сотрудники, быстро нашёлся и пошутил: "Ну, не здесь же, не при всех же!"

Отчасти эта застенчивость была связана с его заниженной самооценкой. Осознав это, я всячески пыталась убедить его, что он не прав. Но это было непросто: он легко разбивал доводы, если они не казались ему убедительными, весьма наглядно демонстрируя слабость непродуманных аргументов.

В ответ на мои слова, что для меня он лучше всех, он с щемящей смесью горечи и иронии заметил: "Даже в самом этом высказывании есть элемент сравнения. Мне такое даже в голову не приходит: ты для меня существуешь не в сравнительной, а только в превосходной степени."

Конечно, мне лестно было слышать столь изысканное признание, но отчасти такое отношение ко мне даже пугало: мне казалось, что он любит не меня, а какую-то придуманную им идеальную женщину с моей внешностью. Я боялась, что я, реальная, живая, могу разочаровать его.
С другой стороны, его восторженность вызывала, может, даже неосознанное, желание, что называется, соответствовать. Возможно, с Сашей произошло то же самое: я его немножко придумала, и он стал таким, как я хотела.

Я думаю, это очень важно. Когда в тебя верят, когда в тебе видят что-то большее и лучшее, чем ты сам видишь в себе, срабатывает как бы обратная связь, и иногда результаты бывают очень впечатляющими. Я это наблюдала не раз, работая педагогом.

Наиболее яркий пример - первая Митина жена Даша. Понадобилось чуть-чуть подтолкнуть её, убедить в том, что её планка значительно выше той, что она сама себе наметила, помочь ей, поддержать, и её таланты раскрылись во всей полноте, и не только художественные, но и человеческие - огромное трудолюбие и трудоспособность, готовность идти на жертвы, ограничения в самом необходимом для достижения намеченной цели. Она блестяще закончила художественный колледж, получив максимальное (из возможных!) количество наград.

И Саша, и я к себе и к детям всегда предъявляли высокие требования. Митя, став взрослым, счёл их даже завышенными и назвал нас перфекционистами. (На что Ирина заметила, что именно это наше отношение подготовило их обоих к жизни на Западе, в которую они довольно легко вписались).

Объясняя, что он имел в виду, Митя сказал, что в детстве иногда боялся, что мы перестанем его любить его, если он не оправдает наших надежд. "Если ты не будешь успешен?" - уточнила я, собираясь горячо возражать против такого утверждения. Но оказалось, речь шла о другом. Выясняя истоки этого представления, мы пришли к воспоминанию об одном эпизоде из жизни шестилетнего мальчика.

...У нас из дома вдруг стали пропадать деньги - то рубля не досчитаюсь, то трёх... Деньги были небольшие деньги, но всё же и они что-то значили для нас, поэтому я и заметила это.(Чтобы иметь представление о порядке сумм, скажу, что за очень тяжёлую работу в начальной школе я получала тогда 70 рублей в месяц, а на обед тратила 50 копеек; 100г. ветчины или сыра или четвертушка сливок стоили 37 копеек, так что оставалось денег ещё на булку - 8 копеек).

...Сначала я решила, что ошибаюсь: неправильно сосчитала или забыла о какой-то покупке. Но однажды в обычное место вечером я положила свою зарплату. Там было несколько ассигнаций одного достоинства и только одна другого - пятирублёвая.

Утром мы все разошлись по своим местам - на работу, в школу, в садик, а когда, вернувшись с работы, я собралась в магазин, то эту пятёрку не обнаружила.
Я опросила всех троих, и каждый ответил, что не брал. "Ирина вечером никуда не выходила, а Митя гулял во дворе," - стала припоминать я и решила ещё раз поговорить с сыном.
Он смотрел на меня такими честными глазами и уверял, что обязательно спросил бы, если бы ему понадобились деньги, что мне стало не по себе за свою недоверчивость.

Неожиданно для самой себя я произнесла: "Мне не жаль денег, но ведь у того, кто что-то берёт без спроса, начинает сохнуть рука, причём правая, и может совсем засохнуть, а вот вратарю, например, как играть без правой руки?" (Он в то время мечтал быть вратарём). Митя горячо воскликнул: "А я буду левой лови..." Тут он осёкся, покраснел и заплакал.
Как выяснилось, во дворе, как и в школе, мальчики, с которым он хотел дружить, были старше его и не очень обращали на него внимание. Услышав, что они мечтают о мороженом и каких-то игрушках, которые не могут купить из-за отсутствия средств, он стал носить им деньги. Отношение к нему сразу переменилось: теперь его встречали приветливо и даже радостно. Открывались заманчивые перспективы, но...тут-то всё и раскрылось.

Отец серёзный побеседовал с ним и некоторое время после того был холоден. Митя счёл, что всё кончено: больше родители никогда уже не будут любить его так, как любили прежде. И хотя мы всегда только радовались своему сыну, потому что он нас никогда не огорчал, этот внутренний страх ещё долго сохранялся у него.

А как научить ребёнка понимать, "что такое хорошо и что такое плохо?" Тут возможны только два варианта: воспитать страх стыда или страх наказания за недостойный поступок, и в обоих случаях для этого требуется авторитет (мне лично больше нравится первый путь, но он не традиционен для нашей культуры с её понятием греха).

...Я с детства, не прикладывая никаких усилий, всегда была лидером, и мне трудно до конца понять, почему не только Мите (с ним как раз более понятно - он до десятого класса всегда был самым младшим, а потом эта проблема исчезла, потому что он перешёл в другую школу, и там дети не знали об его возрасте), но и Ирине, и Ане, её дочери, было трудно утвердить себя.

Ирина в детстве была очень покладистой, я бы сказала, что в отношении подружек даже чрезмерно. Когда родился Митя, Саша прислал мне в роддом записку, где, в частности, писал, что Ирина с соседской девочкой Олей играют в роддом, рожают по очереди, но Оля и здесь первая. Ирину "спасла" её голова: как только я "пошла в декретный отпуск" и стала контролировать её школьные занятия, она стала первой ученицей.

А Анечке очень "помогли" куклы Барби, одну из которых, по совету нашей приятельницы Тани Л., я, будучи в Америке, купила, а вторую подарила её дочка Софинька. Тогда ни у кого из окружающих детей в Москве таких ещё не было, и это, а также заморская одежда сразу сделали Анечку самой желанной подружкой для всех...

Конечно, по-возможности, детей надо баловать, и я всегда помнила слова, сказанные Сашей ещё в начале нашей совместной жизни: "Давай постараемся сделать наших детей счастливыми. Пока они маленькие, это, во многом, зависит от нас. Неизвестно, как сложится судьба, сможем ли мы им помочь потом." И мы старались всё, что могли, дать своим детям.

Но именно потому, что не дано знать, что ждёт детей в будущем, их не следует готовить к лёгкой жизни. Даже если в семье много денег, это далеко не всегда обеспечивает лёгкую жизнь, потому что она не бывает таковой на самом деле. Если кому-то что-то и достаётся не по заслугам, например, благодаря положению, возможностям родителей, то человек всё равно должен приложить какие-то усилия, чтобы не оказаться чем-то обделённым, - радостью победы над собой или ещё чем-нибудь, что делает жизнь по-настоящему стоящей.

Кто-то остроумно заметил, что те, у кого больше способностей, кормят тех, у кого больше потребностей, и первые досадуют, а вторые завидуют...

 

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь