| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |


Я буду ездить на Форде

(продолжение)

Александр Воронин

 

Форд Съерра


Николай сидел на прохладном мраморном подоконнике в одном из мюнхенских отделений связи и скучал. Позвонить напрямую в Уфу почему-то не получалось. Почему - он так и не понял, хотя девушка в окошке терпеливо объяснила ему два раза: по-немецки и по-английски. Зато он понял, что разговор можно заказать и через час позвонить, наконец, домой и сказать жене, где он в настоящее время находится и что делает.

Отойти от заветной кабины более, чем на три метра было страшно - вдруг, позвонят из Уфы, а он не услышит или не поймет. Единственно, что оставалось - охлаждать чувства подоконником и разглядывать входяще-выходящую публику.

В целом, немецкие типажи раздражали. Мужские лица, в большинстве усатые, бородатые или просто небритые, казались тупыми и агрессивными. Женщины с крупными носами, притворными улыбками и резкими уверенными жестами вызывали почти такой же страх.

"До чего несимпатичная нация!" - подумал Николай, глядя на толстую немку в застиранной футболке, леггинсах и шлепках на босу ногу. Немка купила несколько почтовых марок и, аккуратно убирая их в кошелек, на выходе столкнулась с парнем, легко и быстро вбегавшим по ступенькам.

Парень этот заметно отличался от остальных посетителей почты. Золотистые локоны до плеч, дорогие светлые брюки, уверенный быстрый взгляд.
"Такие вот здесь хозяева жизни, - вздохнул Николай. - "Порше" за углом, вилла с бассейном и что-нибудь еще, о чем я понятия не имею." У Николая вновь обострилось появившееся здесь, в Германии, ощущение собственной ничтожности. Он еще раз печально вздохнул, передвинулся на подоконнике вправо, где мрамор еще не нагрелся, и просидел, как Сфинкс, следующий час, дожидаясь приглашения в кабину для переговоров.

Пятиэтажное грязное здание, в одной из комнат которого вместе с двумя поляками жил Николай, было не общежитием для иностранцев, а распределительным центром, куда ежедневно поступали десятки беженцев со всего мира. Так же ежедневно вывешивались списки распределения - как здесь говорили, "трансфера" - около них постоянно толпилась разношерстная, в самом прямом смысле, публика, выглядывая свою судьбу.

Через неделю дошла очередь и до Николая. В списке напротив его фамилии стояло: Южная Бавария, Штайг.
Обрадовавшись, что, наконец, он уедет от вечно галдящих и через слово повторяющих "курва" поляков, Николай навел справки. Штайг - альпийское предгорье, население 30 тысяч, около австрийской границы. Конечно, в Мюнхене остаться было бы лучше, но выбирать не приходилось.

В распределении беженцев немцы руководствовались простым правилом - евреев с арабами не объединять. Небольшой трехэтажный отель на окраине Штайга, где Николаю предстоит прожить следующие полтора года, наполовину был заселен казахстанскими аусзидлерами. Вторая половина состояла из беженцев-славян. Два чеха, трое болгар, семья с Украины, пара пустых комнат. Николая поселили к одному из болгар, в маленькую комнату с душевой кабиной в углу. Болгарин со смешным именем Цецу, к счастью, очень хорошо говорил по-русски.
- Ты знаешь, я семь лет работал на баггере, хотел "Москвича" купить. А тут реформы - деньги обесценились, цены стали большие. Когда я теперь машину куплю? Как старый буду, да? - рассказал он Николаю в первый же вечер.
- А что такое "баггер"?
- Как, ты не знаешь? - удивился Цецу. - Машина такая, землю роет, - для демонстрации он сложил ладонь ковшиком.
- По-русски это экскаватор, - сказал Николай. - Да ты не переживай. У нас в Союзе тоже всех обманули. Люди по двадцать лет и больше копили. На машину, на дом, на черный день. Всё улетело.
- У кого-то улетело, к кому-то прилетело, - добавил Цецу
Николай не возразил.

На следующиц день с утра зарядил нудный мелкий дождь, какой часто бывает в альпийских предгорьях. Жители отеля разошлись или разъехались по своим делам. Никто не изъявил желания познакомиться с Николаем, а сам навязываться он считал неудобным. После обеда стало совсем скучно. Николай сидел у окна и смотрел на улицу. Пешеходов не было вообще, только автомобили разных марок шуршали шинами по мокрому асфальту, иногда мигая поворотниками. Неожиданно от общего потока отделился желтый "Мерседес" с табличкой "Таxi" на крыше и, ловко подрулил к отелю. Из такси вышел тот самый "хозяин жизни", которого Николай неделю назад видел на почтамте, и принялся выгружать из багажника и ставить под навес многочисленные сумки и чемоданы.
- Ты постой здесь, за вещами посмотри, а я пойду узнаю, какую комнату нам дают, - сказал он совершенно неожиданно для Николая на чистейшем русском высокой флегматичного вида девушке, которая успела к тому времени выбраться из такси и встать в один ряд с чемоданами.
"Вот это да!" - ахнул Николай и побежал на правах старожила встречать новеньких.

Новеньких звали Валера и Татьяна, а просьбой о политическом убежище в Германии они завершили свое свадебное путешествие. В отличие от Николая, практичный Валерка готовился к этому несколько лет. Основная часть подготовки состояла из попыток выучить немецкий и приобрести дойче марки. Скопив около пяти тысяч и выучив полтора десятка слов и выражений, Валерка решил, что для начала хватит. Последний штрих - женитьба. Понимая, что среди немок хорошей жены не найдешь, он выбрал из имеющихся вариантов характером поспокойней и сделал ей предложение, разукрасив его обещаниями красивой жизни на Западе. Ну какая тут устоит! Короче, отгремели свадьбу, неспеша собрали чемоданы и отчалили. Одну ошибку Валерка, все-таки, допустил: в Мюнхене, вместо того, чтобы сразу "сесть на азиль", он снял в гостинице двухместный номер и пожил там несколько дней, наслаждаясь комфортом.
Туман восторга рассеялся, когда выяснилось, что на один день проживания здесь в Союзе он работал полгода. Из отеля пришлось быстро съехать, но стартовый капитал уже успел уменьшиться почти наполовину. Валера потом целый год переживал.

Разрешение на работу выдается через три месяца, и Николай с Валеркой за это время стали неразлучными друзьями. Лучший способ убить время - карты. Николай вспомнил студенческий годы, друзей в общаге, преферанс до утра и взялся обучать Валерку всем тонкостям этой королевской игры. По правде сказать, "всех тонкостей" Николай и сам не знал, но какой уважающий себя преферансист в этом сознается? Третьим, за неимением партнеров мужского пола, пришлось взять Татьяну. Играть она научилась быстро, играла хорошо и азартно, чем весьма удивляла законного супруга. Валерка же играл без энтузиазма, его деятельная натура требовала приложения сил в направлении зарабатывания денег.
- Мы тут дурака валяем, а за этот день можно было бы 80 марок заработать. Пять дней в неделю будет четыреста. Представляешь, я теряю четыреста марок каждую неделю.
- Не дурака, а преферанс, - возражал ему Николай. - Дурак тоже серьезная игра. Плохо играть в него умеют все, а хорошо - почти никто. Кстати, ты немецкий немного понимаешь, чего это там в телевизоре мужики галдят?
- Да там кто-то кого-то на шесть миллионов кинул. Не бери в голову, нас с тобой на шесть миллионов не обманешь, - ответил Валерка.

Действительно, тех восьмидесяти семи марок, которые выдавал на месяц социал, катастрофически не хватало. Основная статья расхода - еда. Кормили в отеле бесплатно, но дневной рацион был рассчитан на среднестатистического немца, то есть примерно в два раза меньше, чем привык потреблять столь же статистический русский желудок.

Чтобы сэкономить деньги, в город ходили не каждый день. Николай вообще не очень любил ходить с Валеркой из-за его склонности посещать дорогие магазины и примерять там чуть ли не все подряд. Как можно полчаса трясти шестисотмарочными кожаными куртками, если в кармане двадцать марок, а до следующего социала почти две недели? О резервном запасе Николай, конечно же, знал, но был уверен - ни на эту куртку, ни на трехсотмарочные пневмокроссовки Валерка его не истратит.
За две недели до получения разрешения на работу Валерка начал активно заниматься собственным трудоустройством, попутно приглядывая и работу для жены. Николай стеснялся искать работу, имея возможность предъявлять единственный документ - собственную наглую рожу. А, в общем-то, напрасно. К тому времени, когда им выдали разрешение, Валерка уже договорился, что с первого числа начинает работать на сырзаводе, а жена - посудомойкой в ресторане.

В четверг утром Валерка с женой сразу после завтрака ушли в город, не позвав с собой Николая, а на обед вообще не пришли. После обеда, часов около трех, к отелю подъехал ярко-красный "Форд-Съерра". За рулем сидел Валерка, который, казалось, сиял еще ярче. Николай автомобилистом никогда не был и даже прав не имел. Но все равно у него от зависти слегка защемило сердце.
- Смотри, - начал показывать ему Валерка, - вот этот рычажок двигаешь вправо-влево, вперед-назад, - он регулирует баланс колонок. Их здесь четыре штуки. А звук какой!
- В перед, в зад..., - сказал Николай.
- Ты сядь, почувствуй, какие кресла, комфорт! - не унимался Валерка. - А багажник! Огромный! Задние сиденья складываются, и тогда что хочешь - холодильник, телевизор - всё увезешь!
- За сколько взял? - спросил Николай.
- За две с половиной. На нем цена была - четыре тысячи, а мне еще раньше говорили, будешь брать за наличку - можно торговаться и скидку получить. Я полторы тысачи выторговал, сам не ожидал.
- Не слабо, - согласился Николай.
- Помнишь, на площадке, позади "Альди", штук десять машин стояло на продажу и вывеска "Авто Гюльбахар"? Я у него купил, там всех дешевле.
- Обманет турок, - с сомнением сказал Николай. Лицам с восточными фамилиями он не доверял.
- Не обманет, я в машинах разбираюсь. Не первую беру, - возразил Валерка.
Как позже выяснилось, все-таки обманул. Через две недели капот и крыша "Форда" побледнели и стали седыми. Видимо, перед продажей турок натер машину специальным полиролем с цветным пигментом, но на южном альпийском солнце пигмент выгорел. Впрочем, этот чисто косметический деффект был у "Форда" единственным недостатком.

Через месяц Валерка с Татьяной сняли небольшую двухкомнатную квартиру в городе, и Николай помог им переехать - затащил на второй этаж старый холодильник, который Валерка получил бесплатно от какого-то немца.
После этого Валерка с Николаем встречались примерно раз в месяц, и причиной всегда служила валеркина новая большая покупка. Он купил: телевизор "Сони" с экраном 72 см, видеокамеру "Панассоник", видеомагнитофон "JVC", в который подходили не только большие кассеты, но и маленькие, от видеокамеры, мини-стереокомплекс (снова JVC, нефирменных вещей, какими переполнены немецкие магазины, Валерка не признавал) и, наконец, подержанное пианино для жены. Затаскивать пианино Валерка Николая не позвал. Бегать с пианино по этажам - удовольствие небольшое, но Николай немного расстроился - дружба их потихоньку заканчивалась.

Следующий Валеркин визит с покупками связан не был. Начальник его цеха отмечал пятидесятилетие и, видимо для экзотики, пригласил и Валерку. Впечатления от немецкой гулянки переполняли его и требовали выхода.
- Знаешь, - рассказывал он Николаю, - там был балон с каким-то газом. Если его вдохнуть, а потом что-нибудь говорить, голос становится тонким и дрожащим, как в мультфильме! - Валерка засмеялся и попытался изобразить, как это было.
- Форд продавать не хочешь? - сменил тему Николай.
- Пытался уже, но больше тысячи за него никто не дает. У меня, оказывается, старый вариант. У нового передние поворотники на крылья заходят, а у моего - нет. Такая мелочь, а как увидят - носы воротят. Я и в газету объявление давал, и в Мюнхен на базар ездил - кайн шанс. Заходил в автохаус - там у меня его за три тысячи берут, если я у них новый куплю. Но столько налички у меня нет, а кредит ни один банк не дает из-за азилянтских документов. Я решил - пока поезжу на старом, а как дадут вид на жительство, тут же пойду в автохаус и куплю новый. Представляешь - купил за две с половиной, год ездил и за три продал! Здорово!
Николай подумал, что так быстро немцы еще никому вида на жительство не давали, но вслух сказал:
- Здорово.
После этого Валерка не появлялся около полугода. Николай звонил ему пару раз, но Валерка разговаривал неохотно, отвечал односложно, в гости не приглашал, и Николай решил не навязываться.

Появился Валерка внезапно, без предупреждающего телефонного звонка. Взгляд колючий, на губах - кривая злая усмешка.
- Привет, - удивленно сказал Николай, - а я про тебя и думать забыл. Где пропадал? Что новенького?
- Выгоняют нас. Адвоката нанимал - не помогло. Два суда проиграл. Дали четырнадцать дней, чтобы покинуть Германию. А я никуда не поеду. В аэропорт привезут - паспорт порву. Без паспорта они не имеют права меня высылать. - Валерка перевел дух. - Слушай, а поехали вместе. Коммунисты теперь не у власти. Развернемся! У меня старший брат - главный инженер в колхозе. Он нас поддержит. Чего ты здесь забыл? Ну их к черту, всех этих немцев! Поехали.
- Да знаешь, я уж как-нибудь здесь..., - разговор стал Николаю неприятен. Валерка это заметил.
- Не хочешь? Ну, как хочешь. Я пойду. Будь здоров, не кашляй.
Это была их последняя встреча.

С Николаем я случайно столкнулся на вокзале. Выглядел он странно: длинные сальные волосы, месяца два назад выкрашенные в желтый цвет, кожаная куртка с бахромой на рукавах - в таких обычно ездят на "Харлеях", старые штаны советского покроя и кроссовки, давно забывшие свои цвет и форму.
- Здорово! - обрадовался я. - Сто лет тебя не видал. Рассказывай, как живешь, где работаешь.
- Работаю все там же, на монтаже. Мотаемся - то в Австрию, то в Гамбург. Но это не важно, - он оживился. - Я тут новый исторический роман заканчиваю...
Пару лет назад я имел неосторожность заглянуть в один из николаевых романов и сразу вспомнил фразу Войновича: "Чтобы узнать, что щи протухли, не обязательно съесть всю кастрюлю". Дело даже не в том, что он любил использовать слова вроде "кафтан" или "картуз", но при этом путал "подрясник" с "подгузником". Самым ужасным было то, что эти романы - убогое подражание старой коммунистической тухлятине в стиле Георгия Маркова. Я поспешил сменить тему.
- Что новенького у Валерки?
- Так его уж года полтора, как депортировали. Полиция приехала в девять вечера, дала десять минут на сборы и увезли. Он успел только позвонить знакомому аусзидлеру и отдать ему ключи от квартиры и машины. Аусзидлер запихал валеркино добро в "Форд", уместилось всё, кроме пианино. Хороший был "Форд", вместительный. Он потом долго стоял во дворе аусзидлеровского хайма. Где-то через полгода приезжал валеркин брат и уехал на нем в Россию. Доехал или нет - не знаю. Говорят, опасно сейчас. Бандиты и в Польше, и в Белоруссии, и у нас.
Русский человек Николай - проживет еще двадцать лет в Германии, но все равно про Россию будет говорить: "у нас".
- А ты что здесь делаешь? - спросил Николай, заметив, что я его уже почти не слушаю.
- Да у меня сегодня с утра жена с дочкой в Мюнхен уехали, по магазинам. Купили что-то тяжелое, позвонили, чтобы я их встретил
Николай внезапно напрягся, в глазах появилась неуверенность. Ну вот, вечно я со своим языком, ляпну и не подумаю. Знал же прекрасно, что жена Николая не захотела приехать в Германию, а он по каким-то причинам отказался вернуться. Мне стало неловко.
- Извини, мне пора, - сказал я ему и побежал на шестой путь, встречать своих родных.


5

Единственная неприятная мысль омрачала мою безмятежную жизнь в "Шахтере" - деньги. Сашка Иванов любил поговорки на эту тему. Например: "Кошелек - не мешок с картошкой: чем тяжелее, тем приятней его носить" или "Самая лучшая рыба - это колбаса, а самая лучшая колбаса - это чулок с деньгами". Но прошу не судить поспешно о нем только по его поговоркам. Как говорил тот же Сашка, "человек как граненый стакан - мы видим те грани, которые повернуты к нам, и понятия не имеем, что внутри".

Когда кошелек у меня отощал настолько, что его стало неприятно брать в руки (позже я узнал, что такая болезнь потери веса, кажется, называется булемией), я оплатил гостиницу на 10 дней вперед, купил буханку хлеба, огромного морского окуня горячего копчения и задумался, как жить дальше.

Среди вновь приобретенных знакомых был у меня сотрудник областной мурманской газеты, зарабатывающий на жизнь статьями о социалистическом соревновании и очерками о штурманах дальнего плавания. Мне он пытался вдолбить два важных понятия. Первое: траулер - не корабль, а судно. Кораблями имеют право называться только военные суда. Я с ним соглашался, но, как человек сухопутный и гражданский, продолжал (и продолжаю) называть кораблем любую плоскодонку.
- Если плавает, значит, корабль, - объяснял я своё упрямо.
- Плавает говно, корабль ходит! - возмущался сотрудник.

Второе его фундаментальное утверждение: Лион Фейхтвангер - великий писатель. С этим я не мог согласиться тогда и ничего не могу добавить сейчас. Разных там генрихов маннов, ремарков и прочая читать невозможно было уже двадцать лет назад, а сейчас время изменилось еще больше не в их пользу. Впрочем, возможно, я и здесь неправ, поскольку за прошедшие годы так и не попытался еще раз перечитать Фейхтвангера и освежить впечатления.

Мой план поправить материальное положение был предельно прост - я передаю сотруднику газеты свои "стихи последних лет", их публикуют, я получаю гонорар. К сожалению, в плане удалась только самая первая часть - тетрадочку со стихами он у меня взял и обещал передать человеку, отвечающему за поэзию. Три дня я с нетерпением ждал ответа. Буханку и окуня незаметно съел и потихоньку начал голодать. К моменту очередного появления сотрудника в "Шахтере" я не ел уже около суток. Видимо, подготавливая меня к неприятной новости, он предложил мне прогуляться.
- Может, лучше в кафе зайдем, ты мне пожрать купишь? Со вчерашнего дня ничего не ел, - признался я.
Мы зашли, и он купил себе салат микроскопического размера, а мне - треску по-польски, пирожное и компот. Я начал есть и вдруг заметил, что в благодарность за еду, я смотрю на него, как на меня смотрели мои собаки. В смущении я упер взгляд в тарелку.
- Знаешь, - говорил сотрудник, - тот, кто твои стихи прочитал, просил передать, что неплохо, но не оригинально, нет изюминки. Сказал, чтобы ты не бросал писать, со временем будет намного лучше.
- Неважно, - ответил я. - Спасибо за еду. Завтра пойду вагоны разгружать и расплачусь с тобой.
- Не обязательно, - великодушно ответил он.
Сейчас, более двадцати пяти лет спустя, я ужасно рад, что весь тот позор не был опубликован, а тогда, конечно, расстроился. Это был удар не только по моим надеждам, но и по самолюбию. Впрочем, совет знающего человека я тогда понял правильно - попытки писать стихи прекратил раз навсегда и окончательно. Чтобы вы могли представить, что там было, в тетрадке, приведу один пример - фрагмент сатирического антиалкогольного стихотворения:
Мурманские жители
Выпить все любители.
.....................................
Будут в вытрезвителе
Наши представители.
Кстати, стихотворение это я в тетрадку не включил, считая, что оно - "непроходняк". А теперь представьте лирические стихи "под Есенина" на таком же художественном уровне.

6

Итак, поэтом быть не получилось, пришлось переквалифицироваться в грузчики.
На следующий день, в семь утра, я уже стоял в толпе "бичей", ждущих "разнарядки" на товарном вокзале. Полчаса спустя, пережив несколько весьма бурных моментов, мне удалось прибиться к компании из трех опытных грузчиков и получить вагон с помидорами. В общем-то, это была удача: во-первых, помидорами можно немного заглушить голод, а во-вторых, ящики с помидорами легче мешков с мукой. Последний пункт через десять минут пришлось скоррегировать - от мешков с мукой заноз меньше.

Часов в двенадцать один из мужиков набрал сумку отборных помидор и незаметно изчез. Двое других продолжали, не спеша, равнодушно таскать колющие занозами ящики. Минут через двадцать исчезнувший появился. Без помидор, но с четырьмя бутылками портвейна. Мы объявили обеденный перерыв и портвейн тут же выпили. На закуску были помидоры. Однообразно, зато полвагона. К концу дня у меня болели руки от ящиков, желудок - от помидор и голова - от портвейна.
Наградой за всё были шесть рублей, дававшие возможность следующие два дня прожить относительно сытно.

Шлепать пешком до "Шахтера" сил не осталось. Я запрыгнул в подошедший троллейбус и встал на заднюю площадку, в уголок. Завтра нужно будет начинать искать постоянную работу. Разгрузкой вагонов не проживешь. Отчалить матросом в загранку тоже не получается - сначала нужно два года в прибрежных водах плавать, доверие зарабатывать. А чистить все это время рыбу на траулере - похуже вагонов. Кроме того, чтобы устроиться на траулер, нужна "справка от дурака" с места постоянного проживания. Меня от этого места в настоящий момент отделяло около двух тысяч километров. Я устало прислонился лбом к заднему стеклу. За окном шикарный длинноносый "Форд-Капри" с иностранными номерами делал неудачные попытки обогнать наш троллейбус. Парень в светлом клетчатом пиджаке с широкими лацканами и с прической, как у Роберта Планта, вытягивал шею, пытаясь поймать момент, когда не будет встречных машин. Наконец, решился, дал газ, и Форд, слегка присев на задние колеса, быстро ушел вперед.
"Живут же люди! - подумал я. - Красивый автомобиль, модная одежда. Месяц на Востоке, неделя на Западе. Ноу проблем! А у меня? В ладонях занозы, в голове опилки...
Чего это я вдруг так расплакался? В кармане лежат шесть рублей. Сейчас приеду и куплю поесть. Сначала салат из редиски, про который матрос Володька говорит, "от него рык похож на пук", затем - бифштекс с яйцом и картошкой на гарнир, на сладкое - пирожное, политое сахарной глазурью, и с масляным кремом внутри... Нет, два заварных пирожных и два стакана чаю. А завтра найду постоянную работу. Мы не в странах капитала, безработицы у нас нет.

- Ваш билетик, - передо мной стояла женщина в потертом синем плаще. "Контролеры, контролеры", - писал классик. У меня задрожали колени - билета не было. В голове за долю секунды проигрался сценарий катастрофы: последние деньги уходят на штраф за безбилетный проезд, мне не на что купить еду - завтра не будет сил на разгрузку вагонов. Как жить дальше?
Я прикинул пути отступления. Контролерша ниже меня на голову, но в плечах даже пошире, и стояла она точно между мной и выходом из троллейбуса. Буду дергаться, ещё за хулиганство притянут. В отчаянии, не зная, что предпринять, я начал медленно шарить по карманам. Неожиданно пальцы наткнулись на скатанную в трубочку бумажку. Я достал ее и аккуратно расправил - это был старый, неизвестно, где купленный и пробитый троллейбусный абонемент.
- Вот, - я протянул абонемент контролерше.
Она недоверчиво взяла зашмыганную бумажку и внимательно проверила конфигурацию дырок от компостера. Дырки совпали, талон признан билетом.

Мистика. Сейчас, четверть века спустя, я знаю, что иногда, когда зигзаги судьбы заведут меня в тупик, и кажется, что выхода уже нет, вдруг неизвестно откуда всплывет какая-нибудь мелочь, вроде этой бумажки в кармане. Проблема решена не будет, но появится возможность двигаться дальше. Словно неведомая сила покажет мне свет в конце туннеля и скажет: " Никто тебя туда не понесет и даже не поведет. Иди сам." И я иду.

 

Обсудить этот текст можно здесь