Portfolio

По понятиям

Фаина Петрова

- Так и без головы остаться можно, - похолодела я, мгновенно осознав весьма вероятные последствия своей глупейшей рефлекторной выходки, но, к сожалению, сообразила об этом после, а не до того…

Беда в том, что у меня мысль частенько слишком близко располагается к кончику языка, поэтому не всегда удерживается на нём. Зато в других случаях, когда это, глядишь, и пригодилось бы, умной оказываюсь уже на лестнице.

Был довольно поздний вечер. Я ехала в электричке домой в Строгино, вышла в тамбур и, увидев группу весело гогочущих молодых парней, один из которых ногой не давал двери закрыться, автоматически отреагировала: "А ну-ка, отпусти!"

Он беспрекословно подчинился: реакция на учительский окрик сработала на уровне подсознания. Воцарилось гнетущее молчание. "Вот сейчас они опомнятся, разозлятся на себя и меня, и тогда мне не сдобровать," - лихорадочно размышляла я. - Что предпринять?"

Ничего не придумав за оставшуюся минуту, я обречённо вышла на станции "Трикотажная". На перроне только они и я… Меня пропустили вперёд, и я затылком почувствовала их враждебное присутствие… Спасла случайность - один из парней узнал меня: "Она из Санькиного ПТУ. Санёк говорил - "правильная училка," - услышала я чей-то разъясняющий шёпот...

Всё точно, всё по понятиям - "но трогать её не моги", потому что она своя.

…Спустя какое-то время, можно сказать, случайно, я занялась риэлтерством: сначала нужно было разменять квартиру дочери, и выяснилось, что выгоднее это сделать через куплю-продажу, а потом надо было помочь подруге-ювелиру получить отдельную квартиру вместо коммуналки, в которой и она, и её мастерская ютились в пятнадцатиметровой комнате… Это оказалось осуществимым, потому что коммуналка находилась в роскошном месте - на Никитской улице, и за её комнату нам удалось получить двухкомнатную квартиру на Добрынинской. Вот в этой-то новой квартире и сработал снова мой учительский рефлекс.

Подруге пришло в голову сделать камин. Квартира была на последнем этаже, и разрешение удалось получить. Через знакомого она нашла фирму, которая взялась это сделать, а заодно и провести ремонт. Завхозом в фирме был как раз брат знакомого. Ушлый мужик, завхоз сразу понял, с кем имеет дело: спросить о цене, а тем более спорить о ней моя подруга считала неинтеллигентным, то есть неприличным, а он поначалу только и твердил, что всё устроит наилучшим образом - не чужие же! Когда, в конце концов, подруга услышала сумму, которую ей надо будет заплатить, она на моих глазах буквально почернела. Я подозревала, что дело не только в деньгах, хотя и в них тоже, и моё предположение полностью подтвердилось, когда она попросила меня поехать с ней принять работу строителей-ремонтников.

Мы вошли в отремонтированную квартиру, и я от неожиданности замерла на пороге: примерно третью часть большей комнаты занимало нечто, похожее отчасти на русскую печь, а отчасти на что-то трудноопределимое.

Понятно, почему ей не хотелось ехать одной…

- А зачем вы в комнате поставили мавзолей? - удивлённо спросила я, внезапно сообразив, что мне напомнил этот так называемый камин.

Из не очень вразумительного ответа директора фирмы, гордо называющей себя дизайнерской (я отрекомендовалась не менее важным и модным словечком - менаджер), стало ясно, что высокий статус фирмы, по мнению её организаторов, позволяет им запрашивать бОльшие деньги.

Я вот сейчас подумала: "Конечно, они создали свой очень и очень оригинальный стиль камина, но можно ли их назвать дизайнерами-стилистами?" Но тогда мне было не до этих понятийных тонкостей и премудростей: щедро поделившись с ними своими мыслями по поводу того, что общего между их фирмой и понятием дизайн, то есть высказавшись весьма определённо, без околичностей и уж точно нелицеприятно на эту тему, я попросила показать смету.

О ценах на стройматериалы ни я, ни моя подруга не имели ни малейшего представления, но метраж квартиры я знала хорошо, так как сама оформляла покупку: он был завышен на треть. Легко можно было представить, что и остальное подсчитывалось приблизительно по такой же схеме. Особенно, если иметь в виду, что метраж был исходной позицией - по нему не только определяли необходимое количество материалов, но и объём работы и даже транспортные издержки.

- Так, метраж указан неправильно! Видать, к математике кто-то уж очень способный. Ну на этот счёт у нас докУмент имеется, предъявить можем, если пожелаете. А не поделитесь ли секретом, где вы такие "дешёвые" стройматериалы откопали - может, адресок дадите, уж оченно любопытно было бы самой взглянуть? Сколько-сколько ездок? По кирпичику, что ли, возили? У нас, вроде, по кирпичику только растаскивают, а возят всё же бОльшими объёмами? Или я ошибаюсь? - бросила я пробный камень.

Ответа не последовало.

- Если не хотите, чтобы я тщательнЕе проверила все позиции, - осмелела я, - договариваемся так: цена снижается на 40%, а "мавзолей" заменяется на нормальный камин. Идёт?

По-видимому, я достаточно точно вычислила истинную стоимость, потому что "фирма" в лице директора и завхоза вяло возразила пару раз, но в результате согласилась со всеми моими требованиями. Как выяснилось позже, завхоз сразу же после нашего ухода позвонил своему брату (директору охранной фирмы, между прочим) и поинтересовался: "А кто это баба, Фаиной звать, что к нам сейчас приходила? Кто её "крышует" Кто за ней стоит? Уж больно прыткая!"

"Охранный директор", назовём его Виктором, заверил, что со мной лучше не связываться, - "крыша", мол, солидная.

Я тогда впервые в пересказе подруги услышала это слово и осознала его смысл. На самом деле за мной абсолютно никого и ничего, кроме манеры уверенно держаться, выработанной профессией, не было, и он это хорошо знал, но ему понравилось то, как я поставила на место старшего братца-задаваку и его босса, а, главное, речь вообще шла не обо мне, а об его приятельнице, с которой он был знаком и дружен с незапамятных, ещё доперестроечных, сентиментальных времён - а это, опять же по понятиям (справедливости? высшей правды?) - святое.

Нам никогда не понять старика Канта с его дурацкой рефлексией, рассуждающего о том, что, мол, делать слуге, если хозяин скрылся в квартире, а гонящиеся за ним бандиты спрашивают, дома ли он. Не слуги, говорит, эта ответственность, и должон он всегда говорить правду. Или другой такой же чудак был -католический мыслитель Честертон - целую книгу на тему слуги и хозяина написал. Его, видите ли, очень занимала данная этическая проблема. А, казалось бы, чего тут думать-то: святое дело даже ложь освящает - не знаю, кто как, а мы, россияне, так и говорим: "святая ложь".

…К Виктору мне пришлось обратиться спустя некоторое время по просьбе моей другой приятельницы.

У неё умер муж-художник. Остался какой-то безграмотный договор, филькина грамота, как говорят в народе, от одного проходимца, взявшего на продажу работы её мужа и не возвращающего ни картины, ни деньги. Не знаю, куда она смотрела раньше - всё-таки работала не дворником, а директором художественного музея - ведь достаточно было прочитать договор, и к адвокату можно было не ходить - и так было ясно, что официально ничего получить с мошенника не удастся.

Я всё-таки отвела её к Аксельбанту. Приятель ещё одной моей знакомой, он, бывало, часами мог рассказывать о всяких делах, в которых участвовал как защитник; запомнилась, например, забавная деталь развода сына Хрущёва с женой, которая при разделе имущества почему-то потребовала охотничье ружьё Никиты…

Знаменитый адвокат подтвердил, что дело абсолютно бесперспективное.

Я вспомнила о Викторе и пообещала поговорить с ним.

- Пожалуйста, Фаечка, помогите, - сказала приятельница. - Если получится, дам Вам картинку на выбор, нет - за хлопоты получите офорт.

Виктор взялся за дело не сразу - сначала навёл справки, но потом сказал, что берётся, если сойдутся в оплате. В Москве к тому времени сложились свои расценки на такого рода услуги - от 30% до 50% от "отбитой" суммы. Он согласился на 30.

Между прочим, оказалось, что в Америке цены примерно те же, различие только в том, что здесь этим занимаются лоеры, а не бандиты. Впрочем, для кармана это не принципиально, да и по сути одни от других мало чем отличаются, разве что вид у первых поцивилизованней. Хотя и среди бандитов встречаются довольно обходительные люди - не сразу и поймёшь, с кем имеешь дело.

Однажды я ехала в машине с главарём крупнейшей из подмосковных группировок. Он оказывал любезность своему знакомому, тот - моей, уж точно не криминальной приятельнице, которой я должна была отвезти что-то тяжёлое. Если бы мне потом не сказали, кто был водителем, никогда бы не догадалась - ничто ни во внешности, ни в речи не отличало его от обычных людей. Поистине: "Всё смешалось в доме Облонских", то бишь в России. И Ламброзо явно не нашёл бы здесь себе применения…

Приятельница была уверена, что все картины проданы (оказалось - ни одной!), и поэтому назвала очень высокие цены. 70% от этой завышенно-крупной суммы её вполне устраивали, тем более, что в альтернативе был ноль.

Один из сотрудников Виктора съездил в Петербург - появилось подозрение, что картины были вывезены (и нелегально!) в Германию именно через петербургскую таможню.

Информация подтвердилось. Попробовали поговорить с самим "купцом", прижав фактами, но он повёл себя вызывающе, надеясь на свою юридическую безнаказанность и крепкую "крышу", состоящую из бандитов. Это, надо сказать, было очень удачным обстоятельством, так как, если бы она у него оказалась более основательной (бандиты-милиция-ФСБ), то справиться с ним было бы гораздо труднее, а, может, и вообще не удалось бы.

Как мне с гордостью рассказывал Виктор, в его так называемой охранной фирме роли были чётко распределены: кто-то занимался детективными расследованиями, кто-то был на связи с разными нужными людьми - бандитами, милицией и ФСБ, кто-то нёс охрану. Сам Виктор, в прошлом сотрудник МВД, был мозговым центром организации и разрабатывал схемы взаимодействий между сотрудниками и другими людьми и организациями.

Выяснив, какая у "купца" группировка, фирма с помощью связного обратились к другим бандитам. Те потребовали деньги вперёд и, получив их, без проволочек приступили к работе. Была назначена "стрелка", то есть договорились о встрече, и началось толковище по понятиям: "прав-неправ".

Все разговоры тщательно прослушивались и анализировались. Для этого была задействована новейшая техника: кто-то из команды Виктора сидел где-нибудь на лавочке под окном, за которым шёл разговор. На окно был направлен специальный прибор, который улавливал и записывал всё, что говорили "высокие договаривающиеся стороны". "Наш проходимец" был не лыком шит и находил всё новые и новые доводы, чтобы не возвращать взятое. А Виктор, зная дословно все детали переговоров, мог корректировать эти беседы, не присутствуя на них и не подставляясь.

Понадобилось 3 или 4 встречи прежде, чем враждебная сторона сдалась. "Ты не прав, - сказали не наши бандиты своему нанимателю, - ты должен вернуть картины." "Ну хоть одну оставьте," - взмолился он, и владелица милостиво согласилась.

Оставались две проблемы - доставить картины из Германии и расплатиться с другими участниками дела, которые начинали и должны были завершить его. У вдовы был знакомый владелец галереи в Мюнхене, к которому она решила обратиться с тем, чтобы он на время забрал работы её покойного мужа. Начались звонки и переписка. Пришлось мне задействовать ещё и своего мужа, так как только он, единственный из нас, мог свободно объясняться по-немецки и по-английски, а также посылать е-майлы со своего рабочего компьютера и получать их.

Наконец, после долгих мытарств 8 картин всемирно известного автора были доставлены в Москву и выставлены как народное достояние в музее - собственной "епархии" их владелицы.

Я убедила Виктора, что цены за картины по известным мотивам хозяйка очень сильно завысила и что у неё нет и не может быть средств, чтобы заплатить ту сумму, которая следует из её прежних расчётов (да если бы они даже и были, это было опасно обнаруживать - наслышаны мы об этих охраниках!). К тому же, говорила я, вы освобождены от необходимости доставлять картины в Россию, что сильно упрощает вашу ситуацию, а от хозяйки, напротив, требует дополнительных расходов…

Было ещё одно немаловажное соображение: Виктор рассчитывал, что я перестану перебиваться случайными заработками, организую свою риэлтерскую контору, и их фирма будет работать со мной. Собственно, и за дело он взялся, чтобы показать мне свои возможности. Совокупность всех этих причин вынудила его пойти мне навстречу, в чём потом он сильно раскаивался и упрекал меня, будучи недовольным той смехотворной в его глазах суммой в три тысячи долларов, которые они разделили на троих. Тем более, что фирму я так и не создала…

Но и эта, сниженная в разы сумма, которую пришлось вдове заплатить, конечно, показалось ей чересчур тяжёлой. О своих обещаниях по поводу благодарности мне она и не вспомнила. Я не услышала даже простого "спасибо", а на выставке в качестве человека, вернувшего картины на Родину, была названа дочь художника.

Я не переживала по этому поводу - мне такая слава была совсем не нужна и даже опасна, и я была рада, что всё закончилось благополучно: когда я бралась помочь, я не понимала, во что ввязываюсь и чем мне это может грозить…

Моя новая подруга, которую я обрела в Америке, как-то упрекнула меня в том, что я не всегда бросаюсь теперь сломя голову помогать людям, как это делает она. У неё свои представления, и я принимаю их, но мой личный опыт таков: когда наше любимая страна Соловьём-разбойником свистнула нам: "Спасайся, кто может!" и мы пустились во все тяжкие, на свой страх и риск спасая родных и близких, меня довольно основательно начала учить жизнь (я, правда, раньше тоже не в витала эмпиреях - хотя и общалась довольно часто с академиками и художественно-интеллектуальной элитой, но по роду работы всё больше с гегемоном или его детьми приходилось), и кое-чему таки выучила: ведь это был не единственный случай, когда меня бесцеремонно использовали…

С тех пор я стала чуточку осторожней и уже не так легко и не абсолютно всем верю на слово.

Обсудить этот текст можно здесь