Portfolio

Ловец

Андрей Бычков

Привлекая к себе внимание какими-то дурацкими звуками:
- Прр... Пр-рр... Пу-у-ук!!
И потом:
- Уо-чк... Уо-чк-пчк
Так я чавкал и рвал это мясо в пельменной, стоя и запивая портвейном. Приятно, когда они (люди) смотрят, но не трогают. Бутылка была обернута "Литературной газетой".
- Надеюсь, вы не писатель? - спросил крупный, грузный малиновомордый мужчина, черноволосый. А сам я длинный узкий белолицый блондин. Мясо зато у меня было большое, а у него маленькое и с пюре, а у меня с вермишелью.
- Нет, - сказал я. - А что?
- Да нет, - сказал он. - Ничего. Я вообще-то знаком уже с одним писателем.
- Ну и что? - сказал я, как ни в чем не бывало взглядывая на него.
Он помолчал.
- Да так, ничего, - вздохнул. - Хотя и ничего хорошего.
Я тихо жевал, затаившись.
- Я и сам когда-то хотел стать писателем, - сказал вдруг он. - Я не знал еще, что писатель - это не язык, а рука.
- Прр-р! - оторвал я зубами еще кусок. - Как это? Объясните... Уо-чк... Уо-чк...
- Ну, писать надо, а не рассказывать. Молчать и писать.
- У-уу,- сказал я.
- Ну, так вот, - продолжил малиновомордый, начиная с пюре. - Всегда хочется найти родственную душу, чтобы тебя не перебивали, а слушали, а то ведь слова не дают вставить.
- Это верно, - поддакнул я. - Хотите? - кивнул на портвейн.
- Не откажусь, - улыбнулся он (у него оказались железные зубы) и вылил компот свой в чужую неубранную тарелку, подставил стакан.
- Так вот, - начал он снова, когда мы выпили (мне показалось, что слишком уж пристально он на меня посмотрел), - тот человек умел
слушать... И я... сам не знаю почему... короче, в его присутствии у меня, как в сказке Перро, розы прямо изо рта сыпались... Я ему много чего рассказывал: и что видел, и что придумывал. Я не знал, что о писатель.
А воры они все, я вам скажу.
- Ну, это вы зря, - вцепился я в свое мясо зубами. - Трр-р... Пу-ук...
- Да откуда вам знать? Вы же не писатель и не знаете эту породу.
- Это правда, - искренне улыбнулся я.
Тут к нам подошел старичок и попытался поставить поднос.
- Погодка... - начал приветливо он.
- Папаша, здесь занято! - рявкнул я.
Он, обидевшись, отошел.
- Так вот, - продолжил малиновомордый, вилкой разрывая жилу в своем
куске. Однажды я случайно купил журнал и прочел историю, точь-в-
точь одну из тех, что я ему рассказывал, и...
- А что за история? - спросил я, насторожившись.
- Да про одного человека, которому надоела его жизнь, и он решил начать новую. Отказался от друзей, от семьи, даже ушел с работы в надежде, что начнет происходить что-то другое, но год за годом так ничего и не происходило, и лишь его одиночество становилось все мучительнее. И вот однажды в толпе он заметил свою бывшую жену, бросился к ней, схватил за рукав, а это оказалась не она. "Вы обознались". Бесцельно он продолжал кружить по городу и вдруг впереди в переулке увидел друга, с которым когда-то учился. Нет, на этот раз это не могло быть ошибкой, левое плечо чуть выше правого, матросская в раскачку походка, скуластое (вполоборота) лицо. Запыхавшись, догоняет. А тот: "Ты чего? Перепил?" И тогда он понял, что сходит с ума, ему надо куда-то уехать из этого города навсегда. На следующий день он идет на вокзал, берет в кассе билет. "Поторопитесь, говорит кассирша. - Поезд скоро отправится". "Да-да", - говорит он и бежит на перрон, и видит, что поезд уже тронулся. И вдруг, когда он хотел вскочить в вагон, дорогу ему преграждает какой-то человек. "Привет! Сколько лет, сколько зим!" Лицо этого человека до странности знакомо, но кто это, он пока не может узнать, и пытается вырваться, потому что поезд все набирает и набирает ход. А тот человек все не пускает. "Ну что же ты никак не можешь меня узнать?!" "Пусти меня!" - кричит он и вдруг узнает, да это он сам, а поезд вагон за вагоном проходит мимо. И тогда в ярости он толкает того, кто мешает, в провал между вагонами, под колеса...
- М-да, - усмехнулся я.
- И вот, представляете, тот писатель один к одному, ну буквально один к одному, и написал, и напечатал, а мне даже и ни слова не сказал. Я был так ошеломлен, даже пошел в библиотеку и просмотрел подшивку журналов за те три года, что был с ним знаком. И, представляете, нашел там не только почти все то, что я ему рассказывал, но, что потрясло и разозлило меня до бешенства, даже и описание меня самого как героя, мы тогда с ним иногда выпивали, и я, бывало, часто чудил. Вот это меня чуть даже с ума не свело от ярости.
Я, дожевывая, спокойно разлил. Мы чокнулись и выпили. Мне снова показалось, что он как-то странно на меня посмотрел.
- И я, - сказал он, опуская взгляд в тарелку, снова принимаясь за пюре,
- решил его проучить.
- И как же вы его проучили? - спросил я как ни в чем не бывало.
- Да если бы я знал, что дело так ужасно кончится, то не стал бы и затеивать.
Он вдруг замолчал, накалывая на вилку свой кусок. Я ждал продолжения.
- Так вот, - сказал, наконец, он, - однажды я заговорил с ним на литературную тему с тайным намерением выяснить, каких писателей он читал, а каких не читал. Узнав, что он совсем незнаком с книгами Б., я нашел у того небольшой рассказ под названием "Ловец" и решил разыграть его перед своим приятелем. Вы, конечно, понимаете, куда я клоню. Тот должен был клюнуть, написав с натуры то, что я ему покажу, напечатать, а потом его бы обвинили в плагиате. Сюжет же, который я собирался разыграть, заключался в следующем. Два поезда отправляются одновременно или почти одновременно с одной платформы. В одном из них уезжает девушка, она поссорилась со своим парнем. В последний момент он все-таки появляется на вокзале и видит два отходящих поезда. В каком из них она? Он мечется. То ему кажется, что она в одном, то - в другом. Он понимает, что еще чуть-чуть и он может потерять ее навсегда. Оба поезда набирают ход. И вот он решается и вскакивает наугад в один, и вдруг ему кажется, что он видит ее у окна в другом, он спрыгивает, но вскочить в другой уже не успевает. Он так и остается на перроне. Оба поезда, один чуть обгоняя другой, исчезают в вечерней мгле, мерцают (и то недолго) лишь их хвостовые огоньки. Так вот, я выяснил, во сколько и с какого вокзала отправляются с небольшой разницей во времени две электрички, договорился с одной своей знакомой актрисой, и как-то вечером втроем мы будто бы случайно зашли в кафе рядом с этим вокзалом, и там я разыграл с ней сцену ссоры, иногда поглядывая на часы. Она побежала. Мы стали ее преследовать. Я нарочно медлил, чтобы он не мог заметить, в какую из электричек она сядет. Через минуту первая из них должна была отправиться. Я стал метаться. Вдруг мой приятель закричал: "Вот она! Вот она!" - и впрыгнул в тамбур, придерживая дверь, чтобы та не успела закрыться, пока бы и я не успел вскочить. Что было делать? "Да нет же! - закричал я, пытаясь вернуть ситуацию к исходной точке. - Тебе померещилось. Она там!" Я махнул рукой в сторону другого состава. "Нет, нет! - вцепился он мне в рукав. - Прыгай сюда, она здесь, точно!"

Электричка тронулась. Я пытался вырваться, он пытался меня втащить. Случайно он поскользнулся и упал на перрон, я не успел его подхватить. Проходящий вагон зацепил его поручнем, и он опрокинулся в ту черную полосу, что разделяет состав и перрон. Его крик до сих пор стоит у меня в ушах. Это чудо, что он остался жив. Но его правая рука... Правую руку ему ампутировали потом по плечо. Я чувствовал на себе вину за все, что произошло, ведь я не хотел. Я стал ухаживать за ним в больнице. Он был очень тронут и однажды признался мне во всем. "Бог наказал меня, - сказал он. - Я мог бы научиться писать левой, но не буду этого делать. Прости меня, если можешь". Он заплакал. Я был растроган, я сказал ему, что прощаю. Сам я не решился ему признаться. "Писать должен ты, - сказал он. - Ты действительно талант, а я - так, жалкий плагиатор..." Кошки скребли у меня на сердце. "Да я как-то пробовал, - сказал я. - Ничего не получается". "Начни с описания этой последней истории, - сказал тогда он. - Опиши, как ты мечешься между двумя поездами, отправляющимися почти одновременно, и не знаешь, в каком из них твоя девушка. Я здесь, в больнице, думал над этим сюжетом. А в финале сделай так, что оба поезда уходят, а герой остается. Про то, как было на самом деле, не пиши, это будет вульгарно, если с героем случится какая-нибудь трагедия. Умоляю тебя, сделай это, только тогда я буду чувствовать себя спокойно, что Бог простил меня и что ты меня простил. Напиши, это будет классный рассказ. По выходе из больницы я сделаю все, чтобы его опубликовали. С первого же рассказа ты станешь известным писателем. Только поверь мне, моему опыту, сделай финал, как я говорю, иначе рассказа не получится".

Дурацкое, согласитесь, положение. Малиновомордый снова уткнулся в тарелку, доскребая пюре. Я молчал. Мясо мое, на которое я смотрел, остыло, и, честно говоря, мне не хотелось его доедать. Я разлил остатки портвейна. Мы выпили. Он продолжил:
- Так вот, я почему-то стал чувствовать, что вина моя теперь не меньше, чем его. Она тяготила, да нет, не то слово, разъедала мне душу, я буквально чувствовал себя убийцей, не мог спать. Я нарочно помарал бумагу, чтобы показать ему и объявить, что у меня ничего не получается. А он все равно: "Попробуй еще раз. Я поправлю потом, я подредактирую".
Он замолчал и снова посмотрел на меня.
- Ну, - сказал я, не отводя взгляда, - и что же дальше?
- Так вот, завтра мне идти к нему в больницу.
- Это что, недавно произошло? - невозмутимо спросил я.
- Да.
- И что же?
Он вдруг вздохнул, опуская взгляд:
- Не знаю, что и делать.
Он помолчал, потом спросил:
- А вы что думаете?
- Да, - сказал я. - Не знаю, что вам и посоветовать. А, впрочем, что вам мешает? Возьмите и напишите.
- Так он же опубликует, и все узнают, что плагиат.
- Ну и что? Или вы и в самом деле решили стать писателем и не хотите начинать с плагиата?
- Поздно мне уже писателем становиться, - вздохнул он. - Да и не в том дело. Он же узнает, что всю эту ситуацию на вокзале я специально подстроил. Знакомая моя, актриса та, сказала, что я подлец, подонок, как будто это я его нарочно толкнул. Она, конечно, ему расскажет, как только он выйдет, ведь я же ей весь сценарий от начала до конца растолковал, и про рассказ Б.
- М-да, - сказал я.
Идиотское положение. Я чувствую, что, если не напишу, то буду вторично виноват в том, что с ним случилось.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Но, может быть, - сказал тогда я, - вам описать всю историю взаимоотношений со своим приятелем. Тогда это не будет плагиатом. А то, что вы так, таким образом признаетесь, то это, быть может, и сделает вас настоящим писателем. Ведь вы же когда-то хотели? Да и все равно знакомая ваша ему расскажет.
- Нет, - сказал мой собеседник. - Тем более не могу...

Я вынул пустую бутылку из газеты и поставил ее под стол. Потом я расправил газету и стал ее складывать, чтобы положить в карман. "И
зачем читать, когда в жизни и так столько интересного?" - подумал.
- Простите, мне пора, - начал я.
- Может быть, вы попробуете написать? - сказал вдруг он, кивая на газету.
- Я?!
- Да, вы.
- Но я же не писатель.
- Нет, по-моему, такого человека, - горько усмехнулся тогда он, - который в глубине души не считал бы себя писателем. Все же ведь что-то наблюдают, все же любят что-то рассказывать.
- Нет, - сказал я, на прощание, протягивая ему руку, - даже в глубине души я не считаю себя писателем.

Обсудить этот текст можно здесь