Portfolio

Воспоминания

(продолжение)

Марья Владимировна Николенко

В этом доме произошло новое горе: Витя, а ему было 18 лет, влюбился в учительницу, которой шёл уже 28-й год, отец ее позвал к нам, говорил много, так что до нас доносилось то, что он должен учиться и что примет меры и не допустит до женитьбы, она плакала, такая хорошенькая, а глазки-вишенки и говорит, что уже "поздно". Мы, дети, не поняли, что это означает, но папа во все церкви заявил и взял расписки не венчать их, брата наказал, спрятал одежду и строго приказал маме следить, но Витя как-то все-таки утащил одежду и удрал. 10-го июля 1910 года обвенчался с ней, ее звали Марией, и ее сестра родная тоже в тот же день в Архирейской домашней церкви, где отец и не знал, что могут обвенчать
.
Это был удар, и мама с трудом уговорила отца не проклинать Витю, на что папа согласился, но видеть Витю не хотел, а мама тайком помогала, посылала кое-что из пищи, потому что Витя стал работать в канцелярии за 25 рублей.

Это совпало с известием от Лизы, что она родила дочь и назвала Юлия - Люся, так что и радость, и горе.
Вот и второй член нашей семьи ушел из дома, а осенью того же года Женю призвали в военную службу и из-за большого роста послали в г. Гельсинфорс во флот, и разлетелась наша семья - осталась я, Павлик, Юля и Лена. Папа переменил на маленькую квартиру и стало тихо, скучно в нашем доме, все занимались, а в свободное время играли, но это уже не то, что было раньше...

И в 1911 г. у Вити появился сын, и имя дали Анатолий, моя мама скрывала от отца, но бегала и очень помогала Вите, и мы с мамой увидели маленького…

В этом же году я окончила 6-й класс прогимназии и по состоянию здоровья должна была ехать к Лизе в г. Киев, должны были посоветоваться со специалистами, потому что я ничего не ела и худела все. Вот мы, я и мама, поехали дилижансом в г. Киев, дорога принесла мне много удовольствия, я любовалась лесами, полями, восходом солнца и заходом, луною, рвалась моя душа к простору и, кажется, жила б всю жизнь бы где-нибудь в деревне поближе к природе - так она успокаивает!. Пока меняли лошадей на постоялых дворах, я рвала цветы полевые, плела веночки и делала букеты, гонялась за бабочками и получала много удовольствия…

На другой день приехали мы к Лизе в г. Киев, жила она на Шулявке, кругом рощи, ботанический и зоологический сад, так что я очень обрадовалась окружающей зелени и увидела свою маленькую Люсю. Полюбила я свою племянницу, и началась новая жизнь, мама вскоре уехала, когда узнала у доктора, что мне надо усиленное питание, и вот Лиза каждые 2 часа заставляла кушать, принимать лекарства для аппетита, и это длилось в течение месяца, одно утешение было у меня - книги, и под руководством Лизы я прочла все сочинения Чехова Антона Павловича и так полюбила его, так мне нравилось, что просто приходила в восторг.

Приехал папа и забрал меня, но с отцом и Лизой мы ходили и осмотрели все достопримечательности Киева, а также берега . Днепра, отец жил в молодости в г. Киеве, так что было очень приятно гулять с ним, потому что он все толково мне и Лизе объяснял. И мы уехали уже поездом, а через два месяца Лиза с мужем привезла Люсю к нам и сама до начала учебного года гостила - это внесло в нашу тихую жизнь немного шума, хлопот, но зато было весело…

Однажды шла я из библиотеки домой и увидела возле бульвара здание и надпись: "Фельдшерско-акушерское училище". Я зашла и спросила, что нужно для поступления. Узнав программу, я пошла к директору Соболевскому, славный был старичок, и с таким рвением и восторгом говорила, что хочу учиться, что он просиял и сказал, что, видимо, судьба моя быть фельдшерицей, а потом врачом, сказал, что надо, а главное от отца записку, что он ничего не имеет против моей учебы в фельдшерском училище. Я сказала, что завтра все принесу, и с радостью не шла, а, можно сказать, бежала, с такой быстротой я шла и несла мою мечту, что буду с больными, буду учиться и смогу несчастным больным помочь, но дома ожидало меня горе.

Когда я сказала, то отец не позволил ни в коем случае, да и Лиза подлила масла в огонь отца и стали мне доказывать, что потом пошлют на эпидемию и т.д. Одним словом, забрали выходное платье, туфли и спрятали под замок. Я выбежала за сараи во двор с веревкой и хотела повеситься, но чьи-то руки ласково меня обняли, и я упала на грудь своей мамочки, она одна была тронута тем, что я хочу учиться, и стала успокаивать, говоря, что, может, потом как-нибудь папу уговорим, и он разрешит учиться в фельдшерской школе…

На следующий день отец предложил мне заниматься музыкой. Еще в г. Каменце-Подольске обратила на меня внимание одна учительница музыки, потому что я очень внимательно слушала её музыку, а играла она часто Шопена, Бетховена, Баха и др. композиторов. И вот Мария Казимировна попросила маму мою, чтобы разрешила мне учиться, и, когда мама согласилась, она бесплатно начала учить меня на фортепиано, и это были самые блаженные часы моей жизни, но с приездом в г. Житомир учить меня не могли, так как не было возможности платить, и теперь было поздно, ушло много лет, чего в музыке нельзя, и я отказалась.

Тогда папа предложил мне работать, на что я согласилась и устроил меня в реестратуру, там я проявила себя очень внимательной и усидчивой, вначале получала 6 руб. в месяц, потом 10 руб. и вскоре 15 руб. Считала себя богачкой, могла уже помочь своей семье.

Зимою меня забрала сестра. Это еще было перед поступлением на работу, Лиза хотела загладить то, что помогла отцу и не дала этим мне возможности учиться в фельдшерской школе. Она возила меня в оперный театр несколько раз, в украинский, затем на вечера студенческие, где за стиль украинского костюма я получила приз - вазу с цветами. А также водила меня на сходки студенческие, которые мне нравились тем, что там говорили, что надо добиваться свободы, и мелькнула у меня мысль, что тогда я смогу свободно учиться и отец ничего не сделает, но недолго я прогостила, отец забрал меня домой, находя, что дома спокойнее будет, а то неизвестно, что еще может случиться со мною вдали от родных.

Началась у меня работа, скучная, канцелярская, одно утешение - библиотека, где я могла достать очень хорошие книги, и старичок-библиотекарь всегда мне бывало уж приготовит.
У отца же была мысль выдать меня замуж за богатого, но я не хотела даже слышать, кто бы ни ухаживал за мной, меня только сердило, потому что мысль все была одна - учиться, и так хотелось бы поскорее начать, но ничего не получалось, и пока я эту думу свою носила с собою, как что-то драгоценное, самое дорогое…

Прошел год, и один раз приходит в бухгалтерию мужчина высокий, блондин (меня перевели в бухгалтерию, потому что была очень исполнительная, и я работала там помощницей бухгалтера) и подходит ко мне с просьбой переписать счет на его лабораторию при спиртовом заводе. Ему очень понравилась моя работа, поблагодарил и ушел. А мне бухгалтер и говорит, что он преподает ботанику и химию в фельдшерском училище, и я стала каждый день с нетерпением ожидать этого химика по фамилии Поздняков.

Долго не пришлось ждать, и через несколько дней он приходит ко мне со счетом, а у меня такое волнение, что не могла говорить. Наконец, спросила его о фельдшерской школе и все рассказала ему о том, как мой отец против поступления в фельдшерскую школу и как я хочу заниматься и не знаю, что делать. Он успокоил и сказал, что через день мне даст ответ.

Это был самый счастливый мой день, я чувствовала, что он поможет. Я была так довольна, что пришла домой веселая, купила сестричкам и братику гостинцев, а с мамой пошла в кино (картина "Суд" - играл хороший артист Мажухин). А по дороге домой поделилась с мамой своим счастьем, что смогу я, наконец, учиться.

И вот через день он мне сказал, что уладил с моим отцом, и я могу подавать документы в фельдшерскую школу. Я не знаю, как я дошла домой, такая была радость, что всё и все мне казались хорошими, дома отец был недоволен, но сказал, что ничего не имеет против, чтобы я шла учиться. Я бросилась целовать маму, папу, сестер и брата, так я была счастлива.

И вот начались у меня хлопоты: я подала документы, а занятия должны начаться 1 сентября, так что я получила отпуск 15-го июня и решила поехать в г. Киев отдохнуть к Лизе. Ехала я сама, провожали меня на вокзал 19 июня 1914 года, а приехала в Киев 20-го. Там я услышала новость - война!

Шум, беготня, никто не хочет ехать, трамваи не идут, я стою, плачу и тут один извозчик спрашивает меня: "Куда?" Я говорю, что на Шулявку. "Садись, я завезу, потому что там живу, и не надо денег, ничего не надо, иду на войну завтра, а дома остается жена и четверо детей, меня убьют, и вот горемычная моя жена будет бедствовать с детишками, пока их вырастит…"
Так он сидел ко мне вполоборота и все говорил и говорил, а слезы лились у него из глаз, и временами он выкрикивал: "Зачем война?"

Вот прошло сорок лет с тех пор, а передо мною стоит его лицо, круглое, с бородою и усами и большими черными волосами, а глаза, глаза - одна печаль… Когда привез, я даю ему денег - он не берет, но я ему сунула в карман, дала еще пирожков, булочек и конфект - это, говорю, деткам вашим. Заплакал, махнул рукой и поехал, а я смотрела ему вслед и плакала, видя согнувшуюся фигуру, содрогающуюся от слез. На повороте на другую улицу он оглянулся, я ему помахала рукой, а он мне.

Выбежала Лиза с мужем и Люсинькой, и я со слезами пошла за ними в дом и рассказала, что, когда садилась в поезд не знала, что война и никто не знал, а только в Киеве узнала, и про извозчика… На меня очень подействовала войн: во-первых, пассажирские поезда не шли, а только военные. Выйду я в сад и вижу вдали полотно железной дороги и едут поезда с военными и так их много, что даже и на крыше, на буферах солдаты, и сердце так больно сжимается, хотелось бы, чтобы никогда не было войны. Видя меня грустной, Лиза хотела повести в театр, но, как я ни любила игру артистов Садовского и Заньковецкой, всё же отказалась. Лиза была тогда беременная, носила Всеволода, а меня мысли несли далеко на поле войны, где лилась кровь, где надо помочь раненым - несчастным, молодым, которые в расцвете лет своих погибают и за что?

Только через месяц пошли пассажирские поезда, и я уехала в Житомир. На работе уже мой отец постарался, и вот стали мне предлагать еще одну работу, вечернюю, и таким образом я получала бы вместо 35 руб.- 65 руб. в месяц. Но я не согласилась, подала об увольнении, сдала все дела и получила расчет и стала с нетерпением ожидать начало занятий в фельдшерском.

Когда гостила у Лизы, то 25-го июня 1914 г. было полное затмение Солнца, днем на 1 час стало темно, и я видела в закопченное стекло, как Луна полностью закрыла Солнце, стало как-то жутко, собаки залаяли, прадед мужа моей сестры поднялся с постели, он был полуслепой - 95 лет, но, слыша шум, еле передвигая ноги, вышел во двор, было совсем темно, и он сказал - это нехорошо, но никто не придал этому значения, потому что было уже горе - война.

Настал мой долго ожидаемый день - 1-го сентября, когда я с такой радостью пошла в фельдшерское. Нас поступило на первый курс 57 человек. Здесь были общеобразовательные предметы, но также входила латынь, зоология, ботаника и анатомия. И вот после первого практического урока пришлось увидеть прозекторскую - она находилась на территории больницы земской, вдали большого двора и сада. Большая зала, с двух сторон по три больших окна, одни выходили во двор, а другие в поле, когда входишь, то по левую сторону большой стеклянной шкаф стоял с препаратами анатомическими, а возле дверей по правую сторону человеческий скелет под стеклянным куполом, потом две раковины с мялом и возле них белые чистые полотенца и под окнами три топчана, покрытые белоснежными простынями, пол из мелких белых мраморов, посреди два стола, на которых лежали трупы, покрытые белыми простынями.

В четвёртой стене двери низкие, широкие, и там находилась подъемная машина для подачи трупов из погреба, а над ним уже устроена церковь. Труп прежде попадал в погреб, и, если надо вскрывать, то поднимали в прозекторскую, а потом обратно и предавали погребению. А если никого не было у покойного, то тогда труп поступал к нам, студентам, и мы по отдельности его препарировали и на этом учили анатомию (по латыни) под руководством хорошего врача Лисицына Николая Ивановича.

Он любил свое дело и старался нам так преподнести, чтобы осталось на всю жизнь, и все передавалось с такой же любовью в наши молодые сердца. Знали мы, что эта наука необходима для того, чтобы могли лечить больного, мы слушали и зубрили все латинские слова, так что Николай Иванович был всеми нами доволен.

Когда я увидела в первый раз прозекторскую, то была очень удивлена всему этому и решила заниматься, чтобы все знать, но не всем прозекторская пришлась по душе. Многие студенты, увидевши труп, упали в обморок, так что после первого посещения отсеялось 17 человек, потом стало по 2-3 отсеиваться, и через месяц осталось нас 20 человек, которые были заинтересованы ученьем, и так мы сплотились, так сдружились, что не могли быть друг без друга, все занимались хорошо. Устроили кружок литературный, где читали по очереди сочинения Тургенева, Пушкина, Гоголя и других русских классиков, затем еще кружок музыкальный струнный, где я играла на гитаре и пела, и хор был у нас.

У нас были очень бедные студенты, и вот мы устраивали в фельдшерском концерты вокально-музыкальные, и сбор относили нуждающимся студентам, потому что стипендия была маленькая, 20 руб. - прожить было очень трудно.

Стали требовать у всех нас, студентов, бумагу о "благонадежности". Мне много стоило хлопот, потому что, когда я ездила в г. Киев, то отец меня выписал, а в г. Киеве приписали лишь через 3 дня, вот и вышла неприятность с полицией, где я была 3 дня и, как ни доказывали и отец, и я, ничего не выходило. Тогда я сама пошла к губернатору на прием и там стала объяснять со слезами, как получилось у меня с припиской в г. Киеве. Он выслушал и сейчас же сказал своему секретарю, чтобы немедленно выдали мне свидетельство о "благонадежности".
И таким образом я получила его в канцелярии губернского ведомства.

И вот незаметно мы все перешли на второй курс и на летние каникулы нас всех послали работать "оспопрививателями". Это первая моя поездка самостоятельная. Назначение я получила в с. Хоровец Изяслвского уезда Славутской волости. Приехала в земскую больницу м. Славута, и оттуда меня отвезли на земских почтовых лошадях в Хоровец - очень большое село, окруженное лесом. Фельдшерский пункт, где работал фельдшер и акушерка, приняли меня очень радушно, дали комнату при фельдшерском пункте, а столовалась я у жены фельдшера, которого забрали на фронт. У нее было двое детишек, с которыми я подружилась, за что меня Варвара Федоровна полюбила.

Рано утром в 3-4 ч. я вставала и бежала в поле, к лесу, где мне было так хорошо… Можно побегать, цветов нарвать и песни распевать. К 6-ти часам я уже завтракала и к 8-и была в аптеке при пункте, где помогала рассыпать порошки и заворачивать, пока я еще не знала работы аптекарской. К 10-ти часам приезжали земские почтовые и я объезжала села - ежедневно по одному селу. Староста ходил со звонком и собирал женщин с грудными детьми, которым я прививала оспу. Работа нервная, надо заполнить на каждого ребенка карточку, а затем привить. Шум, крик детей, но я все переносила терпеливо и кончала работу к вечеру, так что когда приезжала, то Варвара Федоровна качала головой и не знала, как и что дать мне кушать и где усадить.

Немного отдохну, и идем всей компанией гулять в сад или рощу, к полю. Ужинали на воздухе в беседке при освещении керосиновой лампы, мне все это нравилось, а на ночь заставляли пить молоко сладкое или кислое, да по утрам рано парное молоко. Любила я Варвару Федоровну, она мне заменяла временно маму. Славная, добрая женщина, и больше не хотела брать у меня, как 8 руб. в месяц, я делала подарки детям на платьица, за что она сердилась, но я чувствовала, что меня она любит и что я ей не даю скучать по мужу, что на фронте. Вместе мы посылали ему посылки, и от меня табак. Как она по нему убивалась с малыми детишками, просто жалко.

И вот в одну мою поездку, когда я остановилась в школе, где по обыкновению прививала оспу, уже после окончания работы, началась гроза. Жутко стало, никого не было, а школа состояла из комнаты, где занимались дети, двенадцатиметровой и кухоньки 8 метров, где жил учитель. И вот молния сверкает, гром гремит, дождь, ливень, и я сижу в углу и думаю, как жил-то здесь учитель и какой малый класс для учеников, как мало отпускали на ученье и как не интересовались тем, чтобы крестьяне были грамотными.

Входит возница и, разговорившись с ним, рассказал мне старик со слезами, как мучился учитель один с их ребятами, книг-то было мало, все сам писал и хорошо учил, но не долго, получил чахотку и умер. Прислали другого, который еще лучше был того - больного, но его арестовали, что часто беседовал с крестьянами, а третьего так притесняли, так его мучили, что он повесился вот в этом же углу, что я сидела.

Не знаю, что со мной делалось, мне было страшно, душно, я не могла дождаться, пока окончится гроза. Передо мной стояли три молодых несчастных учителя, которые погибли, которым не дали возможности учить детей, и слезы полились у меня - тяжело так было слышать этот стон крестьянина.

Когда приехала, не могла кушать, но милая Варвара Федоровна умело успокоила меня и нарисовала такие картины крестьянской жизни, что я в постели дала волю слезам, думая, когда же все это окончится, когда будет жить всем хорошо…

После трех месяцев моей работы - практики, я вернулась со свежими силами в г. Житомир домой и начала заниматься на 2-м курсе. Здесь пошли предметы: физиология, фармация, анатомия - патологическая - со вскрытиями трупов, медицинская зоология. Очень интересные предметы, и мы с подругой, с которой не разлучалась все 4 года, Бутусовой Талой, стали усердно заниматься. Сидели мы с ней вместе с 1-ого курса и до окончания фельдшерского. Поздняков был доволен мною еще с 1-го курса, я знала ботанику и неорганическую химию лучше других, а на 2-ом курсе органическую химию тоже знала. Я много занималась, а по вечерам практические работы в аптеке и прозекторская, так что с утра и до позднего вечера была занята, только перерыв был на обед.

Были и шалости у наших студентов, например, закрыли меня в прозекторской возле трупа женщины, выключили свет, и я в темноте вижу, что молодая женщина мне моргает, я придвинулась и внимательно смотрю на мертвую. Не знаю, долго ли это продолжалось бы, если не подошел Николай Иванович, открыл двери и подошел ко мне. Я не слышала, а все смотрели, но он осторожно взял меня за руку и повел. Тогда я как бы очнулась и стала говорить, что мертвая моргает, все молчали, а Николай Иванович прочел такую всем нотацию, что больше уже не повторяли ни с кем и никогда, а то делали раньше так, что скелет обнимал студента или мертвая ударит рука, или нога поднимется и т.п.

Один раз я вошла на площадку, а наши студенты спустили ее в погреб, но я не была боязливая, вошла и увидела очень много трупов и слышу, что сверху голос Николая Ивановича спрашивает, где я, которую он видел до этого, потом слышу спускается машина, а я спряталась за дверь, и они долго искали, а я была уже наверху, но все получили большой нагоняй и прекратились подобные шутки, только иногда пели, когда отрабатывали мышцы, сосуды и нервы на конечностях трупа. Каждый должен был сдать за учебный год ногу, руку и внутренние органы. Делали свои надписи и помещали их в стеклянной шкаф, так что не было времени, все мы были очень заняты, вечером, если не в прозекторской, то в аптеке, где провизор Гардон очень хорошо с нами проводил практические занятия, он нам читал фармацию.

Помню большие комнаты внизу 3-х этажного здания больницы, и мы студенты стоим за стойками, и под наблюдением делаем порошки, сами отвешиваем, смешиваем и рассыпаем, потом складываем, затем мази всякие, потом микстуры, настойки, пилюли и т.п. И все мы работали хорошо, внимательно, но и нами был очень доволен Гардон. Иногда, но очень редко, посвящали вечера медицинской большой библиотекой на квартире д-ра Соболевского, там я видела первый и последний раз в своей жизни такую богатую библиотеку, и, когда просматривали иллюстрации цветные в медицинской энциклопедии, то просто приходили в восторг. За всю свою жизнь он собрал много интересного по медицине и давал нам читать, так как мы возвращали в таком виде, как получали.
А по воскресным дням собирались все и проводили время, у кого-нибудь дома или шли, большей частью, в театр или в кино…

Но один эпизод моей личной жизни разбил на время все это. У моего брата Вити случилось несчастье, виной якобы была его жена, не знаю, как он дошел до этого, но факт тот, что не хватало в кассе военной 100 руб. и, если не будет их на завтра, то его расстреляют - военно-полевой суд. Что делать? Отцу я боялась сказать и знала, что у отца нет таких денег, прихожу на лекцию физиологии, читал Вигура, доцент, очень хороший. И меня спрашивает один студент Батуринский Петя, чего я такая грустная, а я говорю: "Не приставай, если не знаешь ничего, разве ты можешь помочь, достать сто руб., чтобы спасти одного человека мне близкого?" Звонок, и мы пошли на лекцию, где я была невнимательная, что заметил Вигура и оставил меня в покое, зная как хорошую ученицу.

И вот посреди лекции входит Петя и подаёт мне пакет, на котором с написано 100 руб., я схватила его и выбежала из класса, не одевшись, только на улице меня догнала Тала, одела на меня берет и кофточку, и я бегу- ведь уже 11 часов и скоро будет поздно. Встречаю Витю бледного, идущего по направлению к своей работе, я ему в руку 100 руб., он посмотрел на меня, потом на деньги, поднял и крепко меня поцеловал, а сам пустился бежать на работу.

Я была очень довольна, что спасла его, побежала в фельдшерское, там от избытка своих чувств крепко поцеловала Петю под общее студенческое "ура" и сказала, что буду я выплачивать ежемесячно при получении стипендии.

Обсудить этот текст можно здесь