Portfolio

Мои воспоминания

Николенко Мария Владимировна

Предлагаемые вашему вниманию "Воспоминания" присланы нам внуком автора, Павлом Мацкевичем. Они подкупают своей безыскуственной искренностью . Я думаю, мы все плохо представляем то время, а из бесхистростных слов Марьи Владимировны Николенко оно очень явственно встаёт перед нами. Мне не довелось слушать моих бабушек, с тем большим удовольствием прочитала я рассказ чужой бабушки, ставшей мне очень дорогой и близкой.

На память моим дорогим Галочке и Нелечке, ее детям Милочке, Павлику о моей прошедшей трудовой жизни.
Мама, бабушка

Написано все здесь так, как я пережила в свое время тревожное, поэтому, читая, не смейтесь или лучше не читайте

Начала 1 августа 1954 г. в Одессе, продолжала в Мамонтовке в 1956 г.

Родилась я в Теофиполе Волынского округа. Семья была большая, 12 душ детей у моей матери, я помню только 7 душ - Лиза, самая старшая, Женя - брат меньше Лизы, Витя - брат меньше Жени, затем я, а за мною Павлик, Юля и Лена. Отец работал контролером на сахарном заводе в м.Грицеве, и я помню его только, когда переезжали мы в уездный город Староконстантинов, а почему мне помнится переезд, потому что я свою маленькую куколку уложила в коробочку с ленточками и положила за печку - русскую, а когда были уже далеко от м. Грицева, я вспомнила и горько плакала. Утешали все меня, а отец обещал купить говорящую куклу, но было жалко мне моей маленькой куколки.

Город Староконстантинов я уже помню хорошо, елку большую, украшенную игрушками, сделанными моей мамой и старшей сестрой Лизой, а главное то, что делали так, что мы, малые дети. не видели, когда и как украшали - тоже не знали, все делалось внезапно, красиво, папа играл на гармонии, а мы вокруг зажженной елки ходили, танцевали и только ручками взмахивали и от счастья, радости детской восторгались громогласно, что вызывало слезы у моих родителей…

Помнится мне отъезд Лизы и Жени в Каменец-Подольск, так как там была женская и мужская гимназии, и мы, малые дети, ждали их приезда на летник каникулы. Сколько радости было с их приездом, вместе в лес по ягоды земляники и черники, а потом по грибы, на реку вместе идем все купаться и вообще очень весело проходило лето.

Помню как я захотела помочь маме полоскать белье на реке, а так как перекладина была тонкая, что не учла моя мама, я упала в воду, но близко косили траву, и косари спасли меня, вытащили из реки и, к ужасу всех моих братьев и сестер, несли домой, где оказали помощь, и я встала, как ни в чем не бывало, но это очень взволновало моих родителей и всех окружающих.

Любили лазить на вишневые деревья, они были очень высокими, и мы все залезем, а потом зовем друг друга и весело нам всем и вот поспорим мы, кто выше залезет на дерево, и мой брат Женя высоко полез, так что мы уже слезли, а он сидит, потом не выдержала ветка, сломалась, и он полетел вниз, большое было горе на всех, сломал ключицу и пришлось наложить гипс, но к отъезду был уже здоров.

Решили родители, что надо всех учить и лучше будет, если мы все будем жить вместе в г. Каменец-Подольске; и начались сборы к переезду, я бегала на речку прощаться и с лесом, полями, чувствовала, что такого простора, раздолья для нас не будет, ведь едем мы в город, куда-то далеко.
Ехать пришлось лошадьми, три дня было утомительно, но мы, дети, находили везде новое…

Мама измучилась, так как Лена была грудным ребенком и мы не очень-то большие помощники, папа бегал и доставал для всех пищу. Нам нравилось все, костер в лесу, печеная картофель, чай, парное молоко на рассвете, восход солнца, луна и темная ночь с тенями, которые мы принимали за разбойников.

Наконец, мы приехали в г. Каменец-Подольск на Новый план, очень хорошая местность, это ближе к полям. Витю определили в техническую школу, а меня стали подготовлять, одно было печально, что папа работал в Воложске. Его отъезд был для меня очень тяжелым, я плакала. Все-таки при отце братья слушались и не так шалили. Он приезжал на Р. Хр., на П.Х. и в отпуск летом, тогда для всех была большая радость.

Новый план нравился мне тем, что недалеко находились хутора, куда мы все и еще тетя Варя с Лидой, своей дочкой, а также дядя Леонид с дочкой Вассой, весело было всем, идти надо верст 5 полями - сколько цветов, беготни и веселых песен было по дороге!
На хуторе качели, карусели и гигантские шаги: малые - на каруселях, мы на качелях, а большие - на гигантских шагах.

Потом усаживались в саду за столом, и приносила хозяйка кувшин большой кислого молока со сметаной, черного ржаного хлеба и всем по миске выходило молока, так было сытно и вкусно, что, кажется, не хотел бы возвращаться в город, но, когда начинало темнеть, мы отправлялись обратно, дома скоро мылись и спали крепким сном, а на утро опять силы и беготня по саду.

Река была далеко, и отец решил переехать на Подзамчье. Пожили только 1 год и переехали на Подзамчье, через турецкий мост с водопадом, через валы, около крепости.

Здесь было как-то сказочно, внизу река, скалы, валы и для нас, детей, летом было очень хорошо, в крепости был ход в м. Хотин, затем в глубокой яме висела бочка пустая на больших железных цепях, а в стенах крепости застряли большие пули, это во время войны с турками, а на бульваре стояли каменные турецкие боги, и не раз я думала своей детской головой о той страшной войне, что постигла этот город.

Здесь нам, детям, было очень хорошо. Большой сад спускался к реке, на которой стояла мельница, мельник был добрый старик и разрешал нам кататься на лодке, ловить рыбу, а также и купаться…

Так проходило лето, а там уже начинался учебный год, зимнее гулянье во дворе, саду, лепили бабу большую, строили крепость и играли в снежки, устраивали войну и т.п., весело было…

Помнится мне, как дядя Леонид пригласил меня и моего старшего брата Витю в гости к Вассе, она по возрасту подходила брату, а меня, потому что очень любила. Весело провели мы день, затем вечер, чай, после чего собрались домой, но дядя задержал. Было поздно, 12 ч. ночи, когда он нас пустил домой. Через город прошли, не боясь, а когда дошли до турецкого моста, где был слышен шум водопада, а вдали виднелась крепость и валы, то нам сделалось очень страшно, брат крепко держал меня за руку - что же, мне было тогда 8 лет, а Вите 10 лет. Мы вернулись, дошли до губернаторской площади, страшно и никого нет.

Мы опять к турецкому мосту, а нам сделалось так страшно, что побежали к Соборной площади, там жила тетя Варя, но помню, боялись стучать; я стала плакать, а Витя потянул меня к турецкому мосту, говорит мне - читай молитву "Отце наш", а у меня зубы стучат и вижу, что Витя тоже боится: он крепко мне руку зажал и говорит, чтобы я за ним повторяла эту молитву. И мы вместе стали перед турецким мостом, шепчем молитву, а идти не можем. Наконец, потянул меня Витя с силой и я чувствую, как он дрожит, прошли мост, вдруг свист с двух сторон.

Витя шепчет: "Это разбойники, держись крепко," - и не успел это сказать, как со стороны крепости выскочил один, а другой со стороны вала, так что один возле меня, а другой возле Вити и стали расспрашивать, откуда, где были и куда идем. И мы идем вместе, прошли крепость, и уже недалеко наш дом, вот они пропустили нас вперед, а сами присели на корточки возле крылечка.

Постучали… Мама, видно, не спала, вышла, открыла, и Витя быстро меня втолкнул, сам за мною и двери на засов, и мы быстро скрылись, а они долго возились, потом пошли к хозяйке и хотели ставни открыть, но собака подняла весь дом, и они скрылись.
Тетя очень рассердилась на дядю, что нас так поздно пустил, а мама не хотела больше жить на Подзамчье и квартиру папа снял на русских фольварках, близь реки, только надо сбежать с горки - и река… А на другой стороне скалы и вдали виднелась крепость. Для нас детей была большая радость, потому что мы по целым дням у реки, за исключением тех дней, когда всей семьей идем в лес с раннего утра и до позднего вечера, мама брала самоварь, а в лесу чудная вода, ключевая, так что каждый ребенок что-нибудь нес, а мама с отцом попеременно несли маленькую сестричку Леночку, остальные все шли пешком, это полями верст пять-шесть, и для нас, детей, очень приятное времяпрепровождение.
Сколько радости доставляло собирать землянику, чернику и грибы, и хворосту для костра, а бежать за ключевой водой, ловить бабочек, гоняться за белкой… Вспоминаешь золотое время - это детство…

Но родители боялись за нас, потому что так близко река, и на следующий год переехали на Польские фольварки. Хозяин был Зроль, очень пил и жил со своей матерью, которая ссорилась с ним за пьянство, но, когда трезвый, он очень любил детей, и нам делал трубочки, палочки и т.п., баловал конфектами, но один раз зимой его не пустила мать пьяного, и он замерз, это было большое горе для нас детей, столько пришло детей, что заняли весь двор с зеленью и цветами, все плакали и эти маленькие дети провожали его тело на кладбище, мало было взрослых.

Мать его заболела и вскоре умерла, и никто из детей не пошел за ея гробом. И сейчас стоит он перед моими глазами такой беспомощный, как ребенок.

Здесь мы прожили три года, и отец устроил елку большую, но когда ее украшали и когда делали бомбанерки, хлопушки, корзинки, просто не знаю, но так это чудно, красиво было и весело, весело всем нам детям, столько на ней яблок, золотых орех, конфект и пряников висело, что всем хватило и даже соседским детям. Моя мамочка была очень добрая и папочка тоже. Они делились со всеми…

Помню сочельник и, если не хватает нас до четного числа, то он приводил совсем чужого, и помню я, как только папа собрался идти, вдруг стук в двери - это был почтальон, в рваной шинели, замерз, посинел и подает папе письмо, а папа его за руку и к столу, накормили ужином, дал ему папа куртку и наполнили полные карманы, а мы дети конфект ему в сумку, орех, пряников и яблок с елки. У него большая семья, говорил, и не забыть мне этих благодарных глаз со слезами… Я долго не спала, думала, если настало бы время, когда бы не было несчастных и чтобы рабочему жилось бы легче и со слезами уснула…

Помнятся мне экзамены, поступить нельзя было, стоило очень дорого правоученье. За Лиду, Женю и Витю платили, а я должна держать экстерно, и вот я вытянула билет 4-й по французскому, у меня забрали, дали дочери генерала, а мне 18-й, но я все знала хорошо и ответила на 12 с плюсом (бал был 12), а дочь генерала еле говорила и объясняла по картине и ей тоже поставили 12. И вот в моей детской голове зародилась такая мысль - и почему же это, неужели потому, что она дочь генерала?" - Правда старая француженка прижала меня к груди, гладила мою голову, но я была грустна, потому что увидела несправедливость.

У соседей была большая охотничья собака ,и мы все дети на ней катались, очень ее любили, звали собаку Руслан. Заболел сосед и умер, собака не отходила от покойника, не ела и не пила, мы ей приносили вареное мясо с косточками, но она поворачивала голову в сторону и ворчала хотя нас, детей, она очень любила; на кладбище шла за гробом, и, когда стали опускать в могилу, то завыла так громко, что все вздрогнули. А когда окончилось погребение, стали искать Руслана, нигде не было, мы, дети, обыскали все кладбище и не нашли, пришли домой все вечером, и дома не было собаки нигде. На следующий день его брат собрал нас всех детей и пошли на кладбище и что же: на могиле лежала собака, но мертвая, не выдержала такого большого горя за своим хозяином-другом…

Брат взял разрешение и закопал рядом с покойным ея хозяином, а мы, дети, до того пережили все, я несколько ночей не спала, плакала за Русланом и за ея хозяином и не могла моя детская голова понять того, что есть на свете такая сильная любовь животного к человеку, что собака была другом его, больше всех его родных, детей, жены… Бедный мой славный Руслан! Как ты любил своего хозяина и не мог, бедняжка пережить его смерть!

Переехали ближе к центру города, чтобы не тратить много времени на хождение в гимназии. Находилась наша квартира недалеко от бульвара, который был такой разросшийся, как лес, и через него пройдя, попадаешь на мост городской и там центр города.

Напротив нашего дома была больница, и за высокими решетками забора я видела, как больных возили, как ухаживали мед. сестры, и меня тянуло ежедневно бегать и смотреть через забор, и жалко было их раненых, которых доставляли с японского фронта, так хотелось им помочь, и я считала самой счастливой, когда мама мне разрешала вместе с ней готовить "корпию" - из ветоши полотняной, потом наберет фрукты, купили бубликов, булочек, и я помогаю ей все это отнести в больницу и старалась сказать что-нибудь ласковое, но слез не могла сдержать: и зачем эта война? Столько несчастных, столько горя приносит она…

Один раз Женя пришел с раздробленной ладонью, кто ему выстрелил и где, никто не узнал, но он терпеливо перенес, когда вынимали осколки, а я держала его, ласкала, утешала, хороший был фельдшер и под его присмотром все зажило, но просил не говорить никому об этом…

Витя стал приносить брошюры, листовки и заставлял прятать, и я насовала в солому, что была набита на дверь; Лиза окончила гимназию и стала готовиться уехать в село, говоря, что надо "просвещать" крестьян. И вот один раз стук в двери, и дворник кричит, что пришли делать "обыск", мама открыла и ввалились жандармы, заставили всех встать, малые дети начали плакать, мама была очень бледна, Лиза в рубашке стояла, а также все мы, постели распороли, а также подушки, все ящики перерыли в комоде и в шкафу, подавили елочные игрушки и стали спрашивать, куда попрятали литературу…

Все молчали, и я тоже, но очень боялась, чтобы не взялись за дверь, часа 2-3 возились, потом что-то написали и ушли, и я увидела, что возле каждого окна стояли городовые, мама кое-как поправила постели, потушила свет и легли. Витя потом спросил, где спрятала то, что я приносил, я ответила шопотом и слышу, как Лиза говорит Жене, ведь у меня все лежит за доской, где лежала наша кошка, которая до того была ленивая, что даже не встала, и жандармы ее почему-то не тронули. Женя ей потом сказал, чтобы отнесла.

Слышу, как мамочка плакала тихо, и поняла я, что у нас дома что-то прячут хорошее политическое, что надо для рабочих и крестьян, ничего мамочка не сердилась - значит, можно это делать, чтобы всем было хорошо.

В 1905 г. вспыхнули забастовки, на улицах стрельба, и исчезли из дома Лиза, Витя и Женя. Мама схватила меня за руку, потому что ее не хотела пустить на улицу, детей оставила на старушку и не шла, а бежала искать своих детей и что же: по широкой улице шла толпа с красными флагами кричали, и до меня было слышно "свобода", - и вдруг на плечах у этой толпы сидели мои братья Женя и Витя, что-то кричали и размахивали руками и нас не видели и не слышали, как мама их звала, и пришлось нам с течением этой большой волны - толпы людей - двигаться к тюрьме, где освободили политических заключенных, и оказался среди них фельдшер, что лечил руку моего брата Жени.

Тогда мама с помощью этого фельдшера забрала Женю и Витю, и мы еле доплелись к вечеру домой, а по городу всю ночь стреляли, кричали и начались местами пожары; дома застали Лизу, которая за нас всех переволновалась
.
Мама написала папе письмо, не знаю что, но он приехал и стали мебель продавать и собираться в г. Житомир, где отец работал. Все утихло, но обыски и аресты были ежедневные. Витя куда-то унес свою литературу, и Лиза с Женей тоже унесли свою, так что отец успокоился с матерью и начались сборы.

И вот пожар в больнице. Стали больных выносить в сад большой, и долго тушили, пожарные носили ведрами воду и люди тоже вместе с ними, ведь водопроводов не было и потому тяжело, но одно хорошо, что не допустили и ни один больной не сгорел, но все больные пережили, и я думала, что не выдержу этого ужаса, так тяжело было мне и больно, что я еще не имела той силы, что у взрослых, пока я принесу одно ведро воды, то взрослые пять-шесть ведер принесут…

Мы все дети, конечно, малые, были заняты тем, что такое "поезд"? Ведь никогда не ездили и не видели, потом о трамвае тоже говорили и жалко было расставаться с г. Каменец-Подольск, с его окрестностями, хуторями, рекой, крепостью и лесом, но ничего не поделаешь, надо ехать, и вместе с тем нас ждала уже другая жизнь, и хотелось поскорее увидеть поезд и трамвай…

Вещи уже уложены все, и мы, дети, побежали к реке и воздушные посылали поцелуи крепости, что виднелась на скале, реке, бульвару пышному, роскошному, большому, потом побежали в сад, и я обнимала все деревья, плакала, а в особенности дерево ореховое, большое и, когда влезешь на него, то так устроишься, что не раз, наевшись орехов, засыпаешь, и никто не может найти, если не знает про него. Прощайте всё и все, мои миленькие девочки, уже не увидимся, далеко уезжаем, так я шептала, обливаясь слезами, и вот позади меня моя мамочка, обняла, поцеловала и сказала, что, когда буду я взрослая, то приеду опять и увижу опять свой любимый город, подруг и вспомню свое золотое детство, а теперь надо уезжать.

Вот все мы уселись в "дилижанс", на крыше - чемоданы, ящики, узлы, коробки и т.д., а с нами корзина с провизией и всякие тоже узлы, одним словом все, что необходимо для дороги, ведь в поезде надо постелить (тогда постелей не было), и мы все, так что было набито полно, а на козлах поместились Женя, Витя и изредка брал меня возница посмотреть на поля и леса. Это было в конце июля месяца 1908 года и выехали мы в 5 ч. утра, к вечеру этого же дня приехали к парому.

Недалеко было селение, называлось "Толстовцы", люди носили все такую одежду, как Л.Н. Толстой, все мы сошли с дилижанса, поехали сами на пароме с мамой, а потом папа вместе с дилижансом переехал реку и опять двинулись в путь, по дороге на постоялых дворах меняли лошадей, так в течение нашей езды переменили 6 раз лошадей, кушали на остановках и пили горячий чай, а мы, дети, все время что-нибудь грызли.

Приехали на следующий день в 5 ч. вечера на станцию Ларча, где должен был подойти поезд вскоре , и вот он показался, шумя весь в парах, мы так перепугались, что стали плакать и держались за мамину юбку, папа сдал в багаж вещи и стал нас усаживать в поезд, что было хлопотно из-за боязни, наконец, сели. Звонки, гудки и поехали мы в г. Житомир по узкоколейке с пересадками, так что все измучились в дороге, без горячего и приехали в Житомир на следующий день в 3 ч. дня.

Пока добрались с вещами извозчики до нанятой квартиры в Санецком переулке, был уже вечер, мама успела обмыть нас, покормить и уложила, постеливши на пол, где мы все спали как убитые до утра, не просыпаясь, и встали уже поздно, потому что папа с мамой уже распаковались, убрали , и был готов завтрак горячий. Поели и побежали в сад, который был очень большой, запущенный, но для нас это было занятие, а родители поехали в город и купили кровати, стол, стулья и необходимые вещи для кухни, так что через несколько дней приехал наш большой неуклюжий шкаф, комод и большой ящик с книгами, которого мы ждали с нетерпением.

У папы были все сочинения наших русских писателей, затем журналы "Живописное обозрение", "Вокруг света" и "Нива" и др. Очень я любила читать меньшим деткам и показывать картинки в журналах. Когда прибыли книги, то надо было помогать складывать их на этажерку, а папа купил большую, вместительную, так что нижние полки были для наших учебников - моих и Павлика, а последняя, нижняя, пока была занята игрушками, а впоследствии - учебниками Юли и Лены. Журналы мы сложили на шкаф и прикрыли большим настольным листом.

Забыла я еще о том радостном моем дне, когда подарили на именины наши хозяева на Подзамчье - Затонские - большую куклу. Ростом с мою сестру, красиво убранная для неё кровать для неё и большой кукольный шкаф, полный нарядами для куклы.
Конечно, родители не имели возможности покупать нам игрушки, и мы их имели очень мало, фактически их не было, а тут я вдруг разбогатела, и для моих меньших сестер тоже была радость, когда я давала поиграть. У Павлика была труба, у Юли мяч маленький, вот и мы имели, чем поиграть, так что эти игрушки привезли в г. Житомир.

Начался учебный год, и все пошли заниматься. Даже Лиза поступила в 8-й класс министерской гимназии, а оттуда подала документы в университет г. Киева вез ведома папы, и он не пустил ее одну потому, что она девушка и самой жить нельзя, тогда она объявляет, что выходит замуж - это был удар для родителей, потому что замуж выходила за студента, который тоже учился в г. Киеве.

Вот и начались наши несчастья, горе и начала рассыпаться наша любимая семья…

Мы все работали в саду, сделали хозяевам примерный сад с дорожками, посыпанными песком, затем большую клумбу перед окнами, усаженную разными цветами, а позади каждый имел свою грядку. Посадили картофель, капусту, бурак, фасоль, горох, огурцы, кабаки, морковь, петрушку, укроп и т.п. Сами копали, сажали, пололи, поливали, а воду надо далеко было носить. А по утрам привозил водовоз, но мало, потому что стоило дорого: два ведра одна копейка, водопровода еще не было проведено, и все делали сами, с такой любовью и таким усердием.

И вот все рушится в конце лета. Настала пора - это венчание Лизы, но странно как-то все произошло. Лиза утром ушла в обыкновенном платье - это было 30 августа 1909 г., потом прибегает Женя и говорит, что Лиза венчается. Папа погнал Женю, Витю посмотреть, правда ли это? Потому что Лиза обманула родителей. Сказала, что будет венчаться в воскресенье, а взяла и раньше на три дня, так что ничего не было готово, а у меня от этого горя, что Лиза уедет, пошла кровь носом, потому что беготня по жаре, слезы, головная боль
.
Когда я вошла в комнату и увидела много людей, то голова закружилась. Конечно, загнали мальчиков, которые приносили из лавок угощение, а мама наскоро варила обед и пекла пирог и вышла не веселая свадьба, а тяжелая и для нас всех - со слезами.
Я забилась за погреб во дворе и ревела, там меня нашла Лиза, обняла, крепко прижала к груди и сказала: "Я это сделала, моя дорогая, золотая, родная Манечка, для того, чтобы учиться дальше". Она целовала и утешала, но жених нашел, и они должны были вернуться к гостям, так как был вечер, а они уезжали в 12 часов на вокзал.

Вспоминаю, сколько хлопот моей мамочке было, надо сложить все Лизины вещи, белье, книги, приготовить продукты в дорогу, а я пошла к клумбе и нарвала большой, пребольшой букет на дорогу своей сестричке Лизочке. Настал час, братья привели извозчика, он привязал корзину и чемодан, уселась Лиза с Фимой, папа с мамой напротив и я на козлах с извозчиком, только лицом к Лизе.

Не описываю того прощания, что было перед отъездом - это слезы и рыданья, и так в молчании приехали на вокзал, поезд отходил через 1/2 часа, и это все время Лиза утешала меня, говоря, что скоро приедет, будет присылать картинки, открытки, книжки, но чувствовала я, что сделала нехорошо Лиза, не нравился мне Миховский, что впоследствии (через 32 года) и оказалось, я буду писать еще об этом. Вот тронулся поезд и увез мою дорогую, родную сестричку Лизу, и я увидела плачущую мамочку, к которой бросилась к груди и вместе плакали, но отец увел нас тоже со слезами, и мы уехали, всю дорогу молчали, только сказал папа: "не за горами и эта, наша Маня, улетит".

Мама ничего не ответила, только вытирала слезы.
Пусто было дома, чувствовалось, что нет одного члена семьи, который всем нам помогал в учении, и потянулись занятия осенью. Зимним развлечением были игры зимой в снежки в саду, когда свободны от ученья.

И через год папа переменил квартиру, ближе к центру, там мы не имели уже огорода, только цветник, и в сад не всегда пускала хозяйка, она была очень злая и скупая, так что мы играли во дворике…

Обсудить этот текст можно здесь