Подобием по образу

Александр Левинтов

- Послушай ты, венец творения, что ты в прошлый раз говорил про
эволюцию? Я что-то не все понял.

- Сам ты – продукт эволюции. Ты о чем?

- Слушай, до утреннего обхода – часа полтора: у них по вторникам конференция. Им сейчас не до психов – они друг другу там кости дробят и мозги полощут. Поговорим...

- Не биолог я.

- И слава Богу. Тут с манией величия не держат. У нас у всех тут скромная ВТШ.

- А ты о какой эволюции?

- А их что – много?

- Как минимум – две. Естественная и искусственная. Все-таки человек не обезьяна, существо крайне искусственное.

- Ну, я до искусственной эволюции еще не доехал, давай по Дарвину.

- Если предположить, что естественная эволюция доступна
человеку, то имеется как бы два ее взаимоисключающих направления.

- Мы – обречены?

- Биологически – да, как, впрочем, и все остальные. Впрочем, мы обречены и в искусственной эволюции.

- Хорошо бы не дожить до нашей смерти.

- Тут до своей бы дожить. Люди постоянно теряют свое биологическое качество из-за того, что безразборно и безрассудно спят направо и налево, в любом состоянии и по любому поводу. А как только начинают вводить ограничения, непременно впадают в инцест. Мы деградируем - в подавляющем большинстве своем.

- Строго по Платону, в ходе репродукции всегда отсеивается лучшее и божественное, а остается худшее и уродливое. Достаточно вспомнить великий советский народ с кайлом
и ломом наперевес.

- Великий китайский или великий американский, или великий люксембургский народ не лучше. В массе своей человечество биологически деградирует просто в силу экспоненциального роста численности. А, с другой стороны, в нем всегда существует и второе направление эволюции – самопроизвольное формирование элитных
ядер. Да, они в меньшинстве, но они, в отличие от большинства, более динамичны и более изменчивы.

- Красиво... Интересно, а соотношение между элитой и быдлом константа? Биологическая константа?

- Вроде бы, да: в Афинах на 25 тысяч свободных было 150 тысяч рабов - метеков и ксенов, по-нашему, лимиты и черножопых. В Средневековье дворян и рыцарей, включая безземельных, было примерно столько же – один к семи. Ну, и все эти «семеро с ложкой, один с сошкой» -- тоже не зря возникли. Когда элиты становится слишком много, она превращается в быдло, как это и случилось с Польшей, где праздношатающаяся и неприкаянная пятимиллионная шляхта просто проела свою страну. Когда же элиты слишком мало, наступает охлократия, воинствует
чернь, которой для удержания своей власти нужны не реформы, проекты и преобразования, а большая кровь аристократии, террор на манер французского, большевистского или перестроечного.

- Значит, легенда о «золотом миллиарде» -- фуфло? Это модель
лишь ближайшего будущего человечества? А когда нас будет двадцать илисто миллиардов, счастливого миллиарда будет мало?

- Наверно. Но это верно только, исходя из естественной эволюции. Да и дело не только в этом и не только в соотношении масс элиты и быдла. Исторически, эволюционно
нарастает разница между этим двумя группами: тот же Платон, строго говоря, мало чем отличался от Эзопа, свободный и раб, в общем, были очень близки талантами и в цене.

- Да, ты прав: теперь сколько народу надо положить за одну английскую королеву.

- Но даже и это неважно. Эта естественная эволюция за счет своей естественности проникает в самые искусственные сооружения человечества, например, в систему образования. Образование в наши дни стало инструментом естественной эволюции. Есть обязательное образование для всех и существует элитное образование, доступное только элите и отделяющее элиту от массы. Никогда, никогда, никогда выпускник Итона, Принстона или Гарварда не женится на пэтэушнице. А если она и сумеет впрыгнуть к нему в койку, то ее ребенку никогда, никогда, никогда и близко не
подойти к Итонскому университету или папаше. А уж с пэтэушником гарвардская барышня и вовсе никогда не пересечется.

- Династичность – оружие аристократии. Поэтому обе неравные части человечества и двигаются по разным стратегическим траекториям. Быдло, которое мы теперь почему-то все чаще ассоциируем с мусульманским миром, стремится подавить элиту за счет высокой рождаемости, а интеллектуальная элита, иудее-христианского происхождения
либо охристианенных азиатов, по большей части, пытается выиграть за счет здоровья и долголетия. На естественном уровне нам предстоит борьба двух цивилизаций: старья с
младенцами.

- Ты, я смотрю, не очень-то наших современников.

- А наших потомков и прочие грядущие поколения – тем более. Ты думаешь, я почему здесь?

- Ты и будущее не уважаешь?

- Будущее – это не то, что мы ждем. Будущее – это то, чего мы не ждем.

- А в чем искусственная эволюция?

- Тут тоже два пути. Один – грубая генная инженерия, когда тупо ломают разные хромосомы или слесарничают с клонированием. Другой путь – еще грубее: протезирование костей, тканей и всего прочего. Впрочем, что тут грубее – трудно
угадать, но мы реально все менее походим на биоидов. Ну, тогда есть и третий путь искусственной эволюции – передача наших функций вовне: все эти компьютеры, роботы, автомобили. Мы просто выживаем сами себя машинами, которые быстрее, сильнее, дальше и даже умнее нас.

- Никто не знает, как и каким образом природа производит свой естественный отбор, Ясно, что здесь нет никакой функционализации, оптимизации, эргономики и прочих технических деталей. Мы даже не знаем, куда она движется, эта проклятая эволюция: от простого к сложному или от сложного к простому и есть ли вообще у нее такие
вектора и полюсы. Это просто театр абсурда со сменяющимися актерами, декорациями и пустым партером.

Можно подумать – искусственная эволюция имеет какие-нибудь разумные цели или основания.

- Конечно, имеет – но только в каждом конкретном точечном действии, не более того.

-Так и в природе все эти перемены ситуативны и несопоставимы с общим ходом. Никто не удерживает общего движения, ни в естественной, ни в искуственной эволюции. Тут мы отличаемся от всей природы только тем, что в состоянии наблюдать, фиксировать и то восторгаться, то мучиться увиденным.

- И еще: мы можем предвидеть или предугадывать.

- Потому как обладаем не просто мышлением, а проблемным мышлением.

- Что это значит?

- Мы, строго говоря, онтологически будущее не видим – не дано, но мы зато видим в нем онтологические дыры, то, что делает для нас будущее непривлекательным или
даже невозможным, мы, видя эти дыры, уклоняемся от встречи с ними и потому движемся не по целям, а по этим уклонениям и потому сами не знаем, чего хотим, и каждый раз с горестным недоумением оказываемся в будущем, которого, ну, никак
не ожидали.

- И какие же ты видишь проблемы нашей искусственной эволюции?

- Самое очевидное – критерии и методы отбора. Природа действует наотмашь и наугад, нам же кажется, что мы действуем разумно и целенаправленно. Но то, что мы ставим критерием сегодня, завтра непременно и с неизбежностью нами же и осуждается и отвергается. То же происходит и с методами, которые не просто совершенствуются
– они сменяют и отменяют друг друга.

- Согласно Куну.

- Согласно Куну. И более к старым методам и критериям не возвращаются, но последствия продолжают жить среди нас, неся генетические болезни, патологию и
прочие отклонения, которые когда-то считались нормой. Наш путь, выходит, -- не прогресс и не путь норм или следования целям, а просто путь бесконечных ошибок.

- Тут это все разом и на нас, как материале, так переплетено, что отделить одно от другого невозможно. Паталогоанатомы правы, утверждая, что человек устроен системно, но только паталогоанатомы и могут работать с нами системно.

- А что еще?

- А еще у меня всегда стоит перед глазами тот замученный ребенок из «Братьев Карамазовых»: всякий прогресс и прочая генная, внутригенная и внематочная инженерия отбрасывает этого ребенка и говорит ему: никшни, тебе не место, плачь-не плачь, а счастливое человечество с тобой не построишь. И сколько этих, плачущих и
обиженных? И не плачущие ли и обиженные мы с тобой?

- По крайней мере, я бы хотел остаться им, а заодно быдлом, которому недоступны пороги и чертоги золотого миллиарда.

- То-то и оно. И никто еще не сказал, что гении и таланты должны быть
здоровыми и никто еще не доказал, что здоровые могут быть гениями и
талантами.

- Нормальный человек – это всегда ненормальный, псих, отклонение: вот, например, мы с тобой в сравнении с этими страхолюками. Мы ж нормальные! Мы – психи , а они – просто психиатрички.

- Ты знаешь, меняются не просто цели, критерии, методы и прочая мелочовка. Меняется крыша.

-Ты о чем?

- У человечества все время плывет крыша. И оно каждый раз стоит в недоумении, как буриданов осел: то ли менять ценности на более гуманные, то ли уничтожать
всех недоталантливых на корню и в зародыше. И это возникло не вчера
и не сегодня, и даже не завтра – так было всегда и будет всегда. Это
ведь не принципиально: сбрасывать недоталантливых в море или в ПТУ.

- Я думаю, мы с тобой не назвали главную проблему искусственной эволюции.

-Ты о чем?

- Всякая искусственность подразумевает и держится на подобии, на возможности репродукции и технологизации репродукции.

- Ну, да, а как же иначе?

- А ведь это – богоборчество, это – подобием по образу: Бог-то работает каждый раз уникально и повторяться в своих произведениях не любит.

- Отлично! Теперь я понял, что такое развитие и почему его называют естественно-искусственным процессом!

- Почему?

-Так ты ж сам и сказал это сейчас: естественная составляющая развития всегда уникальна, неповторима, но и непредсказуема, как и положено естественной эволюции.
Искусственная же составляющая, или эволюция, если желаешь, предсказуема, по крайней мере, своими проблемами, прямолинейна и туполинейна за счет заданности на
воспроизводство. Соединенные вместе, эти два процесса сосуществуют
почти вынужденно, по прихоти Создателя, предоставившего нам волю и
свободу выбора.

- Конечно, я не прав, но, с этой, твоей, точки зрения, основную ответственность за искусственную эволюцию человека несет медицина, а за естественную – биология.

- Ну, не только они.

- Конечно, не только. Тут все несут ответственность, потому и процветает безответственность. Я – по принципу.

- Ну, допустим, и что из этого?

- Медицина и на словах, и на деле глубоко моральна и зиждется на строгих этических постулатах. Так?

-Так.

- А биология, точнее, биологи дружно и твердо убеждены в аэтичности, безэтичности своей науки. Они готовы признать в ней некоторую эстетичность, да и то немногие, но этика для них запрещена.

-Мир таков, каким мы его видим. Вольно биологам плевать на этику своего объекта – и он будет, как ты говоришь, безэтичен. И всякая другая наука также. Не только биология. Попуская безэтичности своего объекта, мы тем самым снимаем и с себя этичность, а, стал быть, жмуримся и щуримся, ослепляем себя. Отказывая камню или атому в принадлежности к этическим основам мироздания, мы плодим лишь безнравственных камневедов и атомологов. Но мы все равно никуда не денемся от упрямого факта, что растения различают Добро и зло, кошки и собаки следуют нравственному императиву Канта, а второй закон термодинамики – всего лишь математическое выражение этого императива.

- Ну все, осмотр начинается. Вон студенты пошли. Почему психопатки
такие все кривые и страшненькие?

- То ли дело, говорят, – гинекологини.

- Радуйся и таким, мне кореш из морга сказал, паталогоанатомичек вовсе не существует.