Владимир Усольцев

Б Г У
(Белорусский Гуманитарный Университет)

Я больше всего горжусь тем, что я - выпускник ТГУ - Томского государственного университета. Это знаменитое учебное заведение дает не только на зависть глубокие знания, но и особенную томскую закваску - несотрясаемый моральный стержень, который всегда меня поддерживает во всех передрягах. Судьба моя, озорница, поигравшаяся со мной вдосталь, забросила меня как-то в Белоруссию. И в Белоруссии есть своя академическая гордость: БГУ - Белорусский государственный университет. И здесь дают отличные знания. Но вот стержень-закваска здесь какая-то другая получается. В ТГУ просто немыслимо появление на пороге лиц типа всебелорусского батьки, а в БГУ он - терпимый и чуть ли не желанный гость. Если бы русский президент пожелал заехать в ТГУ вместе со своим белорусским союзником (допустим такую виртуальность, невозможную в реальности с теперешним молодым и грамотным русским президентом), то, во-первых, Ученый Совет ТГУ немедленно бы подал протест и стал бы грозить отставкой; а во-вторых, все десять тысяч студентов за малым возможным исключением и весь профессорско-преподавательский состав срочно бы запаслись яйцами на мощной Томской птицефабрике - память о Егоре Лигачеве - и стали бы их ускоренно портить, чтобы было чем встретить этакого гостя. А если и не устояли бы ТГУ-шники перед напором ОМОНа, то непременно на помощь подвалило бы еще тысяч двадцать соседей-политехников. Нет, шансев на визит в порядочное заведение, каковым, несомненно, является ТГУ, у батьки Луки нет никаких... В Белоруссии мне не довелось посидеть в аудиториях БГУ. Но тем не менее, я смею утверждать, что я прошел определенный курс наук в БГУ. Правда, был это другой БГУ. Это был невидимый Белорусский Гуманитарный Университет, который учит всех подряд, независимо от их желания. Вот об этом курсе наук того другого БГУ и пойдет речь ниже.

Семантика и этика.

До августовского путча разлива 1991 года оставалось месяцев пять, когда к нам в кооператив "Дух" нагрянул ревизор из ГорФО. Только мы было устроились на паркетных полах в чистых помещениях со свежими обоями и рассставили цветы и аквариумы между фрезерными и шлифовальными станками под началом координатно-расточного красавца "Хаузера" в выскобленной и отмытой нами бывшей тюряге, как на тебе - суровая проверка: а чо это у вас тут так хорошо, а вокруг так плохо!? Мы-то дурни с наивысшими образованиями с лауреатом Госпремии во главе думали, что он пришел у наших государственных арендодателей спрашивать: а чо это у вас так плохо, а у арендаторов так хорошо!? Но нет же, пришел он именно к нам.

Резизор был грозен и грузен, и фамилия ему была очень подобающая - Грузнов. При среднем росте весил он как три крепких мужика. Его самый главный босс - тогдашний министр финансов СССР хрюшеподобный товарищ Павлов был просто стройный легкоатлет против слоноподобного товарища Грузнова. Необъятный костюм его был пошит по спецзаказу - таких костюмов в вольной продаже не бывает. Когда он уселся в нашей бухгалтерии, стул под ним застонал. Напоминало это все картинку из цирка, когда слон, одетый для развлечения публики в штаны, садится на табуреточку. Грозному ревизору Грузнову хватило несколько часов, чтобы полностью с нами разобраться и удалиться.

Через пару дней он заявился вновь с заготовленным актом, чтобы нас с ним ознакомить. Он нас так ознакомил, что мы - гордость МВЭС и бюро по машиностроению при СМ СССР - почувствовали себя проживавшими в наших покоях до нас неисправивыми рецидивистами. Он нам насчитал штраф на пятьдесят шесть тысяч рублей. Тогда это была очень даже кругленькая сумма и сложилась она из двух нарушений бухгалтерского правопорядка. Одно нарушение весило на тринадцать рублей с копейками, и товарищ Грузнов, скрепя сердце, согласился с нами, что эта претензия была-таки необоснована, и он готов был ее из акта удалить.

Другая претензия была еще более необоснована, но от нее товарищ Грузнов отказываться никак не желал. Он указал нам пункт в законе, который мы неукоснительно соблюдали. Ревизор же, указывая пальцем на этот пункт, печально утверждал: "Вот видите, здесь же написано...". При этом стало очевидно, что он понимает хоть и сложный, но недвусмысленный текст этого пункта прямо наоборот.

Я всегда снисходительно относился к белорусским чиновникам, в массе своей происходящим из окрестных деревень и сохранившим восхитительный колорит деревенской речи, ну как теперешний президент. Этим бедолагам едва ли было бы по силам точное толкование тяжеловесного языка закона, кишащего сложно перевязанными друг с другом придаточными предложениями. Но белорусский чиновник - товарищ Грузнов - говорил на чистейшем русском, как будто был он родом из Омска или из Питера и получил там стандартное высшее образование. Тем не менее, он твердил абсолютно серьезно и настойчиво, что этот пункт, написанный так-то, мы понимаем не правильно, а совсем наоборот, а потому будьте любезны - раскошеливайтесь. Наш разговор стал напоминать дискуссию немого с глухим, одетых в смирительные рубашки. Нам было милостиво позволено обжаловать претензию в течение месяца, и платить нам пришлось бы лишь по истечении этого срока.

Наш председатель, лауреат Госпремии, коренной белорус, имевший некоторые проблемы с русской грамматикой, поручил мне добиться справедливости, битва за которую явно переходила на поле филологии, где я был заведомо сильнее всех наших мозговитых инженеров. Я тут же прорвался к начальству повыше Грузнова - в какое-то управление Министерства финансов, вольготно расположившееся в Доме Правительства. Начальник управления будто только вчера вышел из партизанской зоны на Могилевщине; ни русская филология, ни белорусская явно не обласкали его своим просвещающим теплом.

- Чаво ты хотишь, сынок? - спросил он ласково.
- Да вот просим помочь разрешить одно очевидное недоразумение.
- Ну дак укаж, цо маш. Варовками с тэбе тагать трэба - поторопил он меня.
Я быстро и без запинки оттараторил всю фабулу дела. Министерский начальник от души посмеялся и заверил, что закон на нашей стороне, а на ревизора мы можем начхать. Я попросил какую-нибудь бумажечку, что начальнику немного испортило настроение: "Приходь заутра, сення нема часу."

Назавтра я радостный явился к доброму партизану и вместо бумажки получил осторожный вопрос, а кто нас проверяет? Услышав фамилию Грузнов, партизан внезапно помрачнел и начал лепетать, что он тут посоветовался с юристами и выяснил, что мы все-таки должны заплатить штраф. Вранье это было настолько очевидно, что спорить просто не имело смысла. Поразила меня магическая сила фамилии "Грузнов". Заготовленную для нас спасительную бумажку я успел заметить на столе, но она сразу потеряла силу от одного упоминания грузного Грузнова. Вот это чудеса! Начальник боится своего подчиненного! Наверняка здесь не обошлось без масонской подпольщины. Наверное, этот Грузнов занимает более высокий пост в подполье, чем его начальник, вот и получилось столкновение субординаций. Я подумал еще мельком, что следовало бы обсудить этот феномен с писателем-антимасонщиком Эдуардом Прищепкиным и напустить его на эту минскую ложу, пусть-ка черпанет свеженького матерьяльчику.

Одним отлупом меня не успокоишь, и я пошел дальше. Я вышел через знакомых доцентов университетского филфака на директора академического института русского языка и литературы, известного академика. Академик не прогнал моих знакомых, а, похоже, очень хорошо понял нашу проблему - наверное, не впервой. Он подписал письмо с подробным семантическим анализом текста злополучного пункта закона с несколькими вариантами перевода этого пункта с русского на русский. Все варианты сходились в одном: мы были правы, а товарищ Грузнов получал жирный кол с минусом по синтаксису. Эту чудную бумагу я торжественно отнес грозному ревизору. Товарищ Грузнов ее прочитал и смачно рассмеялся: "Хороший документик! Первый раз такой вижу. Но бумага, понимаешь, неподходящая, задницу оцарапаешь. Так что не нужна она мне. Возьми ее себе назад и можешь ею при нужде подтереться сам. И не забудь, через двадцать четыре дня я с вас денежки спишу".

Но не на того напал этот фрукт! Я бумажку от академика взял с собою и пошел еще дальше. Народный депутат СССР Добромыслов! Вот куда надо было сразу идти! Депутат был не только Добромысловым, но и скоромысловым: без промедления написал он грозный депутатский запрос министру финансов товарищу Павлову и приложил к нему письмо академика. Потянулись томительные дни. За три дня до истечения предоставленного нам срока пришел ответ от товарища Павлова. Как следовало из пометки слева вверху, такой же документ получил и министр финансов Белоруссии. Как показало время, товарищ Павлов вовсе не был другом кооператоров и вообще оказался подпольщиком-гэкачепистом, но с нами он обошелся по-справедливости. В его сухом ответе было четко указано оставить наш кооператив в покое, а министру финансов республики надлежало провести разъяснительную работу среди своих подчиненных и при необходимости указать некоторым грамотеям типа товарища Грузнова на служебное несоответствие.

Ура! Победа! Я пулей помчался в горисполком и застал товарища Грузнова за его рабочим столом. Увидев мою светящуюся физиономию он тоже засветился, явно наслаждаясь предчувствием повторения сцены с бумажкой от академика. Но когда он увидел бланк министерства финансов СССР и знакомую всем работникам финансово-фискальной сферы закорючку товарища Павлова, светимость его померкла и постепенно обратилась в свою противоположность. Товарищ Грузнов погрузнел и омрачился.

- Что же ты наделал!?
- ???
- Да как ты посмел так меня подставить!? Ты что, первый день на свете живешь и не знаешь, что за это бывает?
- Знаю. Таких толстожопых умников с работы выгоняют без выходного пособия, - я почувствовал себя внезапно гордым и очень мне захотелось врезать товарищу Грузнову в морду, но я сдержался, а вот от дерзости удержаться уже не мог.
- Ладно, я тебе это еще запомню, и заплатить вам все равно придется, причем мне - тридцать процентов лично в руки, и можешь идти хоть в прокуратуру, хоть к своему Добромыслову. С ним мы, кстати, тоже еще разберемся.
- А ты попробуй еще сунься к нам в тюрьму. Отфрезеруем, отшлифуем и отхромируем!
- Ты, я вижу, и в самом деле какой-то инопланетянин, ничего ты так и не понял. Иди и радуйся пока, но недолго.

Я ушел, не желая его видеть, и больше я его, слава Богу, не встречал.

Мы спокойно трудились дальше. Грянул путч. Товарищ Павлов сел в "Матросскую тишину" на диету, колхозно-партийный Верховный Совет Белоруссии с перепугу избрал своим начальником дерьмократа Шушкевича; господин Шушкевич в свою очередь постеснялся всю эту номенклатурную шушеру под шумок разогнать, и товарищ Грузнов, по-слухам, даже пошел на повышение и попутно открыл частную аудиторскую фирму. И штраф - тех пятьдесят шесть тысяч -с нашего кооператива он все-таки снял - в безусловном порядке, дав команду банку. Но было это уже в апреле года 1992, когда была этим тысячам цена - пять копеек. И случилось это уже без меня - я ушел на вольные хлеба...

* * *

Началась нелегкая жизнь начинающего купца. Государство никак не хотело предоставить частнику свободу и требовало его к себе на ковер каждый божий месяц. У каждой фирмы был свой закрепленный налоговый инспектор, проверявший отчеты строже, чем прокурор проверяет объяснение подозреваемого в краже. Чтобы не возникла излишняя интимность в отношениях инспектора и подозреваемого, то бишь частника, производилась ротация инспекторов. Моя маленькая фирма имела счастье в течение семи лет познакомиться более чем с дюжиной налоговиков. Чаще всего мы друг с другом ладили, но были и шероховатости от легкого недолюбливания до открытой вражды.

Однажды мы разошлись во мнениях по поводу исчисления одного налога, и мне пришлось вступить в единоборство с государственным винтиком, пытавшимся привинтить нас к стенке. Второй раз столкнулся я с явным искажением зрения при чтении инструкций. То, что мне виделось Фомой, налоговому инспектору виделось Еремой. Я, помня триумфальную историю со слоновой задницей из ГорФО, сильно не унывал, а пошел сразу в республиканскую налоговую инспекцию. Работали там тогда очень симпатичные и грамотные женщины. Встречен я был радушно и даже со смехом - еще одна жертва острой бдительности районных инспекторов! Мне сказали, что мои сотоварищи по капиталистическому труду валом ломятся в эти двери, прося защиты от искажения зрения у пожилых работниц районных налоговых инспекций. Ничего не поделаешь, кадров не хватает, вот и продолжают работать знатоки всесильного экономического учения "от каждого по способностям, каждому по труду" на своих местах, как и прежде руководствуясь своей партийной совестью.

Я быстро получил вожделенный ответ на мой запрос, и мы с женой - моим главным бухгалтером - с торжествующими лицами появились в налоговой инспекции. "Вот, читайте, черным по белому Вам разъяснено, что правы все-таки мы, а не Вы". Наша патронша недоверчиво прочитала письмо из вышестоящей инстанции и сокрушенно пожала плечами: "Просто сумасшедший дом какой-то". Потом она внезапно обратилась ко мне и начала тоном школьного учителя мне, как хулигану, нацарапавшему нехорошее слово на парте, выговаривать, что поступил я очень неэтично. Мы сильно изумились и попросили разъяснения. Разъяснение было очень простое: мы - частники, а она - лицо государственное; если каждый частник будет срамить государственных работников, то получится полный бардак и большой ущерб благосостоянию народа. Только в сильном и авторитетном государстве может быть порядок и благополучие.

- Ведь Вы же меня, ответственного работника, перед вышестоящим начальством осрамили, да как же Вам не стыдно!
- Да помилуйте, что же нам оставалось делать!?
- Заплатить штраф и не соваться, куда Вам не положено.

Мне сразу стало все ясно. Это действительно был принципиальный вопрос этики, имеющей реальное хождение в этой дивной стране. В подаче товарища Грузнова она была модифицированной на взятку, а в данном случае это была чистая номенклатурная этика без примесей. В девятнадцатом веке из-за разногласий в этике на дуэлях стрелялись, а в наше время я вот, слава богу, только легким выговором отделался. Прогресс все-таки налицо!

Политэкономия и право.

Но вот началась предвыборная борьба за пост президента республики Беларусь. Все прогрессивные силы объединились вокруг уважаемого человека - товарища Кебича. Все реакционеры-дерьмократы - вокруг казнокрада, укравшего темной ночью ящик гвоздей, профессора Шушкевича. Те, кто считал белорусов особым подвидом homo sapiens, возвышающимся над недостаточно развитым homo sapiens rutenikus, объединились вокруг шановнага пана Позняка. Те, кому надоел Кебич и нетерпимы были этот слишком грамотный профессор и говорящий на малопонятном белорусском языке пан Позняк, объединились вокруг своего в доску и ясного, как сто грамм, Сашки Лукашенки. Я же, ведомый своей темной совестью, в угоду мировой реакции, начал неприкрытую агитацию за капиталистические кущи, то есть за господина Шушкевича. Нелегкая судьба агитатора привела меня и в родную налоговую инспекцию.

Я агитировал по ходу сдачи очередного месячного отчета. Четыре инспекторши слушали меня с интересом, но недоверчиво. Насчет украденного ящика гвоздей я довольно быстро уговорил своих слушательниц, что все это - брехня. Дальше я стал говорить, что Шушкевич - наиболее образован, что его признают авторитетной личностью даже в Америке. А вот это уже оказалось в глазах моих слушательниц существенным изъяном: "Зачем нам такой грамотный, разве он поймет нас - простых людей, университетов не кончавших?". Тогда я зашел с другого бока и стал рассказывать о преимуществах демократии и рынка и привел яркие примеры из жизни моих хороших знакомых - малограмотных бедняков в Германии, живших побогаче Кебича и Шушкевича вместе взятых. Тут я, видимо, перешел все границы, и одна почтенная дама - родственница, наверное, товарища Грузнова, ибо вес у нее был побольше моего - резко меня оборвала:

- Ай, не надо нам про это рассказывать, знаем мы, за чей счет живут эти Ваши знакомые. Это все нечестно нажитые богатства. Просто немцы и американцы и все остальные капиталисты ограбили весь свет, особенно Африку, и живут лучше всех. Вот когда восстанет Африка, что тогда будут делать Ваши немцы?
- Да с чего Вы взяли, что немцы грабят Африку? У Германии и колоний-то в Африке почти не было! Был Камерун, да и тот отобрали.
- А все равно грабят: покупают у них сырье дешево, а продают свои товары дорого, вот и грабеж.
- Так ведь цены диктует рынок, а не чей-то указ, посмотрите как подскочили цены на кофе из-за неурожая в Бразилии...
- Хорошо, а почему тогда Ваши богатые немцы не помогают африканцам, как мы им помогали?
- Очень даже помогают. И врачи добровольно работают в Африке, и дороги немцы строят, и образование организовывают...
- Ха-ха, так мы Вам и поверили! Да эксплуатируют они негров, откуда у них тогда такие богатства!?
- Да работать немцы умеют здорово! У них рынок, который их заставляет работать эффективно...
- Ну да, я вот всю жизнь спины не разгибаю, а что я наработала!? Честным трудом не разбогатеешь! И уходите отсюда, подпевалы буржуйские, вот выберем Лукашенко, тогда мы Вам покажем, что откуда берется!

Остальные три инспекторши, однако, не поддержали свою подкованную в макроэкономике сослуживицу и решительно заявили, что будут голосовать за Кебича. Моя миссия полностью провалилась, и мы ушли восвояси. В коридоре нас догнала одна из тех инспекторш и, оглядевшись вокруг, шепотом сказала, что она будет голосовать за Шушкевича. Признаваться в таком грехе в стенах этого казенного дома было явно небезопасно.

Настала эра своего в доску батьки Лукашенко. Количество налоговых и иных инспекторов начало стремительно расти в соответствии с тезисом о сокращении госаппарата. Количество частных фирм начало стремительно падать в соответствии с тезисом о разгоне этих нечестных частников. Очереди в кабинеты налоговой инспекции стали сокращаться, и для сдачи отчета уже не нужно было выстаивать по многу часов.

Раз уж вспомнил я про такую благодать, упомяну заодно и курьез из позднейшего времени. Летом 1999 года понадобилось мне заглянуть в Смолевичскую налоговую инспекцию. Она поселилась в новом, специально построенном здании. Просторные кабинеты, просторные коридоры, рассчитанные на размещение толп, рвущихся к сдаче отчетов, множество работников за столами и... ни одного посетителя. Я был один-одиинешенек, и работница, которую я осчастливил своим визитом, была воистину счастлива - хоть какая-то работа ей перепала. Остальные сидели и считали мух на потолках. Хозяйствующие субъекты за время сокращения госаппарата и строительства ради этого новой налоговой инспекции резко сократились сами. Тут батька Лука свое слово сдержал: всех нечестных частников - а честных частников, как ему известно, просто не бывает - уничтожил.

Но не только налогового инспектора надо было навещать каждый месяц - была еще и служба собеса и соцстраха. И вот однажды эта самая служба решила нас проверить. Это было в разгар нашей активности, когда наши обороты внушали уважение даже в банке. Проверка была тщательной и скрупулезной, но, к большому огорчению проверяющих, ничего не обнаружила. Когда моя жена явилась в собес за актом, ей показали постановление на выплату штрафа в сумме почти треть миллиарда. Тогда это было где-то около пятнадцати тысяч долларов. Моя жена - в слезы, а я к юристам. Те меня успокоили: закон на нашей стороне, и нам есть смысл воевать за свои кровные тысячи долларов (такой штраф нас бы еще до конца не уничтожил, но многих наших наемных работников послал бы на улицу - вот она забота государства о трудящемся человеке).

Удивительным в этой истории было то, что начальник собеса Борис Борисович был, в общем-то, разумным начальником и неплохим человеком, которого мы на фоне других госчиновников очень даже уважали. И именно он нам такую свинью подложил! Я вооружился текстами законов и ... диктофоном, который я спрятал в левый грудной карман пиджака, чтобы записать дословно, что же будет Борис Борисович говорить в наше обвинение.

Борис Борисович беседовал со мной, стараясь не смотреть мне в глаза. Жена моя сидела рядом и старалась не разрыдаться. Я был решителен и тверд и своим поставленным в прославленной университетской хоровой капелле вторым басом вкладывал в его уши прописные истины, стараясь заставить его лично прочитать комментарий к закону, который прямо говорит в нашу пользу. Борис Борисович упорно не хотел читать закон. Он все время твердил: "Да что Вы так волнуетесь, уплатите штраф, подайте на нас в суд, и пусть суд разбирается". Я возражал: "Да зачем нам суд, когда здесь и спорить-то не о чем: вы чините произвол, не пойму только зачем и почему, так и оставьте нас в покое без суда".

Несколько раз я проверял, как там мой диктофон в кармане против сердца. Борис Борисович забеспокоился. Он был сердечником и подумал, что у меня начинается прединфарктное состояние от нашей беседы. Он предложил мне тут же валидол и нитроглицерин. Я гордо отказался, а жена нанесла неплохому, в общем-то, человеку тяжелый моральный удар прямо под дых: "Борис Борисович, Вы уже не молоды, Вам надо бы уже и о совести позаботиться, как Вы с таким грехом на душе пред Всевышним-то предстанете!?"

Борис Борисович расстроился вконец, и уже я стал опасаться за его сердце. Борис Борисович стал быстро полушепотом меня уговаривать: "Да заплатите Вы этот штраф, и сразу в суд. Вы выиграете дело, это же ясно как день. Что я не вижу, что Вы не нарушаете закон? Это я его нарушаю. Я почти каждую неделю хожу в суды и проигрываю, и проигрываю... Не пропадут Ваши деньги! Вот сколько дел я уже проиграл". Борис Борисович раздраженно показал мне толстенную связку канцелярских дел в скоросшивателях. Мне показалось, что я попал куда-то в мир абсурда. Получать свои деньги после суда мне не хотелось.

Один суд мне уже наглядно показал, на чьей он стороне, когда безграмотный воришка, ограбивший мой грузовик, был взят судом под защиту "перед частником в очках и с образованием". Наш разговор зашел в тупик. Я встал и, тыча Борису Борисовичу указательным пальцем чуть ли не в нос, отчеканил так, что слышно было в соседнем квартале: "Хорошо, я пойду в суд. Но я подам не одну жалобу, а две. Одну против ведомого Вами учреждения, вторую - против Вас лично за то, что Вы сознательно наносите мне ущерб, заведомо зная, что нарушаете тем самым закон. А вы знаете, сколько стоит один мой день - всех Ваших запасов не хватит оплатить мой иск".

Борис Борисович побледнел и быстренько распечатал металлический патрончик с валидолом. Рывком сунув таблетку под язык, он сел с сокрушенным видом на стул. Наступила короткая пауза. Наконец, обычно вежливый Борис Борисович негромко ругнулся матом, не постеснявшись моей жены, и постучал по стенке за собой. На стук прибежала дама, которая нас проверяла. "Второй вариант акта порви, неси сюда первый!". Дама исчезла и тут же вернулась с готовым актом, где за нами никакие прегрешения не числились. Борис Борисович его со злостью подписал, тиснул печать и подал его мне, попросив меня расписаться в получении.

Уфф... Пронесло! Борис Борисович глядел теперь мне в глаза взором праведника:

- Чертова должность, уйду, вот ей-богу, уйду! Думаете, мне приятно так вот людей обманывать!? Да план ведь у меня!!! План по штрафам у меня - хоть умри, а наштрафуй! Вот я и штрафую, черт бы забрал весь этот дурдом!
- Борис Борисович, я Вас понимаю. Но бывают в жизни моменты, когда надо принимать решения самому, чтобы потом не раскаиваться. Поступайте по-совести, и не будете себя презирать.
- Ладно уж, идите, как-нибудь я и сам разберусь. У-у, сволочи!

Последнее относилось не к нам, а к той планирующей инстанции. Инстанция же времени зря не теряла. Устав от бесконечных судебных решений в пользу нечестно соблюдающих закон частников, инстанция издала чудесный указ, запрещающий судам выносить решения не в пользу государственных органов. Все, приехали. Судиться можно, высудить нельзя. Нам еще сильно повезло, что та проверка случилась за несколько месяцев до этого знаменитого указа. Повторную проверку Борис Борисович на нас уже не посылал. Крепко, видимо, напугала его моя жена со Всевышним.

Психология.

Еще на заре моего буржуйствования утонула моя любимая жена в потоке бумаг, которые она, как главный бухгалтер, должна была готовить для многочисленных государственных учреждений. Наша налоговая инспекториня, относившаяся к нам с определенной симпатией и даже с подобострастием, посоветовала принять на работу ее знакомую специалистку, всю жизнь проработавшую бухгалтером. Мы с облегчением вздохнули, и как это мы раньше не догадались нанять помощницу? Так появилась у нас помощница по трудовому соглашению по имени Ольга. Ольга работала ни шатко, ни валко, особой помощи мы не ощутили, потому что труды ее часто приходилось жене переделывать из-за ошибок, отвечать за которые пришлось бы не Ольге, а моей жене. Мы наняли, уже в штат, еще одну профессиональную бухгалтершу, а Ольге намекнули, что теперь нам ее помощь вроде как и ни к чему. Перед расставанием Ольга поделилась с нами, что она просто восхищена нашей дружной семейной фирмой, но не нашей слаженностью, а тем, что мы даже не пытаемся чего-нибудь схимичить и украсть.

Ольга была слегка взволнована и, похоже, проговорилась сверх того, что хотела нам сказать. Она изо всех сил искала наши трюки, черную кассу и вообще, как мы думаем о своем будущем. Оказалось, что мы о нем совсем не думаем, потому что вся наша буржуйская деятельность была как на ладони, все было по-закону, и никаких других источников благополучия мы не имели. Поначалу она была ошарашена, потому что была уверена, что так не бывает. С еще большим рвением она стала искать, где же и как прячем мы свои нелегальные доходы. Ничего не найдя, она сильно расстроилась, а потом ее осенило, что у нас и в самом деле нет никаких левых доходов. И ей стало нас жалко - пропадем ведь с такой честностью.

Есть в психологии такое понятие - психологическая установка. Когда Вы уверены, что сумма углов треугольника равна 180 градусам, Вы никогда не задумаетесь перед ответом на вопрос, чему равна сумма углов в треугольнике? Вы твердо ответите - 180 градусов. Вы можете, однако, сильно попасть впросак, если треугольник будет нарисован на глобусе. Так вот, Ваша твердая уверенность насчет 180 градусов и есть Ваша психологическая установка. У Ольги была типичная психологическая установка, что все воруют, а мы оказались не на общем плоском столе, а на каком-то глобусе, вот Ольга и ошиблась. Порой я думаю, а не была ли Ольга тем самым стукачком от налоговой полиции? Все может быть. Я не хочу быть жертвой предубеждения, то есть не хочу иметь разные там психологические установки, поэтому ограничусь пожиманием плеч: все может быть, не знаю.

В начале 1997 года моя фирма скромно отметила пятилетний юбилей. Пять лет прошло, а мы, кроме отдельных тематических проверок, настоящей комплексной проверки от налоговой инспекции так и не испытали. И это нас сильно нервировало. Решили мы упредить удар и наняли аж за сто миллионов аудиторскую проверку. Шеф аудиторской фирмы был большой дока во всех нюансах классического бухучета и еще больший дока в особенностях бухучета в Белоруссии - его свояк работал в министерстве финансов в должности чуть-ли не замминистра. Три высоквалифицированные аудиторши с лупой и с кипой законов в руках 5 (да-да, пять!!!) месяцев проверяли нашу деятельность по 8 часов каждый рабочий день. От их сверхскрупулезности, которая уже попахивала маниакальностью, моя жена окривела. Я не шучу - от нескончаемого нервного стресса у нее воспалился лицевой нерв на правой стороне. Мы уже думали, что так длинен список наших прегрешений, что наши аудиторши никак не могут его дописать до конца. Но и аудиторши закончили свою работу готовыми для психушки. Они ничего не нашли! А то, что нашли, так это было правильно, когда мы то делали, и стало неправильным лишь потом - задним числом.

Но на такие мелочи аудиторы внимания не обращали, на них должна была обратить внимание налоговая инспекция. Их психологическая установка, что все воруют, была так сильна, что они никак не могли поверить своим первым результатам, полученным уже через две недели. Четыре с половиной месяца они искали наши замаскированные лазейки - а их не было, как не было на глобусе, упоминаемом в "Золотом теленке", Берингова пролива, отчего свихнулся заслуженный учитель географии. Кстати, это тоже факт из психологии: отклонение действительности от психологической установки чревато переходом психологии в психиатрию.

Три аудиторши были близки к госпитализации, а шеф их - тот самый дока - нервы имел просто из просмоленной пеньки. Ему все было хоть бы хны, и он прямо спросил меня в лоб, как ты это делаешь, поделись, как ты левые доходы прячешь? Я над ним только посмеялся, и он меня страшно зауважал: таких ловких жуликов, как я, он еще не встречал. Его психическое здоровье оказалось непотревоженным, потому что для него действительностью была не наша честность, а наша априорно предполагаемая ловкость, то есть его установка не вступила в конфликт с видимой им виртуальной реальностью.

После моего популярного разъяснения такого мудреного, но на самом деле простого понятия, как психологическая установка, я надеюсь, что читатель легко сообразит, кто в Белоруссии больше всех одержим этими нехорошими установками и где ему место в связи с расхождением его установок с простейшим фактом, что Вселенная обращается вовсе не вокруг его лысины.


Невидимый БГУ, тезка видимого всем БГУ, крепко подмочившего свою репутацию цитадели просвещения и обычного для всех прочих университетов духа свободы, преподносил и преподносит уроки прежде всего в области права. Именно этот невидимый БГУ убедительно доказывает, что закон запросто может иметь обратную силу, что суд не смеет быть независимым, а должен руководствоваться только указаниями сверху, и что обычный договор подряда на строительство через много лет после торжественного подписания акта о его исполнении может привести исполнителя в тюрьму, а заказчика в премьер-министры. И именно в юридической науке оба БГУ уже практически слились. Ведь именно университетские профессора-юристы одобряют все новшества своего могущественного патрона, страшно гордого тем, что перед ним - безграмотным обалдуем, над которым потешалась вся его родная деревня - пресмыкаются эти грамотеи. Да, господа вроде профессора Абрамовича с юрфака, прогнувшиеся до полнейшего неприличия, действительно - грамотные люди, но учились они не в ТГУ, факт!

Кстати, учеба в этом БГУ опасна как для нравственности, так и для здоровья: запросто можно и окриветь. И если в обычном БГУ за неуспеваемость могут только отчислить, то в том невидимом БГУ могут и срок припаять.
..
Забросила меня озорница-судьба в Белоруссию случайно, она же меня из нее и выкинула. Дух ТГУ с белорусским запашком не состыковался... И этот же дух ТГУ говорит мне: "Не унывай, есть ведь и в Белоруссии замечательные люди, и когда-нибудь они очистят честь БГУ". И я в этом не сомневаюсь, хотя будет это еще ой как не скоро...

Послесловие.

Написавши этот памфлет на прикладные гуманитарные темы, послал я его своим друзьям в Томск. Сейчас это сплошная университетская профессура и завы. Они прочитали и задали мне один кардинальный вопрос: это что - правда или ты белены объелся? Но по моему тону в ходе телефонного разговора стало для них очевидно, что белены я в рот не брал. Тогда поправили меня мои друзья-сибиряки: "Загнул ты, тем не менее, что белорусского президента у нас тухлыми яйцами закидают по его приходу. У нас ему вначале высказаться позволят и вопросами его лобовыми опробуют. Ну, а, если заслужит, то тогда и закидают, тут можешь не сомневаться: у нас вот даже Лигачеву задали дрозда".

И стало мне ясно, что не знают мои томские земляки - доктора физматнаук, да и все прочие студенты, такой простой вещи: каково теперь в Белоруссии? Не донесли эти самые пресловутые СМИ всей реальности. Да оно и ясно, как тут донесешь, когда операторы исчезают... И кажется белорусский президент в Сибири всего лишь чем-то несовременным, вроде Лигачева, а ведь их сравнивать - только Егора Кузьмича оскорблять. Так что есть у батьки Луки теоретический шанс переступить порог моей родной Alma mater, но только один раз. Второго раза не будет, за это могу ручаться не только я, но и мои малопросвещенные относительно Белоруссии сокурсники; если, конечно, то, что я написал, подтвердится в прямом разговоре батьки Луки со студентами. А то, что подтвердится, за это могут ручаться мои белорусские друзья, в том числе и из БГУ.


Послепослесловие.

Уже давно был написан этот памфлет, как мне попалась под руку устаревшая белорусская оппозиционная газета, отпечатанная в Вильнюсе. Из неё я узнал, что лучший друг БГУ, родной батька всех честных белорусов очень обиделся на облагодетельствованный им храм знаний - видимый БГУ. Оказалось, что батьке доложили, что в местах компактного проживания сотрудников университета за него на президентских выборах летом 2001 года, похоже, вообще никто не голосовал. Вот ведь чёрная неблагодарность! Он к ним - все душой, а эти доценты с кандидатами и профессорами ему - фигу в кармане. И теперь батька в видимый БГУ ни ногой. Говорят, взялся он за совершенствование невидимого БГУ, хотя там уже и так предел всему.
А тут ещё из России новости пошли. Батькиных заклятых врагов в Думу пустили. Самбист Путин вот хоккеисту батьке подсечки одну за одной проводит и на клюшку его вовсе не реагирует. И я, как всегда, рискую остаться в дураках, опасаясь, что батька на веки вечные в президентах окопался. Слава богу, что мне ошибаться не впервой. Может быть и в данном случае дал я маху? Хотелось бы...


Обсудить этот текст можно здесь

Подписаться на рассылку альманаха "Порт-фолио"




| Редакция | Авторы | Гостевая книга | Текущий номер | Архив |
Russian America Top Russian Network USA Rambler's Top100