Алексей Мягков

Поход - куча хлопот

И было знамение - повисло над кораблем огромное облако в форме кукиша. И убоялись моряки, и возроптали, и принялись крыть начальство горькими матерными словами.

- Что же это за война, без картошки? - пожаловался командир эсминца "Непросыхающий" и сердито выщелкнул окурок папиросы в открытую дверь рубки.

Окурок не упал в воду и не улетел в морскую даль, а повис над крылом мостика. Ветер дул в корму и скорость его равнялась скорости корабля. Вид плавающего в воздухе окурка еще более разозлил командира.
- Вот зараза! - выругался он и попытался прогнать окурок, но тот предупредительно отодвинулся, а потом вновь занял прежнюю позицию.
Командир вдруг испугался, что наглый чинарик будет теперь сопровождать их до возвращения в базу, где его обязательно заметит командование и устроит нагоняй. Опасения эти свидетельствовали, что эсминец уже длительное время находился в море, а подобное времяпрепровождение, как известно, некоторым образом влияет на психику.
- Разрешите, я с ним разберусь? - вызвался капитан-лейтенант Сипунов, которому передалось волнение начальника.

Не дожидаясь согласия, он подкрался к окурку и попытался уловить его горстью, но окурок отскочил в сторону и повис в метре от борта. Сипунов пошарил глазами, схватил с откидного столика черную командирскую пилотку и сделал движение, каким дети ловят кузнечиков. Пилотка выскользнула из рук и плюхнулась в равнодушный Тихий океан. Окурок же описал плавную дугу и ласково прилепился к лобовому стеклу.

Командир некоторое время переводил взгляд с окурка на застывшего в страхе охотника. Потом задумчиво и грустно осведомился, какого хрена Сипунов цапает чужую пилотку, ежели у него на голове имеется своя?- Я про нее забыл, - честно признался Сипунов.
- Понимаю, - кивнул командир. - Так что же нам делать с картошкой, вернее, как без нее жить?

Эсминец "Непросыхающий" болтался в море, ожидая приказа произвести учебные торпедные стрельбы. Но что-то, видно, засбоило в сложном флотском механизме, а тем временем кончилась картошка, и это вогнало командира в мрачноту. Конечно, экипаж мог еще долго кормиться кашами и макаронами, но командир на дух не переносил ни того, ни другого.

Покосившись на окурок, елозивший по стеклу, командир взял лист бумаги и принялся писать какие-то цифры. Офицеры притихли, с уважением поглядывая на своего вождя. Сипунов осторожно приблизился и украдкой заглянул через плечо, сопевшего от напряжения начальника. Листок быстро покрывался сложными формулами. Сипунов неслышно отдалился, решив, что производится хитроумный расчет маневрирования для предстоящих стрельб.
- Вот, товарищи офицеры, - командир небрежно, по-штурмански отбросил карандаш, - я тут посчитал и получается, что макаронами, которые я сожрал с начала службы, можно дважды обернуть земной шар по экватору.
- Хотите, я вам свою пилотку отдам? - перепугался Сипунов.
Командир посмотрел на него, пошевелил губами, но ничего не ответил и взгляд этот Сипунову очень не понравился.

Он бочком переместился в штурманскую, озаботился лицом и склонился над прокладочным столом. На карте пунктиром из маленьких рыбьих силуэтов была обозначена зона лова. Вот бы подойти туда и рыбки попросить! Там всегда рыбаки пасутся, - помечтал Сипунов, и вдруг его осенило: "А ведь можно и картошкой разжиться!"

Будучи человеком опытным, он не полез тут же к командиру, а под благовидным предлогом заманил в штурманскую старпома и, тыча в карту, горячо зашептал, переминаясь от нетерпенья. Старпом оценил деликатность Сипунова, похвалил за сметливость и доложил о предложении по команде.
- Это ты сам придумал? - недоверчиво спросил командир.
Старпом, помявшись, признался. что лишь озвучил идею Сипунова.
- Этот может, - улыбнулся командир, но, вспомнив о пилотке, опять нахмурился.

Незамедлительно в штаб отправили радиограмму и вскоре получили разрешение взять на рыболовецкой базе три тонны картофеля. Предписывалось сделать это спешно, ибо к стрельбам все уже было готово.
Эсминец заложил крутую циркуляцию и, выбросив в небо облако сажи, рванулся в указанную точку. Сипунов ходил именинником. Через несколько часов "Непросыхающий" уже маневрировал, чтобы приткнуться к огромному корпусу базы.
- Разрешите мне ошвартоваться? - попросил старпом.
- Еще чего! - грубо отклонил командир. - Долбанешь корабль и опять пролетит мое очередное звание, как фанера над Парижем! Ты лучше присматривайся, учись! А сейчас свяжись с рыбаками!
- Я еще и тебя могу поучить! - подумал старпом, полагая, как всякий подчиненный, что может справиться с делом лучше начальника.

У капитан-директора был скучный, невыразительный голос, а когда подошли поближе, то в бинокли разглядели, что и лицо было таким же.
Он подтвердил, что распоряжение насчет картофеля получил, ничего против не имеет, швартоваться лучше по правому борту, картошка лежит россыпью, если не боитесь, посылайте матросов для расфасовки в мешки.
- А чего бояться-то? - удивился старпом. - Прием!
- Бояться нужно всегда, - рассудительно ответил надтреснутый голос.- До связи!

Ошвартовался командир хорошо, с первого захода, аккуратно и красиво.
- Вот так это нужно делать! - заметил он с довольным видом.- Еще раз говорю тебе, старпом, учись, постигай морскую науку.
На это старпом ничего не ответил, ибо не посмел произнести то, что думал.
- Пойду, отдохну, - объявил командир. - Ты, старпом, распоряжайся. И чтобы все было в порядке!

Оставшись на хозяйстве, старпом вышел на крыло мостика и увидел, как обширная палуба базы быстро заполняется публикой, причем публика эта почти сплошь состояла из женщин, одетых в синие и белые халаты, передники, фуфайки.
- Это что же такое? - изумился старпом.
- Разрешите доложить - бабы! - почтительно отреагировал Сипунов.
- Сам вижу! - рассердился старпом. - Но почему, черт побери, их так много?
- У них две трети экипажа - женский персонал, пояснил Сипунов. - Это же плавучий, как бы это сказать, э-э-э - завод!

Женский персонал, тем временем, начал проявлять явное волнение - размахивал платочками, делал в сторону эсминца приглашающие жесты, а некоторые уже успели переодеться в пестрые платья и туфли на каблуках. Экипаж эсминца тоже вывалил на палубу. Матросы орали и подпрыгивали от нетерпенья.
- Вызовите замполита! - велел старпом. - И прогоните всех лишних с палубы к чертовой матери!
- Нежелательный контакт с гражданским населением! - начал сетовать комиссар, едва переступив комингс.
- Картошка нужна! - вздохнул старпом. - Любой ценой! Надеюсь, понятно?
- Я отвечаю за политико-моральное состояние, - напомнил замполит.
- Вот и возьмите на себя руководство! - поймал его на слове старпом. - И обязательно проведите инструктаж по технике безопасности!
- Придется привлечь партийно-комсомольский актив, - начал рассуждать замполит.
- Вам виднее, - быстро согласился старпом, - но картошку нужно погрузить как можно скорее!

Море было спокойным, эсминец, казавшийся крошечным рядом с базой, слегка елозил вдоль высокого борта, приминая кранцы. Подали трап, плотная группа матросов ссыпалась в объятия рыбачек и была тут же увлечена в недра судна. Женщин на палубе стало меньше.
Прошел час. Старпом вышел на крыло и, сложив ладони рупором, крикнул:
- Капитан!"
- Ну? - сверху свесилась унылая голова.
- Как там идет работа? Справляются?
- Стараются, - уклончиво ответил рыбный директор.
- Может, еще людей подкинуть?
- А чего же, подкинь, - неторопливо согласился директор. - Чем больше, тем лучше, я так думаю.

Старпом позвонил командиру и попросил разрешения усилить ряды сортировщиков картофеля.
- Выражаю вам свое неудовольствие! - пробурчал разбуженный командир и добавил уже неофициально: "Черт бы тебя побрал, старпом, когда же ты человеком станешь? Ладно, сейчас поднимусь. А ты собирай людей и сам с ними отправляйся. Понял?
- Прошу разрешения проинструктировать личный состав, - попросил старпом, когда командир с недовольным видом появился на мостике.
- Некогда!- махнул рукой начальник. - Отправляйся так. Да, смотри у меня!

Через десять минут следующая группа боевых флотских парней во главе со старпомом провалилась в чрево базы. Как и в первый раз, с ними исчезла часть женщин. Но все же на палубе их оставалось еще много. Тут их, наконец, заметил командир.
- Смотри, Сипунов, вот бы на таком пароходе служить! - захохотал он.
Сипунов лишь пожал плечами. Между тем на базе продолжалось беспокойное движение.
- Эй, сачки! - кричали труженицы моря. - Чего прохлаждаетесь? Ваши ребята там из сил выбиваются! Давай к нам!
- Мы бы и рады, девки! - отвечали матросы. - Да без команды нельзя!
- А-а-а! - сообразили рыбачки. - Ну, ладно, хлопцы, команду мы вам сейчас организуем!

Время шло, командир курил на мостике, нетерпеливо поглядывая на часы.
- На "Непросыхающем"! - вдруг услышал он сдавленный голос. - Командир!
Оглянувшись, он встретился взглядом с Сипуновым. Тот пожал плечами. Обращение повторилось, и теперь стало ясно, что доносилось оно из узкой щели меж бортов. Командир перевесился через поручень и увидел внизу голову старпома, торчавшую из иллюминатора. Голова была неестественно вывернута, а в каком положении находилось тело, догадаться было невозможно.
- Командир! - с натугой проговорила голова. - Нужно… - голова замолчала и тяжело задышала широко открытым ртом, а потом с трудом, словно по подсказке, выдавила. - Нужна… помощь.

Вслед за эти голова затряслась, а физиономия перекосилась в гримасе.
- Что вы там вытворяете, черт побери? - заорал командир. - Где люди? Как идет расфасовка?
- Расфасовка, уф! Идет …нормально, уф! - голова вздрогнула.
- Нужно послать еще людей! Ой! - сказала голова. - Что же это такое? Ой! Посылайте всех! Всех! О, господи!
И с этим призывом к всевышнему голова исчезла, более не появлялась и звуками себя не обозначала.
- Сипунов! Сколько людей осталось на борту? - не оборачиваясь, крикнул командир.
Сипунов заглянул в вахтенный журнал и доложил, что экипаж тает.
- Не могу же я всех подчистую туда отправить! - командир потряс кулаком. - Бардак! Саботаж! А все ты! - оскалился он на Сипунова.
- Вот и делай после этого добро! - с горечью подумал капитан-лейтенант и на всякий случай задвинулся за локатор.
- Где картошка? - продолжал бушевать начальник. - Где люди? Чем они там занимаются?
Сипунов открыл рот, соображая, в самом ли деле командир не понимает, что к чему, или валяет дурака? Но тут снаружи вновь послышался человеческий звук.
- Кажется, вас опять зовут! - Сипунов по-собачьи навострил ухо.
Действительно, из серой щели меж бортов поднимался призыв, но на этот раз исходил он из головы замполита. Командир сразу же отметил некоторые отличия: если голова старпома глядела вниз, а говорить пыталась вверх, то голова замполита торчала вверх, но тоже каким-то ненормальным манером. Разнились и выражения лиц - старпом был напряжен и скован, а лик замполита светел и радостен.
- Неправильно мы живем, ох, неправильно! - мягко молвил комиссар.
Услышав из уст политического офицера столь идеологически неграмотное заявление, командир онемел. Одновременно на ум ему стали приходить слова - макароны, картошка, окурок, матросы, женщины. Потребовалось некоторое время, чтобы эти простые понятия оформились в логическую цепочку.
- А уж не трахают ли они там этих самых? - воскликнул он.
- Скорее их, - пробурчал Сипунов себе под нос, но так, чтобы командир все же расслышал.
- Это ты-ы-ы! - завопил начальник, подпрыгивая и устремляя на Сипунова обличающий перст.

Сипунову со страху даже почудилось, что командир завис на какое-то время в воздухе, подобно булгаковскому Варенухе.
- Эй, на эсминце! - раздался сверху надтреснутый, сварливый голос.
- Вы все знали! - командир выскочил на крыло и задрал голову, одновременно перенацеливая перст на капитана. - Все знали! С самого начала!
- Конечно, знал! - поддакнул Сипунов, обрадованный, что нашлась другая жертва.
- Ну, знал, - спокойно ответил капитан-директор. - А чего тут знать-то? Если у меня на борту две сотни баб, а у тебя куча мужиков, то что могло получиться кроме того, что получилось? Чего ты блажишь, как недорезанный? Картошка твоя уже расфасована, перекинуть ее - двадцать минут. Ты, вот что, забирай всех остальных и перелезай к нам. Тут еще необработанный контингент остался. Расслабься, командир! Ты, что, не мужик, что ли?

Пораженный наглой житейской мудростью старого капитана, командир сник и ткнулся лбом в репитер гирокомпаса.
- Слышь, служивый! - голос сверху смягчился. - Ты и вправду пришли к нам оставшихся, а тех, кто свое отработал, я назад отправлю. С картошкой!
- Сипунов! - тихо и жалобно простонал командир. - Распоряжайся. Один черт!
Порученец принялся распоряжаться, и его стараниями устный приказ воплотился в действие, то есть, выражаясь по-хокейному, произошла замена в ходе встречи.

Спустившись на ют, командир оглядел мешки с картошкой, приободрился и вернул себе привычную уверенную суровость.
- Ну, теперь мы всех удовлетворили? - он, не мигая, посмотрел на Сипунова.
- Так точно! - отрапортовал исполнительный капитан-лейтенант.
- Нет, Сипунов, не всех! - с мстительной ухмылкой возразил командир и, проследив за его взглядом, Сипунов обнаружил пожилую тетку в ватнике до колен и шапке-ушанке. Тетка стояла, по-боцмански широко расставив ноги в кирзовых сапогах, но ее все равно покачивало. Она плотоядно поглядывала на ладного офицерика и манила его коричневой, натруженной рукой.
- Не надо! - прошептал Сипунов.
- Надо, голубчик, надо! - командир потер руки и добавил официальным тоном: "Приказываю вам отправиться на базу и оформить документы на полученный картофель!"
- Есть! - голос Сипунова дрогнул.
Едва он ступил на шаткий трап, как тетка с боевым кличем ринулась вперед, подхватила на руки добычу и, урча от нетерпенья, уволокла в низы.

Прошел еще час, погрузка была закончена, и поверка личного состава показала, что все люди налицо, за исключением Сипунова.
- Что не отваливаете? - спросил сверху капитан-директор. - Мы, вроде, в расчете. Плывите с Богом, пока мои бабы опять в раж не вошли.
- Еще один человек остался, - гадливо улыбаясь, объяснил командир.
- Сейчас найдем, - пообещал капитан.
- Не надо, не надо! Пусть еще чуток порезвится. Он у нас на это дело страсть какой бойкий!
- Ну, ну, - пробурчал капитан.
По ГКП пролетел сквозняк, дверь оглушительно хлопнула и мичман-шифровальшик протянул бланк радиограммы. - Ну, началось! - вздохнул командир, проглядев текст. - Приказано прибыть в район стрельб. Повезло-таки Сипунову. Играйте тревогу! Эй, капитан-директор! Мы отходим, отдавайте, что там от нашего кавалера осталось!
Ударили колокола громкого боя, загрохотали крышки люков и выбили на трапах чечеточную дробь матросские каблуки. Под эту задорную и тревожную боевую музыку на юте базы появилась ватно-кирзовая тетка, небрежно держа под мышкой Сипунова.
- Забирайте! - крикнула она, легко, словно плюшевого мишку, перекидывая капитан-лейтенанта подоспевшим матросам. - Мелкий ноне офицер пошел, как есть, мелкий. Вот, помню, когда мне осьмнадцать годков было, меня один мичманок соблазнил, так всю ночку трудился, голубок. Убили его потом. Ипонцы. Утопнул мой мичманок. Под Цусимой, - уточнила она, и, тяжело ступая, ушла восвояси.
Пораженные матросы разом уставились на тихо лежавшего в сторонке Сипунова, и в глазах их отразилось простое человеческое сочувствие.
Эсминец "Непросыхающий" полным ходом летел в назначенный район, дабы метким торпедным ударом поразить супостата. Супостатом, то есть кораблем-целью, был назначен эсминец "Беспробудный". Он метался в своем квадрате переменными ходами и курсами. Адмирал, затеявший всю эту кутерьму, находился на борту и беспрестанно донимал экипаж всяческими каверзными вводными. Команда круглые сутки заделывала условные пробоины, тушила условные пожары и остервенело отбивалась от всякого рода условных противников - надводных, подводных и воздушных. Иногда эти учения объединялись, и тогда эсминец совершенно уподоблялся сумашедшему дому. Картину помешательства дополняли офицеры политотдела, успевавшие в краткие промежутки между тревогами проверить конспекты по марксистко-ленинской подготовке.
- Терпите! - отвечал командир "Беспробудного" на сетования офицеров. - Вся наша жизнь условна. Только смерть реальна. А, пока живы, - терпите, товарищи офицеры!
Но сам молил бога, чтобы поскорее подоспел "Непросыхающий" и пульнул торпедой, на чем, как он надеялся, муки закончатся.

И лишь один человек в экипаже "Беспробудного" не делил с прочими тяготы адмиральского присутствия. Это был матрос по прозвищу Некрофил. Столь звучное имя он получил за то, что, будучи в увольнении, напился до такой степени, что по ошибке вместо женского общежития проник в морг, где и уснул. Сторож, обнаруживший его наутро в обнимку с усопшей старушкой-сиротой, жутко перепугался, поскольку морячок никаких признаков жизни не подавал. Однако, прибывший патруль быстро реанимировал рассеянного гуляку и отвез на гауптвахту. Толковые военные дознаватели перво-наперво попытались выяснить, не явилась ли смерть старушки следствием контакта с пьяным матросом? От таких подозрений тот едва не лишился рассудка, а, когда сомнения рассеялись, и он вернулся на корабль, прозвище для него было уже готово.
Медики, заверив, что психически матрос более или менее здоров, рекомендовали некоторое время не подпускать Некрофила к оружию и технике, а также ограничить общение с экипажем. Поломав голову, корабельное начальство решило дать отщепенцу работу в самых низах, а именно - отдирать, отбивать, отшкрябывать многолетние слои краски, добираясь до металлической сути. Люди, хоть чуть прикоснувшиеся к морской жизни, знают, что эта самая жизнь большей частью состоит как раз из подобных веселых занятий.

Желая поскорее реабилитироваться, Некрофил попросил выдать ему кувалду, но в этом было отказано, зато он получил довольно крупного калибра цепь для отбивания краски. Жилье ему устроили прямо по месту работы, а попросту положили комковатый матрас и выдали навечно пожелтевшее постельное белье. По нужде его выводили регулярно, а пищу опускали прямо в люк. Кормили Некрофила хорошо, чтобы не будить голодом темных инстинктов, и матрос был совершенно доволен. Отсутствие общения его не угнетало, ибо вырос он в семье охотников, где выговорить три слова подряд считалось жуткой болтливостью. Единственное, о чем просил Некрофил, - выводить его периодически на вольный дух, что и было обещано при условии добросовестной работы и примерного поведения.
На эсминце "Непросыхающий" деятельно готовились к боевой схватке. Лихорадило всех. Кроме Сипунова, который старательно симулировал сексуальную травму. Доктор поместил его в лазарет, куда и явился друг Сипунова - командир минно-торпедной группы. Справившись о здоровье потерпевшего, минер доверительно сообщил доктору, что возможен конфуз, ибо торпеда, коей следовало поразить противника, не готова по причине недозаправленности спиртом.
- А куда же он подевался, спирт? - ехидно осклабился доктор.
- Будто сам не знаешь, куда он, проклятый, девается!- тяжело вздохнул минер.
- Выручай, профессор! Не дай уронить честь корабля, ведь, не доедет она, подлая, до цели!
- Что же, у вас всего одна торпеда? - доктор был человеком недоверчивым.
- Как есть, одна! - минер ударил себя в грудь кулаком. - - Адмирал сказал, что настоящим морякам и одной хватит, а придуркам, сколько не дай - все мало будет!

Вдвоем с Сипуновым они принялись обрабатывать доктора и тот, наконец, кряхтя и ругаясь, нацедил два литра чистого медицинского препарата.
- Хватит, что ли? - спросил он.
Минер обвел глазами присутствующих и сказал, что должно хватить.
- Нужно проверить на годность, - напомнил Сипунов. - Ты, доктор, понимать должен, торпеда - не клизма, ее чем попало не заправляют. Давай склянки!
- Правильно! - поддержал минер. - Снимаем пробу, а заодно и пульку распишем!

Доктор, обожавший преферанс, не устоял. Дегустация прошла в дружественной, веселой обстановке, и под утро минер, в сопровождении бдительного доктора, добрался до торпедного аппарата и честно влил в какую-то горловину оставшиеся 150 граммов спирта. Минер обладал удивительным свойством - даже выпив столько, что нормальному человеку впору тихо помереть, пьяным не казался, ходил прямо, изъяснялся здраво и разборчиво. Невозможно поверить, но от него даже не пахло!
Эта особенность настолько интриговала Сипунова, что он предпринял расследование и раскрыл-таки секрет. Если во время застолья или сразу после минера вызывали к начальству, он украдкой заглатывал две столовые ложки тавота и тем запирал вредный дух внутри организма. Сипунов тоже однажды попробовал, но едва не отдал концы и плюнул на эту затею. Но ведь то, что оказывалось под тавотом, должно же было оказывать действие!

Образованный доктор научно объяснил, что минер наделен от рождения слабо абсорбирующим кишечником. Лекарю велели не выпендриваться и он, перейдя на нормальный язык, растолковал, что у этого …...го минера, …...дь, брюхо устроено таким… ...атым манером, что, …...дь, всасывает алкоголь очень медленно …...дь! Обычный, здоровый человек напьется, ...дь, и падает под стол, а этот …..дак выглядит абсолютно трезвым, сука!
Вот каким замечательным экземпляром был минер. Но дивное желудочно-кишечное свойство, столь удобное вечером, оборачивалось наутро подлинным кошмаром. Минерский кишечник, хоть и медленно, все же к утру вбирал алкоголь, и яд распространялся по телу. К тому времени, когда добрые люди просыпаются с больной головой, но все же отчасти протрезвевшие, у минера наступал пик опьянения. Может, дополнительное действие оказывал тавот, может еще что-то, не изученное пока наукой, но бедный торпедист совершенно утрачивал координацию и дар связной речи. В таком печальном состоянии и застал его Сипунов, заглянув наутро в каюту приятеля.
- Боже милостивый! - испугался Сипунов. - Ему же сейчас стрелять!
Он попытался растолкать несчастного, тот открыл глаза, выслушал Сипунова и стал о чем-то просить, шевеля пальцами ног потому, как ничем другим пошевелить не мог.
Сипунов напрягся и сообразил, что минер просит его застрелить.
- Еще чего! - обозлился Сипунов. - Потом замучаешься рапорта писать. Да и чем я тебя застрелю? Ладно, зараза, лежи тихо, я тебя снаружи запру. Голоса не подавай, даже если на дно пойдем.
Далее Сипунов повел себя чрезвычайно тонко - явился под незначительным предлогом на ГКП, где нервозность возрастала с каждой минутой, и заявил, что несмотря на болезнь, готов участвовать в боевых действиях.
- Ступай в санчасть, лежи и лечи свою травму, маньяк сексуальный! - гаркнул на него командир.

Капитан-лейтенант притворился обиженным и поспешил на командный пункт минно-торпедной части, где обрисовал ситуацию и взялся имитировать присутствие товарища, поскольку обладал способностями пародиста и чревовещателя. Он так лихо докладывал голосом минера о своих действиях, что на ГКП не могли не признать эти действия четкими и грамотными.
- Какое углубление выставлять? - почтительно осведомился старшина, доселе не сталкивавшийся с речевой имитацией.
- Ставь на два метра! - приказал Сипунов, думая о чем-то своем.

И вот наступил тот миг, когда самые скептические морские души вдруг ощущают прилив тайного восторга, осознав, что являются частью грозной железной конструкции, которая летит по волнам и вот-вот чем-нибудь непременно выстрелит. Эсминец несся в атаку, сотрясаемый вибрацией и командами, а корабль-цель пытался уклониться от неминуемой условной погибели.
Прозвучала команда "Пли!""

Однако переведем дух и сделаем два необходимых пояснения:
1. Торпеда, готовая плюхнуться в соленую купель, была самонаводящейся, то есть улавливала акустическое поле цели.
2. Эсминец "Беспробудный" тащил за собой на кабель-тросе излучатель шумов, грохотавший громче двигателей, умная торпеда должна была наводиться именно на это устройство и пройти под ним, что было бы зафиксировано приборами и считалось попаданием.

И тут в события вмешалась роль личности. Как известно, роль эта велика, но противоречива. Это в мировой истории. А в истории военно-морского флота и того пуще. Пытливый Сипунов по молодости даже принялся было писать трактат именно с таким названием "Роль личности в истории военно-морского флота". И начать бы ему с какого-нибудь древнегреческого флотоводца! Неприятности он, конечно, все равно поимел бы, ибо всякое умничанье должно быть наказано, а все же это были бы неприятности обычные, ожидаемые. А Сипунова черт дернул начать трактат прямо с нелюбимого им замполита. И так молодой офицер увлекся писучим творчеством, что, выскакивая по тревоге из каюты, оставил рукопись на столе. А замполит как раз и заглянул, чтобы по собственной инициативе проверить, задраены ли "броняшки" на иллюминаторах? И рукопись прочитал. На одном дыхании. Не отрываясь.

Когда Сипунов вернулся с гауптвахты, друзья-офицеры устроили ему встречу. Сипунов поднял стакан, оглядел собрание и молвил:
- Не про вас будет сказано, братцы, но все люди - сволочи, только одни приятные, а другие - противные!"- Закусывай! - ласково посоветовали соратники.
- Закуска градус крадет! - сердито ответил Сипунов, выпил и налил еще.
Вот ведь как мудреет человек даже за время краткой отсидки!

Мы прервались на том, что торпеда помчалась к цели. И вот ведь, ерунда какая, ну, выставили гидростат не на ту глубину, и Бог бы с ним! Все равно торпеда прошла бы под "стукачом" - значит, попала бы, куда следует. Но! Тут в историю вмешалась еще одна личность. Матрос Некрофил, не ведавший ни о каких учениях, принялся изо всех сил лупить тяжелой цепью в борт. Усердие его было столь велико, а удары столь часты, что перекрыли по уровню шумов не только акустическое поле корабля, но и "стукача". Услышав этот грохот, торпеда пришла в некоторое замешательство и заметалась, но потом, как и положено, рванулась туда, где шума было больше. Некрофил в очередной раз взмахнул цепью - раздался удар, обшивка лопнула, и что-то тупое, большое и холодное ударило Некрофила в живот. В пробоину ринулась вода.

- Ох, твою мать! - натужно пробасил матрос и бесчувственно всплыл, заткнув мощным задом узкий люк.

Удар ощутили и на ГКП. Были затребованы доклады с постов, но еще до того, как они поступили, старшина палубной команды, перегнувшись через леер, углядел торчавший хвост грозной сигары. Старшина отпрыгнул от борта и исполнил столь выразительную пантомиму, что на мостике сразу все поняли. Кинулись в поврежденный отсек и вытащили Некрофила как раз вовремя, чтобы успеть откачать. Люк задраили, а, поскольку отсек был невелик, принятая вода почти не повлияла на остойчивость. Некрофила оживили довольно быстро: после нескольких квалифицированных надавливаний из матроса вылилось ровно столько же воды, сколько влилось, и вот тут уже пришлось задействовать водоотливные средства. Придя в себя, утопленец первым делом осведомился, не пропустил ли он обед, а перекусив, выразил желание продолжить работу. Тут ему объяснили, что он контужен шальной торпедой и должен лежать. Некрофил ощупал себя, но никаких изъянов не обнаружил.

Старпом попытался как можно вежливее втолковать ему, что он - герой, спасший корабль. Тут Некрофил испугался уже не на шутку, ибо совершенно не представлял, какое же наказание за этим последует. Уставший от собственной учтивости старпом, заорал: "Мать твою за ногу, придурок, герой ты, герой! Возвращайся в экипаж, зараза! Сгною!"

Торпеда некоторое время торчала в борту, помахивая хвостом, потом выскользнула, а поскольку тонуть ей по самой практической сущности не полагалось, то была поднята. В головной части были обнаружены повреждения и злые языки судачили, что причина их не удар по обшивке, а соприкосновение с пузом Некрофила.

Известно, что после каждого учения следует кого-нибудь наказать, но в данном случае все выглядело настолько неопределенно и двусмысленно, что адмирал ограничился туманной формулировкой: "Учения продемонстрировали уровень понимания личным составом стоящих перед ним задач.""

А из этих задач как раз и состоит служба. Если одни из них успешно решаются, то командование тут же ставит новые. Причем, в постановке задачи огромную роль играет стилистика. Если сказать: "Пупкин! Иди чистить картошку, сволочь бестолковая!", то Пупкин, конечно, пойдет. Куда ему, бестолковому, деваться? Но пойдет он неохотно, не осознав таинственной важности поручения. А если сказать: "Матрос Пупкин! Ставлю перед вами задачу почистить картошку!"- то уж самый вредный, поганый и нерадивый моряк, хоть и не поймет, но почувствует своей вечно голодной кишкой высокую ответственность.

Так и случилось с эсминцем "Непросыхающий", действия которого оставили у начальства не то, чтобы ощущение неправильности, а какого-то скрытого хамства. Любой командир имеет массу возможностей сделать подчиненным гадость, но умный облекает эту гадость в строгую форму боевой задачи.

Эсминцу было приказано выйти в международные воды и осуществить наблюдение за американским авианосным соединением. - Тем более, - злорадно отметил адмирал, - что картошкой они запаслись надолго! - и сделал рукой неприличный жест, показывая, что ему все известно.

На "Непросыхающем" приказ восприняли без особых эмоций. Командир после картофельной истории и лихой торпедной атаки вообще уже не ждал ни от жизни, ни от службы ничего хорошего. Правда, командовал он по-прежнему строго и четко, но без вдохновения или, по-французски сказать, куража. Доктор, прознавший, что для торпед этого типа спирт вообще не нужен, почему-то обиделся и сделал минеру прививку от какой-то жуткой тропической болезни, после чего беднягу скрючило надолго и всерьез. А Сипунова врач прилюдно обозвал симулянтом и выгнал из санчасти.

Кстати сказать, по случаю выхода в международные воды, с флагмана был пересажен офицер особого отдела - тихий и доброжелательный человек. Он попытался было выудить у минера подробности удивительной стрельбы, но у того от расспросов скрюченность распространилась и на язык. Пришлось от него отступиться. На время. Примерно через сутки на экране локатора белыми отметками обозначился ордер авианосного соединения. Вскоре уже и в бинокли можно было разглядеть серую громаду и корабли охранения. Эсминец тоже был замечен - один из фрегатов вывалился из строя и понесся наперерез. Приблизившись, выполнил циркуляцию и лег на паралельный курс, быстро догоняя "Непросыхающий".

- Товарищ командир! - доложил Сипунов, не отрывая от глаз окуляров. - Буржуины матросиков к борту ставят, приветствовать нас будут!

- Вот сволочи! - рассердился командир. - Тоже мне, вежливые! На кой хрен мне эти церемонии?

- Протокол, - сдержанно заметил Сипунов.

- В гробу я видел этот протокол! - продолжал яриться командир. - Эй, старпом! Подбери десяток паразитов, которые почище, пусть тоже встанут к борту. Сигнальщик! Дуй наверх, по команде приспустишь флаг!

Вдоль борта фрегата вытянулась белая шеренга, матросы стояли, широко расставив ноги, держа руки за спиной. На крыло мостика вышли офицеры - тоже все, как один, в белом, отутюженные и улыбающиеся. Командир эсминца вспомнил, что на нем жеваная синяя куртка, мятые брюки и дырчатые флотские тапочки. Неловко стало командиру, и вовсе расхотелось выходить на крыло и отдавать честь. Да и фуражка затерялась где-то в каюте, а пилотку утопил Сипунов. Мысль об утраченном головном уборе больно кольнула командира в сердце, потом вспомнилась погрузка картофеля и, наконец, - торпедные стрельбы. Командир оглянулся и забулькал горлом, собираясь, видно, что-то сказать Сипунову. Тот мгновенно сорвал пилотку и протянул начальнику с изяществом версальского подхалима. Командир нахлобучил убор, который оказался размера на три больше, матернулся и бочком вылез на крыло.

Это было время, когда советские и американские корабли, несшие боевое оружие, гонялись друг за другом по всем морям и океанам, имитировали атаки, уклонялись от атак, в общем, всячески демонстрировали "присутствие флага". Занятие утомительное и нервное, не способствовавшее укреплению мира, но зато повышающее боеготовность и взаимное уважение. Поэтому этикет соблюдался неукоснительно, ибо ни у кого так не развито корпоративное чувство, как у моряков.

- Напоминаю! - командир повернулся к раскрытой двери рубки. - Как только поравняются с нашей кормой - сигнал "Захождение": один свисток средней продолжительности. Сигнал давать ручным свистком!

- У нас нет свистка, - робко доложил Сипунов.
- Как нет? А где же он?
- Утопили на прошлой неделе. Штурман пытался свистом приманивать морских животных.
- Сам он - морское животное! - командир хотел плюнуть, но вспомнил, что правила этого не допускают. - Ладно! Дадите сигнал звонковой сигнализацией. - Что? Что опять?
- Не работает, - развел руками Сипунов. - Электрики с ней возятся.
- А ведь я в детстве мечтал стать пожарным! - проговорил командир, наблюдая за быстро приближавшимся фрегатом.
- Я свистеть умею, - сообщил Сипунов, - хорошо умею! Громко!
- Ничего другого не остается, - кивнул командир.

Форштевень фрегата поравнялся с кормой эсминца, Сипунов заложил в рот четыре пальца и свистнул, как Соловей Разбойник. Американцы засмеялись и зааплодировали. На фрегате приспустили флаг, а из динамиков грянул гимн Советского союза. Торжественная мелодия в заморском исполнении звучала несколько легкомысленно. Образованный Сипунов затянул, было, "Америка, Америка!", но командир саданул его локтем в печень и гаркнул: "Смирно!"

Прошло несколько секунд. Американцы с любопытством глядели на мачту эсминца, где гордо продолжал реять военно-морской флаг, поднятый "до места".
- Не могу, товарищ командир! - раздался сверху задавленный испугом голос сигнальщика. - Не могу его, заразу, приспустить! Там на фале узел был, так этот узел в блоке застрял. Ни туда, ни сюда!

- Все! - весело сказал командир. - Теперь еще и нарушение протокола. Теперь уже точно - все! Не видать мне следующей звездочки! Сипунов! Забирай свою пилотку, видеть ее не могу! Да и тебя тоже.

- А можно, я с ними поговорю? - попросил Сипунов. - Изображу все как шутку, может, и не станут они ябедничать?

- Валяй, Сипунов! Изображай! - разрешил командир, все еще обуянный нервным весельем.

Сипунов знал английский ничуть не лучше большинства офицеров, то есть плохо, но, правду говорят, что наглость - второе счастье. Он взял трубку, переключился на шестнадцатый канал, вызвал фрегат и принялся молоть чепуху о теплых чувствах к американскому народу, о жестокой русской зиме, погубившей Наполеона, а закончил неожиданной для себя самого фразой -""Негр - он тоже человек!"

На фрегате долго, ошарашенно молчали, пытаясь сообразить, не является ли невнятное послание немедленным объявлением войны? Потом, видно, успокоились, поблагодарили за заботу о неграх и поздравили командира эсминца с присвоением очередного воинского звания. Сипунов бережно положил трубку, развернулся всем телом и, глупо улыбаясь, сообщил начальнику новость.

- Глумятся, подлые! - пригорюнился командир. - А пошло оно все к...
- Товарищ командир! - предложил Сипунов, желая разрядить обстановку. - Можно, я одну байку расскажу историческую? Я в свое время в библиотеке книгу украл старинную, так это из нее.
- Рассказывай, Сипунов, рассказывай, - вздохнул командир. - Позабавь меня, сироту убогого.

- Дело было в царствование Екатерины II, - начал Сипунов, - один корабль возвращался из похода, а когда ошвартовался на Неве, государыня-матушка объявила, что хочет самолично прибыть на борт. Тут, понятное дело, все схватились за головы и принялись драить, красить, обтягивать такелаж, ну, как всегда. Императрица явилась с целой свитой - придворными, фрейлинами, адьютантами и кучей морского начальства. Конечно, устроили прием, посидели, как положено, потолковали. И тут царица, чтоб ей повылазило, заявляет:
-"Желаю ночевать на борту!

Царская воля -закон! Катерину поместили в каюте командира, свиту распихали по офицерским, а самих офицеров успокоили - спать все едино не придется, нужно устранять последние недостатки - наутро учинится смотр. А ночью одной молоденькой фрейлине приспичило. Устройства корабля она по серости своей придворной, конечно, не знала, а спросить, где гальюн, постеснялась. Мыкалалась она, мыкалась, а нужда подпирает! И когда вовсе стало невмоготу, пристроилась, как сумела на батарейной палубе, выставив в пушечный порт фрейлинскую попку. А на беду за бортом в беседке сидел матрос и, позевывая, подкрашивал обшивку. Увидев подле себя голый зад, балтиец не стал разбираться, окунул в краску рогожный квач и наотмашь шлепнул по этому заду.

Фрейлина с визгом укатилась, поднялся шум, гам, проснулась императрица, узнала о происшествии и повелела так - "Охальника сего наказать примерно, но чтобы непременно по Артикулу воинскому!" Матросика, конечно, быстренько вычислили, ну, а дальше-то что делать? В Артикуле было прописано, кажется все, что только может стрястись на службе. Но вот, оскорбление фрейлинской попки ни к одной статье не подходило. Понятное дело, все перепугались - не наказать нельзя и наказывать не за что! А ведь, морской закон суров - либо ты взгреешь подчиненного, либо тебе самому устроят козью морду!

- Это правда, это так! - грустно кивнул командир. - Ну, и чем там дело кончилось? Ты, давай, эрудит, трави скорее!

- Так вот, - продолжал Сипунов, - каким умным ни было командование, а ничего не придумало. Государыня никогда о своих приказаниях не забывала и все спрашивала, наказан ли виновный? Уже и гневаться начала. А спас всех писарь адмиралтейский, эдакая вошь канцелярская, вовсе мелкий человечек. Нашел-таки, сукин сын, в Артикуле подходящую статью! И написано в ней было так: "Всяк матрос, на покраску борта отряженный, нашедший щель и закрасивший ее, допрежь того не зашпаклевав, двадцатью линьками наказан быть должен". Высекли матроса при общем ликовании и продолжили верную службу!

Сипунов замолчал и уставился на командира, ожидая хотя бы улыбки.
Но тот сосредоточенно мусолил мундштук папиросы и мысли его явно были далеки, потом почесал подбородок и приказал: "Пригласите особиста!"
Военно-морской чекист моментально явился и взглянул вопросительно.
- Ты, Сипунов, расскажи-ка все оперативному работнику! - велел командир.
- Есть! - ответил Сипунов и по второму разу затянул историю про оскорбленную фрейлинскую задницу.

- Молчать! - заорал командир. - Ты расскажи про то, как с американцами болтал, и что они тебе наговорили.

Сипунов выложил все без утайки. Особист выслушал чрезвыйчайно внимательно, не перебивая и не задавая вопросов.
- Давайте переспросим еще раз, - разумно предложил он, когда Сипунов замолк. - Может, ошибка какая?
- Правильно, - обрадовался командир, - переспрашивай скорее, Сипунов!
Переспросили. И получили повторное поздравление.
- Допрежь того не зашпаклевав, - захохотал вдруг командир. - - Двадцать линьков! - продолжал он давиться от смеха. - Квачом по заднице!
- Чего это он? - шепотом спросил особист.
- Это я историю рассказал. Смешную, - так же шепотом пояснил Сипунов.
- А-а-а! - успокоился особист. - Ну, это ладно. А ты ничего лишнего не наплел этим агрессорам?
- Нет! - заверил Сипунов. - Только про мир-дружбу. Ну, еще про негров, - потупился он.
- Похоже на провокацию, - подвел итог чекист.
- Прошу разрешения! - в дверь пролез шифровальщик - Товарищ командир, из штаба! - и протянул бланк радиограммы.
Командир вгляделся в листок, передал его контрразведчику и, захохотав уже с шаляпинскими интонациями, заметался по мостику. Особист пробежал текст глазами, потом еще раз и еще. В радиограмме сообщалось о присвоении командиру эсминца "Непросыхающий" очередного воинского звания.
- Может, радиоперехват? - предположил особист, чтоб хоть что-то сказать.
- Ха-ха-ха! - залился командир. - Ха-ха-ха! Шерлок Холмс дедуктивный! Они же меня поздравили до того, как шифровка пришла!
- Верно, - вынужден был согласиться оперативник. - Ну, ладно! Не морочьте себе головы. От глубоких размышлений - службе один вред. Разберемся! Изложите все обстоятельства подробно в письменном виде.
И удалился, чтобы проанализировать ситуацию.
- Изложим, изложим! - пообещал командир, потирая руки. - Слышь, Сипунов, присвоили-таки!
- Поздравляю! - искренне порадовался Сипунов. - А все же хорошо бы этих янки каким-нибудь манером осадить. Шибко много о себе понимают!
- Нет! - возразил командир. - Они - ребята хорошие, они первыми мне сообщили. Да и как их осадишь? Что мы про них знаем?
- Кое- что знаем, - Сипунов важно поднял указательный палец, - вот, например, этим соединением, скорее всего командует контр-адмирал Хастингс.
- Это еще откуда? - опешил командир.
- В "Зарубежном военном обозрении" вычитал, - объяснил Сипунов. - Хотите, принесу журнал? Хастингс, больше некому!
- Ну и хрен с ним, с этим Хастингсом! - командир никак не мог понять, к чему клонит Сипунов.
- Для начала осведомленность свою покажем! - растолковывал Сипунов. - А дальше чем-нибудь огорошим! Тут все равно чем!
- Вообще-то мне и так влепят за несанкционированный радиообмен, - заколебался командир. - Ладно, звание все равно получено. Семь бед - один ответ! Давай, Сипунов, показывай нашу осведомленность! Огорошивай!
- Сейчас! - заторопился Сипунов. - Я только шпаргалку нацарапаю! - и принялся писать на клочке бумаги. - Готово! - доложил он. - Можно?
- Валяй! - разрешил командир.
Сипунов вызвал уже не фрегат, а сам авианосец и, заглядывая в бумажку, похвалил морскую выучку американцев, поблагодарил адмирала за поздравление, потом задумался на секунду и вдруг - поздравил Хастингса с рождением внучки.
- Что же я опять натворил! - пробормотал Сипунов, закончив послание. - Какая такая, к дьяволу, внучка? Что за напасть? И откуда это из меня лезет?
- Ты про какую внучку бубнишь, Сипунов? - насторожился командир. - Ты что им опять наплел?
Сипунов, виновато пожимая плечами и растерянно разводя руками, объяснил, что очень хотелось удивить, и вот, вдруг пришло в голову...
Тут американцы после довольно продолжительной паузы вышли в эфир, поблагодарили и были, как показалось Сипунову, если и не огорошены, то, по крайней мере, озадачены.
- Ну, что же, - командир почесал затылок, - вообще-то я к прежнему званию уже как-то и привык. Придется опять звать особиста.
Особист же в это время, сидя у себя в каюте, испытывал сильное беспокойство. Печенкой чувствовал, что происходит какое-то безобразие, касающееся именно контрразведки. Он уже отправил в свою "контору" донесение, но никаких соображений мудро не высказал. Пусть сами разбираются. Ответная шифровка пришла довольно скоро. Предписывалось активных оперативных мероприятий не проводить, а в качестве ответной акции велено было...
- Ну, командир, - заявил особист, поднявшись на мостик, - откуда супостаты узнали о твоем счастье, это мы разберемся. А вот, чтобы они там не задавались, мы сейчас обрадуем их адмирала. Сообщим, что внучка у него родилась! Такие вот,дела. Мы тоже не пальцем сделанные. Готовь речь, Сипунов, сейчас они у нас заикаться начнут!
- Так уже! - командир опустил бинокль и заметно покачнулся.
- Что "уже"? - улыбнулся особист.
- Уже заикаются, - доложил Сипунов. - Поздравили. Адмирала. Хастингса. С рождением. Внучки.
-- Когда? - особист начал шарить рукой, желая за что-нибудь ухватиться.
- Да вот только что, - Сипунов показал на циферблат часов и отчетливо позеленел.
Минут пять все молчали и переглядывались.
- Сипунов, - наконец выдавил контрразведчик. - Ты, как с вахты сменишься, зайди ко мне. Пожалуйста! - и покинул мостик нетвердой походкой.

В каюте он уселся за стол, обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону. Было о чем подумать! Всякая секретная служба подозревает существование внутри себя еще более секретной, могущественной и так все глубже, глубже и глубже. Значит, где-то, в самой сердцевине, должна помещаться крохотная, совершенно незаметная организация, обладающая колоссальной властью и влиянием. Что-то вроде черной дыры. Объем информации, поступающей в эту дыру огромен, а наружу, вроде, ничего и не вытекает. Просто происходят вдруг какие-то странные события. И по всему получалось, что Сипунов не просто известный всему флоту баламут, а глубочайшим образом законспирированный пришелец из такой черной дыры. Как иначе он узнал, что у этого проклятого адмирала родилась внучка? Значит, либо знал заранее, а это в нормальной голове не умещается, либо получил информацию каким-то неведомым способом. А что это за способ - об этом думать не нужно и вредно для жизни и карьеры. Но, вот, о чем думать нужн,о - это о том, как строить отношения с этим легкомысленным с виду, но страшным по своей секретной сути человеком?
И тут вспомнились многочисленные проделки Сипунова. Ведь половины этих безобразий хватило бы чтобы другого растереть в порошок. Сипунова, конечно, тоже наказывали, но как-то мягко, без остервенения души. Значит, может себе позволить. Значит, поддерживает и направляет его тайная, незримая сила. Вечный возмутитель спокойствия - это выверенная, тонко продуманная легенда, а что он в капитан-лейтенантах который год перехаживает, так, может, по другой табели о рангах он давно генерал! Так-то вот! И каков вывод? А вывод таков - ни при каких обстоятельствах не портить отношений с этим типом, но и не заискивать, дабы великую его секретность случайно не выдать!

Приняв решение, нормальный военный человек действует быстро, четко и бодро. Особист перестал качаться из стороны в сторону, позвонил на камбуз и вежливо попросил приготовить легкую, но вкусную, а главное, красивую закуску. К просьбе отнеслись с полным вниманием, и через полчаса стол был сервирован. Особист достал заветную бутылочку коньяка, вымыл и протер стаканы.

Тут как раз и заявился Сипунов. Пока оперативник анализировал ситуацию, капитан-лейтенант тоже усиленно размышлял, но, поскольку находился на вахте, делал это без хватания за голову и раскачиваний. Когда первая оторопь прошла, он стал привычно сочинять рапорт, объясняющий, что вообще-то он ни в чем не виноват, хотел, как лучше, а безобразие вышло, вроде, само собой. Готов понести заслуженное наказание и прошу учесть добрые намерения и перенесенную травму. Но тут Сипунов сообразил, что любое оправдание должно нести хоть частицу правды. Если же описать происшедшее во всей откровенной удивительности, то ему не просто не поверят, а ни за что не поймут! А когда командование чего-то не понимает, то впадает в горькую, обидчивую тоску, карает быстро, больно и оскорбительно.

- Раз вся эта хрень не есть куча пакостных совпадений, - продолжал соображать Сипунов, - то что это значит? Это значит…значит…значит, все подстроено, ядрена шишка! А кем подстроено? Получается, что мной! Это кем же я тогда получаюсь?

Тут мысль его совершила мгновенный тунельный переход и вспыхнуло ярким светом то же великое озарение, что снизошло на особиста.
- Так тому и быть! - решил Сипунов. - Пусть считают меня хоть Матой Хари, лишь бы плясать не заставляли!
Поэтому вошел он в каюту чекиста безо всякой робости, а, увидев накрытый стол, обнаглел окончательно.
- А ты парень сообразительный, - похвалил он контрразведчика, закидывая ногу на ногу и закуривая. Значит, можешь расчитывать на успехи в службе, если конечно..., - и он внимательно посмотрел на хозяина каюты. Чекист вздрогнул - как ему было не узнать этот взгляд. Он ведь сам долгие годы вырабатывал его! Этот необычный взгляд одновременно доброжелательно - проницателен, холодноват, чуть грустен, излучает уверенную силу, но без высокомерия и не таит, упаси Бог, угрозы, а лишь намекает на возможность ее. И много, много другого и всякого можно отыскать в этом взгляде. Такого, чему верное определение сможет найти лишь опытный психоаналитик и то, если будет слегка выпивши.

Все это увидел и понял особист, еще раз остро порадовался своей сметливости и откупорил коньяк.
Вот и вся история этого беспокойного похода.
А вот вам

Э П И Л О Г
Когда эсминец "Непросыхающий" ошвартовался в базе и командир соединения поднялся на мостик, первое, что он увидел - тот самый окурок, прилепившийся к стеклу.
Вот теперь уже окончательный

K О Н Е Ц