Владимир Усольцев
Наука и религия

Собственно, и Белоруссию уже вполне можно было считать частной фирмой господина Лукашенко, чей портрет украшал внутренний закуток, предназначенный для переговоров. Хоть и представлял наш стендик белорусскую науку, со стороны могло показаться, что представлял он искусство изготовления соломенных кукол и льняных ручников, занимавших почти всю площадь, предназначенную для экспонатов.

Ярмарка была какая-то неудачная: посетителей было очень мало, экспоненты скучали и с нетерпением ждали ее окончания. На белорусский стенд вообще никто никакого внимания не обращал, разве что спрашивали, какое отношение имеют эти куклы к техническому прогрессу. Ответить на этот вопрос было бы некому, если бы не было меня: на стенде не было людей со знанием немецкого языка. Были здесь безъязычные чиновники и несколько специалистов, когда-то изучавших английский язык.

Но белорусская делегация особенно не смущалась таким странным отношением немцев к достижениям белорусской науки и техники, включая прикладное искусство. У нее была своя сверхзадача: магазины, выпивка и автосалоны (почему-то у некоторых чиновников при окладах в пятьдесят долларов находились деньги на покупки машин, какие я не мог себе позволить, когда ворочал миллионами долларов). Почти непрерывное дежурство на стенде несла одна дама из Госкомитета по науке и технике - должен же кто-то караулить эти куклы и ручники, а то ведь обязательно разворуют. Дама тоже имела свою сверхзадачу: у нее было несколько мотков шерсти, и она связала, по-моему, не одну полезную вещь, сидя под строгим надзором портрета президента в глубине стендика.

Но не кажущееся противоречие вязания и научно-технического прогресса потрясло меня в этой чиновной даме. Шокирован был я ее глубокой любовью ко всебелорусскому батьке. Она искренне им восхищалась и также искренне возмущалась: "А чаво эти империалисты учат нас жить!?" Это был первый встреченный мною человек с вузовским дипломом, не презиравший батьку. Правда, сам факт ее деятельности в белорусском чиновничьем ведомстве сильно снижал убедительность ее высшего образования: испокон веков бюрократический аппарат пережевывал и выплевывал всех нормальных людей, оставляя только самых послушных и бестолковых

Я не входил в официальную делегацию и находился в Лейпциге за собственный счет. Около десятка посетителей все-таки проявили интерес к белорусским новинкам, и все они были моими собеседниками, которых я завлек идеями моих минских партнеров-частников. Начальство из Госкомитета, иногда скучавшее на стенде, даже похвалило меня, не забыв и упрекнуть за то, что я не завлекаю немцев попутно и к разработкам, курируемым этим самым Госкомитетом.

Мой относительный успех был в сильной мере обусловлен тем, что стоял наш стенд на углу недалеко от выхода. Проходившие мимо волей-неволей приостанавливались и крутили головами в поисках выходной двери. Вот тут-то мне и удавалось спросить, проявляя предельную вежливость, не могу ли я чем-нибудь помочь. Остальное было делом моего искусства. А я, признаюсь, ловко могу построить цепочку фраз для перехода от показа на выход до показа исключительной перспективности представляемых мною идей.

В предпоследний день мимо нашего стенда широким размашистым шагом целеустремленно пролетал типичный немецкий менеджер с пилотским чемоданчиком в руке и с трубкой в зубах. Дойдя до середины перекрестка, он резко, словно споткнувшись, остановился и завертел головой. Ясно, ищет выход. Я сделал к нему шаг и начал свой коварный маневр по заговариванию зубов:

- Добрый день. Могу я Вам чем-нибудь помочь?
- О нет-нет. Спасибо. Я ищу всего лишь выход.
- Я Вам его охотно покажу. Но не кажется ли Вам знаменательным, что Вы споткнулись как раз возле нашего стенда?
- Знаменательным может быть все на свете, но Ваш стенд меня, к сожалению, совершенно не интересует, я тут уже проходил мимо.
- Значит, это было без меня.
- Да, Вас здесь я не заметил.
- Возвращаясь к знаменательности, могу я Вас спросить, что Вы ищете на этой ярмарке? Может быть, именно то, что могу показать я, а Вы этого еще не знаете?.
- Ах, это долгая история...
- Ужасно люблю долгие истории...
- Ну, хорошо. Я не ищу ничего конкретного, я только стараюсь завлечь инвесторов и новаторов в наш регион...
- Ну, и замечательно, завлеките меня, может быть именно я Вам и нужен?

Менеджер смерил меня взглядом и рассмеялся:

- А Вы, однако, мастер по части продать. Хорошо, у меня есть пять минут.
- Вот и прекрасно! Пойдемте к бару, я угощу Вас миндальным каппучино.

Мы пробеседовали три часа. Мы могли бы беседовать и дальше, но наступил конец рабочего дня. Господин Бунш - так звали этого менеджера - оказался уполномоченным правительства земли Заксен-Ангальт по привлечению инвесторов и новаторов для создания новой индустриальной зоны в районе Галле с огромными дотациями от правительства. Идеи моих минских партнеров восхитили Бунша, и ему уже рисовался большой завод с научно-исследовательским ядром, в котором будут на паритетных началах трудиться и преуспевать белорусские и немецкие специалисты. Мы договорились о поддержании связи и расстались в самом лучшем настроении.

Ярмарка была бы для меня, как и для моих партнеров, очень успешной, если бы я не утратил взаимопонимания с ними. Я давно стал себя ловить на том, что я все меньше и меньше понимаю своих земляков и медленно и верно превращаюсь в наивного немца. Я, как неисправимый идиот, до сих пор считаю, что все, что мне говорят, - правда; что договора заключаются для того, чтобы их соблюдать; что на запросы надо отвечать, независимо от того, выгодны они мне, или нет; и если я чего-нибудь хочу, так я должен и потрудиться, и потратиться, а не ожидать, что мне это будет дадено на халяву.

И тем не менее, ярмарка та была для меня на самом деле успешной: я приобрел друга по имени Вольфганг. Вольфганг - тот самый менеджер Бунш. У нас нашлось множество общих интересов и общих взглядов на жизнь, хотя мы и очень разные люди.

Когда мы поняли, что помимо дел нам хочется поговорить и за жизнь, Вольфганг - это было год спустя в Карловых Варах - ошарашил меня сообщением, что он ровно шесть лет, пять месяцев и четыре дня тому назад обратился в христианина. Он вырос в религиозной семье, с детства знал назубок главные библейские догмы, регулярно навещал церковь и к семнадцати годам убедился, что все это - враки, а попы - прохвосты. Он стал безбожником и бунтарем. Он учился в университете в Марбурге, знаменитом на всю Германию, как рассадник левацких идей.

Среди леваков Вольфганг оказался в числе самых последовательных: он стал маоистом. Ни одна демонстрация не обходилась без его активного участия, он храбро дрался с полицией на улицах, от чего у него и сегодня искривлен нос: один полицейский врезал ему не дубинкой, а голым кулаком. От злобы на империалистов Вольфганг всерьез подумывал записаться в боевики "РАФ", бушевавшей в начале семидесятых в ФРГ. Но, получив диплом экономиста и начав зарабатывать хорошие деньги, Вольфганг быстро утихомирился и вскоре признался сам себе, что его левацкая молодость была огромной глупостью.

Он был способен и работящ и постепенно попал в окружение знаменитого немецкого политика Лотара Шпэта, совершившего в своей жизни два чуда: вначале он вырвал свою землю Баден-Вюрттемберг, где он был десятилетиями бессменным премьер-министром, из отстающих в передовые; потом, уже будучи пенсионером, он, играючись, не только спас от неминуемого банкротства знаменитое предприятие "Карл Цайсс Йена", но и превратил его в лидера немецкой промышленности, проведя там радикальную перестройку с увеличением числа занятых. В команде Лотара Шпэта Вольфганг прошел отличную школу, которая в конце концов и привела его на сегодняшнюю должность, весьма нешуточную. Он оперирует проектами, оцениваемыми девятизначными суммами, и в любой момент вхож к земельному министру промышленности. То, что осуществляет Вольфганг, кажется сказкой: промышленная зона, которая чем больше производит, тем сильнее очищает окружающую среду, радикально загаженную за годы строительства социализма.

Озарение нашло на Вольфганга внезапно, за завтраком. Он вдруг понял, что прожигает годы без самой естественной вещи на свете - связи с вездесущим Богом. Это был сам Бог, который заставил его в течение доли секунды обратиться к себе. Уже один этот факт божьего озарения является неопровержимым подтверждением того, что все мы под Богом ходим. Имея неплохую христианскую подготовку с детства, Вольфганг быстро сориентировался, что ему нужно делать: изучать Библию и молиться. И вот уже шесть лет, пять месяцев и четыре дня Вольфганг ежедневно штудирует Библию и теологию, а также усердно молится.

Поначалу я не хотел верить своим ушам, что такую поповщину может нести этот образованный и солидный человек. Но Вольфганг был исключительно непосредственен и искренен. Ни малейших признаков лицемерия не показывало его воодушевленное лицо. Я постарался сразу заявить, что при всем моем уважении к христианству, особенно к христианским заповедям, я не могу поверить ни в объективность Библии, ни в существование Бога. Более того, я прекрасно понимаю, почему возникли и Библия, и христианство.

Я поторопился заверить Вольфганга, что я также уверен в бесполезности спора, есть ли Бог или нет его? Это неразрешимый спор; просто есть люди, нуждающиеся в Боге, а я отношусь к тем, кому и без Бога ясно, что почем. Вольфганг спокойно мне ответил, что он прекрасно меня понимает, что он и сам так считал до того знаменательного завтрака. Он также уверен, что, независимо от моего неверия, Бог ведет меня по жизни и любит меня. А, если сочтет Бог нужным, то напустит и на меня такое же озарение, какое перепало ему.

Мне было немного не по себе - я не люблю спорить на эти темы с теми, кто верит или притворяется верующим. Мой материалистический фундамент не имеет ни единой трещины, и я просто не хочу тратить время на дискуссии о том, чего нет. Что мне действительно было интересно, так это узнать, чем живет современная теология и как она выкручивается и совмещает сказки древнего Востока с современной наукой? Вот почему стал я слушать Вольфганга с интересом и дальше.

И Вольфганг не обманул моих ожиданий. Он сообщил мне, что только в последние годы в связи с успехами космологии и физики высоких энергий стал понятен смысл первой фразы Библии про "...хаос и воды безбрежные...". Первичное состояние Вселенной в момент Большого взрыва ведь и было хаосом, а воды безбрежные - это неправильный перевод Моисеем божьей мудрости на древнееврейский язык: на самом деле Бог имел в виду единственный имевшийся в ранней Вселенной элемент водород, но Моисей, не изучавший химию, по невежеству превратил его в воды.

Подивившись ловкости теологов, я коварно спросил, а как же гелий, ведь он также возник одновременно с водородом. Вольфганг спокойно ответил, что Моисей записал только самые важные факты, а такую мелочь, как немного гелия, он мог и опустить. Еще одна фраза из Библии "... и отделил Бог свет от тьмы" приобрела четкое разъяснение в свете современной науки. Когда Вселенная достаточно остыла, остановились процессы рекомбинации, и произошло отделение излучения-света от вещества-тьмы.

Конечно же, апологетика на таком уровне может растолковать все, что угодно. Меня эти аргументы никак не проняли, а Вольфганг был уверен, что вся беда в том, что Божья мудрость, переданная лично Богом Моисею, вынужденно была искажена самим Моисеем и многократными переводами. Хоть и мудр был Моисей, но до современных академиков ему было далеко, и не мог он и его последователи в деталях осмыслить Божью мудрость. Поэтому требует Библия очень тщательного изучения и толкования с применением самых мощных приемов лексикологии, семантики и даже криптографии. Но и то, что удалось современной теологии, внушает безграничное уважение. Растолкованные эпизоды из Библии были блестяще подтверждены в позднейшие времена достижениями науки.

Вольфганг сам испытал несказанное волнение, когда он лично стал свидетелем очередного триумфа Библии. Один из его соседей, уважительно относясь к обращению Вольфганга, пытался и сам постичь мудрость Божию. Он начал читать Библию, но червь сомнения грыз его непрерывно, и он все никак не приходил в желаемое состояние полнейшей веры. Когда же он наткнулся в Библии на указание, что кролик является жвачным животным, он со смехом сообщил Вольфгангу, что он прекращает попытки обратиться в веру: всем ведь известно, что кролик - не корова и жвачку не жует.

Здесь я вынужден пояснить, что в русском языке нет подходящего термина, подобного немецкому "Wiederkauer" - дословно "повторно жующий", который стоит в немецком тексте Библии, поэтому я вынужден использовать менее точный русский термин. Самое замечательное в этой зоологической проблеме - то, что кролик, будучи самым распространенным лабораторным животным, очень долго дурил всю ученую братию, открывшую у него двухступенчатое пищеварение лишь в семидесятых годах двадцатого века. Под покровом ночи кролик выпускает через свой задний проход полуфабрикат, поедает его и лишь днем выпускат окончательно переработанные массы тем же путем. Ленивые физиологи не удосужились в течение сотен лет понаблюдать за коварным кроликом ночью. Таким бразом, кролик действительно - "повторно жующий", хоть и не жует, как корова, жвачку. С задержкой на десять-пятнадцать лет эта свежая сенсация попала и в обыденную прессу.

Вольфганг, ни минуты не сомневался, что Библия рано или поздно окажется права. Так он и заверил тогда соседа. А когда Вольфганг наткнулся на заметку об "опарафинившихся" на кроликах физиологах, он пулей помчался к нему. Сосед пережил шок, и на него тут же снизошло озарение. Он стал ревностным верующим, неистово умоляющим Бога простить ему его гордыню и неверие.

Я подумал про себя, что это - не обязательно свидетельство библейской непогрешимости, а просто отражение того факта, что во времена Моисея были кролиководы или охотники на кроликов повнимательнее современных физиологов и наблюдали кроликов в характерной позе при свете луны. Я, по крайней мере, знаю об этой кроличьей привычке не понаслышке.

Вольфганг увлеченно рассказывал и о других подобных подтверждениях того, что Библия - это и универсальная энциклопедия, и моральный кодекс. Жалко, что я не записал его истории сразу и сильно их уже подзабыл.

За свою жизнь я научился понимать верующих, которых не так и много на свете. Хождение в церковь и стояние со свечкой - это еще не вера. Как я не могу стать верующим, так и верующий не может стать неверующим. Это дело какого-то внутреннего настроя, который не поддается регулировке извне. Я понял Вольфганга, а он понял меня, и мы не старались убедить друг друга в своей правоте. Вольфганг мое неверие не относит к порокам. Пороком было бы лицемерие - демонстрация веры без Бога в душе. И я не считаю Вольфганга идиотом. Наоборот, я ему завидую. Почему? Расскажу об этом чуть позже.

Вольфганг удивил новым, по крайней мере для меня, подходом к религии. Он прямо заявил, что он верит в Бога и сына его Иисуса Христа вместе со святым духом, но совершенно не верит ни католической, ни протестанской и никакой другой церкви. Это все - прохвосты, за редким возможным исключением. Церковь для Вольфганга - это он сам с Богом в душе. Он входит в объединение единомышленников, действующее в целом свете. На немецком языке они называют себя "Christen im Beruf - Христиане в профессии". Это товарищество объединяет преимущественно ученых, бизнесменов, крупных менеджеров, хотя двери открыты для всех.

Можно назвать это христианское сообщество сектой, хотя оно не похоже ни на одну традиционную секту. Нет у этих элитных христиан ничего общего и с масонством, хотя есть и свой опознавательный знак - стилизованная рыбка. Помните, как Христос сказал своим непутевым ученикам на рыбалке: "Теперь вы будете ловить мне души людские, как рыбу ловите". Вот в память об этой евангельской рыбалке и избрали "Христиане в профессии" этот знак, который они рисуют на свои автомобили сзади.

В своем офисе Вольфганг имя Божье всуе не поминает. С многочисленными посетителями, которых он знакомит с новейшими технологиями и инвестиционной политикой земельного правительства, о своей вере не говорит. Но, как память о былой его склонности к радикализму, висит у него на стене броский плакат, исполненный в стиле "Окон РОСТА" времен Маяковского. На плакате чеканными буквами выведена хлесткая фраза: "Ohne Gott geht alles kaputt!" - "Без Бога все летит к чертям!". Посетители же думают, что Вольфганг относится к любителям плакатного искусства, каких немало среди современных немецких разночинцев, не допуская мысли, что это - кредо Вольфганга.

Вольфганг подарил мне несколько умных книжек, написанных христианами-профессорами всяких наук, в том числе и естественных. Чтение их мне так и не помогло. Я везде видел натяжки, передергивания и просто вранье, хотя я уверен, что не были эти неправды написаны с умыслом. Это вера водила ручками авторов, видящих свет только с ее точки зрения. И все бы простил я этим ослепленным, но порядочным людям, если бы не их нападки на Дарвина. По моему убеждению, Дарвин совершил наибольший подвиг в науке, доказав эволюцию задолго до открытия механизма наследственности. И даже если многие его рассуждения выглядят сегодня наивными, суть его открытия от этого не меняется. И вся генетика его только подтверждает.

Но вернемся к Вольфгангу. Он не пишет замудренные статьи против Дарвина и не убеждает никого в правильности только своего взгляда на жизнь. Он верит по-христиански и поступает по-христиански. Он усыновил двух детей - брата и сестричку, брошенных непутевой мамашей из бывших юных тельманцев. Причем, старший ребенок - мальчик - был избит матушкой до полной инвалидности. Есть множество желающих усыновить хорошеньких и здоровеньких детей. Но много меньше готовых усыновить инвалидов от матери-алкоголички. Вольфганг и жена его Сьюзан с такой любовью воспитывают этих детишек, что случилось истинное чудо: сынишка, осужденный на немоту и полный идиотизм из-за травм головы, не только заговорил, но и ходит в нормальную школу!

Врач, наблюдающий мальчика, в волнении ведет за ним пристрастный контроль и пишет подробнейшие отчеты, которые должны сделать из него лауреата какой-нибудь значительной премии. Первый случай в истории медицины преодоления последствий тяжелейших ушибов, которые тщательно зафиксированы в рентгеновских снимках! И оставшиеся следы от этих побоев современная медицина категорически относит к несомненным признакам немоты и идиотизма.

А маленький Христиан может запросто рассказать, что он с божьей помощью любит ходить в школу и ухаживать за своими карликовыми кроликами, а дядя Владимир - очень большой и веселый и любит с Христианом попеть. Вольфганг показал мне письмо от врача, просившего описать условия, в которых растет маленький Христиан, чтобы проанализировать их и найти тот эликсир, что опрокидывает всю науку о мозговых травмах. Вольфгангу же все ясно: это дело Бога, услышавшего его молитвы и убедившегося в искренней любви Вольфганга и Сьюзанн к приемным детям. Вот почему я завидую Вольфгангу. Его вера делает из него святого. Я тоже не прочь стать святым, но не даны мне такое самопожертвование и такой заряд любви к ближнему.

Когда семейство Буншев садится за стол, все берутся за руки, образуя замкнутый круг и соредоточенно молятся, заканчивая молитву самодельным рефреном: "Bip-bip-biеp, wir haben dich alle lieb! - Туба-риба-се, мы любим тебя все!". Честное слово, глядя на эту семейку, становишься и сам чище.

Дети уложены спать. Я, Вольфганг и Сьюзанн сидим в их просторной кухне, потягиваем "бордо" и с удовольствием беседуем. Внезапно Вольфгангу пришла какая-то мысль. Он берет блокнотик и ручку и пишет формулу:

Лс + Лб = ЛБ.

- Смотри, Владимир. Лс - это любовь к себе; Лб - это любовь к ближнему, то есть ко всем прочим людям; ЛБ - это любовь к Богу. Все вместе - это наша христианская формула: любовь к Богу - это любовь к себе и к ближнему. Гуманисты говорят, что они одобряют христианство за его мораль, но считают Бога просто лишним. Так вот, если, следуя им, Бога в правой части равенства вычеркнуть, то получится: Лс + Лб = 0, или Лс = -Лб. Подумай, что это значит?.
- Ну, если оставаться в рамках этого формализма, то любовь к себе вступает в противоречие с любовью к ближнему.
- Вот то-то! Все гуманистические устремления обречены на провал, потому что у гуманистов нет Бога.

Вольфганг с азартом следит за мной, как отреагирую я на его уловку с арифметическим доказательством наличия Всевышнего. Я пожимаю плечами:

- А почему бы не написать вместо ЛБ одну букву Р - разум. Такую формулу гуманисты бы поддержали. В ней Бога нет, а любовь к себе не противоречит любви к ближнему, что вполне разумно. Оттого и буква Р там вполне к месту.
- Ишь ты, хитрый какой, разум-то он всякий бывает: созидательный и разрушительный. Только Бог все приводит в порядок, а разум может быть сегодня один, а завтра другой.

Я пытаюсь что-то вставить, но Вольфганг с улыбкой продолжает: "Не будем спорить, это бесполезно. Твой час еще не пришел, но он придет обязательно".

Ничто не может поколебать веру Вольфганга и Сьюзан в Бога, даже его очевидная слепота и неразборчивость - ведь при его попустительстве страдают миллионы порядочных людей, а множество мерзавцев процветает: "Это - испытание Божье. Бог не вмешивается в жизнь человечества и лишь изредка позволяет себе помочь особо полюбившимся и наказать особо нехороших. Бог дает возможность всем придти к нему не насильно, а через совесть".

И тут следует очень интересное наблюдение: самая благополучная страна в мире - США. А почему? Да там в Бога верят, как нигде; причем вера эта, в основном, - самая богоугодная: протестанская или сектантская, но не католическая. Больше всего вреда Божьему делу нанесла католическая церковь, вот Бог и держит католические страны в черном теле. Неспроста Италия и Испания с их запредельным католицизмом - самые бедные страны в Европе. А протестантские Германия или Англия - самые благополучные. Христианство протестанского толка проникло в Юго-Восточную Азию, и каков результат? Огромный рост благополучия! Православные же земли вообще Бога обидели, вот и напустил он на них коммунизм и войны.

И для Белоруссии есть у Вольфганга свой прогноз: будет Белоруссия долго-долго страдать под подручным дьявола, пока не осознает вину свою перед Всевышним и не сбросит своего тирана сама. Одно может Вольфганг гарантировать - будет белорусский батька корчиться в аду, да еще и перед смертью в ужас придет от собственных грехов, но поздно будет.

Признаюсь прямо, я в этот прогноз не верю. Кажется мне, что будет батька умирать счастливый и довольный, он ведь не понимает, что такое раскаяние. И будет он править до конца дней своих. Богом карающим может для него стать только Россия, если захочет и перестанет признавать его выборные спектакли, на что я в глубине души надеюсь

25 мая 2002 г.