Телогрейка отделяла трудоспособность от беззаботности,
не в демографическом смысле этих слов, а в социальном: параллельно нам,
народу, существовали люди, ни разу не одевавшие телогрейку.
Стоила она, в самом простом варианте, стеганная, восемь
рублей, и, кажется, не различалась по размерам, по номерам размеров. Просто
были они побольше и поменьше, но, в целом и общем, одного, универсально
трудового размера. Были подороже - с капюшонами (девять рублей), в паре
с ватными штанами (шесть рублей пара штанов, помнится), покрытые брезентухой
(по одиннадцать рублей) и даже сбацанные под дубленку (37 рублей, но такие
тщательно хранились и укрывались для блатной торговли и раздачи). Универсального
темно-мышиного цвета, слабо различимых фасонов, телогрейка, она же ватник,
имела универсальное назначение и употребление: все колхозники были одеты
в телогрейки, все зэки, все строители, все рыболовы, охотники, грибники,
партизаны и занятые на плодоовощных базах. И редко кто покупал телогрейки,
потому как их гораздо чаще выдавали, как брезентовые рукавицы, лопаты,
носилки, тачки, лагерные и табельные номера, кирзовые сапоги, наряды,
авансы, получки, лома, задания на взрыв или строительство мостов. Солдатская
телогрейка была выцветше-защитного цвета, с медными армейскими пуговицами,
пришитыми насмерть, обычно это была крытая прорезиненной тканью телогреечка.
Телогрейку можно было увидеть везде, даже в парной. Среди
распаренных тел вдруг появлялась фигура в ватнике - значит, у истопника
дело какое-то возникло. А в чем истопнику ходить, как не в телогрейке?
Разве истопники могут быть без нее? Кстати, раз уж попали в баню: баня
придавала нам общественную, гражданскую чистоту, а вовсе не гигиеническую.
Теперь баня сохранилась лишь на рабочих окраинах страны, а в Москве и
Питере - сплошные сауны и разврат.
Телогрейка была настолько не спецодеждой, что в ней можно
было купить водку и любой фауст-патрон, отобедать в столовой и войти в
метро. Конечно, в «Метрополь» в ней не пускали, но нас не пускали туда
и без телогрейки.
Телогрейка была также универсальна, как костюм цвета
электрик на китайских студентах 50-х годов. Более того, я уверен, что
телогрейка была самой пролетарской, самой рабоче-крестьянской статьей
советского экспорта. Русский с китайцем братья навек были уже хотя бы
потому, что носили одну и ту же телогрейку.
И у каждого, ну, пусть, не у каждого, но у многого, в
доме хранилась и держалась эта неуклюжая, но удобная на все случаи жизни,
одежа: завтра в колхоз или на базу, на субботник или за грибами? - так
мы уже готовы, осталось только в продмаг заскочить.
Ночью лежишь у костра, песни поешь, с любимой девушкой
украдкой переглядываешься, дым костра создает уют, искры сыплют и гаснут
сами, засмолишь самокрутку или беломорину, а телогрейка тихо тлеет от
упавшего уголька, ты этого и не чувствуешь, а другие, зачарованные романтикой
ночи и жизни, не замечают, как ты дымишься и пованиваешь паленым. Потом,
конечно, обнаружится, когда в рукаве прогорит рваная дырка - но это ничего,
завтра поменяешь телогрейку на новую, а любовь, она останется и сохранится
до самого отъезда.
В тундре, в какой-нибудь Гыданской тундре, где среди
чахлых карликовых березок и другой растительной неровности земли стоят
полуметровые подосиновики, телогрейка - единственное реальное средство
от комаров. Гыданский комар - это особая песнь о Гайавете, Соколе и Буревестнике
вместе взятых, это страшней, чем Девушка и Смерть Максима Горького и Девушка
С Веслом Ивана Шадра, взятых также вместе. На телогрейке комарилья располагается
плотным слоем, но со сгущением этого отродья по швам и прошивам. «Одному
не прокусить» -- думает каждый комар, «горе одному, один не воин», продолжает
он думать, теснясь на поверхности и сосредоточившись на кровеносных внутренностях
телогрейки, «а вместе, глядишь, и прорвемся, и прокусим, и сметем все
преграды, и - взяли же они в свое время Зимний! - значит, и мы сможем,
чем мы хуже?!»
Телогрейка смотрится в гарнитуре не только с кирзой,
рукавицами и лопатой, но и с треухом-ушанкой с висящими или плотно завязанными
(в зависимости от суровости климата с утра) тесемочками. Эти ушанки -
знак и символ нашей необычной и незабвенной анатомии: «натяну-ка я уши
на х...й, а то голова мерзнет». .В треухе выражалась вся наша потаенная
дворовость и скапливалось наше фрейдисткое либидо: чем пьяней, тем задорней
торчит одно ухо.
Телогрейка для интеллигента была неким моющим средством,
снимающим с него, с интеллигента, его прослоечность: одел телогрейку -
и ты опять страшно близок со своим страшным народом, снял - и опять страшно
далек. И даже пархатость становилась не так заметна. А если на тебя ее
насильно надели - значит ты враг народа или тунеядец или перебрал вчера
в парке культуры и отдыха то ли культуры, то ли отдыха, а ведь сколько
раз тебе говорили - не пей пиво на вино, только вино на пиво.
Несмотря на всю свою универсальность и вневременность,
есть все-таки в телогрейке нечто неуловимо шестидесятое-семидесятое. Не
вяжется она ни с перестройкой, ни с рынком, ни даже с узкоколейками. И
сильно посадочные тридцатые все-таки больше ассоциируются с парусиной,
калошами и керосином, сороковые - с военной и демобилизационной шинельностью,
а пятидесятые - с палатками на голой земле целины и не менее голой земле
других голубых городов и строек коммунизма.
Конечно, телогрейка могла служить еще и выпендрежным
целям.
Помню, купил я как-то в Тынде телогрейку-безрукавку,
славную такую кацавеечку. А через несколько месяцев начались выборы начальника
штаба ЦК ВЛКСМ по БАМу, где мне предстояла роль главного эксперта Госплановской
«Долгосрочной программы развития зоны БАМ». Крутой мужик из Госплана и
с ним десятка два-три не менее крутых представителей самых полузакрытых
министерств - а мы, салаги, против них. На заседания я ходил в шикарной
розово-кремовой итальянской сорочке от псевдо-Армани, в настоящей английской
бабочке и в этой самой телогрейке-безрукавке с нашитым белым номером на
тесме (это был мой индивидуальный номер в прачечной, они стоили три рубля
за сотню): эта эпатажная маскировка доводила чиновную камарилью до исступления.
Спор они, в конце концов, проиграли, но от начальства добились, чтобы
я снял ненавистную им телогрейку. Ну, и черт с ней, с этой телогрейкой,
а БАМ мы все-таки закрыли. Закрыли до того, как он сам сдох. Морально
закрыли.
И телогреек больше не носим. Эмигрантам не положено.
