Александр Левинтов
Давай закурим, товарищ, по одной

К утру литровая банка обычно набивалась бычками под завязку. Двое отпадали: один спать, другой сдавать какой-нибудь курсовой или дипломный проект. Мы высыпали содержимое банки, сортировали и, сложив назад то, что уже не годилось к докуриванию, переходили от преферанса к белоту или еще чему-нибудь незатейливому, копя клетки воспаленного мозга для вечерних баталий сочинско-ленинградского или ростовского. По общажной комнатехе плывет сизый дурман, на который топор-не топор, но ледоруб повесить можно. В окно тщетно рвется свежий ветерок майского утра с разными сиреневыми и черемуховыми прибамбасами: для нас эта свежесть, что открытая операция на сердце без наркоза, такой кашлюк нападет, не приведи Господи.

Я закурил в начале десятого. И сразу начал со знаменитого, по семь копеек за пачку из десяти сигарет, «Дуката». Эта кирпичного цвета пачечка была визитной карточкой нового поколения, первого поколения, массовым порядком пославшего идею построения в одной отдельно взятой на хер. Наши отцы, те, что вернулись, курили беломор, а мы, протестуя против этого поколения искалеченных и искареженных победителей, потянулись за дукатиком. А питерские, в противовес нам, смолили свой беломор Урицкого, надо сказать, действительно отличного качества и очень сочетающегося с их рюмочными и пивными на каждой трамвайной остановке.

Конечно, курево было в некотором ассортименте: из папирос – казбек, герцеговина флор, из сигарет – махорочные (4 коп.), строительные (5 коп.) памир (10 коп.), ароматные (11 коп.), прима (14 коп.), новые (17 коп), дальше шли друг (30 коп), тройка (45 коп) – толстые, кислые, с липким расползающимся табаком, нам доступные редко. Было два сорта сигарет с фильтром, был и импорт: польские спорт, болгарские солнце, шипка, БТ, югославская фемина. Но это все – не для стипендии в 22 рубля, за которую еще надо было побороться и не иметь троек (к несчастью, в нашей семье приходилось роковых 51 рубль на человека в месяц, это означало, что я – из семьи с максимально высоким уровнем доходов и потому могу получать только повышенную, которую и получал тщательно, из семестра в семестр, с каждым годом наращивая мастерство сдачи экзаменов по любому поводу и предмету).

Я любил курящих девушек. Некурящих я, конечно, тоже любил, но с курящей как-то быстрей устанавливался контакт, всегда можно успеть за одну сигарету поговорить о чем-нибудь веселеньком, например, о вреде курения, рассказать последний анекдот и перейти на легкий интеллигентный мат. От курящей девушки даже «да пошел ты!» приятно услышать: интимная хрипотца волнует гораздо больше, чем визгливое кокетство «ой, я не такая, как ты думаешь!». Сигареты девушки держат двумя пальчиками на отлет, ноги – на вылет, голос – на улет. Мы же держали сигареты то средним и указательным, то большим и указательным, то тремя пальцами – щепотью. В зависимости от обстоятельств. Вальяжно было сидеть на насесте какого-нибудь маненько американского бара, стряхивать пепел в массивный хрусталь, тянуть через соломинку шампань коблер, вдыхать запах настоянной на какой-нибудь импортной дряним хны, нести чушь о фильмах, которых не видел, и проблемах, которых еще нет: о скорой смерти и еще более скорой посмертной славе, если не своей, то хотя бы несуществующего кореша. И так тонко изредка пускать небрежно-аккуратные кольца дыма. Правда, целоваться с накурившейся – это то еще удовольствие. Они это знали и потому чаще посылали, чем допускали к себе. Преодолевая отвращение, я обычно отвечал на их извинения: «ничего, я ведь тоже не в лучшей форме, вот и щетиной оброс, как последний кабаньеро» -- и не такое преодолевали! Вспомнить хотя бы столовские тюфтели: после них что угодно поцелуешь. Курящие девушки были отчаяннее и решительнее некурящих: подозреваю, что они были уверены: сигарета верней презерватива.

А еще мы курили – в поездках, экспедициях и на практиках – трубки и самокрутки. Голландские трубочные табаки были для нас литературными персонажами и политическими деятелями нашего времени, Печориным, о котором все говорят, но которого никто не знает. В табачных ларьках и киосках продавалась 50-граммовыми пачками махра курительная, производства Моршанской махорочно-развесочной фабрики №1, в крайнем случае, №2. Эти две фабрики, согласно Большой Советской Энциклопедии, из которой последовательно исчезали кровавые герои эпохи династии Минь, были самыми крупными в Европе. Боюсь, что они были не только самыми крупными, но и единственными.

Часть моего детства протекла в Тамбове, в зачуханном тамбовском гарнизоне, куда был распределен по окончании военной академии отец. Солдатам выдавали тогда бесплатно по пачке этой самой махры и по книжечке тоненькой папиросной бумаги, двадцать листиков толщиной в крылышко феи каждое. А вот спичек служилым не выдавали и меня до сих пор мучает вопрос: а от чего они прикуривали, неужели по очереди друг от друга?

Трубочный табак и махру можно держать в любой таре, но наши любимые дарили нам на дни рождения или на двадцать третьи феврали саморучно скроенные кисеты – и нам любовь казалась вечной. Курили в тамбуре, где окна напрочь задраены и потому, из-за плотности табачного дыма, двери между вагонами открывались с огромным трудом и напряжением. Высшим достижением и благом было курение на площадке последнего вагона. Выпросишь у проводницы примерным поведением, стаканом или просто трахом казенный ключ, откроешь последнюю дверь стучащего на стыках железнодорожного плацкартного мира, сядешь, свесив ноги, засмолишь и смотришь, как в затихающих сумерках отлетает в непрожитое чужое настоящее, а, может, это твоя жизнь так бешено проходит мимо, старик?

В экспедиции, лежа в палатке на каком-нибудь изучаемом болоте, забравшись в промозглый спальник с сапогами, либо у костра, несущего тепло, свет и комаров, наступающих с тыла, сыплящего искры прямо в открытый космос, садишь чудовищную самокрутку, душа и легкие проваливаются внутрь самих себя от этого термояда, а ты щуришься на угли и созвездия: не тушуйся, познаем и это, старик. А пижоны, стиляги и фарцовщики пусть тянут свои лаки страйки а кэмелы. Был у меня один такой приятель: в карманах держал две пачки: в левом для себя мальборо, в правом – памир для друзей. И никогда не ошибался карманами.

Нас рано начало мотать по свету и жизни. Помню Куйбышев середины 60-х, где очередь в единственный табачный магазинчик тянулась на двести и более метров, помню Поволжье и Прикамье тех же времен, где хоть становись в очередь, хоть не становись – все равно никакого курева не завезли, помню печально знаменитые гуцульские полтавской тютюновой фабрики и наше тогдашнее альтернативное водородной бомбе оружие – сигареты феодосийской фабрики. Почему-то именно на Украине делали особо мерзостное курево. Это, наверно, компенсировало им отсутствие собственной Сибири. Я ведь застал еще в Крыму табачный совхоз «Дюбек», жалкие останки некогда великого Крымского Табаководства. «Американ» и «Дюбек» Бахчисарая и Байдарацкой долины, выращиваемые трудолюбивыми крымскими татарами, были аристократическими табаками с мировым именем, более громким, нежели вина Массандры. Потом населению запретили выращивать на своих участках табак, а госпроизводство хирело и хирело. То, что застал я, можно назвать адом: по концетрации ядохимикатов табачные плантации Крыма (и Кавказа) не уступали атмосферам мрачнейших планет тогдашних советских научных фантастов. И работали на этих плантациях исключительно персонажи из этих романов: невольники из ближайших и удаленных городских институтов и школ. Совершенно секретно считалось и думалось в высших сферах партии и правительства, что курение вредно и что, чем быстрей вымрут производители и потребители табака и табачных изделий, тем быстрей и сам собой построится научный коммунизм, где не только не будет водки и табачища, но и того, на что их можно приобресть.

Впрочем, курить армянские, тбилисские, таллинские, кишиневские, ташкентские, чимкентские и другие братские сигареты – это, брат, тоже входило в краткий курс школы мужества настоящего человека.

А еще был самосад.

Им торговали на колхозных рынках прокуренные и крутые мужики. В резку добавлялась вишня – черешки и тонкие побеги, для пущей синильности. Аромат и дурман настоящего, истинного самосада, не для рынка, а для себя – это самый мужской, невыносимо мужской запах. Сильнее – только сапоги и портянки волжского цыгана.

Самыми знаменитыми самосадами были, кажется, все тот же Моршанск, Алтай и Погар.

Погар (район и пгт Брянской области) – ареал производства сигарной махры и махорочных сигар. Это – уникальная продукция. Недавно археологи раскопали неподалеку от Рима остатки этрусского Макдональдса с окаменелыми бигмаками из полбы и мяса единорога. Под стать этому сенсационному открытию и погарские сигары.

Это было в каком-то ноябрьском подъезде. Мы открыли бутылку липкого даже снаружи апельсинового ликеру, я был первым, ну, глотнул, ну, прошло, я закусил удила погарской сигары, сложил руки лодочкой, чтоб раскурить ее, вдохнул, наконец и... дальше рассказ того, кто был вторым: «И ты вдруг куда-то исчез. Вот только что стоял – и исчез. А потом откуда-то с пола пошел такой кашель – и смрад.».

Потом были, конечно, и кубинские сигары, и голландские, и даже знаменитый «Давыдов-2», но после погарских я, помню, твердо решил больше никогда ни в одном подъезде не пить никакие ликеры. И то долгополое, серое, как содержание газеты «Правда» по понедельникам, с отлетевшими и болтающимися пуговицами, с прохудившимися, бездонными до самой полы карманами, девятисезонное пальто больше не ношу.

Скоро круглая дата: 23 августа я буду отмечать ровно девятнадцатую годовщину, как бросил курить – тридцатикопеечные болгарские ту и стюардессу, еще не мальборо, но уже и не дымстон с примстоном. Я бы не хотел, чтобы вы читали это как ностальгические сопли по прошедшей жизни, потому что в том, что было, было величие и простота нашей жизни, была какая-то законченная совершенность всего этого нелепого мира, была искренность и беззащитность, задумчивость чувств, пусть даже и напускная, был тот самый героический суицид, ради которого мы и родились и пришли на этот свет с того, и о чем теперь не жалеем и храним в себе как уже не саднящий горло кусок родной культуры.

Слышь, мужик, закурить не найдется?



Обсудить этот текст можно здесь

Подписаться на рассылку альманаха "Порт-фолио"




| Редакция | Авторы | Гостевая книга | Текущий номер | Архив |
Russian America Top Russian Network USA Rambler's Top100