Сразу оговорюсь: мне
просто в силу происхождения трудно быть антисемитом, и потому
эти размышления - не в оправдание антисемитизма, но и не с позиций антиантисемитизма:
если в кране нет воды, значит её необязательно выпили эти самые,
может, даже и не они - мало ли тут выпивающих у нас досуха, донельзя
и до дна?
И еще одна оговорка: я вовсе не собираюсь
быть истиной в последней инстанции, и здесь не будет утверждений - только предположения.
Вот,
например, немцы эпохи вечного Рейха.
Не то им было обидно,
что евреи свой жаргон построили на немецком языке, который они
коверкали, как могли и хотели. Это - полбеды. Но ведь идиш - он же ивритской
клинописью пишется, это же задом наперёд и снизу вверх не только каллиграфически,
но и исторически. Евреи в глазах немцев своим идишем опрокинули свой
жаргон глубоко в историю и таким образом сделали его недоступным
для неевреев, для немцев. Представьте себе эту картину: вашим языком
пользуются, но как им пользуются, вы понять не в состоянии. И, естественно,
возникает подозрение: а зачем они зашифровывают - не свой, но наш
язык? Что они там затевают в своих синагогах? И эта подозрительность, эта
опаска за язык, паразитирующий на немецком языке, и за этих людей, паразитирующих
на немецкой земле, стала основанием антисемитизма, основанием, укрепляемым
самими евреями, а вовсе не немцами: на жаргоне говорят не только немецкие
евреи, но и евреи подозрительной Польши и враждебной России. Не они
ли, евреи, стали причиной непонятного и неприятного поражения в Первой
Мировой? Не они ли могут стать причиной возможного поражения и в наступающей
Второй? Эти опасения, подкреплённые знанием того, что они, евреи,
сумели захватить власть и навести жуть и страх в громадной России,
и породили государственную политику антисемитизма в фашисткой Германии,
гетто, концлагеря и, в качестве апофеоза, Холокост.
В
России антисемитизм имел и имеет ещё более глубокие корни и причины. Во-первых,
евреи так тщательно мимикрировали и ассимилировались в русской культуре
(гораздо тщательнее, чем, например, в русском этносе), что стали не просто
носителями русской культуры - они стали основными её творцами: и в музыке,
и в театре, и в живописи, и в танце, и в литературе, и в кино, и в поэзии,
и в науке и даже в языкознании (надо ли перечислять имена?). Они стали
важнейшей этнической группой всей творческой и технической интеллигенции,
того социо-культурного слоя, без которого этнос не может претендовать
на народность и национальность.
Они не просто стали, например,
носителями русского языка, но и основными переносчиками, трансляторами
(преподавателями и учителями) этого языка. Тут, конечно, можно
потребовать и статистику (законное требование), но и без всякой статистики:
среди преподавателей русского языка в американском институте военных
переводчиков подавляющее большинство - евреи. И всё это кажется
всем вполне обычным и естественным.
Можно даже сказать:
евреи - носители и трансляторы более правильного русского языка, чем
сами русские. Этим можно восхищаться, но можно и негодовать по этому
поводу. И среди русских преобладает это негодование, а вовсе не
восхищение народом, говорящим по-русски более правильно, чем сами русские.
Вот
небольшое пояснение этой мысли.
Прямой порядок слов в предложении
является самой распространённой формой построения фраз в русском
языке. Одной из целей нарушения этого порядка, а также перестановки
слов в предложении (например, размещение определения за определяемым
существительным) является усиление значения того или иного слова либо
придание существительным более общего, более абстрактного и неопределённого
значения (просто в силу отсутствия определённого и неопределённого артиклей).
Так
вот, подобного рода нарушения - норма для русской поэзии. На ум сразу приходят
лермонтовские "ночевала тучка золотая", "на севере диком",
"когда росой обрызганный душистой" (взятое наугад первое попавшееся
стихотворение Лермонтова "Ангел" -- всего 16 строк, но 14 "неправильностей"
в порядке слов!), пушкинские "мой дядя самых честных правил", "души
прекрасные порывы", "у лукоморья дуб зелёный", некрасовское "сейте
- спасибо вам скажет сердечное", есенинские "отговорила роща
золотая", "к вашей своре собачьей пора остыть",
"в саду горит костёр рябины красной", клюевское "жизнь - океан многозвонный",
ахматовское "низко, низко небо пустое, и голос молящего тих: ранят
тело Твое пресвятое, мечут жребий о ризах Твоих", уже не помню чьи "не
слышно шуму городского" - это всё не для рифмы, не столько для рифмы или
благозвучия, сколько для придания мимолётному конкретному ощущению аромата
вечности и абстрактной неопределённости. И делается это русскими поэтами
бессознательно, просто по принадлежности к русскому языку и русской словесности
всеми своими поэтическими потрохами. Русским, в отличие от англоговорящих,
глаголы гораздо менее важны, чем существительные, а, в отличие от немцев,
сами существительные гораздо менее важны, чем описания этих существительных
(прилагательные) - вот почему так легки для запоминания русские
рифмы: там слишком часты удвоенные гласные окончаний прилагательных. Еврейские
русские поэты пишут заметно "правильней". Я взял своих самых любимых:
"Колокольчик
не пьет костоломных росинок. На берёзах несмытый лиловый отёк."
(Б.
Пастернак)
"В черном бархате всемирной пустоты всё
поют блаженных жён крутые плечи, и ночного солнца не заметишь
ты."
(О. Мандельштам)
"Песчаные
холмы, поросшие сосной, здесь сыро осенью и пасмурно весной."
(И.
Бродский)
Русские еврейские поэты достигают необходимых
эффектов значительности момента иными средствами: они прибегают к парадоксам
и спекулятивным (=мыслительным) расширениям объёма понятий. И эта "правильность" убивает "неправильность"
русского выражения значительности, прежде всего, в глазах самих
русских.
Для чистоты теоретического построения здесь необходимы тщательные
расчёты повторяемости этого приёма у двух групп поэтов, но мне делать
это просто противно, поэтому лучше остаться на уровне гипотезы и предположения,
легко опровергаемого противоположными примерами.
К
сожалению для самих евреев, они талантливы. Не только русские евреи, но
и немецкие, и любые другие. Тут достаточно вспомнить: в поэзии - Гейне,
в музыке - Мендельсона, в философии - Когена, в науке - Эйнштейна и
Фрейда, в литературе - Фейхтвангера, братьев Манн и Цвейга, в бизнесе
- Оппенгеймеров и Ротшильдов. И ведь всё это - не по-еврейски, а именно
по-немецки, в немецкой традиции! Евреи доводят всё, включая мат и пьянство,
до совершенства (Довлатов, Губерман) Своей талантливостью евреи
вызывают зависть и волну недоброжелательства: гвсемирный сионисткий
заговорх, "жидо-масоных, гпонаехали!". Но эта причина антисемитизма
столь очевидна и общеизвестна, что тут и сказать нечего.
Еще
одна причина - сходство судьбы двух народов, русского и еврейского.
Какую
землю можно назвать русской? Куда ни кинь - это либо завоеванная земля,
с которой сдвинуты, стёрты или задвинуты другие народы (финны, вепсы, карелы,
ингерманландцы, савокаты, чудь белоглазая, немцы, японцы, народы Сибири
и другие чужеродцы), либо "исконно русское" оказывается чужим (Киев, Чернигов,
Галицкая Русь). Ведь даже Москва - мордовский топоним. Поневоле начинаешь
думать о том, что сказочная страна "за тридевять земель, тридесятое
царство, за семью морями, за семью горами" и есть настоящая, истинная
Русь. И чем это отличается от еврейского Израиля и горы Сион? Народам,
живущим вне или даже без собственной территории, тесно вместе на этой
земле.
И это усугубляется тем обстоятельством, что русские, по
бабьей своей природе, привыкли страдать, привыкли быть униженными, погоняемыми, оскорбляемыми,
русские мазохистичны и упиваются собственной болью и страданием. И когда
они видят народ ещё более униженный и страдающий, в них поднимается
волна ревности. Соперничество в несчастьях - что может быть более ожесточённым
и нелепым? И русские, постоянно унижая и оскорбляя своих братьев по
несчастьям, тут же кричат о том, что это они, евреи, угнетают великий
русский народ.
И те, и другие уже много веков - фактически
каждый всю свою историю - живут в условиях частичного, дырявого
и затуманенного понимания. Вечно гонимые и исходящие евреи всё
бредут по сменяющим одна другую непонятностям: то сорок лет пустыни,
то испанская Реконкиста, то погромы. То Холокост, то вот уже полвека
арабского ожесточения. Евреи умудряются попадать в последствия своего
существования по ходу этого самого существования. Действительность русской
жизни столь же туманна и непонятна, но по-другому: начиная с варягов, русскими
правят всякие пришельцы - и всяк по-своему, не утруждая себя объяснением
и публикацией, зачем и почему всё это его дуреломство и самовластие.
Играть больше тысячи лет по чужим правилам и каждый раз со сдвигаемыми
воротами - поневоле начнёшь привыкать к непониманию, во что и с кем
играешь (классический пример: финская война - сначала было объявлено, что
финны - пронемецкие фашисты, в конце войны - что они прислужники Англии, но
до сих пор русские не знают, что напали на своего союзника по антигитлеровской
коалиции и что, только благодаря финнам, Ленинград не был окружён и
не погиб). Жизнь в условиях неопределённости понимания породила и у евреев, и
у русских один и тот же феномен: проблемное мышление - мышление, не уклоняющееся
и даже ищущее проблемы - в отличие от европейцев и американцев, предпочитающих
простоту и ясность, рациональность.
Наконец, последнее -
избранничество. Откуда у евреев идея их избранности - понять сложно,
ведь Библия не может быть доказательством этой избранности: тот
же Бог дал мусульманам "Коран" с той же ложно понимаемой избранностью, но
другого, соседнего хамито-семитского племени. Избранничество русских кажется
более объяснимым: на голой и пустынной земле, раскинувшейся до необозримых
далей, человек чувствует свою уединённость с Богом, свою избранность,
свою близость к Нему. Это не единство народа и Бога ("Шма, Исраэль!"),
но единство мироощущения людей, называющих себя русскими.
Эта
избранность делает оба народа не просто великими и в ряду великих: в годы
гонений, испытаний и невзгод оба народа ощущают себя ещё более в центре мироздания,
чем в годы благополучия. Оба народы полны эсхатологических ожиданий
и надежд: евреи ждут Мессию, русские - что собой спасут мир.
И,
так как оба народа не от мира сего, оба - либо в будущем, либо в ненастоящем
(мнимом), то им почему-то кажется, что кто-то из них непременно должен выйти
из игры.
А выходить никому не надо. Пусть один Гамлет говорит: "Быть!",
а другой: "Или не быть?" - мы со священным ужасом и неприкрытым
интересом смотрим эту пьесу.
