Обстоятельства времени или обстоятельства места?
Да не все ли равно? Ну, узнаешь - и толку?
Думал, ищешь Синюю Птицу, но - вместо
Нее - ищешь в стоге жизни иголку.
Закрывают небо всполошенные чем-то птицы,
Вороненые перья роняя вперемешку с пометом.
Синей нет среди них.Попадаются, разве, синицы.
А ты ищешь иголку, обливаясь холодным потом.
Сколько ангелов пели бы голосом Робертино
Лоретти на ее острие - только Богу известно.
Обстоятельства не состоялись - такая картина.
Нет иголки. А без нее в бесконечности тесно.
Сам пытаешься спеть. Но ты не Лоретти.
Сипнет голос. Медведь наступает на ухо.
Тьма назойливо ткет из отсветов сети,
И душа попадается в них будто муха.
Обстоятельства жизни скрывают уколы прозренья.
Обстоятельства ветра срывают созвездия с неба.
Обстоятельства смерти определяют смиренье.
Обстоятельства духа важнее насущного хлеба.
А ты ищешь иголку на дымящемся пепелище -
Теплом, но замерзая от страха,
Как ребенок, которого мать перепуганно ищет,
Сидит у нее на руках, замараха.
***
Это странно, что, поднимаясь на лобное место,
Не ощущаешь ни страха, ни горечи, ни сожаленья -
Ничего, что, казалось бы, должен чувствовать. Вместо
Этого - лишь любопытство и удивленье.
Шаг за шагом - по доскам смолистым сосновым.
Вот поднимешься и чашу небытия осторожно пригубишь,
Чтобы не расплескать. И палач для тебя во всем новом.
И под новою маской - как раз кого больше всех любишь.
Это правильно. Ненависть может испортить все дело -
Застит взор, и движения с дрожью. А у любящих руки послушны
И не станут терзать на прощанье уставшее тело.
……………………………………………………………..
Но сквозь прорези маски взирают глаза на тебя равнодушно.
***
Луч прожектора монотонно вспарывает тучи,
Будто нож мясника - туши. Но тучи целы.
Мир не становится хуже и не становится лучше
От этой тупой работы без смысла и цели.
Ночь сгущается, будто в непроливайке чернила,
Перо увязает в болоте и забывается слово.
Если услышат, что посулила Сивилла,
Умершие - восстанут и отойдут снова.
Святой Петр в одиночестве потягивает капуччино
За уличным столиком. Блудливые одалиски
Слетаются на него: "Эй, мужчина!
А слабо поставить девушке виски?"
Смятыми банками "Колы" зацветают газоны.
С продавщицей фиалок рыцарь торгуется скупо.
Автомобили в стаде движутся как бизоны,
Носом касаясь впереди идущего крупа.
Каждый видит себя неподражаемо первым,
Вынюхивая своей сигареты колечки
Из коктейля бензина, водки, парфюма и спермы,
Как одинокая сука себя - в угаре течки.
А нож прожектора движется ровно и четко,
Ритмично срезая свечи с небесного торта.
И падают звезды как четки
Из рук заскучавшего черта.
***
Из сереньких туч сыплется серенькая труха -
Ни снег и ни дождь. Что-то между.
Уставший Бог смежает тяжелые вежды.
Ангелы свято постанывают на грязном ложе греха.
Прокисли молочные реки. Кисельные берега
Чавкают под ногами тухлым глухим болотом.
Если даже почудится что-то за поворотом,
То на минуту - и скроется. Вот и вся недолга.
Короли в новых нарядах так сиротливо наги,
Что заменяют конюхами их королевы в постели.
Королей охраняют солдатики из полинявшей бумаги,
Но пули у них настоящие и ружья не заржавели.
"Святое семейство" кисти местного копииста
со стенки брезгливо косится на скучный семейный обед.
Предчувствием встречи томится в тусклом свете клозет,
Заходясь от сочащихся труб любовного свиста.
Без остановки несутся по кругу карусели -
Слоны, поросята, кони. Веселая мишура.
Сливаются в одну линию завтра, сегодня, вчера.
Завидуют не успевшие. В ужасе те, кто сели.
Любит - не любит? Ромашки лысые, как одуванчики.
Но как ни крути рулетку, все выпадает зеро.
Публика потешается в рыночном балаганчике
Пока, истекая гримом, всерьез умирает Пьеро.
***
Собираясь бросить курить, покупаешь новую пачку.
Собираясь кому-то занять, влезаешь в кучу долгов.
Собираясь ускорить жизнь, впадаешь в долгую спячку.
Собираясь в Страну Чудес, попадаешь в Страну Дураков.
Растирая краски теней, создающих портрет света,
Над пустым, как пустыня, листом, копошится свечи язычок.
Пролетают тысячелетия, в миг вмещая годы и лета,
И цикад переводит на русский домашний сверчок.
И если целишься в будущее, а попадаешь мимо,
Туда оглянись, где плачут ласточка и кулик,
Где ты забываешь любимым напоминать, что любимы,
И жаждой пересыхает живительный твой родник.
***
Не оставляя следов на мокром песке,
Не отбрасывая даже подобия тени,
Проходим сквозь время. И только в виске
Глухо бьется колоколов гуденье.
По ком вызванивают колокола,
вздымая ворон перепуганных стаи?
Зачем пополудни луна взошла,
К чему бы это? Не знаю, не знаю …
Над головой сгущаются тучи взбеленившихся птиц.
Кровь остывает в чашке забытого капуччино.
Боги перед молящимися молча падают ниц.
В углу валяется всеми забытая первопричина.
Следы на мокром песке стремятся к воде.
Не находя своих тел, потерянно бродят тени.
Время сбилось со стрелок.
Прилипло лицо к бороде.
В расколотой чаше виска - водорослей сплетенье.
***
Тело, оснащенное приемным устройством для чашки кофе
и сигаретой,
Функционирует мерно в "Ротонде".
Сознание зависает над столиком, за которым сидели Пикассо или Фуджита,
И нудит, что надо сходить к "Джоконде".
Ум сопоставляет содержимое книжной лавки с тощим звоном в кармане
И замирает в разморенной лени.
Душа переносится за океан в тишину за час до рассвета,
Где спит она, подогнув колени.
***
Ирине и Николя Мансон
Оно, конечно, своя рубашка к телу намного ближе.
Чужие боли стучатся в душу не слишком громко.
Но лучше, чем в чреве кита, оказаться в чреве Парижа,
Где над головой выгибается весеннего неба кромка.
Время незрячим взглядом коснется дрожащего слова.
Качнется миров граница. Проступит идея, канва,
Как под слоями пыли - замысел, первооснова.
Пргонется земля под ногами и кругом пойдет голова.
Какой ни маешься дурью, длится линия жизни,
Вычерчивая ход времени, пространству даруя меру.
И на своем присутствуешь рождении или тризне -
Какая, собственно, разница, если хранишь веру?
Две хрупких травинки вкус придают спирту.
Глоток согревает горло и вкус придает речи.
А если вдруг обожжет и дыхание болью сперто -
Это пройдет. Но это - знак состоявшейся встречи.
***
Закипающий воздух над лентой дороги.
Жажда губы взрывает разрывами трещин.
Миражи - порожденье жары и тревоги.
Понимаешь, что бредишь, но крыть уже нечем.
Принимаешь, как должное, явь полубреда,
Приникаешь к пруду на клеёнке цветастой -
Синька неба, с тупым выражением Леда
Над волною аляпистой - глыбой грудастой.
Миражи ворожат. В них игра с Сатаною
Завораживает и влечет к преисподней,
Уводя из садов, не укрытых стеною
Под широкой и теплой ладонью Господней.
И пустыню, зачатую вечным сомненьем
И похотью, в сердце надорванном носим,
Умираем от жажды, не видим знаменья
И у Бога подачки - не милости просим,
Мы любовь предаем ради сладкого блуда
Миражей, нарисованных воображеньем,
И уходим, как с Вечери Тайной Иуда,
Что напутствуем тихим Христовым прощеньем.
И до крика петушьего выдадим страже
Тех, кто любит нас так, что за нас на распятье
Завтра крест понесет свой, и стражники даже
Презирать будут нас и шептать нам проклятья.
А за то - миражей мишура золотая,
Город сказочный - призрачный, тающий, лживый,
И стервятники, над головой пролетая,
Ждут, покуда мы легкою станем поживой.
