Трудно сейчас
представить, о чем думала школьница 8-го класса, отплывая с родителями летом
1939 года в двухчасовую прогулку на речном трамвайчике по Москве-реке. И
себя-то, 15-летнего, вспоминаю с трудом. В случае же с девушкой, почти подростком,
можно только фантазировать. Вероятно, в голову, украшенную по тогдашнему
обыкновению косичками, лезла всякая чепуха, смесь из взаимоотношений с одноклассниками
и романтических представлений, почерпнутых из романов. Репрессии семью почти
не затронули (муж тети, жившей в другом городе, не в счет). Конечно, страницы
школьных учебников пестрели перечеркнутыми крест-накрест фотографиями врагов
народа - бывших наркомов, но об этом как-то не думалось. Добрейший отец,
часовой мастер, вовремя свернувший свое дело при НЭПе, властная мать, домохозяйка
и театралка, любимый брат, студент МВТУ. Москва, блестевшая мостовыми после
июньского дождя, запах свежей липовой и тополиной листвы, гудки эмок и звонки
трамваев, предвкушение каникул без ненавистного фортепьяно - совокупность
этого, скорее всего, настраивала Риту в унисон звучавшим повсюду жизнерадостным
маршам. Далеко впереди еще только маячила загадочная взрослая жизнь.
С верхней открытой палубы послышалась незатейливая мелодия,
кто-то танцевал. Танцевавшими оказались молодые ребята, явно приезжие
с Кавказа. Заводила, успевавший играть на губной гармонике, танцевать
и сыпать шутками, моментально завоевал внимание пассажиров. Заметив не
сводившую с него глаз девчонку (еще бы, такой взрослый, лет 19, не меньше!),
пару раз ей подмигнул. Словом, поездка протекала весело. Сходя на причал,
Ритина мама, подойдя к симпатичному пареньку, пригласила его в гости.
Вы нам понравились, я хотела бы познакомить вас с сыном. На следующий
день парень пришел и смущенно позвякивал резной ложечкой о старый фарфор
в сумрачной квартире в центре города. Солик рассказал, что вместе с однокурсниками
едет на практику под Свердловск. В Москве остановились на 2 дня. Рита
вызвалась немного показать Москву. Потом прогулялись в Парке Горького.
На завтра он уехал, и история как будто закончилась.
Однако через неделю с Урала пришло письмо. Солик без
обиняков признавался Рите в любви, писал, что не мыслит без нее дальнейшей
жизни. Именно так, ни больше, ни меньше! Естественно, письмо было вскрыто
мамой, а потом и прочитано вслух за обеденным столом под хохот собравшихся.
Применительно к "девочке с косичками" все это и правда выглядело
несерьезно. Поэтому Рите категорически запретили отвечать на нелепое письмо.
Девочка была потрясена таким оборотом событий, но спорить с мамой ей и
в голову не пришло. Через пару недель второе письмо аналогичного содержания
снова ненадолго развлекло семью. Парень потерял голову. О своих чувствах
Солик писал по-юношески наивно, без пошлости. Конечно, и второе письмо
осталось безответным. История завершилась на третьем письме, пришедшем
через месяц. В нем Рита укорялась в жестокости, несчастный влюбленный
желал ей испытать в жизни такие же страдания, чтобы понять, как ему тяжело.
Понимаешь, сказала мне мать 41 год спустя, не ответить
на искренние письма мальчишки было действительно жестоко. Я не могла ослушаться
твоей бабушки. И все годы у меня сидит заноза. Личная жизнь с твоим отцом
не сложилась. Кто знает, не наказала ли меня судьба за давнюю душевную
черствость? Ты пробудешь в Ереване месяц, попробуй его найти и извиниться
от моего имени...
Mне в то время было 26, о женитьбе еще не думалось. Чай
в кругу семьи, прогулки в парке, письменные признания в любви до гроба
- эта атрибутика у ребят моего поколения поменялась на другую. Посидеть
с девушкой в кафе, потанцевать, пригласить домой и так далее до логического
завершения... Поэтому старомодная история тронула, да и матери хотелось
помочь. Ну хорошо, но ты понимаешь, шансы малы, парень из военного поколения.
Что ты вообще о нем помнишь? Не много. Студент 2 курса факультета геоморфологии
Ереванского университета. Фамилия такая-то. Все.
- Ладно, попробую.
Подведомственная контора встретила в полном соответствии
с нормами кавказского гостеприимства. Только на третий день и лишь после
категоричного отказа продолжать праздновать приезд (видимо вплоть до начала
празднования отъезда), удалось, наконец, заняться делами. К вечеру в еще
не вполне прояснившейся памяти всплыло обещание, данное матери. На заинтересованный
вопрос начальника конторы, а в чем, собственно, дело, пришлось промямлить
нечто маловразумительное о личной причине. Поняв, что я не расположен
откровенничать, Шурик торжественно объявил: раз надо кого-то найти, пускаем
по следу карманного чекиста! Перспектива общения с чекистом мне совсем
не улыбалась, но Шурик успокоил. Не волнуйся, Арут - свой парень, компанейский.
Совсем недавно занимал приличную должность в МВД республики. И немудрено
- два высших образования, географическое и юридическое. Из-за сестры погорел.
Выскочила, понимаешь, замуж за "импортного армянина", репатрианта
из Марселя. "Импортному" на исторической родине разонравилось
и он с женой "под мышкой" вернулся во Францию. А брат "предательницы"
загремел с милицейских высот и затормозил перед самой землей на должности
товароведа с окладом 106 рублей в месяц. В подчинении у Шурика. По блату,
а то и сейчас загорал бы...
Арут произвел приятное впечатление. Улыбчивый, спокойный
парень. Давай подробности, а то как искать, без обиняков сказал он. Да
я, собственно, мало что знаю, мать помнит вот что. Услышав фамилию, про
геоморфологию и губную гармошку, Арут просиял. Через 10 минут будешь говорить
с ним по телефону! Звучало неправдоподобно просто.
- Послушай, а что, это редкая фамилия?
- Нет, дорогой, с такой фамилией - пол Еревана, но именно его я отлично
знаю, это - мой учитель!
- Не может быть! А как ты узнал?
- Не веришь?! Да я с ним в экспедиции на географической практике был.
Он и там плясал и на губной гармошке играл, я уверен на 100 процентов!
Вообще-то он - человек известный. Доктор наук, зав кафедрой геоморфологии.
С войны полковником вернулся, орден какой-то редкий имеет, таких всего
четыре на республику... Побегу звонить, надо же, какой случай!
- Постой, подробностей пока не говори, чтобы конфуза не вышло.
- Ладно, сам обрадуешь...
-
Через минуту он переключил звонок на меня. Из трубки прозвучало "Я
вас слушаю". Все произошло так стремительно, что я растерялся. Язык
с трудом ворочался в пересохшем рту. Первым, что пришло на ум, было: Здравствуйте,
я здесь проездом из Москвы, хотел бы с вами встретиться. Хорошо, ответил
солидный бас, завтра в субботу в 2 часа жду вас на кафедре. Арут, предвкушавший
продолжение праздника, и слушать не хотел о служебной машине. Даже не
думай, к другу едем, сам доставлю в лучшем виде! Было похоже, что в Ереване
все друг друга знают...
Волновался перед встречей здорово. Что, в принципе,
говорить? А вдруг он не вспомнит, или вообще это не он, вот стыдоба тогда...
Так ничего и не придумав, в сопровождении верного Арута стучусь в кабинет
зав кафедрой. Крупный, поджарый, совершенно седой человек, мельком кивнув
Аруту, поднимает глаза на меня. Особой приветливости не заметно, видно
отвлекаю от дел. К тому же и вид несолидный: подвернутые наверх джинсы
с подтяжками, столичный шалопай, что с него взять? Рядом суетится секретарь
кафедры, мелковатый дядька, уловивший настроение шефа и потому тоже поглядывающий
искоса. Лишь посмеивающийся Арут слегка разряжает обстановку. Ну все,
отступать некуда, ныряю!
Видите ли, Солик Павлович, мне 26 лет, а речь пойдет
о событиях более чем 40-летней давности.
Взгляд из ироничного становится удивленным. Помните ли вы свой приезд
в Москву летом 39го года? Да, припоминаю, смотрит не мигая. Там на речном
трамвайчике, если помните, вы познакомились с семьей москвичей, еще там
девочка-школьница была, вот я, собственно, ее сын. Лицо застывает: ты
сын Риты?! Да. Пауза. Стискивает меня, кажется, физически чувствую стук
его сердца. Выброс энергии: Арут, быстрей, одна нога здесь, другая там,
сам сообразишь, что брать по такому случаю! Сурен (кивок секретарю), давай
на рынок, пока не закрылся, лови ключи!... Остаемся одни. Коротко взглянув
на меня, отворачивается, смахивает слезу... Послушай, вам молодым это
невдомек! Первая в жизни настоящая любовь, чисто платоническая... Если
бы ты знал, что я чувствовал тогда! Кто твой отец? А, не надо, не говори.
Знаешь, предложи мне бог отдать все, ордена, диссертацию чтобы вернуться
в то время, к ней, отдал бы не задумываясь…
Подошли ребята, накрыли, разлили. Арут вел стол, Солик
больше молчал, сидел красный от волнения. Потом сказал: Знаешь, лет 15
назад случай был. Моё геологическое начальство все в Ленинграде, а тут
к московскому академику понадобилось съездить. Он на Арбате живет, в Трубниковском
переулке. Жену с собой, как водится, взял. Прилетели. Таксисту говорю,
давай в Трехпрудный! Едем. Жена волноваться начала, дорогу не узнает.
Шепчет мне на ухо, шофер-бандит, завезет и выпотрошит! Сижу, посмеиваюсь.
Водитель понял причину испуга, бурчит под нос: 30 лет по Москве шоферю,
неужто Трехпрудного не знаю? Привез, ну, какой дом, спрашивает. Жена в
панике, что я говорила, смотри, уже смеркается, не туда завез, мерзавец!
Да туда, туда, говорю. Подъедь, дружище вон к 3х этажному дому немного
вперед. Подъехали. Спрашиваю жену, видишь большое дерево на углу? Вижу
и что? Так вот 25 лет назад под ним я поцеловал красивую девушку. А теперь
разворачиваемся и едем в Трубниковский...
Через пару месяцев Солик прилетел по делам в Москву.
Мать встречала, друг друга узнали сразу.
Где ты, стройный мальчик с губной гармоникой и уходящая за горизонт неведомая
взрослая жизнь?
Сквозь стекло аэропорта сереет зимнее столичное небо…
