Стихи

Посвящение Михаилу Самойловичу Блехману:

                             к юбилейному, 200-му выпуску альманаха "Портфолио"

Витийных фабул - миф и зазеркалье,

Лишь мудро обобщённая деталь.

Душевных неукладиц и ристалищ -

Со стороны увиденная даль.

Изустны Чаадаева метанья -

Стремящиеся и за океан.

Берущий душу - тон исповедальный,

Изведавший миры, как Магеллан.

Он миру преподал всё блокианство,

В инвариантах, сшедшихся одним.

К мышленью филигранному гораздый -

И персонаж, что вьявь итожит дни.

Неизводим завод большого сердца,

И ракурс наблюденья - смел и тих.

Актёров - расторопные беседы:

Отпущен дух наш -  рей, играй, лети. 

Три амплуа, вдруг сбитых воедино;

Три ракурса, три жизни. Втуне ль - сны?

И двух столиц  изустные мотивы -

Как из обойм сердечных запасных.

Кручинясь по колодезному солнцу,

Он шлюпки отпускает за моря.

Взабрежьем ялик шествует бессонно,

О нас вотще - Создателя моля.

Судьбу какую драматург снискает,

Чем отзовётся неприютный зал?

О дальнего занебья свет бескрайний,

Что нас не раз - из омута спасал!

Задебрия эпохи непрошедшей -

И поразвилий ясная канва.

Шаги вперёд - он прозревает вещи:

Пророчества природа ль - такова?

Крепки филологические узы:

Медведя так - канадский держит наст. 

Марина, Ольга, юные две музы,

Две лиры, дело длящие - для нас.

Как ни сложна словарная наука,

Ту переможет - светлая душа.

Земли Священной вещая излука,

Выводишь ты - над бездною кружа.

Расчертия тропичного, святого -

В душе непоправимая  кайма.

И сложное всё вьётся из простого,

Чтоб разве душам - прибыло ума.

И белизна эпохи календарной,

И солнечность переломлённых вех.

"Бе Слово Богом", - пусть от Иоанна

Струится - непревозможимый свет.

"Портфолио" - апокриф воли к слову,

К иносказанью вещему - из уст.

Яснее: в приалтарье - дух не сломлен,

Триклиний на земле - покуда пуст.

Призыв доселе - в колокольном звоне,

Соблазн хоть души - истово влачат.

Сияют впредь нам - буквы на амвоне,

И антифонов всплески не молчат.

Под нефами - слова бегут и лечат,

И ангела - дано вообразить.

Под куполком - зажечь нам проще свечку,

Чем этот мрак расцветший - погасить.

Марионетками со сцен миланских -

Обеты, тайны, кары и грехи.

Священный текст, и пьесы, и ремарки.

И проза, и несвядные стихи.

Публицистическое побужденье -

И от себя рекомый перевод.

Мы отпускаем вас: летите, тени.

Мы долго правды жаждали - и вот.

***

Набежало и захолонуло.

Ветер пашенок - кряж облизал.

И сигают отвесно минуты

В напряжённый молчанием зал.

Океанец примолкший - и тучи.

Пажить сцены - разучена влёт.

Паруса небывалых Веспуччи -

Бриз, хоть  подобострастен, - но рвёт.

Жизнь с покорностью сны овевает -

И покоем кручинится звёзд.

В одну нитку - боль сшита живая -

Воспоправшая вотчину грёз.

О пять глав - эти рослые кряжи,

Где один - незамолчный вулкан.

И бежит неустанная пряжа,

И фрегаты клонимы векам.

О, шальны волны, многоочиты,

И поклажа насижена - в путь.

И отверженный ветер умчится -

Парусам чтобы торкнуться в грудь.

Затаится сценичная пажить,

На котурны привстанет ландшафт.

Роли считаны - не по губам же!

В океан - вылит звёздный ушат.

И велит амплуа нам вернее,

Чтоб мы текст до созвучия чли.

И таится созвездьями невод,

Разгребая наносы ночи,

Разбирая волны понакаты -

В этой чуткой, несхлынувшей тьме.

И печалятся грёзой - фрегаты -

В  небылой штормовой кутерьме.

Только в мире знавали такое -

Сваи порта не пали и тут.

Якорей с океанского поля -

На бессонных на пристаньках - ждут.

Задрейфуют у порта паромы,

Загремит луноокая цепь.

И в каком-то локте лишь до дома -

Замаячит заветная цель.

Пена вширь рассорила ракушки -

Жемчуг-соль островных гребешков:

Словно  переселённые души

Отправляются к Богу - пешком.

И отторгнуты сердцем догадки

Про простёртую вдаль полумглу.

Это снова прибило фрегаты

На ступенчатых шлюзов иглу...

*** По мотивам моего киносценария "Мольберты провидчества" (о Сальвадоре Дали)

Уродство мне воссело на колени -

И преклонило низко их земле, -

Дали сказал - и поклонился тени -

В упругой андалузской полумгле.

Пенумброй - несказумым туманом -

Всенеприступный кряж заволокло.

Не страсти б - на толику бы ума нам! -

За всё снедающей захожей мглой.

О эти каталунские посёлки -

Испанская что сберегает длань!

Отсюда небо кажется высоким,

Идёт армада, как по лесу лань.

О, этот вычерк зрения - нечаян,

Случаен - душ восставленных галдёж.

И если заиграться в гениальность -

То неубежно в гении пойдёшь.

У Элюара - разом ты отторгни

Сокровища, дремучая скала!

Пусть с берегов широкоокой Волги -

Бредёт сюда бессонная ГалА.

О эти каталунские поэты,

Порывом перемогшие Париж!

На побережье бесконечно лето,

И что ты мне про зиму говоришь!

Дали в рубахе цвета попугая,

С армадою сходивший за моря...

Нет, никакая в мире не другая,

А только - ненаглядная моя.

***

                              ...И выдать шутя за своё.

                                                А.А.Ахматова

В щелку дверную смотрю на мир -

Не налюбуюсь.

Тот, кто подслушал меня за дверьми, -

Вышел, обуглясь.

О, незадачливый мой эпигон,

Всё ж не учёл ты:

Переиграешь ты этот же кон -

Вылетишь к чёрту.

Битая карта - твоя, не моя:

Сдача мне -козырь.

О, не живи, свою зависть тая:

Волчью ли поступь.

Ты не копируй мой почерк вотще,

Соль откровений.

О, отыграется Бог на рваче:

Выход - правее.

Так научили меня говорить,

Но не по книгам.

Кто нас в подлунии перетворит?

Солнце - поникло.

Темы неловкие взмыли твои -

За поднебесье.

Счастлив, в себе кто на век отворил -

Чуждую песню.

Что-то у музыки ты подхвати -

Выдай за душу.

Пёрышком в теми води и води -

Песню пой ту же.

Только перихиев тщетных снопы -

У неофита.

Малая часть у вселенской тропы -

Лозкой овита.

***

Судьба права нездешней правотой.

На тропке, повиликой увитой,

Нектары и пурпурные меда.

О, вот она, большая правота.

Твоих болячек косная ли соль,

Твоих циркачек тягостная  ль роль.

Эпифора отеческой судьбы -

В развилии непройденной тропы.

И что-то сверх, и синтаксис щедрот,

Провиденье во тьме - грядущих нот.

Но ладно светозарен Божий тон,

Что сведущ и об этом, и о том.

А мы живём в сени цепных оград,

В плюще и мху, и ими устлан сад.

А мы живём судьбе наперекор,

На стыке рока с волей - с коих пор.

В ветвях лениво движется смола.

Всем правит воспопутная молва.

Стихи в тетрадку просятся вольней -

Уж сколько там неизъяснимых дней.

Бумагой пропевает нам луна -

Озёрного на перепадах дна.

Мы этот облюбовываем свет -

Уж сколько мигов - в тесных скобках лет.

Пародия - на эпигонов слог:

Вперёд меня - один бессонный Бог.

Займи - и я займу втройне взамен

У удостоивших меня химер.

Что эта явь? Горчина в молоке.

Сокровище - в нетёсаном ларьке.

Вполгласно, меж надежд  и  невзначай -

Встревает в мир несытая печаль.

На стадии знакомства с тишиной -

Уходит в космос дух - верстой шальной.

Галактик млечных выкусив в бегах,

Дух дозревает - в Божиих мехах.

***

Преодоленье пошлого контекста,

Добыча ль снов - поэзия моя?

Впервые сердце - в эту ширь воздето

Мной - небылые шествуя моря.

И этой сочетаемости рифы -

Всё ж до меня никто не одолел.

Я слаживаю тягостные мифы:

Морфемный грёз состав - всегда у дел.

Занять у разголосья невозможно:

Акустика - заИмство выдаёт.

А что душа? Неистовый комочек,

Простёртый редким - до глубоких звёзд.

Ахматовой в гордыньке филигранность,

Заносчивые гранки - у томов.

С той стороны я лишь гляжу  экрана -

Не к детям сих столетий, а - домой.

Что Гиппиус? Простое заунывье.

Цветаева? Невстреченный ФрайбУрг.

Но фразовые трепетные нивы -

Ветрами развеваются в бравУр.

Я помню судоходный, базельянский

И бойкий Рейн - в извилии мостков.

Мои чудесны с Альпами альянсы!

У Маттерхорна - сумрак   был таков!..

Зря синтаксису кто-то подражает

Сему:  контексты - вечно не у дел.

По росту достославная душа мне,

И искони - ум справный не редел.

И византийских прядево мелодий -

Тем статно, что он из глубины.

Звенят созвездьем рытые колодцы:

В них смотрит дух крапивы-бузины.

Неподражаем дух сюжетов вьюжных,

Которым явь бесспорна и права.

Зайдясь и заручась как будто - нужным,

Всё ж многие - не подберут слова.

Глубки той сочетаемости недра,

С которой сам Господь мне рёк из уст.

В заёмных снах - нет подлинности места:

Всё вам твердят, друзья, а вы не в ус.

Займёт десятилетья - вам учиться,

И всю судьбу вы сгубите зазря.

Я чту, как шелестят взапушьем птицы,

Ни пёрышка - о землю не соря.

Никто ещё - как Клюев и Есенин!

Высь не попрать - всем нашим существом.

Хотя бы нам на пядь - таких везений,

Но над матерьей тщетно торжество.

Неотчуждаемы стихи от рекших:

Поди сочтись-ка с  повековьем - въявь!

Ты видишь  мир  сквозь крону - разве в бреши,

А прочее  - уделец соловьят. 

*** Первые "пегасианцы"

У поэта Егора Исаева -

Обрелись два лирических зарева.

Два поэта, две ярких пророчества.

Дарование в  душах - ворочалось,

Незакатное и незамолчное...

О, таланта свечение мощное.

Это тихое, ясное качество -

Дактилической рифмой - не скажется.

Сень лазоревая, невечерняя.

В скудном мире темно всё, вещественно.

Две судьбы на лирической пажити:

Наперёд ими - многое скажется.

Просто-просто - Терентьев и Юдина:

Что сказалось - то вполную сбудется.

Дар их - весь в ореоле учительства:

В ясном сердце здесь - торкнулось чистое...

Два навек мастерства. Боль кристальная.

Филигранное, заповедальное.

Речевой что сокровищник - томики.

В вечность мост - нераспадный и тоненький.

Поэтичное и двуединое:

Не уйдут с земли - сны лебединые.

И эпоха тональности розданной -

Нам сказует сюжетами острыми.

Дар широкий и незакавыченный: 

Явь - негласным маршрутом провидчества.

Оглянись, согласись:  всё-то пройдёно -

Роковым занебесием родины.

Друг Рубцова сам - богоотмеченный -

Крылья вытесал младшим заплечные.

И Льва Озерова подопечная -

Обжила всё мирское и вещное.

Два столпа,  два учителя ранних.

Голоса. Темы. Ракурсы. Грани.

Персонажи. Затеи. Сюжеты.

В неотмывных чернилах - манжеты.

Клоун-шут - рядом с чинным вельможей...

Сад в уме, океаны под кожей.

Мысли-птицы, готовые в вечность.

Филигранная строф безупречность.

Самый незаменимый и нужный...

Тягче, горше теперь. Безвоздушней.

***

Я помню злаки, сельские тропинки

Мертвеющее эхо - в тёмный зной.

В душе струна распознанной слабинки,

Но памяти вот - нет нам запасной.

И нарастает свет, яснеет память -

Опять лебёдкой-горличкой в груди.

Иду я вспять - заглохшими тропами,

Позавчера - надолго впереди.

Заиндевелых зим седых подневья -

Над подмосковной хрусткой тишиной.

Тепла ликующего - долго мне тут

Ждать, отпуская зори - по одной.

О, родины зазывчивые песни -

От взора бесконечно далеки.

Лесиста подмосковная окрестность,

Но луг былой - от строчки до строки.

О междусказья, сердца недоречья -

В волшбе заликовавшей - далеко...

И контур детства роковой - чуть резче,

Чем обод  тут - вечерних облаков.

***

К разъезду поздний поезд прибывает -

И городские розы едут к нам.

И в тишь - свобода вторгнется живая -

С надеждою на даль - напополам.

Гостить на дачи, где дымкИ и звёзды,

Где бойкие и долгие дожди.

Кудрявятся коричневые вётлы,

И травный бор - за пологом мечты.

Огромные московские берёзы,

Пути неостановные на юг.

И из Москвы разнеженные розы -

Там, в стёклах нарастающих, встают.

Мы на подпевках - у свободы Божьей,

Что издали развозят даже к нам,

Где колокольчиков-ромашек кожа -

В прогале тёмном сельского окна...

Найду к невыразимому присловье

Я там, где ливнем - грёзы обняты.

О, дальнее, глухое Подмосковье -

Под ободком крапивы-лебеды.

И скука возвращается на сердце,

И тайна обнимает мне порог.

Стучат безвестно ставенки и дверцы,

Вплотную чуть сюда подходит рок...

Беды не будет, боли не случится,

Уйдёт за небо - варево тоски.

И только память за душой влачится,

Попавшая в заветные тиски.

Умчавшиеся зори невозвратны,

Огни, что нас проводят, - ни к чему.

Когда сквозной мечты не будет рядом -

Не усидишь в заплаканном дому. 

И памяти дымок - вокруг ограды,

И укатившиеся поезда...

Когда не будет нужной тени рядом -

Зажжётся ненаглядная звезда.

Ты память пьёшь, как Божье милосердье,

И знаешь всё своё былое - в лик.

В Москве обычно небо - низким, серым -

Под сирый журавлиный переклик.

***

Ты свободна от клятв и обетов,

И усеяна инеем высь.

Ты очнёшься в безмолвности где-то -

И попросишь: "Сияй и явись".

И псалмЫ неутишные грянут -

Светом дальней и тихой звезды.

Ночь бела, и  заря будет рьяной,

И с июнем увидишься ты...

Отряхнёшь спуды всопоминаний -

И пойдёшь на неистовый свет.

Все мы жалуемся временами,

Шин свистящих чеканя куплет...

Что такое? Затихла ли воля,

Чтобы дать утешенье и мир?

Это время рыдает живое -

Ветром дальним, хмельным - под дверьми.

О пустынные трели свободы.

О зазывные гавани грёз.

Шлюпка медленно пробует воду,

Не решась на заплывы - в мороз.

Всё погасло на зАмершем свете,

И над миром робеет звезда.

Заигрались сомненья, как дети,

Веры в час - чтоб сгореть без следа.

О громады домов непощадных,

Городских переулков круги.

А мне сада вселенского надо -

Где-то на расстоянье руки.

Мне б огромные чудились дебри,

Искры звёзд на запястьях ветвей...

И пускай это будет не где-то,

А у скрипнувшей двери моей.

Больше лишь на созвездье на свете -

На хозяина тонущей мглы.

И вовсю разминается вечер,

Переулков считая углы.

Надо всем пеленает свобода -

Непременные песни свои.

И идут нам затеи - от свода:

По душам мы как с тем - говорим.

Смотрит в душу мир - жизнелюбиво,

Утрясая все тени невзгод.

Где-то пижма, мелисса, крапива,

Ну а здесь - фонарей дружный скоп.

Здесь афиши, в ночи тротуары,

Неспокойные дебри метро.

Здесь до ночи бульвар светозарен,

И сюжетно тут - варево строк.

И бессонен экранчик планшета,

И непринятых куча звонков.

Убегает московское лето.

Был день суетный, рьяный - таков...

Ты свободна от бед и ошибок,

От за двери спровАженных глаз...

Пустяка бы ещё - для души нам,

Но покуда - нет нА небе нас.

Не живу я затеей чужою,

Я свой мир - избываю дотла...

Кто-то ждёт нас за явью большою,

Но над ним - неизведная мгла.

За молитвою вспомнив ушедших:

Чётче завтра увидишь лишь - ты.

Машинально  тасуются вещи,

Терпче издали смотрят мечты.

Черепками обугленной тайны -

Этот мир, отстранён и правдив.

А о том, что на средце витает, -

Бог вселенский, увы, нерадив.

***

Чужие регистры всегда невпопад.

Опять замело поднахохленный сад,

И  мечется вьюга за дачной стеной.

А всё, что уходит, - прибудет волной.

О, как бестолков круг, набитый в ночи.

Взор - начистоту, сколь тот в ночь - ни мечи.

О, тише и призрачней - жить за Москвой,

И сон разметёт пеплом сумрачным - твой.

Два дома радушных - по два этажа.

И ходит в обносках - мансардой душа.

И гложет цепочку - отчаянный пёс,

И дух без понтОв не бывает и поз...

Тебе всё равно, что за дверью зима.

Экран перед носом. Известий - тесьма.

И снова при деле - дух сдавленный твой,

И неразличим - вьюг надсаженный вой.

Светящейся цифрой - без толку часы,

И ты свою боль умножаешь в разы,

Стараясь забыться - и кофе варя.

Свеченье недвижнее - от фонаря.

Как мой альпинарий - кукожит герань!

Но на Новый год - снова на океан.

Слова безмятежны, просты и верны,

И снятся под утро мне - зябкие сны.

И я каталонский твержу в них акцент -

И душу тоске отдаю - ни за цент.

На даче не тягостно ТАК - вечерять -

И зябкую душу на мир ощерять.

О, тени уйдут. Будет новая страсть.

Не страшно - уехать, а страшно - пропАсть.

О, там в Андалусии - дебри олив.

Живу я, на небо  - мечты отворив.

О, как незагасно - на небо окно.

Доныне - мой мир полыхает огнём.

Я верю, что боль я - не втуне терплю,

Что счастливы - те лишь, кого я люблю.

***

Провинциальные поэты

О гробе с выносом твердят.

Тут - крематорий - да по ветру:

Теперь так многие хотят.

Домой не носят гроб - прощаться -

В московской скуди-тесноте.

В губернии - сны те ж влачатся,

Но только вижу, что не те.

На стыке Крыма и Поволжья -

Святые пращуры мои.

Но что вросло в Москве под кожу -

И близким не проговори.

И дела нет, и скуки ради,

И мимоходом, и вотще...

У вуду подобрей  каратель,

В домовнем христианстве - чем.

Кто исповедует свободу -

Тому обряды невдомёк.

В одну не заберёшься воду,

Хотя  и с тем же, вроде б, - мог.

Я Подмосковье чередую -

Европы с лаком вековым.

Дневник - ведётся не впустую:

Условья жанра - таковы.

И раз в сезон - мне перегрузка:

Щекочет нервы перелёт.

О, это дух клокочет русский -

Да тёмных предков кровь ревёт.

Изнемогаю - если чаще -

Аэропортов чешуя.

И пью из предречённой чаши -

То я, а то уже - не я.

***

В канун бессмертия - и после,

Когда цветы кругом уснут,-

Всплывёт ковчегом - шлюпка-остров

Вотще вспомянутых минут.

А будет так. Снега растают,

Как белых лилий покрова.

Ютится в мире этом - тайна,

Не рассечимая на два.

Цветы потусторонним взглядом -

Пусть смерит чёрная печаль.

А мне не так уж много надо,

А мне не так уж мало жаль.

А я раскаюсь не во многом,

Пожалуюсь - не об одном.

О, ты свободная дорога -

Вспять смерти, в милый отчий дом.

Бессмертье - дальняя вершина,

Небытие - ущелье тьмы.

Над суетой - крыло души есть,

И им сильны вовеки - мы.

Я пью с ладони бесконечность,

Я ставлю руки для щедрот.

Не снег мне падает на плечи,

Но ввысь душа - наоборот.

И дух мой верою заласкан,

И непритворен мой восторг.

Волхвы осудят мир заглазно -

И жарко вспыхнет  весь восток.

И вспять ветрам стремятся крылья,

В пергамент леса - тень сронив.

И мне идут такие рифмы -

Садясь на лежбище страниц.

И вовсе даже не свеченье,

А откровеньице из уст -

Вновь проясняет смысл вещей мне -

И сущность пережитых чувств.

***

Соблаговоли, Господь, явиться -

Только лишь сподоби надивиться

На бескрайность ночи, негу дня,

Надели всекрылостью - меня.

Сказанным сказуемое меря,

Ты напрасно топчешься под дверью.

Если смел - входи, чаруй, сказуй,

Словом - обе бытности связуй.

Брезжи просветляюще - волшбой,

Чтоб светлее было - всем с тобой.

Живописно рифмовать - и слышать,

Чем зерно под ветхой почвой дышит...

Встанут вехи торного пути,

Позовут - за зримое пойти.

И в тональности предельной мифа -

Я одически сказую мир наш.

Непритворно жизненосный плач -

Как залог грядущего тепла.

Мы не даром ждём на берегу

И слезой сорим - на всём веку.

Вкуса игры - от сердец, что всклень.

Нынче ночь, а завтра станет день.

Непритворный тон - союзник муз -

Разрешает нас от тленных уз.

Бренное, ушедшее лишь-лишь:

Ты тоской пред Богом обелишь

Душу, поизведавшую темь -

В русле странных мук и горьких тем.

О, заутрень белых шепоток -

И цветОвья вешнего глоток.

Вечер пал мне на душу, багрян,

Из неведомых добравшись стран.

О, свежепришедшие ветра -

Воссвязуют завтра и вчера.

Редкий, но проверенный мой гость:

Встали вехи недосяжных звёзд.

В мире Бог и малых не отверг:

Сущему он длит на свете век.

Жив Эдем немерклый - в голове,

И вотще томится маловер.

Жив завет скрижалей - и меж нас,

Как подвода - теменью пленясь.

По грехам - попущено страдать,

Грешных сам настигнет Бог, как тать.

Допустим одически - восторг,

Мир покуда - тяготой не стёрт.

Будут сны - попытками стихов -

В струпьях неотмоленных грехов.

Бди, молись, и кайся, и стяжай:

Бытности на сердце - через край.

И покуда не перевелись

Эти сны - в глазах есть неба близь.

Мы пойдём за русла зримых  вьюг -

Верстовыми трОпами на юг.

О маршрут в потёмках столбовой!

Смертный снят над бытностью повой.

Мудрый и недрёмный Иисус!

В мире всё - с его сладчайших уст.

Богу в уши б - грешный, тёмный стон...

Мудрый запинается - в простом.

Выплывет занёсшийся ковчег,

Только прежде - он потопит всех. 

И зажгутся звёзды правоты,

Только прежде них - исчезнешь ты.

Будут искупления сады -

Но вперёд - ты рухнешь с высоты.

Да, Эдемы Божьи расцветут -

Только ты их не застигнешь тут.

К югу тихо тропы дней бегут:

Злой грешит, святые же - рекут.

И в бессонном за всеь мир труде -

Набиваются маршруты те.

Стоптанные взребрия камней -

По тебе во тьме гудят, по мне.

Гибель обозначится вдали -

И поди печальку утоли!

И обжегшись дивной правотой,

Не зальёшь кострище то - водой.

Ткнусь я в небывалой стороне -

Доблестного дела, что по мне.

Буду вековать за маетой -

Силуэт разгадывая Твой,

Всеприимный и прозорный Бог -

На крылах разбегшихся эпох...

***

Добираясь на запад по руслам завившихся рек,

Я не знала, что истина - мой золотой оберег.

Очутилась я рано в разбуженных дебрях Европ,

На узоре мне кем-то назначенных радужных троп.

Но я краски впотьмах различать перестала уже,

И гощу я у Бога - на коем его этаже.

Ан-де я не знавала, что Бога на высях и нет,

Но конечно, был ключ -  у сознанья в большой глубине.

И теперь всё равно. Лишь закинь облакам очеса -

И увидишь, что в  мире всё заведено - по часам.

Что всё будет в свой час, но дождаться того - мудрено,

Что погоды - на замкнутом свете - немало дрянной.

"Ан Вселенная место глухое", - сказал Пастернак.

Это так. Но на  свете есть свора примнившихся благ.

Изучаю узор из булыжника - в сени столиц -

И предчую, что душу - ничто уже не утолит.

А искать надо ключ - в изодневном,  обычном, простом.

И плывут пароходы по Рейну - под Брюгге-мостом.

И любуюсь я тем, что разборчивым Богом дано,

И гляжу на мозику эту - прещедрых тонов.

А вокруг кутерьма - и цветные стоп-кадры афиш.

И над шварцвальдом - луны встают неуклонные лишь.

И альпийская пажить - на партию гольфа зовёт -

Под испытанный взгляд равнодушно распластанных звёзд.

А в театре Пиноккио всех уверяет, что смерть -

Это смуглая тень от плывущих по миру химер.

В музик-зале лишь Дворжак и Гайдн, сюжет оперА,

И звенящая сцена - до вечера нам и с утра.