Давнишняя
традиция – раз в неделю, утром в йом хамиши1,
в Хайфский порт вползает баржа и к вечеру следующего дня, в йом
шиши2, тяжело отваливает к внешнему рейду. Трюмы
до отказа набиты грузом с Хайфского рынка. Опт за бесценок и
заранее скупают агенты Селима-паши, знаменитого крымского
воротилы. Выгодно без исключения всем. Продавцам – ведь не вся
снедь, далеко не вся, дотянет в жестоковыйном субботнем зное до
воскресного утра, тем более что этим утром на прилавки выложат
свежее. Оптовым же покупателям выгодно из-за символической цены
– считай, бесплатно. В морской дымке, в прожорливых сумерках
стремительно растворяются контуры отплывающего судна. Баржа за
время каботажа поспевает в Николаев, и оттуда продукты
развозятся по городам и весям обнищавшей Украины. Банальный
рейс, благородная забота о соотечественниках и баснословная
прибыль.
По сию пору
Селим-паша – мой задушевный корефан, мы вместе хряпали
«пищу нашу щи да кашу» с детского сада. И так до самых ярких
годков, до первого пламени зелёной, не прощающей любви.
Вообще-то, настоящее его имя Семён Пашков, а уж колоритное
прозвище он приобрёл позже – при дележе сфер деятельности и
влияния, во времена разнузданных криминальных разборок. Они,
впрочем, и сейчас не нонсенс. Поэтому позволю себе так его и
называть – Селим-паша. Хотя привычнее было бы, как
прежде, Сеня-Сенечка. Расстались мы на заре юности – когда я с
кондачка подался студентом в Махачкалинский политехнический
институт. Занесло наудачу в чужие края, будто в родном
Симферополе подобных развлечений не существовало. На каникулы,
или вдребезги ностальгируя, соскучившись, я, заикаясь, срывался
домой, пронзительно общался с родными, друзьями и с опозданиями,
болезненно возвращался в Alma Mater3.
Селим-паша крутился в Симферополе. Поначалу работал где
придётся, а уж до дна расхлебав армейский котёл, прилепился к
первому попавшемуся кооперативу широкого пошиба, одним словом,
«купи-продай». В те годы от социализма повеяло свежатиной, и
многие расхорохорились самостоятельно распорядиться судьбой.
Отпачковался и mon ami4 Сенечка, ещё немного и
Селим-паша. Вероятно, к причинам беспроигрышного
осуществления его планов можно было отнести не тотальное
везение, но в первую очередь особенные свойства его натуры. Он
не умел проигрывать – потому что позволял себе лишь выигрывать,
и даже паритет, или нейтральность его отвращали. И ещё у него
был тончайший нюх на выигрышную ситуацию. В совокупности эти
свойства (при скверном же стечении обстоятельств – недостатки)
позволили ему стремительно сколотить боеспособный финансовый
потенциал и получить свободный доступ к высоко прибыльным
коммерческим площадям. Особенно мастерски он развернулся на
операциях с топливом. А уж после запустил корни и в другие
доходные магистрали. Но я никогда не стану прикидывать его
финансовую начинку.
После
окончания института я получил распределение на винодельческий
завод и в пару приёмов дорос до главного механика. Горизонт
перспектив был отчётлив, я с головой ушёл в работу. Поэтому в
Симферополе появлялся изредка, и не всякий раз удавалось
состыковаться с незабвенным Селим-пашой. Но одна стыковка
запомнилась, ибо имела в фундаменте обстоятельства особенные.
Дело в том, что после удачно заключённого договора, деловые
партнёры презентовали мне в чёрном откате пять ящиков водки.
Пять ящиков водяры наивысшей пробы в бутылках
ноль-семьдесят-пятой вместимости! Я решил переправить товар в
Симферополь и с помощью Селима-паши толково сдать водку,
сбыть за хорошие бабки. На вокзале в Симферополе я нанял
частника и, как только мы доставили ящики куда нужно, я
немедленно связался с Селим-пашой и попросил аудиенции.
«Приезжай!!!» - был задохшийся от восторга ответ.
Он
встретил меня на входе в своё здание. Его сопровождали трое
разбойного вида качка, с почтительной преданностью созерцающих
нашу встречу – кажется, после двухгодичной разлуки. Мы обнялись,
хлопотливо похлопали друг друга по спинам и сумбурно расспросили
о жизни, о делах. Здесь-то я, не откладывая, и предложил
Селим-паше выгодно выставить пять ящиков водки. Но нужный
разговор обломался и потёк в неожиданном для меня русле.
- Ты
соображаешь, что говоришь, - возмутился Селим-паша,
поводя недоумённо плечами, - если бы ты предложил мне загнать
пять вагонов водки, я бы подумал. Но пять ящиков...
- Сеня, -
сдрейфил я, - что делать с ящиками?
- Как
что? – неподдельно изумился Селим-паша, - да выпить!
Пошли!
Отступать
было невозможно. И мы пошли.
- Что на
закусь планируешь? – спросил меня Селим-паша.
-
Пожалуй, пельмени, - ответил я нерешительно.
- Дорогой
профессор, это серьёзная мысль, - одобрил Селим-паша, -
мне нравится. Очень даже. Сколько потянешь? Для начала
килограмма три хватит?
-
Достаточно, - обескуражено ответил я.
- Так. И
я выдюжу трёшку, - сказал Селим-паша, и повернулся к
бойцам, - а вы, гвардейцы, по три кило на нос осилите?
- Шеф,
обижаешь, - загалдели они.
- Итак,
пуд, - сосчитал Селим-паша, - тут за углом «Супер», сразу
и скупимся.
Пельмени
в «Супере» заканчивались, и очередь предусмотрительно решила,
что отпускать следует по килограмму на покупателя. Селим-паша подошёл
к кассе и отделил кассирше стопку ассигнаций из пачки. Бойцы уже
разоряли холодильник на шестнадцать пачек пельменей.
-
Пельмешек шестнадцать кил. Деньжат хватает? - сказал Селим-паша кассирше
и объяснил всем, - эти мальцы из командировки вернулись, семь
дней как не жрамши. Падают с голодухи.
- Сдачу
заберите, - прошептала кассирша, учащённо моргая глазами.
Очередь
настороженно молчала.
-
Оставьте на развитие общественного сектора, - сказал Селим-паша,
и мы удалились.
Я
пригласил компанию к себе – кстати, так-и-так следовало
познакомить Сенечку со своей женой, ведь он её и в глаза не
видел.
Мы
пришли, и моя благоверная чуть не упала в обморок.
Вторая
памятная встреча с mon ami Селим-пашой состоялась
уж после моей репатриации в Израиль. Точнее, спустя стаерских
пять лет после репатриации. Мне не терпелось побывать в
Симферополе. Долго думал – что бы такое-этакое привезти
Селим-паше. Уж его-то, наверняка, трудно чем-нибудь
удивить. Жена посоветовала побывать в православном храме. «Ведь
Селим-то-паша кто? - обосновывала она свои соображения, -
православный христианин. Там возле храма всегда что-нибудь
чудодейственное продают». Я внял советам супруги, ведь женщины –
существа практичные, и отправился в храм.
Был
праздничный день, увесисто звенели колокола, им, невесомо
переливаясь, подпевали колокольцы. В киоске близ храма я
приобрёл ажурно-прозрачный мешочек святой земли, Богом
Обетованной избранному народу. Старушка продавщица уверяла, что
теперь в моём доме поселится Благодать.
Назавтра
я улетел в Симферополь.
И уже на
следующий день, отдохнув, отправился в офис Селима-паши.
Наша встреча была столь же терпкой, как и предыдущая. Но вместо
водки мы посасывали коньяк французских кровей, заедали
поджаренными фисташками и грустили, что жизнь двинулась под
уклон и что всё вообще-то бессмыслица.
И наконец
вспомнив, я положил на стол перед Селим-пашой горсть
святой земли.
Он с
благоговением погрел мешочек в руках:
-
Наверное, стоит громадных денег?
- Нет, -
успокоил я его, - пустяк, что-то с три бакса.
Мы
неожиданно посмотрели друг другу в глаза. Он поощрительно
прищурился и улыбнулся, будто жуя улыбку. Меня тронула догадка,
и я почувствовал, что она верна – точно, будем налаживать
бизнес. Мы ещё раз переглянулись.
-
Пожалуй, надо попробовать, - изрёк он коротко.
- Тогда –
сколько закупить для начала? - спросил я.
- Ничего,
- был ответ, - в том то и дело, что всё это есть и здесь.
И ладно. Мы
попрощались, так ни о чём не переговорив. Но и не возвращались
более к разговору.
Но когда
подходил к концу мой отпуск, и я собирался в обратный путь, в
зной и уже привычную Израильскую напряжённость, настала пора
изумиться. Обнаружилось, что в Симферополе всюду, даже в
билетных киосках продаётся поштучно, по пять долларов за
мешочек, Крымская земля, выдаваемая за ту, неповторимо Святую,
привезённую с Земли Обетованной.
И стало
мне до печёнок обидно. Не потому вовсе, что для меня бизнес
обломался, так и не родясь. У меня и без того хлеба с маслом
хватает. Стало больно за нас с Сенечкой. А пуще – за Селима-пашу в
отдельности. Захотелось прибежать к нему в офис, вытолкать в шею
его мордастых разбойников, сесть напротив, по-судейски скрестить
на груди руки и пристально посмотреть в глаза. А затем
внушительно погодя спросить - «Помнишь, Сенечка, как ты умел
созвать своей гитарой всю молодую округу и пел, разрывая душу
до крови, до жил и костей: «А рельсы бегут и бегут, в дальние
дали маня...».
Эх,
Сеня-Сенька-Сенечка, куда же подались наши рельсы жизни! Где они
раздвоились-разбежались? И почему у нас у каждого свой
беспризорный тупик?
1 –
четверг (иврит)
2 –
пятница (иврит)
3 –
мать кормилица (лат.)
4 – мой друг (франц.)
|