Рассказ
 

Илья в отвратительном настроении шел по улице Чехова.

Странная это была улица. Наряду с веселыми продуктовыми магазинчиками на проезжую часть выходили облупленные фасады с грязными окнами, замусоренные подворотни и наглухо закрытые подъезды довоенных трехэтажных домов. Старые деревья уныло доживали свой век, их полусухие кроны вызывали противоречивые чувства.

«Срубили бы, что ли…» – с тоской подумал Илья.

Навстречу, заняв весь тротуар, медленно двигалась пестрая компания: беременная цыганка средних лет с тремя детьми: одного она везла в сидячей коляске, а двое пацанят шли, держась за складчатую юбку. Илья прижался к стене, чтобы пропустить их, но цыганка остановилась:

– Эй, молодой! Дай гривну детям на хлеб! Погадаю, судьбу расскажу… Вижу, что неладно у тебя… С девушкой поругался…

Женщина, несмотря на выступающий живот, была красива. Смуглая чистая кожа, пронзительные карие глаза, колечки черных волос из под ярко-голубого платка – все притягивало взгляд. И если бы сказала она правду о неприятностях на работе, Илья без раздумий отдал бы ей последнюю гривну, оставленную на проезд. Но цыганка ошиблась, и Илья, отрицательно мотнув головой, прибавил шагу.

А ситуация на работе была до смешного обыденной. Секретарь Зоя Викторовна работала в фирме давно, и никто не знал, почему шеф относится к ней с таким уважением. Видимо, на это были свои, особенные, причины. Во всяком случае, благополучие сотрудников фирмы напрямую зависело от Зои Викторовны, и она никогда не знала нужды в шоколадных конфетах, хорошем спиртном и всяких полезных и бесполезных безделушках. И только Илья считал, что она явно превышает свои полномочия, и позволял себе в отношениях с местной «богиней» быть довольно-таки независимым. Как-то раз, не получив вовремя нужные документы, Илья обозвал ее занудой. Зоя Викторовна обиделась. После ссоры, которой он даже не придал значения, отношение к ведущему менеджеру фирмы изменилось: не выплатили премиальные, отказали в командировке в Берлин, отстранили от важных переговоров в Москве. Илья месяца два ждал, когда ситуация изменится к лучшему, потом попытался объясниться с начальником отдела, но ничего не смог ему доказать и, потеряв самообладание, наговорил дерзостей.

Это было вчера.

А сегодня, этим замечательным сентябрьским утром, шеф вызвал его к себе в кабинет и предложил написать заявление об уходе.

– Понимаешь, Илюша, – с расстановкой проговаривал он слова, – твоя проблема в том, что ты почувствовал безнаказанность. Да, на сегодняшний день ты по праву считаешься лучшим менеджером фирмы, тебя ставят в пример, тебя обожают клиенты. Но… – и шеф достал из ящика стола щупленькую пластиковую папку, – здесь твоя трехлетняя работа в фирме. Посмотрим? Посмотрим…

Казалось, шефу уже не было до Ильи никакого дела, и он разговаривал сам с собой, получая от этого удовольствие:

– 2 ноября 2001 года, – он назвал дату, когда Илья был еще стажером, – срыв крупного заказа по причине того, что ты не вышел на работу после празднования дня полиграфиста. Было? Было… 15 мая 2002 года. Нагрубил клиенту, и тот подал на фирму в суд. Тяжба стоила мне пяти твоих зарплат, что в сумме составило немаленькую сумму. 22 августа 2002 года… Получил наличные деньги от клиента и не доложил в кассу семь гривен.

– Мне на такси пришлось ехать… – хмуро буркнул Илья, прекрасно понимания, что его оправдания уже не нужны.

– Меня это не волнует, а факт сокрытия доходов налицо. Сначала семь гривен взял, потом семнадцать прикарманишь, потом тысячу семьсот…

Илья с тоской подумал о том, что шеф знает и о потере двух договоров, и о скандальном романе с бухгалтершей Оксаной, и о конфликте с раздатчицей обедов в баре, и о его умении рисовать на сотрудников шаржи и писать к ним колкие четверостишия…

– В общем так, Илья Григорьевич! Либо ты пишешь заявление по собственному желанию, либо я поднимаю жалобы некоторых твоих клиентов – а таковые, как ты знаешь, тоже имеются, – и по акту вычитаю с тебя неустойку. Плюс убытки фирмы в пятикратном размере. Устраивает?

– Кто будет работать вместо меня?

– Теплое место пустым не останется, – шеф улыбнулся ласково, с явным состраданием, и со стороны могло бы показаться, что роднее Ильи нет у него никого на свете.

«Ясно, – понял Илья, – племянник, недавно переехавший из Киева».

Заявление было написано и подписано, но когда бывшая «звезда маркетинга», как называла его бухгалтерша Оксана, пошел за расчетом, оказалось, что он задолжал фирме за испорченный электрический чайник, картридж для принтера и использованную в личных целях ксероксную бумагу – практически весь расчет. Бухгалтер сочувственно положила перед Ильей оставшуюся гривну, и ему захотелось разорвать купюру на мелкие кусочки. Но здравая мысль о том, что сегодня он, как назло, забыл дома бумажник, отрезвила. Сунув гривну в карман, Илья, не прощаясь, выскочил из кабинета.

Он спускался по Чехова в центр города и вспоминал свой первый договор, первые успешные командировки, дружбу с партнерами. Ему прочили блестящее будущее, его приглашали в качестве консультанта, ему доверяли.

«Проклятье, – Илья в сердцах стукнул кулаком по грязной стене, – что этому старому козлу еще надо? Я же один делал основной оборот! Самое обидное, на днях купил классную аппаратуру в кредит… Что теперь? Ни денег, ни хрена. Даже заначки не осталось… Интересно, подпишут мои клиенты договоры с его дебилом-племянником? Может, позвонить, предупредить? А-а, им все равно… Они хоть с чертом подпишут, лишь бы выгодно было». Мысли Ильи были черны, как канализационная жижа, вытекавшая местами из-под ворот.  Навстречу выскочила и исчезла в переулке шумная стайка чумазых беспризорников. Два синюшных алкоголика – дама с кавалером – попросили денег на бутылку. Изредка встречались и приличные прохожие. «Ладно, прорвемся, – подумал Илья. – В конце концов, у меня есть опыт работы». Но, как ни пытался он себя успокаивать, на душе было пакостно.

Илья подошел к Караимской и остановился на перекрестке в ожидании зеленого света. И вдруг сзади кто-то взял его за локоть. Парень вздрогнул и обернулся. Маленькая бабка, похожая на сморщенного ребенка, в чистеньком платочке, фартучке поверх ситцевого платьица и в стоптанных мужских башмаках, обутых на нитяные чулки, крепко держалась за него и с надеждой поглядывала снизу вверх, в его подбородок:

– Переведи, сынок, через дорогу, плохо вижу, не знаю, какой свет горит…

Илья успокоился:

– Да переведу уж… – и снова уставился на запруженную транспортом дорогу.

Бабка, обрадовавшись, что ее не послали подальше, вдруг затараторила быстро и весело:

– На рынок иду, сынок. Место там у меня есть, денег у людей просить. А сегодня опоздала, туфли разорвались. Вот, у соседа башмаки взяла. Идти далеко, а что делать? Мне мало надо – всего-то гривну на хлеб – я беру вчерашний, в киоске возле рынка. Вот посижу на рынке, гривну насобираю – и домой. Может, кто еще чего даст – овощей там подпорченных… Рынок, он, сынок, всех калек и убогих кормит. А пшёнка, масло постное и макароны у меня есть – с пенсии покупала. Учительская у меня пенсия, небольшая. Ты думаешь, сынок, мне стыдно? Нет, не стыдно, я же не прошу лишнего…

На светофоре зажегся зеленый, Илья потянул за собой старуху, она засеменила за ним, продолжая тараторить:

– А день какой сегодня замечательный, сынок! Мне в дождь плохо, промокаю вся. Стараюсь не ходить на рынок. А сегодня радость прямо большая. Вот насобираю на хлеб, и пойду домой носки вязать. Я их вслепую вяжу, мне соседи за них продукты приносят…

Илья перевел бабку через дорогу и остановился перед ней. В голову пришла неожиданная мысль:

– Бабуля, вам, значит, гривна нужна?

– Гривна, сынок, гривна, – она закивала головой так энергично, что Илья испугался за ее шейные позвонки. «Занятная старушенция, – подумал он, – светлая какая-то, хоть и в маразме. Через пять минут забудет, что наболтала».

– Ладно, держите гривну на хлеб, – он достал из кармана смятую бумажку и вложил в морщинистую ладошку.

Бабка поднесла бумажку к глазам, помяла пальцами, а потом вдруг прижалась к Илье, уткнувшись горбатым носом в правую подмышку:

– Ну, сынок, спасибо! Вот уважил старуху! Вот счастье-то сегодня! Говорю же – хороший день! – потом отстранилась от парня, подслеповато сощурившись, посмотрела в его лицо и добавила:

– Хороший ты человек, незлобный…

Илья криво ухмыльнулся:

– Ладно, бабуля, не болейте, – развернулся и быстро пошел домой. Идти предстояло километров пять.

Но бабка его окликнула:

– Эй, сынок! У тебя сегодня тоже хороший день! – и, отвернувшись, потрусила в сторону рынка.

Илья пожал плечами: «Что за странная бабка! Другие ноют, жалуются, а эта… Маразм наоборот… Все равно попрошайничать будет – не зря же на рынок потащилась… Может, и зря гривну отдал… Альтруист хренов…»

Он шел быстрым шагом по городским улицам, через скверы и проходные дворы, но почему-то уже не хотелось думать о разговоре с шефом, ушла из сердца горечь. И впервые за долгое время увидел Илья осеннее небо, позолоту умирающей листвы, услышал шум Салгира, чириканье воробьев… Наколдовала старая, что ли? В карманах было пусто, на душе – спокойно, и это значило только одно: пришло время всё начинать сначала.