сказочка про отцов и детей
Жили-были муж да жена, а детей у них не было.
Жена уж все глаза из-за этого выплакала, а муж спасался работой.
Был он мастер на все руки: из дерева вырезал и
яркими красками расписывал матрешек – детишкам на забаву,
взрослым на потеху; мастерил полезную домашнюю утварь – ковши,
черпаки, миски да ложки; даже лапти плел. Замечательные такие
лапоточки!
Да много чего удивительного и полезного в
хозяйстве мог делать этот мужик. А поскольку для всех этих дел
лучше мягкой и податливой липы материала не найти, то мастер
много времени проводил в лесу, в поисках подходящих деревьев.
Для мочального промысла ему нужны были взрослые липушки. А для
плетения лаптей, сапог и босовиков требовалось молодое липовое
деревце, никак не старше десяти лет.
Мужик был в душе настоящим художником, он любил
родную природу, в своем лесу мог даже с закрытыми глазами
деревья по запаху различать. В первую очередь, конечно,
кормилицу-липу. Да разве с чем-то можно спутать ее медовый
аромат, особенно в начале лета! Да что летом! Этот сладкий
липовый дух даже зимой хранят заготовленные для работы
деревянные чурки и послушно его отдают, стоит только
прикоснуться к ним острым инструментом.
…Пока бродил мужик по лесу, разные мысли ему в
голову приходили: скоро старость, а наследника нет, некому
ремесло свое передать. А уж он научил бы мальца и лыко драть, и
чурки нужные заготавливать, и вырезать из них всё, что душа
запросит. Он передал бы сыну секрет русского лубка - их
семейную тайну лубочных картинок, которые в базарный день
разлетаются как стайка ярких снегирей. И людям радость, и
мастеру надежный кусок хлеба.
Мало кто теперь умеет лубок делать. А он умеет.
Знает, как из липовой доски изготовить клише, а потом его
отшлифовать. Как затем аккуратненько ножом пройтись по
разбежавшимся линиям, чуть углубляя стамеской пространство между
ними. А перед самым печатанием нанести на них особую краску,
изготовленную из смеси печной сажи и льняного масла. Рецепт этой
краски тятенька прошептал ему перед самой своей смертью и
наказал строго его хранить, а как придет час – передать своему
сыну, чтобы ни род, ни дело семейное не прерывались.
Да… А уж после того, как отпечатается контур,
тут твори – не хочу! Оттиск вручную раскрашиваешь, как твоя
душенька желает. Загляденье! У всех лубочников своя манера, свои
любимые цвета. И у него, конечно, тоже.
Эх! Какая несправедливость! Видать, придется с
собой в могилу тайны семейного ремесла уносить.
Только так подумал, как показалось мужику, будто
слышит он вдалеке детский плач. Замер. Прислушался. Так и есть!
Звуки доносились от лесной околицы, где стояла его любимица –
липа вековая. Своей мощной, раскидистой кроной она не раз
спасала мастера от дождя. Под ней он всегда останавливался
передохнуть по пути к дому. Здесь он любил думать о своей жизни,
мечтать о сыне и петь:
Липа вековая
Над рекой шумит,
Песня удалая
Вдалеке звенит.
Не веря своим ушам, не разбирая дороги,
припустил мужик на детский плач. Так и есть! На мягкой июньской
траве-мураве, под густой липовой листвой лежал и плакал дивной
красоты младенец в шелковых лазоревых пеленках. Вне себя от
счастья подхватил он плачущего малыша на руки и бросился
домой, к жене.
Они были счастливы как никогда! Смеялись,
плакали и молились одновременно. Наконец-то сбылась их мечта,
наконец, Господь послал им наследника! Да какого славного!
Глаза, как небушко, голубые; волосики нежные, золотенькие,
словно липов цвет. Не налюбуешься, не нарадуешься!
Назвали они мальчика Липунюшкой. А как же еще?
Ухаживали за ним изо всех сил. Жена не отходила от печи,
готовила вкусную еду для своего ненаглядного сыночка. Не
разгибаясь, стирала и гладила его одежду, чтобы был он нарядней
всех в деревне.
Муж тоже всё время проводил за
работой, без устали строгал, вытачивал, раскрашивал свои
поделки и продавал их в городе, чтоб сынок ни в чем не знал
нужды.
Липунюшка при таком уходе рос не по дням, а по
часам. Старики же не по дням, а по часам старели. Но грустить об
этом им было некогда, надо было много работать, сына поднимать!
Он один у них - свет в окошке.
Но чем усерднее старики служили
Липуне, чем сильнее хотели потрафить, тем больше он их
сторонился. Стеснялся их простого вида, чурался деревенской
работы, не интересовался отцовским ремеслом. Матрешки, ковши и
ложки вызывали в Липуне смех, а на искусно сплетенные лапоточки
он только искоса щурился.
Старики же продолжали угождать сыночку днем и
ночью, радуясь, что Господь дает им силы довести его до ума. Ум
у Липуни, определенно, был. Он легко выучился грамоте, много
читал, учителя его хвалили. После школы сынок засобирался в
столицу.
Старики продали всю свою домашнюю живность,
сняли с книжки все сбережения, собрали Липунюшку не хуже
городского и проводили, обливаясь слезами, в Первопрестольную.
Между собой только и говорили, что про сыночка
своего, скучали. Каждый день ждали весточки.
А то вспоминать примутся, как появился у них
Липунюшка: кто знает, какие настоящие родители были у сыночка их
ненаглядного, наверное, непростые, пеленочки-то помнишь,
лазоревые, шелковые? Да и собой Липуня - совсем не такой, как
наши, деревенские. Местные как на подбор - кряжистые,
темноволосые, цыганистые. А сынок – другая порода. Стройный
и легкий, как тростинка, в золотистых волосах будто солнце
заплутало, а уж глаза такой синевы, что и в небесах такую синь
не каждый раз увидишь.
Кто же мог такое сокровище потерять? И ведь за
всю жизнь не слышно было, чтоб искали. Нам-то это только на
руку! Наш Липунюшка, больше ничей. Но ведь кто-то родил этого
ангела! А может, стряслось что-то страшное? Спаси и помилуй,
Царица Небесная!
Вот так они меж собой говорили. А что им еще
оставалось делать? – Только вспоминать и ждать. Птенец вырос и
вылетел из гнезда. У него началось своя взрослая жизнь. А
старики снова остались вдвоем. Жили потихоньку, старуха
возилась в доме и огороде, а старик всё так же бродил по лесу в
поисках материала для своих поделок. На обратном пути он
обязательно сворачивал к липе-вековухе, подарившей им когда-то
сына.
Со вздохом вытягивал усталые ноги, потирал
натруженные руки и как завороженный любовался этим
чудо-деревом. Он то дивился на осеннюю щедрость его золотых
монеток, то умилялся весенней благодатью возрождения, то замирал
от ювелирного мастерства, с которым выполнен каждый цветок этой
чудо-липы.
Божий мир был невероятно красив, и мастер
по-прежнему любил его. Вот только сыну своему он почему-то
объяснить это не сумел. Не смог заинтересовать своим делом. И,
как и прежде, некому было передать секреты семейного мастерства.
Он винил в этом только себя. Ты отец – с тебя
и спрос.
Да… Разные мысли в голову приходили. Иногда
думалось: не ты сеял – не ты и пожнешь. Видно, так.
И даже: а был ли Липунюшка-то?
Под кроной векового дерева его собственная жизнь
казалась мастеру одним промелькнувшим мигом. Но мигом,
осененным чудом. И чудом этим был их сынок, Липунюшка, ангел в
лазоревых пеленках.
|