Смерти (светлой памяти И. В. Никоновича)

В этой главе я не буду писать о смертях всех знакомых и даже многих друзей. Я напишу о тех мертвых, смерти которых меня в последнее время поразили и потрясли. Например, о близких.

О смерти своего отца, Станислава Нейгауза, я уже неоднократно писал и повторяться не хочется. Некоторые детали добавил в своих воспоминаниях Андрей Гаврилов. Полагаю, достаточно. Впрочем, позже, может, и вернусь. Если успею…

Наверное, впервые я столкнулся со смертью, когда умерла моя одна из моих бабушек по материнской линии, Нина Иоанникиевна Яржемская. Донская казачка, дочь новочеркасского священника. Она была полной, с монгольским прищуром, пыталась меня «воспитывать». Ничего у нее не получилось. Была прописана в Павлово-Посаде, работала в районной школе, среди ее учеников был известный Штирлиц,  тоже ныне покойный (В. Тихонов). «Двоечник, - говаривала бабушка. – Хотя актер, кажется, неплохой.  Но по-французски – ни в зуб ногой». В последнее время опухоль на ее теле росла, она часто засыпала. Не так давно мы с моей родной сестрой (тоже ныне покойной) Мариной говорили о ее болезни. Марине казалось, что у нее был рак кишечника, я полагал – печени. (Кажется, я был прав, опухоль была с правой стороны). Но разве мы тогда думали о смерти?  Нам-то, молодым дуракам (и дурам), казалось, что жизнь бесконечна. Ну, умер человек, так всем придется. Идиотское заблуждение юности… А кто учил меня французскому (который я давно забыл)? Кто учил меня, как элегантно надевать на женщину шубу? Кто учил меня математике, физике и прочим (на фиг мне не нужным, но требующимся советской школе) наукам? Да все – она. Родная-то бабка и блины испечь не умела, не говоря уж о готовке нормального борща. Все время у нее что-то не получалось. Так и жили – на сосисках, картошке, яичнице и консервах. Как и вся Москва…

Ее брат (бывший есаул, а позже - Герой Соц. Труда Сергей Иоанникиевич) умер несколько раньше. Хорошо, что я не застал его смерть (сам валялся в больнице).

Родная бабушка (с той же, казачьей линии) умерла позже. Тогда мне просто захотелось напиться (что я моментально и осуществил). Бабушка была милой, доброй, сердечной. Эти ее качества искупали неумение готовить пищу (иногда она пекла пирожки с мясом или с капустой, но даже по сравнению с современным Арбатом это выглядело как-то дилетантски).

Затем – отец. Это было страшно. («Я женщин не бил до семнадцати лет» - вспоминаются слова классика.

Итак..

Брижитт Анжерер (1952-2012). Она относилась ко мне как мать, как сестра, как педагог, как умный и все понимающий собеседник. Как друг. Скончалась от рака в уже прошлом году.  Впрочем, о Брижитт я уже написал немало. Не хочется повторяться. Могу добавить только одно: очень талантливая была пианистка.

Игорь Никонович (1935-2012). Настоящий друг нашей семьи, подлинный (и, возможно, по-настоящему единственный) ученик В. В. Софроницкого, хоть и закончил МГК по классу моего деда. Дед никогда не ревновал своих учеников к Владимиру Владимировичу. Наоборот, поощрял. Софроницкому играли и Э. Г. Гилельс, и даже Л. Берман с Г. Гинзбургом (впрочем, о последнем пишет сам Игорь, упоминая о травле Софроницкого в своем дополненном материале).

Довольно смешно, хоть и грустно, вспоминать наши диалоги.

- Гарри, вот вы недавно играли экспромт Ges-dur Шуберта. А вы слышали запись Софроницкого?

- Давно…

- Так я вам заведу! Слышите? Он же играет его в соль-мажоре!

- Игорь, это же совершенно другое сочинение! Одна смена тональностей чего стоит! Кстати, откуда у вас такая аппаратура?

- Да я на нее все деньги потратил. Кстати, вы водку пьете?

- Нет, только сухое и белое.

- Этого у меня нет!  

- У меня есть.

- Но я не буду! Я, с вашего позволения, чай. Кстати, вы не любитель?

- Уже нет.

- Жаль, жаль. Как говаривал Владимир Владимирович…

- Игорь, вы только Владимировича помните и цитируете. А деда?

- Ох, это были такие мастодонты, что одного с другим перепутать либо легко, либо невозможно! Видели бы вы, как они пешком шли из Малого Зала и вспоминали каких-то французских шлюх! Обе дочки Скрябина раздражались! А уж их-то удивить было трудно… Да, и не называйте меня Игорем. Это для афиши. А вообще-то я Гарик. Нет, не как вы, а с одним «р». Давайте послушаем c-moll’ную фантазию Моцарта!

- Слушайте, тезка, я хотел бы сыграть вам b-moll’ный этюд Скрябина. Без ваших указаний. А с советами Софроницкого.

 - Неплохо! Хорошо звучит. Но! В репризе надо больше forte. Гораздо больше! Так ваш любимый Софроницкий советовал. Да, и левую руку там же подучите. А то народ вас не поймет…

 - Почему это Софроницкий «мой»? Он, скорее, ваш!

- Да потому, что вы его любите больше, чем даже я. Что, я не слышу? Я все слышу! А вы, говорят, в пасторы подались? Ну-ну. Тяжелая работа. Кстати, вы Льюиса читали? Вот, у меня тут несколько его книг есть. Хотите, подарю?

- Спасибо, их есть у меня.

 - Гарри, вы, наверное, думаете, что я еврей? Таки вы ошибаетесь! Я – грек.

- Я тоже. В смысле - гой. Мне вообще по барабану.

 - Слушайте, Гарри, сейчас я перескажу вам некоторые палиндромоны и двустишия, которые сочинили ваш дед с Софроницким! Будучи не совсем в трезвом состоянии.

…  … …

- И после этого нас еще упрекают в похабщине?!

- Вы не понимаете. Это была такая настройка, что никто о ней так и не думал. Вы просто не застали тот век.

И вот он приехал в Израиль. Побывал на Мертвом море. А дозвонился только ко мне домой. Когда я ночевал в совершенно другом городе, в Араде. Я как раз был в 20-ти км езды от этого моря. Имея под рукой лишь мобильники. И мы с ним так и не встретились. Всего лишь созвонились. Наутро он должен был улететь в Россию. А потом – он вернулся в Москву и умер. Что может быть страшнее смерти? Такой веселый, добрый, едкий, ироничный и замечательный Музыкант. Я не знаком со всеми его записями, но любителям классической музыки готов порекомендовать его первый компакт-диск, с записью произведений Метнера. Особенно меня трогает «Траурный марш», но ведь и статья-то траурная… «Неприятие смерти», - говорил и писал мой дед об этом сочинении. Это «неприятие» (хоть и реальность, к сожалению) так слышна у Игоря, как ни у кого другого. А 7-я соната Скрябина? Кажется, лучшего исполнения я не слышал, хоть и переслушал множество других записей (деда, Амлена, Е. Рихтер етс).  Он был рожден для жизни во всех ее проявлениях. Грустно, господа. Все мы умрем, но в случае с этим человеком – особенно грустно.

Наталия Пастернак (… - 2012). Она была красивая. Вдова дяди Лени (Леонида Борисовича Пастернака – (1937-1978). Не очень образованная. Стихи Бориса Леонидовича не цитировала. Зато – заведовала Музеем Пастернака в Переделкино. Мы там часто играли. Я жил в сторожке. Она всегда бывала на наших концертах, устраивала их в музее, а играли, в основном, ученики деда и отца. Ну, и я. В последние годы вместе с ее дочерью (и моей сестрой, или как там это теперь  называется) Леной, очень помогали моей родной сестре, Марине. Она не была профессионалом в какой-либо области искусства, но нутром чувствовала, талантлив человек или бездарен. В ней сходились несовместимые черты: радость и любовь к музыке – и дилетантское отношение к ней же. То же самое – в отношении любви к литературе.  (Как хамски-пошло оценивать человека по его отношению к своей профессии!)  Она постоянно враждовала с моей матерью. Из-за каких-то мелочей, на которые я не стал бы и внимания обращать. А вот меня и Марину очень любила. Как-то мрачно на душе становится… Светлая ей память!