Страшно не люблю опаздывать на званые вечера, на
разные там застолья, дни рожденья, свадьбы... Приходишь с
опозданием, из-за входной двери краешком уха улавливаешь чей-то
непроизвольный, ненароком вырвавшийся вздох, не рассчитанный,
хотя вовсе не исключено, что прицельно и тонко рассчитанный, на
то, что вы его услышите: «Кого это там нелегкая принесла?». Вам
невольно становится не по себе, что «нелегкая» принесла именно
вас.
А гости, между тем, уже давно расселись, за
столом не осталось свободных мест, с вашим приходом возникает
неловкая ситуация, хозяин с хозяйкой начинают суетиться, в
экстренном порядке высвобождать, расчищать два места. Они
полушепотом просят сразу же помрачневших и насупившихся детей
встать со своих уютно насиженных мест, где они до этого момента
чувствовали себя вполне взрослыми, и пойти поиграть или же
пристроиться где-нибудь на кухне; быстро, поспешно убирают
использованные приборы, фужеры с недопитым содержимым и заменяют
все это новыми приборами и фужерами...
Но рассевшиеся гости и неловкая ситуация при вашем
рассаживании – это еще, как говорится, полбеды. А сама беда
начинается тогда, когда вы, наконец-то усевшись на специально
расчищенное для вас место, окидываете страждущим голодным взором
сервированный стол и к вящему для себя неудовольствию
обнаруживаете, что по нему – во всех направлениях, вперед и
назад, вдоль и поперек – проехался бульдозер. Причем не просто
проехался, а основательно потрудился. Что может быть тоскливее
этого зрелища? Что-то подобное, вероятно, представляли собой
поля после опустошительного нашествия саранчи или селенья после
набегов татар или турок-сельджуков. Пустые салатницы, тщательно
вычищенные пиалы – такая вот унылая, печальная картина предстает
перед вашим взором, и теперь уже поздно и бесполезно укоризненно
смотреть на жену: «Вот к чему приводит твоя медлительность, твой
многочасовый марафет и макияж, твоя завивка с феном и бигудями,
твое многократное переодевание в разные платья».
Ну, разумеется, сама она вовсе не считает себя
медлительной. Если начинаешь ее поторапливать с приготовлениями,
она сразу же парирует заготовленной фразой:
- Неужели тебе абсолютно все равно, как будет
выглядеть твоя жена?
- Моя жена и без марафета и макияжа будет там
самой красивой.
Когда-то мои комплименты неизменно выбивали сто
очков из ста, действовали безотказно и вызывали на ее лице
довольную, счастливую улыбку, но со временем она стала
воспринимать их как дежурную вежливость, тем более что стоявшее
перед ней настольное зеркало соглашалось со мной довольно
неохотно и с большими оговорками.
Жена между тем продолжает возиться со своей
косметичкой, пускает в ход пудру, помаду, тушь для ресниц,
всевозможные тональные и увлажняющие кремы, то и дело включает и
выключает утюг, перебирает в шкафу одежду, надевает одно платье,
испытующе смотрится в зеркало, остается чем-то недовольной,
надевает второе, третье, четвертое, и в стотысячный раз приходит
к выводу, что ей ну совершенно нечего надеть...
Эти сетования, конечно же, рассчитаны на
«внутреннюю аудиторию», то есть на меня. На этой почве у
«внутренней аудитории» давно уже выработался комплекс вины и
неполноценности. Я осторожно замечаю:
- Но если тебе нечего надеть, если у тебя нет
выбора, то не проще ли надеть то, что есть в наличии? Ты уже три
часа возишься с косметикой и платьями, топчешься на месте, как
черепаха.
Если у вас, дорогой читатель, есть жена, то
какой бы медлительной она ни была, никогда не сравнивайте ее с
черепахой. В противном случае вы наверняка услышите в ответ
нечто подобное тому, что услышал я.
- Ну как тебе не стыдно! Это я-то черепаха? Да ты
просто не видел черепах. Тебе не ворчать надо, а пойти в церковь
и поставить свечку, что тебе досталась такая расторопная жена.
Если я – черепаха, то что ты скажешь о жене Ашота, которая два
дня готовится, прихорашивается, расфуфыривается? Она даже
специально идет в парикмахерскую, там ей делают укладку,
завивку, маникюр, педикюр, макияж, и много чего еще. А я все это
делаю сама, потому что на твою так называемую зарплату в
парикмахерской со мной даже не поздороваются.
Я мысленно пересчитал гостей, сидящих за нашим
столом. Не считая меня и жены, их было двадцать два человека.
Две футбольные команды в полном комплекте. Это означало, что
двадцать две пары глаз наевшихся до отвала и мирно
переваривающих съеденное людей добродушно, с миссионерской,
иезуитской улыбочкой смотрят, как ты шаришь глазами по столу и
пытаешься найти среди руин что-нибудь приемлемое.
Тебя охватывает ощущение полного одиночества. Жена
не в счет, она на диете. Причем относится она к этой своей диете
очень серьезно. Ей, видите ли, нужно похудеть, сбросить лишние
десять-пятнадцать килограммов. Она эти лишние килограммы
сбрасывает уже четыре года, да все никак не сбросит. Полностью
исключила из рациона хлеб и мучные изделия, целыми неделями
сидит на голодном пайке. Правда, в подобных случаях, когда
слишком много соблазнов, когда на десерт подают несколько видов
тортов – «Микадо», «Мужской идеал», «Наполеон», лимонный торт,
воздушные эклеры и трубочки с кремом, пахлаву и другие столь же
неотразимые сладости, она, выразительно и обреченно вздыхая,
отходит от правила, делает для него исключение, чтобы потом
ненавидеть себя за проявленное безволие и соблюдать голодную
диету с еще большим остервенением.
А ты между тем мрачно сидишь, с трудом
выдавливаешь из себя дружелюбную улыбку и, включив свои
дедуктивные способности, вычисляешь: вот здесь недавно был
«Столичный салат», в этой пиале был твой любимый паштет из
красной фасоли с кольцами репчатого лука и зеленью, в той пиале,
судя по остаткам соуса, приправленного орехами и ароматным
сунели, было восхитительное сациви, по оранжевой сметане и
майонезу догадываешься, что в этой вазочке была бесподобно
вкусная тертая морковь с чесноком, в той большой продолговатой
тарелке было фирменное блюдо хозяйки, настоящий шедевр
кулинарного искусства – «селедка под шубой», а в этой десертной
пиале – мелко нарубленный салат из испеченных баклажанов с
болгарским перцем и помидорами... Ну как тут не вздыхать при
мысли, каких замечательных салатов, деликатесов и изысканных
яств ты лишился из-за... Впрочем, не сыпьте соль на раны...
От свиного шашлыка, нашего всемирно знаменитого
«хороваца», гордости армянской национальной кухни, как это,
впрочем, и ожидалось, остались одни лишь ностальгические
воспоминания в виде обугленных, явно передержанных и потерявших
свой товарный вид кусочков, представлявших собой здоровенные
кости, покрытые тонким, невзрачным слоем жилистого мяса. Брать
эти кусочки не было никакого смысла: пришлось бы долго и
безуспешно грызть кости на глазах у всего честного
народа. Проку никакого, но при этом на твой тарелке стал бы
возвышаться предательский холмик костей внушительных размеров.
Смотришь на эти остатки былой роскоши и думаешь: «Да ну его,
этот самый шашлык. Обойдусь как-нибудь без него».
Но нет правил без исключения. Один раз мне просто
повезло, потрафило, но это было чистейшей случайностью, как
выигрыш в лотерею. Это был, что называется, «крупный выигрыш».
С легкой руки наших преуспевающих сограждан, разных
нуворишей и олигархов, так называемых «новых армян», последние
десять-пятнадцать лет в широкий обиход вошло и стало традицией
проведение свадебных пиршеств в ресторанах. Какими бы большими
хоромами ни были дома богачей, они не в состоянии вместить
триста, четыреста, пятьсот, а то и больше гостей, которых им
непременно нужно было пригласить. К свадебному обряду, к
свадебной церемонии и последующему ресторанному застолью стали
готовиться со всей серьезностью, тщательно и основательно.
Заранее составлялись и рассылались красочные пригласительные
открытки, нанимался специальный тамада из мира шоубизнеса –
профессиональный актер или телеведущий какой-либо популярной
программы, новобрачные специально обучались танцам, в частности,
вальсу...
Мой друг Ашот – ну да, тот самый, жена которого в
глазах моей жены была медлительной черепахой – собирался выдать
замуж свою дочь. Жених был выходцем из какой-то глухомани,
отдаленного горного армянского селенья, настолько отдаленного и
настолько горного, что я о нем слыхом не слыхивал.
Свадьбу, как правило, организовывает сторона жениха,
а сторона невесты, по договоренности, принимает участие в
расходах, платит за своих приглашенных гостей. Но в нашем случае
сторона жениха как-то самоустранилась – дескать, хотите свадьбу,
приезжайте в нашу деревню, привозите с собой хоть сто человек,
хоть двести, мы для вас и быка зарежем, и всю деревню на пир
созовем; будет вам и музыка, будет вам и зурна и дудук
с доолом,
так что все будет чин-чинарем, по высшему разряду. Но чтобы
провести свадьбу в ресторане, да еще в городе, в этом дорогущем
Ереване – нет уж, извините. Увольте. У нас таких возможностей
нет, не было и в ближайшем тысячелетии не предвидится.
Голь, как известно, на выдумки хитра. Мой друг Ашот
оказался в той пресловутой ситуации, когда «денег нет, а выпить
хочется», то есть он решил «с помпой» организовать скромную,
«бюджетную» свадьбу. Обо всех своих идеях, замыслах и намерениях
он делился со мной. Несколько долгих месяцев он ни о чем другом,
кроме намечавшейся, предстоявшей свадьбе, не разговаривал.
Прибегал каждый вечер, доставал из карманов калькулятор, блокнот
и ручку и начинал считать и пересчитывать предстоящие расходы.
- Нет, ты можешь себе такое представить! –
сокрушался он. – Я хотел нанять на роль тамады телеведущего, а
он запросил три тысячи долларов. Да еще клялся, что это он
делает большую эксклюзивную скидку для меня, а у других берет
пять тысяч. Можешь ты себе такое представить? За один вечер он
хочет заграбастать столько, сколько я, доктор наук, получаю за
пять лет. Но чукча не дурак. Я тут подыскал одного пенсионера,
так я его уломал на триста долларов. Это тоже сумасшедшие
деньги, но не такие сумасшедшие, как три тысячи.
- А мне кажется, - сказал я ему искренне и
по-дружески, - что ты хочешь и рыбку съесть, и притом ни на что
не сесть. Но так просто не бывает...
- Почему не бывает? Бывает. Вот увидишь, как я это
дело сварганю.
На следующий день он пришел еще более возбужденный,
в растрепанных чувствах.
- Нет, ты можешь себе такое представить! В центре
города в ресторанах за рыло берут сорок-пятьдесят долларов.
Совсем с ума посходили. Чем они думают? Но чукча не дурак. Я тут
неподалеку от города нашел один ресторан, там за рыло берут
двадцать долларов. Тоже сумасшедшие деньги, но это все же не
сорок долларов и не пятьдесят. Там подают два горячих блюда
вместо трех. А на хрена мне три горячих блюда? Кто там будет
считать горячие блюда? Был бы корм. Какая разница – два блюда
или три? Обойдемся двумя.
Еще через день он сообщил, что заложил свою
квартиру.
- Послушай, - сказал я ему, - ты что, совсем
сбрендил? Еще не поздно, может, ты все-таки откажешься от этой
рыбки, то есть, я хотел сказать, от этой свадьбы. Далась она
тебе! Купи молодоженам путевки на Кипр или, скажем, в Дубай. И
им хорошо, и тебе не нужно будет садиться куда не надо.
- Да ты что, в самом деле! – возмутился Ашот. – Ты
совершенно не разбираешься в коммерции. Свадьба – это тоже
бизнес, коммерция. Ты видишь только одну сторону медали, только
расходную часть. Но есть еще и обратная сторона, приходная
часть. Все эти деревенские родичи жениха принесут по пятьдесят
или по сто долларов. Кто может, принесет сто, а тот, кто не
постесняется признаться, что он – неимущий или жлоб, пусть
принесет пятьдесят долларов, черт с ним. Теперь давай посчитаем.
Расходная часть у нас такая. Двадцать долларов на рыло помножим
на число рыл, то есть на двести, получим четыре тысячи долларов.
Я, таким образом, плачу ресторану четыре тысячи. Я всех
предупредил, чтобы приходили семьями по два человека и чтобы не
приносили подарков. И чтобы без дураков. Знаем мы этих
деревенских. Заявятся целой оравой и принесут какую-нибудь
безделушку на двадцать долларов. С них станется. Поэтому я
специально им сказал, что лучший подарок – это деньги, причем не
в национальных фантиках, а в твердой валюте, то есть в долларах.
И чем больше, тем лучше. Можно и в евро, это даже еше более
твердая валюта.
День свадьбы неумолимо приближался. Ашот приходил
каждый вечер, делился своими новостями, заботами и хлопотами.
- Этот тамада – какой-то маразматик. Старый пердун.
Двух слов не может запомнить. Я все до мелочей расписал – кто
чей родственник, пронумеровал все тосты, написал тексты для
каждого тоста, а он все путает. Склеротик чертов.
Накануне дня свадьбы он примчался сам не свой.
- Нет, ты можешь себе такое представить! Мой шурин
такое коленце выкинул! Не приду, говорит. Спрашиваю, что
случилось? Отвечает – неважно себя чувствую. Но это простая
отговорка, точно тебе говорю. А настоящая причина в том, что я
ему сказал: приходите с женой, но без детей. Я это всем говорю.
Вот и тебе тоже сказал, разве не так? Ты ведь на меня не
обиделся, правда? А он, видите ли, обиделся. Рога показывает. А
мне на кого обижаться? Я ему объясняю: пойми, говорю, там же все
места расписаны. Каждое рыло обходится мне в двадцать долларов.
А он говорит: не приду, и все. Сто долларов дам, а сам не приду.
Можешь ты себе такое представить? Это же нож в спину. И это
говорит мой близкий родственник. Вот уж взаправду – если вор
будет из домочадцев, быка выведут через кровлю.
- Да ладно тебе, ну что ты так переживаешь! – говорю
я ему. – Не следовало тебе обижать шурина, но что сделано, то
сделано.
- Да нет, ты просто не понимаешь. Дело не только в
этих поганых деньгах. Теперь там высвободилось два свободных
места. По двадцать долларов на рыло. Это все равно, что взять и
порвать сорок долларов. Или сжечь. Я же не такой богатый, чтобы
порвать или сжечь сорок долларов. Кстати, ты мог бы привести с
собой детей. У тебя как раз двое.
Найти этот самый ресторан за городом оказалось
совсем не просто. Таксист о нем даже не слышал. Машина долго
петляла по загородному бездорожью, по ухабам и рытвинам,
водитель про себя ворчал и чертыхался. После получасового
блужданья он наконец не выдержал и спросил:
- А вы точно уверены, что есть такой ресторан?
Асфальт давно уже кончился. Мы уже скоро окажемся на территории
Грузии. Или даже Азербайджана.
- Не умничай, - ответил я. – Таксисты должны знать
все рестораны города.
- Да, но город давно уже остался позади. Мы уже
подъезжаем к совершенно другому городу.
Настроение было изрядно испорчено. Поиски
ресторана и ворчанье таксиста обошлись мне в недельную зарплату.
Мы с женой устроились по двум сторонам
освобожденной для нас укромной, угловой части стола, за которым
сидели близкие и дальние родственники жениха.
- Вот, познакомьтесь, за этим самым дальним
столом сидят дальные родственники нашего жениха. Седьмая вода на
киселе, - бесцеремонно представил их Жорик и, обратившись к нам
с женой, добавил:
- Так вам и надо. Не нужно было опаздывать.
Я выдержал для приличия полуминутную паузу,
унылым, апатичным и безнадежным взглядом окидывая ближнее и
дальнее пространство нашего стола.
Конечно, говорить о каком-то разочаровании не
приходится: ничего другого я и не ожидал здесь увидеть:
получасовое опоздание на свадьбу не могло не иметь пагубных и
необратимых последствий.
Весьма значительный урон был нанесен большим
блюдцам с черной и красной икрой. Я сразу же с удовлетворением и
облегчением отметил про себя, что черная осетровая икра не имела
совершенно никакого отношения к осетру, а красная лососевая игра
– к лососю. И ни к какой другой рыбе эти черные и красные шарики
также не имели отношения. Это была весьма заурядная и дешевая,
шитая белыми, вернее, черными и красными, нитками подделка,
имитация, так называемая искусственная икра, которой завалены
все маленькие лавочки и бутики нашего города. Эти малюсенькие
лавочки-мавочки, будочки-мудочки едва сводили концы с концами и
в силу этой причины не отличались особой разборчивостью в
поставках товаров сомнительного происхождения и не очень-то
заботились о своей репутации. И покупали эту жалкую подделку в
основном такие же непривередливые дешевые рестораны, которые, в
свою очередь, тоже не отличались особой щепетильностью в
обслуживании своих клиентов. Сомнений здесь быть не могло: даже
внешнее сходство с настоящей рыбной икрой было весьма и весьма
поверхностным и приблизительным, и не заметить этого сходства
мог только законченный фраер и лох.
- Я – Жорик, - протянул мне руку сидящий
напротив краснолицый, пышущий деревенским здоровьем мужчина с
красным одутловатым лицом, большими лоснящимися губами и
красными, как у кролика, уже изрядно осоловевшими глазами.
- Жорик-обжорик, - невольно вырвалось у меня, и
я улыбнулся как можно дружелюбнее, чтобы мой новоявленный
знакомый не вздумал, чего доброго, обидеться на мою шутку. Это
был экспромт, но Жорик вполне мог принять его за «домашнюю
заготовку».
Мы с женой только-только адаптировались к окружающей
обстановке, а Жорик тем временем продолжал с серьезным и
сосредоточенным видом выгребать ножом остатки масла и намазывать
его на «горбушку» хлеба. Справившись с этим делом, он стал так
же деловито намазывать на хлеб все то, что оставалось от красной
и черной икры. При этом он то и дело сочувственно, можно даже
сказать, соболезнующе, посматривал на меня, всем своим видом как
бы говоря:
- Видишь, друг мой, как плохо опаздывать. Икра была,
да вся вышла. Пеняй на себя.
Жуя свой бутерброд с икрой, он нарочно и
целенаправленно демонстрировал мне, как он блаженствует,
прищуривался, закатывал глаза, причмокивал.
- М-м-м, ох-ох-ох...
- Что, очень вкусно? – с ехидной ухмылочкой спросил
я.
Он, конечно же, без труда уловил иронию и подвох в
моем вопросе и самодовольно ответил:
- Ну еще бы! Ведь это же икра! Деликатес! Я очень
люблю икру. И красную, и черную. – И с нескрываемым злорадством
добавил:
- Жаль, что для вас ничего не осталось...
- Ничего, как-нибудь переживу, - ответил я с той же
самой ехидной улыбочкой, приправив интонацию хорошей порцией
язвительности. – Тем более, что она – искусственная.
- Как это искусственная? – мой сотрапезник
продолжал по инерции благодушно улыбаться, будучи уверенным, что
я просто блефую, чтобы сгладить ощущение досады, неловкости и
конфуза.
- Конечно искусственная. А вы что, съели всю эту
гадость и даже не заметили, что это вовсе не икра?
- Да что вы мне голову морочите? Как может икра
быть искусственной? Это же не мед, в конце концов. Мед подделать
можно, я сам его подделываю и продаю вместо настоящего. Это
очень просто: кормишь пчел сахарным сиропом, и получается
сахарный мед вместо цветочного. И ты продаешь сахар по цене
меда. Они настолько похожи по виду и по вкусу, что только
специалисты и знатоки могут отличить настоящий мед от
искусственного. Причем они тоже нередко ошибаются. Но как можно
подделать икру? Что, по вашему, рыбам дают искусственный корм?
- Нет, все намного проще: икру элементарно
подделывают – по специальной технологии и с помощью очень
простого оборудования.
- Да, да, сейчас сплошь и рядом продают
искусственную икру, - поддержал меня мой сосед справа. – По виду
она довольно похожа на настоящую, только вот вкус у нее совсем
другой. Безвкусный какой-то у нее вкус. Говорят, искусственную
икру делают из нефти, - авторитетно добавил он.
У Жорика благодушная и счастливая улыбка
постепенно стала тускнеть и исчезать, и по мере ее исчезновения
его круглое лицо стало вытягиваться и даже стало овальным.
- Так вот оно что, - меланхолично протянул,
почти простонал он. - А я-то думаю, почему она пахнет соляркой.
Да и вкус у нее тоже какой-то странный – не то бензин, не то
одеколон. Надо же, а я ее всю слопал, схавал за милую душу. А от
этой искусственной икры можно отравиться? – внезапно струхнул и
запаниковал он.
- Да нет, не нужно беспокоиться, - заверил я
его. – Она не вкусная, но не опасная. Так что самое худшее для
вас уже позади.
- Знаете, я не столько за себя беспокоюсь,
сколько за этого оболтуса, - стал оправдываться он, кивнув на
сына-подростка. – Он съел даже больше, чем я. Я подумал – ну где
еще приведется такой случай, и скормил ему несколько тарелок.
Он понемногу успокоился, считая, что раз уж я
настолько хорошо информирован об искусственной икре, то
наверняка буду осведомлен и о ее свойствах.
И вдруг мой взгляд задержался на продолговатой
тарелке, в которой бледно-желтым и оранжево-охровым огнем горели
аппетитные ломтики балыка и копченого лосося-горбуши. Это было
просто невероятно. «Что нужно слепому? – Пара глаз», - говорят в
таких случаях. Я готов был потерять всякое доверие к своим
глазам. Невероятно было не то, что на таком «бюджетном»,
откровенно скромном столе вдруг оказались столь дорогие и
изысканные закуски, невероятно и непостижимо было то, что по
соседству с вычищенными, основательно и фундаментально
разоренными блюдами эти тарелки с балыком и горбушей сумели
сохранить свою девственную незапятнанность и нетронутость.
«Нет ли здесь какого-то подвоха?» - невольно
подумалось мне. Балык и копченая лосось имели отменный товарный
вид и ласкали глаза, но само по себе это еще не могло быть
абсолютной гарантией столь же отменных вкусовых качеств этих
рыбных деликатесов.
Я протянул руку к стоявшей поодаль тарелке и
нацепил на вилку ломтик с лоснившимся от жира балыком, затем с
подозрением и со всеми предосторожностями откусил кусочек и стал
медленно его жевать. Балык оказался замечательно вкусным –
просто зашибись! – как говорят в таких случаях.
- Так. Теперь самое главное – не показать, что я
обнаружил золотой прииск, - сказал я про себя и сам себе.
Остальную часть лежавшего на моей тарелке
ломтика я ел с таким мрачным и брезгливым видом, с каким ел
плохо проваренный ботинок Чарли Чаплин в фильме «Золотая
лихорадка». Тот, кто видел этот фильм и помнит эту сцену, сразу
меня поймет, всем остальным описать это словами будет очень
непросто, так что им придется напрячь свое воображение и
фантазию.
Сидящему напротив Жорику, этому большому
любителю икры, необычайно понравились мои «мучения», и он решил
отыграться на мне за свое недавнее фиаско. Он услужливо
пододвинул ко мне тарелку с балыком и лососем, широко осклабился
и сказал:
- Да вы ешьте, ешье, не стесняйтесь. Сало,
конечно, не ветчина и не икра, и тем более не шашлык, но, как
говорится, на безрыбье и рак рыба. Ничего, зато всем потом
будете рассказывать, что ели на свадьбе сало.
И в этот самый миг меня осенило. Так вот в чем
дело! Он просто не воспринимал балык и горбушу как рыбу. Рыба
для него – это ишхан, севанская форель, или там карп, сазан,
толстолобик. Балык – жирный и матовый, бледно-желтый от
лоснящегося жира – действительно внешне чем-то напоминает
отекшее, несвежее сало.
Я ответил ему кислой, как лимон, улыбкой: мол,
шутку его принял с пониманием, и раз уж не приходится выбирать
между шашлыком, ветчиной и икрой, буду честно нести на Голгофу
свой крест. И я с тяжким вздохом нацепил на вилку очередной
ломтик горбуши. И положил на него дольку лимона – раз уж пить
чашу страданий, то непременно уксусную, то есть с кислым лимоном
и до дна.
Ценитель икры между тем решил позабавить народ
анекдотом.
- Как-то заходит один человек в ресторан и
говорит официанту: «Принеси мне девяносто девять пирожков». А
тот отвечает: «А почему именно девяносто девять, а не сто – для
ровного счета?» - «Ты что же это, за свинью меня принимаешь?» -
отвечает тот.
Рассказал и затрясся от смеха, прикрыв глаза и
всем своим видом приглашая окружающих поддержать его.
- Ха-ха-ха, - сказал я. – Очень смешной анекдот,
особенно если достать его из нафталина и проветрить на бельевой
веревке.
Жорик продолжал бдительно следить, чтобы мои
челюсти не простаивали, и едва я успевал дожевать один ломтик,
как он подкладывал мне несколько новых. При этом он, хитро
подмигивая соседям, приглашал всех наблюдать, как я занимаюсь
самоистязаньем и в мученьях и страданьях, жертвуя собой,
уничтожаю ломтики пожелтелого талого сала.
Вскоре тарелка с копченой рыбой опустела, и
тогда Жорик распорядился, чтобы ко мне пододвинули другую
тарелку, стоявшую в отдалении.
- Люди, дайте сюда это сало, вы же его не едите.
Вы же совершенно в нем не разбираетесь. Ну куда там ослу оценить
всю прелесть миндаля, - сослался он на народную поговорку и
хитро подмигнул мне: мол, здорово я их поддел?
Когда я расправился со всем балыком и горбушей
на нашем столе, мой сосед по наущению Жорика самолично встал с
места и принес две тарелки с балыком с соседнего стола. Затем
еще две. Затем Жорик подключил к делу других снабженцев, и его
добровольные эмиссары стали приносить мне балык и горбушу с
самых отдаленных столов.
Все это время заслуженный пчеловод и знаток икры
продолжал пребывать в полной уверенности, что он издевается надо
мной и мысленно представлял себе, с каким смаком он завтра будет
рассказывать односельчанам, как он скормил одному городскому
лоху целый килограмм, да нет, какой там килограмм! - добрых два
килограмма подтаявшего сала.
Наконец дело дошло до самой последней тарелки
копченой рыбы. Эмиссары возвращались из своих вояжей с пустыми
руками и в ответ на вопросительный взгляд Жорика отрицательно
кивали головой.
Я продолжал угрюмо и озабоченно поглощать
последние во всем ресторане ломтики балыка и горбуши. На моей
тарелке оставался самый что ни на есть последний кусочек балыка.
И вдруг в изрядно захмелевшей голове Жорика что-то сработало: то
ли короткое замыкание, то ли просветление.
Резко вскочив с места и вытянувшись через весь
стол, он стремительным движением, на какое-то мгновение опередив
меня, сграбастал своей вилкой с моей тарелки этот последний
ломтик, понюхал его, затем положил к себе в рот и стал
сосредоточенно жевать.
В течение доли секунды его добродушное,
расплывшееся в широкой улыбке лицо помрачнело. Так внезапно
меняется погода, когда солнце скрывается за тучами.
- Это не сало! – взвизгнул он. Его лицо
исказилось от неизбывного страдания. Он выглядел так, словно его
предали, словно он вдруг уяснил для себя, что неправильно прожил
всю свою жизнь, учился в неправильной школе, неправильно
женился, произвел на свет неправильных детей...
- Что это? – спросил он меня жалобно, и было
совершенно ясно, что он сокрушен, побежден, что ему подрезали
крылья, что он сдался, признал свое поражение, что завтра он
никому ничего не будет рассказывать, будет ниже травы, тише
воды, и скорее всего будет чураться односельчан, станет
отсиживаться дома.
- Как что? Вы что же, плохо видите? Это же
балык, копченая осетрина. Это рыба такая.
- Это что же, копченая рыба? Вы хотите сказать,
что это селедка?
Бедный, бедный, бедный Жорик... Для него селедка
была единственным и безальтернативным видом копченой рыбы. Я
вежливо и великодушно просветил его.
- Не совсем селедка, но тоже копченая рыба.
Дальняя родственница селедки. Седьмая вода на киселе.
И вдруг – бац! Он дал здоровый, звонкий
подзатыльник своему сыну-подростку и зашипел:
- Это ты во всем виноват. Это ты меня сбил с
толку. Ишак ты, сын ишака. Это ведь ты сказал, что это сало.
В это время ко мне подошел мой друг Ашот и
осведомился:
- Ну как вам наша свадьба?
- Все в порядке, - сказал я. – Скупой платит
дважды.
Музыка играла слишком громко, она просто глушила
нас. Ашот не расслышал меня, но очень может статься, что ему
было просто сподручно не расслышать моих слов.
- Что? – переспросил он.
- Я говорю, замечательная свадьба. Жадность
фраера губит.
- Не слышно. Ты что это, чем-то остался
недоволен? – я не мог понять, притворяется он или нет, не
слышит, потому что не хочет услышать, или действительно не
слышит.
- «И сказал ему Балда с укоризной, не гонялся бы
ты, поп, за дешевизной», - прокричал я ему в самые уши.
- Кого это ты называешой балдой? Меня?
- Да нет, что ты. Это я – Балда. А ты – поп.
Поп, который гоняется за дешевизной.
Из ресторана мы с женой возвращались усталые,
но, в общем и целом, довольные, можно даже сказать, в
приподнятом настроении.
- Видишь, нет худа без добра, - жена решила
выжать все плюсы из сложившейся ситуации. - Если бы мы не
опоздали, то вечер сложился бы совсем по-другому. А так все
сложилось самым лушим образом: и я не нарушила свою диету, и ты
поел свою любимую копченую осетрину и горбушу. Ты хотя бы
наелся?
- Нет, - сказал я. – Глаза не наелись. И как я
мог прозевать, проворонить тот последний кусок! Никогда себе
этого не прощу. Вот что, дорогая. Больше никаких опозданий, -
строго сказал я. – В следующий раз будешь готовиться с самого
утра. Раз на раз не приходится. Не всегда коту масленица.
|