 |
|
|
Александр Хавчин Поэт Есенин и комиссар Чекистов |
|
1922 года в письме своему другу Анатолию Мариенгофу из Америки Сергей Есенин с некоторым удивлением отмечает, что тамошние еврейские эмигранты лучше «истинно русских» знакомы с его поэзией, и продолжает: «По-видимому, евреи самые лучшие ценители искусства...» Звучит либо не вполне серьезно, либо достаточно наивно: если знают и любят его стихи, так сразу «лучшие ценители искусства»! Но это высказывание могло бы послужить отправной точкой для большого разговора о взаимоотношениях евреев (а также евреек) – и Есенина можно было бы вспомнить Канегисера, Зинаиду Райх... Но мне хотелось бы рассмотреть лишь один аспект этой проблемы, которая остается волнующей, животрепещущей для некоторых русскоязычных литераторов. Во время поездки с Айседорой Дункан в США (вторая половина 1922 г.) Есенин, По некоторым сведениям, читал эмигрантам из России не только свою лирику, но и начало драматической поэмы «Страна негодяев». Это произведение при жизни автора не издавалось (очевидно, из-за политической остроты), в течение десятилетий оставалось не известным широкому читателю, не включалось в сборники поэм и собрания сочинений и лишь упоминалась в предисловиях и биографических статьях. Поэтому, наверное, нелишним будет вкратце напомнить его фабулу. Гражданская война. Уральским коммунистам очень досаждает некто Номах. Этот благородный разбойник возглавил шайку, которая грабит поезда. Бандитам удается угнать вагон с золотом. В этом есть доля вины красноармейца-добровольца Замаршкина, давнего приятеля Номаха. Комиссары Чекистов и Рассветов преследуют Номаха, находят его убежище, устраивают засаду, но новоявленный Робин Гуд ускользает… Образ Чекистова вызывает особый интерес «национально ориентированных» читателей. С легкой руки журнала «Наш современник» в изданиях соответствующего направления утвердилось мнение, что прототипом этого еврея-комиссара послужил Троцкий (Лейба Бронштейн). Часто между художественным образом и реальным политическим деятелем попросту ставится знак равенства: «Чекистов-Бронштейн-Троцкий — вечный эмигрант, местечковый революционер, настроенный взнуздывать Россию и подавлять железной рукой стихийное русское начало». Эта глубокая мысль получила дальнейшее развитие: мол, Есенин в этой поэме ясно выразил свою ненависть к большевикам-инородцам, Троцкий и его соплеменники не могли этого простить и… в своем обычном злодейском стиле отомстили велиеому русскому поэту… Но давайте обратимся к тексту «Страны негодяев». …Зима 1919 года. Будка охранника железной дороге. Комиссар Чекистов, отвечающий за безопасность движения, беседует с пришедшим на смену Замарашкиным. Приведем выразительный диалог:
Ч е к и с т о в А народ ваш сидит,
бездельник,
З а м а р а ш к и н Слушай, Чекистов!..
Ч е к и с т о в Ха-ха! Я ругаюсь и буду упорно Эта сценка цитируется в подтверждение дьявольской сути отдельно взятого жида-комиссара, а также для наглядной иллюстрации антирусской и античеловеческой сущности всего сионизма. Есть, однако, важное свидетельство того, что самому Есенину взгляды Чекистова не казались такими уж чудовищными и отвратительными. Более того, Чекистов – это «немножко», «отчасти» - сам автор: «…Я разлюбил нищую Россию… Милостивые государи! лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про «Лазаря». Убирайтесь к чертовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород». Строительство сортиров вместо Божьих храмов – это впрямую повторяет мечту Чекистова. Что, впрочем, совсем не удивительно: приведенная выше цитата принадлежит не иному кому, как Сергею Есенину («Железный Миргород»). Поэт, убежденный патриот-державник, несомненно, разделял досаду еврейского комиссара на инертность русского мужика, живущего заботами своей семьи, своей общины и отказывающегося понимать общегосударственные интересы и нести ради них жертвы. Самому автору еврей=комиссар, без сомнения, не кажется отвратительным чудовищем. Вернемся к диалогу Чекистова с Замарашкиным. Русофоб-инородец выплескивает свое сатанинское нутро? Нам представляется, однако, более логичной и психологически обоснованной не такая мистически-метафорическая, в духе Проханова, а вполне бытовая трактовка, а более приземленно-бытовая. Нездоровый, усталый, раздраженный человек выплескивает свои чувства на всё окружающее, на весь мир, проклинает стужу, ветер, червивую селедку, вонючих черемисов, грязную мордву (вот так интернационалист!). Русский попался под руку – комиссар и русских не пощадит. Приведем окончание этой сцены:
Ч е к и с т о в Что скажешь, Замарашкин?
З а м а р а ш к и н
Черт-те что ты городишь, Чекистов!
Ч е к и с т о в Мне нравится околёсина.
Примечательно, что простой русский человек считает еврея-комиссара не иностранцем, а своим, а не иностранцем, не вступает с ним в спор, не опровергает гневно русофобские выпады, не обижается на оскорбления Чекистова-Лейбмана, а снисходительно-добродушно отмахивается от них, не принимая всерьез («Черт-те что ты городишь»). И сам Чекистов не обижается за «жида», он, по сути, извиняется, оправдывается: он не излагал свою политическую программу, а скорее поддразнивал Замарашкина. Как иначе понимать слова насчет «околёсины»? Что же это за ужасно кровавый, страшно жестокий палач-русофоб, которого ничуть не боится какой-то красноармеец? Какие, собственно, аргументы выдвигаются в обоснование версии «Чекистов = это Троцкий», кроме сходства Лейбман-Лейба, национальности и (предположительно связанной с нею) русофобии? «В Могилеве твой дом»… Могилев, один из крупных центров еврейской жизни до революции, мог быть использован как имя нарицательное, наряду с Бердичевом, но какое отношение это имеет персонально к Троцкому, который родился и провел детство отнюдь не в Белоруссии? «Гражданин из Веймара» указывает на то, что Чекистов годы провел в эмиграции, но таких большевиков было немало. Упоминание Чекистова о своей нищете и голодных годах никак не стыкуется с биографией Троцкого, выросшего в отнюдь не бедствующей семье, имевшего весьма обеспеченных родственников и вряд ли знавшего отчаянную нужду. Троцкий, как Чекистов, не прочь был порассуждать об отсталости России, невежестве и косности русского мужика, но в этом отношении он ничем не отличался от целой толпы либералов-западников, а также революционных марксистов как еврейского, так и чистокровно русского происхождения. Так что здесь у Чекистова могло быть множество прототипов. В доказательство того, что теоретические построения Чекистова совпадают с политическими устремлениями Троцкого, некоторые авторы ссылаются на следующую выдержку из его статьи «Издыхающая контрреволюция»: «Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупления, до идиотизма, до животного состояния…» Любой желающий, однако, может убедиться, что указанный пассаж в статье отсутствует и наверняка здесь мы имеем дело с вульгарной фальсификацией. В доступных нам источниках нет НИЧЕГО хоть отдаленно напоминающего эту кровожадную тираду. (Более подробно см. http://wiki.redrat.ru/%D0%BC%D0%B8%D1%84:%D0%BC%D1%8... mifussr.livejournal.com/38411.html?thread=405771 «Настоящий» Троцкий писал: «Что такое наша революция, если не бешеное восстание против стихийного бессмысленного… мужицкого корня старой русской истории, против бесцельности ее (…), против ее «святой» идиотической каратаевщины – во имя сознательного, целесообразного, волевого и динамического начала жизни… Еще десятки лет пройдут, пока каратаевщина будет выжжена без остатка. Но процесс этот уже начат, и начат хорошо». «Выжечь без остатка каратаевщину» или «превратить Россию в пустыню» - лексика вроде бы похожая, но «настоящий» Троцкий ведет речь о фигуральном уничтожении мертвого начала ради начала жизненного, а фальшивка приписывает ему уничтожение русского народа как главную цель. Наконец, таково ли было отношение Есенина к Троцкому, чтобы подтолкнуть поэта к созданию карикатуры на наркомвоенмора? Это отдельная тема, хотелось бы только напомнить, что, как бы Есенин ни оценивал личность и деятельность Троцкого (а однажды он выразился так: «Мне нравится гений этого человека»), он, по меньшей мере, отдавал должное масштабу, трагической значительности фигуры. Если и злодей, то великий. Если негодяй, то исполинского размера. Возьмись Есенин за литературный портрет Троцкого, вряд ли он низвел бы его до жалкого голодного сторожевого пса режима, ужинающего прогнившей картошкой и страдающего кровавым поносом. При желании и тенденциозной цитировании в русофобии - с не меньшим основанием, чем Лейбмана-Чекистова, - можно обвинить и других персонажей «Страны негодяев» - чистокровных русичей. Так, героический бунтарь Номах называет себя гражданином Вселенной, то есть, страшно вымолвить, космополитом!!! Он, оказывается, мечтал о том, чтобы
«…все во единое море
сольются — (Напомним, о том же, если верить Маяковскому, мечтал и русофобствующий латыш-большевик Теодор Нетте). Ну, любит Номах нашу русскую вьюгу, но достаточно ли этого, чтобы говорить о том, что в нем воплощена стихия русской вольницы? Логика беспощадной борьбы с государством (пусть большевистским) неизбежно приводит Номаха к мыслям вполне изменническим: переправить награбленное золото в Польшу, собрать отряд единомышленников, вторгнуться в Страну Советов и попробовать свергнуть правительство, двинуть на него танки.
Эти замыслы вызывают восторг сподвижников, повстанцев-бандитов: - Замечательный план! - Мы всегда готовы. - Я как-то отвык без войны. - Мы все по ней скучаем. Правда, Номах прячется от сыщиков за портретом Петра Великого, но можно ли видеть в этом, как это делают некоторые критики, подтверждение русскости и державности?
Другой русич-комиссар с говорящей фамилией Рассветов тоже произносит гнусные русоненавистнические речи:
«В стране еще дикие нравы.
Сам Есенин , согласно расхожим представлениям, поэт Русской Деревни, певец тонконогих жеребят, оказывается человеком с двойным дном. Он в духе худших либерастов восхищается пресловутыми прелестями хваленой Америки и, что особенно омерзительно, противопоставляет американскую «цивилизацию» уникальной Русской духовности, неотделимым от святости, нестяжательства и неизбывной духовности: «Вспомнил (…) про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь», как за грязь и вшивость». Это из того же «Железного Миргорода». И еще: «…если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост (…), все ж никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой. Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал «белый дьявол»... …Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире. Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость». Вот такой он – этот Сергей Есенин! Истинно русский патриот, совсем не похожий на нынешних «истинно русских патриотов, так любящих цитировать автора драматичечкоц поэмы «Страны негодяев». Заметим: ИЗБИРАТЕЛЬНО цитировать.
|
 |