Елена Морозова

Рассказы
 

МИХАИЛ ЗАХАРОВИЧ

Нашего дворника, пожилого молчаливого мужчину, все зовут по-свойски — Мишей.
Иду как-то утром за хлебом в ларек за углом. Вижу: стоит он посреди двора, густо усыпанного пожухлой листвой, с кем-то сердито препирается. А рядом никого. Подошла и вкрадчиво спрашиваю:
— Миша, с кем беседуешь?
Он кивнул куда-то вниз и сплюнул.
Я пригляделась — к корявой метле прицепился маленький, не больше котенка, толстый человечек и энергично трясет сухие лохматые ветки.
— Это кто? — удивилась я.
— Да… Гном дворовой… Бешеный. Покоя мне не дает. Всякую пакость во двор тащит: ветошь, палки, коробки. Дом, видите ли, строит. А мне убирать…
— Но ведь скоро зима. Он же должен где-то жить. Еще простудится и умрет, — пожалела я гнома и, нагнувшись, хотела погладить. — Хорошенький.
Гном зло цапнул меня за руку и еще сильнее затряс метлу.
Я ойкнула и потерла палец.
— Он — дикий, — отечески пробурчал Миша. — Его на ласку не возьмешь... Смотрите, как его корежит!
— А если домой забрать? — предположила я.
Гном замер.
— Возьми его домой, — вдохновилась я. — Постели ему на кухне. Молока дай…
— Тьфу. Еще дома его физиономию созерцать каждый день. Хватит с меня и того, что он работать мешает.
Гном снова затряс метлу, стал грызть ее, ломая тонкие ветки.
— А знаете, Елена Юрьевна, для чего ему дом понадобился?.. — старик выдержал внушительную паузу. — Он жениться хочет!
Я улыбнулась.
— На ком? Кто избранница?
— Да барышня из вашего подъезда. Спаниеля выгуливает. Тоже нянчится с ним. Конфетами кормит. Сюсюкает. Тьфу… — дворник сплюнул и растер плевок ботинком. — Этот и влюбился в нее.
Гном снова притих, но как-то иначе на этот раз.
— Как только она уходит, он в обморок падает и лежит трупиком. Я его сметать начинаю… надоело мне уже это... Ух, бомж, сквалыга…
Миша стряхнул беднягу с метлы и стал работать — за ночь много нападало листьев.
Покачав головой, повернулась идти, но гном подпрыгнул и уцепился за мой сапог.
Я нагнулась. Это был самый обыкновенный дворовой гном: рыженький, заросший, какой-то жалкий. Я помахала перед его носом пальцем.
— Слушай, об Оле и думать забудь, — сказала строго. И Мишу не терроризируй. Зачем чистоту двора нарушаешь?
Гном понуро слез с сапога. Постоял еще немного и куда-то исчез. Наверное, у него свои потайные местечки были.
—Ты бы его на рынок снес. Может, пристроишь в хорошие руки? — обратилась я к дворнику.
Старик на мгновение замер, видно, обдумывал предложение, но потом снова замахал метлой.

Прошла неделя.
— Елена Юрьевна, — подзывает меня как-то Миша, — послушал я вашего совета и стал всех расспрашивать: гном не нужен? Наслушался шуточек… Но, в конце концов, нашел сердобольную старушку. Отдал. Так что ж — он через день сбежал. Не понравилось, значит… Да вон он, выглядывает.
Я заметила рыжий колтун над камнем.
— Вот бестия, — ругнулся дворник.

Ноябрь пролетел в делах. Дважды мне пришлось уезжать из города. Я забыла про гнома. Но тут как-то встречаю Нину Васильевну. Женщина спешит поделиться новостью:
— Ой, Леночка, радость у нас. Оля, ну та, что с первого этажа, замуж вышла… За финна, — прибавила соседка, закатив глаза, что означало «хорошо устроилась».
Я покивала, поддержав разговор, и тут вдруг вспомнила про гнома. Помчалась во двор. Замерзшая земля, притрушенная снегом, голые деревья…
Вижу: у ларька с хлебом, на выходе из двора, стоит Миша. Бегу к нему.
— Гном… где он?
Дворник глянул на меня косо и махнул рукой.
— На кухне… Молоко пьет…

С тех самых пор я Мишу зову уважительно — Михаилом Захаровичем.

КРЕКЕР

Вечерело. Я спешила домой: залезть с ногами в кресло, взять томик Пэлем Вудхауза и вприкуску с крекером «Майский», купленным в супермаркете, наслаждаться жизнью.
Снегоуборочные машины утюжили дорогу. Их мигающие фонари вращались, словно инопланетные станции, пеленгующие землян.
Я взбежала на свой четвертый, распахнула входную дверь с единой мыслью: «Все — отдых!».
И вот: кресло, любимый автор, тающий на губах крекер. Приятное чувство полного отдыха.
Вечернюю идиллию прервал телефонный звонок.
Моя подруга Серафима имела талант появляться виртуально или реально, стоило мне только захотеть уединиться.
— Уже видела?
— Еще не успела. А на что я должна смотреть? — вежливо, но язвительно сказала я с той долей холодности, которая подразумевала: «Ну дайте же человеку отдохнуть в тишине и покое хоть пять минут!».
— Тогда ты еще ничего не знаешь, — Серафима выдержала эмоциональную паузу. — В Интернете завелся джинн!
— Кто?!
— Джинн. Из бутылки. Все желания исполняет. Интернет гудит. Ловят его, заманивают, форумы создают. А он — сам по себе. Выскакивает, где захочет. Кто-то говорит — вирус, а кто-то — что активизировался настоящий джинн и интерактивно вступает в диалоги.
— Симочка, у меня весь вечер было единственное желание, и оно наконец исполнилось — отдых, отдых и еще раз отдых!
— Поняла. Обнимаю.
Серафима отключилась. А я уткнулась в книгу, но мысли разбегались, джинн выскакивал в них, как черт из табакерки; сосредоточиться не получалось, и я с раздражением отложила чтение.
Включила компьютер. Вяло полистала сайты. И в тот момент, когда уже собиралась нажать кнопку «Выключить», экран мигнул — заставка сменилась на «Древний кувшин».
Внизу появилась надпись: «Кликни здесь». Я кликнула — из кувшина выпарился джинн:
— Ну и кто у нас на этот раз… сейчас поглядим… поглядим… — бормотал бородатый дядька в желтой чалме с лицом джайпурского раджи.
Я выпрямилась. Откинула со лба челку. Смотрины, тоже мне.
Джинн турмалиновым взглядом окинул комнату.
— Представляться?
Меня удивил панибратский тон высказываний уважаемого джинна.
— Будьте так добры.
— Я — Мурад Третий. Вы избраны мною. Загадайте ваше желание. Внизу экрана есть подсказка-список.
Я из любопытства заглянула в список.
Богатство, здоровье, путешествия, семейное счастье, слава, власть. Все, к чему стремилась большая часть человечества, движимая эгоистическими желаниями, было кратко изложено в нескольких пунктах.
— Это все можно загадать? — переспросила я.
— Да. Любое, пожалуйста.
Ситуация была фантастической. Сомнения роились в душе. Я колебалась.
— А зачем вам это?
Мурад Третий почесал бороду.
— Видите ли, я собираю данные для диссертации на тему «Типичные желания землян». Цель моей диссертации состоит в получении структурированной оценки рисков состояния информационной безопасности и повышении эффективности защиты от развивающихся систем.
И тут меня осенило:
— А скажите, вы кому-нибудь об этом говорили? Ну о диссертации.
Джинн почесал бороду.
— Да вроде бы нет. Вы — первая.
Я рассмеялась.
«Собирать данные — это не исполнять желания. Достали уже эти массовики-исследователи», — думала я, вспомнив недавние приключения с магазином «Совесть» и елочными посылками.
— Пишите мое желание: «Хочу залезть с ногами в кресло, взять томик Пэлем Вудхауза, крекер "Маковый" и чтобы все беспокоящие меня посторонние испарились немедленно». Слышите? Записали? А теперь — пока. — И я выключила компьютер.
Я еще немного почитала и отправилась спать.
На следующее утро звоню Серафиме:
— Ну что? Про джинна ничего не слышно?
— Как же! Не слышно! Весь Интернет гудит. Говорят, кто-то пожелал, чтобы он исчез, испарился. Он покинул сеть навечно… А жаль. А вдруг повезло бы? У меня столько желаний.
— Никакие желания он не исполняет. Он диссертацию пишет.
— Почему ты так решила? — удивилась Сима.
Я хотела похвастаться подруге, что это не кто иной, как я его испарила, но не могла сказать ни слова, потому что в этот момент смотрела на крекер. На столике рядом с купленным вчера и наполовину пустым «Майским» лежал нетронутый пакетик «Макового».

ПРО ПЕЛЕНГАСА

В воскресное утро я поехала на рынок покупать пеленгаса. Друзья меня научили, как выбрать хорошую, непорченую рыбу. Чтоб глаза не мутные, брюшко пружинило, жабры красные и запах. Запах, конечно, должен быть свежим, как легкий морской бриз. А еще она должна мне подмигнуть. Вот как подмигнет, так точно — моя. Эту и нужно брать. На дворе декабрь. Накануне снежком присыпало, замело, а сегодня подмерзло, но у дорог быстро расквасилось, и вот уже под ногами чавкает грязная кашица.
Рыбные ряды — сразу за поворотом от вещевого рынка. Повеяло тиной, крепкой солью, еще чем-то, но никак не свежим бризом. Продавцы в грубых клеенчатых фартуках зазывают на рыбку. Покупатель не спешит, присматривается. Иной с ходу ткнет пальцем — заверните. Чешуйчатая торпеда пеленгаса тяжело ложится на весы. В конце ряда — в бочках, в корытах с водой — живая рыба. Совсем живая. Карп, толстолобик, карась. Взбрыкивает, хвостом дерется. К этим только на шаг подойди, они тут же пеленгуют: глаза из орбит лезут, в руки сами прыгают.
Но мне нужен пеленгас. Подхожу к деревянному столику с серебристо-ржавыми рыбинами. Они — как солдаты на плацу при команде «Ложись».
— Вся рыба свежая. Смотрите, — продавец, молодой человек в простой рабочей куртке, уверенно надавливает на ближайшую тушку.
Но я всматриваюсь в ее неподвижный стеклянный глаз. А в нем — лишь вселенское ко мне безразличие.
— Не моргает, — говорю сама себе.
— Кто? — опешил продавец.
— Рыбка ваша мне знак не подает. Не моргает. Не интересна я ей.
— Да вы что, дамочка? Рыба — живая! Наисвежайшая! Рыбы на рынке нет!
— Я вижу, что цены выросли. Но она у вас какая-то пассивная. Отстраненная. Не подмигивает.
— А вы бочком станьте, поменяйте ракурс, — разволновался продавец и даже зачем-то рыбу к висящей на проводе зажженной лампе взметнул, развернул ко мне мордой. — Ну? Смотрите! А так?
Парень и сам вытаращил глаза не хуже живого карпа и даже стал мне подмигивать. Левым глазом. Хотя, похоже, это было нервное.
— Ну, выбрали? Вам какую? Побольше? Поменьше?
— Мне все равно. Какая подмигнет, ту и возьму, — уперлась я, по очереди заглядывая в неподвижные пуговки рыбьих глаз.
Продавец дернулся. Бережно уложил поверх остальных сверкнувшую толстой чешуей рыбу. Замер. И вдруг нырнул под прилавок.
— Ладно. Есть у меня тут один. С утра подмигивал всем. Я его уже разделал.
Он плюхнул передо мной толстенного обезглавленного пеленгаса.
— Вот! Берете? — нервный тик продавца перекинулся на другой глаз.

— Ну что, купила пеленгаса? — спросили друзья вечером.
— А как же! Все, как говорили: живот пружинит, жабры красные и запах морского бриза. С утра всем подмигивал. Продавец видел.
— Лена, рыба моргать не умеет. Это — образно.
В трубке повисла марианская пауза.

МОСТ

У нас в городе завелся мост. Просто приблудился. Прибился, как листок к берегу. Он метался по улицам, нигде не решаясь осесть. Горожане спотыкались об него, ругались, недовольно обходили. Согласитесь, что это может взбесить даже крайне флегматичного человека: идешь себе по делам там, где тысячу и один раз ходил, идешь, и вдруг понимаешь, что уже на мосту — машины под тобой гудят, люди головы задирают. А к чему тебе на противоположную сторону? Ты, может, вообще на работу опаздываешь или на встречу.
Мост от окриков шарахался с улочки на улочку. Обстановка в городе накалялась. Прохожие ворчали:
— Ну и зачем он здесь нужен? Строят, сами не знают, что и зачем!

Приблудившийся мост не был ни солидным путепроводным мостом, ни виадуком, а скорее мостиком. Деревянный, арочный, прогулочный — так, на двоих — разминуться. Не скоростным магистралям и бурным рекам, а прыгающим ручьям, кривым переулкам.
От гонений мост забился в парк. Там места много. Наконец-то он не мешал никому. На его арочный горбик стали забираться парочки — вздыхать, на небо засматриваться. Детвора, щебеча, под ногами моталась. Никто не ворчал, все были довольны. Мост успокоился, корни пустил, обжился. К весне даже подрос немного.
Но неожиданно по городу пополз слух: стали поговаривать, что парковый мост любые проблемы решает. Нужно взойти на него, проблему обговорить и словно бы с себя ее руками сбросить, а затем обязательно на другую сторону перейти. И все. Проблемы нет. Можно спокойно идти домой.
К мосту потянулась ниточка ходоков, то есть тех, у кого нерешенные проблемы скопились и никак решиться не могли.
Постепенно стала образовываться очередь. Спонтанно появились инструкторы из народа. Они словоохотливо обучали, как всходить, как руками махать, как возвращаться, пятясь, — уважительно, значит. Хорошим тоном также считалось бросить монетку вниз.
О чуде-мосте наконец прослышало и руководство города. Включило в список достопримечательностей и культурных объектов. Поговаривали, что даже мэра видели, махающего в парке руками. Народ обрадовался: может, метро теперь достроят.

И я пошла. Взяла тормозок: в очереди, говорят, и до обеда можно простоять, оделась потеплее и пошла.
Городской парк недалеко от моего дома. От троллейбуса я пристроилась за группой ребят. Мы пересекли пару аллей.
Мост гордо изгибался, уверенно и спокойно восседая на лужайке.
— Кто последний? — весело вопрошала я, пристраиваясь в хвост.
Из очереди слышались реплики:
— А точно уходят?
— Точно. Сосед рассказывал…
— А вы билет купили? — это уже ко мне.
— А нужно?
— Мостовой налог ввели. Вон касса. Там и «Правила» купите.
Я предупредила, что не ухожу, и — к кассе, где своя очередь, поменьше. Билет стоил десять гривен.
Внутри «Правила» пестрели изображениями физкультурника, обучающего пассам. На титуле над стилизованным мостом — портрет мэра, ниже — о городе.
И вот подошла моя очередь. Сердце стучало. На середине, возле красной полоски, я посмотрела вниз. Было совсем невысоко. Может, метра два над землей. Зашипел суфлер-инструктор: «Пассы, пассы». В голове крутилась глупая проблема. Мелкая. Спускаться не хотелось. Хотелось подумать о смысле жизни, о решаемых и нерешенных проблемах. Шипение изменилось: «Время, время».
Я очнулась, помахала руками, пробормотала проблему и спустилась.
На земле меня встретил вопрос:
— Ну как?
— Быстро…
— Так жизнь тоже быстро проходит — некоторые проблемы и сформулировать не успеваешь, — отшутился голос.

«Проблема» решилась на следующий день.
Я практично набросала на листке список вопросов по мере их важности и уже прикидывала, как выкроить время на мостовые очереди.
Но тут ко мне наведалась подруга.
— Ты уже ходила к мосту? — деловито спросила я.
— Помогает?
— Еще как!
— Не… мне не надо…
— Почему? У тебя нет проблем?
— Я же христианка, — сказала она тихо и стала ко мне бочком.
— Вот тебе на! А мост что? Языческий? Или его строили монахи религии Бон? При чем здесь вообще религия? Он — сам по себе, он — просто мост.
Но по затуманенному взгляду подруги я поняла: спорить бесполезно.
Однако сомнения во мне она все-таки посеяла. Мысли весь вечер кружились вокруг моста, как бабочки вокруг единственной лампы.
Утром я чуть ли не первая стояла у кассы. Не прошло и часа, а я уже энергично выписывала пассы на середине моста. С чувством выполненного долга вернулась домой.
На следующий день город загудел: мост ушел.
— Лена, мост ушел. Ты не слышала? — вырвался из трубки голос подруги.
Я загадочно улыбалась, хотя мою улыбку она видеть не могла, конечно.
— Думаю, что он ушел из-за меня.
В трубке повисла, материализуясь, пауза.
И тогда я пояснила:
— Накануне я была у него с проблемой, что никак не могу, мол, понять: он — мост между Богом и человеком или сам по себе?

ТАНКИ

Современным машинам гараж ни к чему. Мощные, бронированные, они, как танки, оккупировали двор.
Чьи-то. Въезжают. Выезжают. Ночуют тут же. Равнодушные к дождям и морозам. Хотя, правда, декабрь еще дурака валял, даже трава на газонах и та наперекор зеленела.
Озеркаленные авто важно оплывали друг друга носами и оседали, как подводные лодки, на дне двора. Деревья же, наоборот, стали подвигаться, сторониться машин, сужать круг. Земля под колесами твердела, асфальтировалась сама собой. Двор годами, да что там, десятилетиями зеленый и просторный, незаметно превращался в мертвую автостоянку.
Безмашинные жители роптали. Незаметно мысленно пинали металлических наседок. Долготерпеливые и те начали ворчать, когда автомобильное море — как бы на чуть-чуть, в разведку — намыло пару-тройку машин в самую середину живого круга.
Но однажды утром, выйдя из подъезда, я удивилась: во дворе было пусто. В поле видимости ни одной машины: ни мерседесов, ни лексусов, ни тойот.
Только Михаил Захарович березовой метелкой поскребывал отвердевшую землю.
— Здрасьте, Михаил Захарович, сегодня что — забастовка шоферов? Или автомобильный вирус всех съел? Что так пусто? — приветствовала я дворника.
— Нет, Елена Юрьевна. Достали меня уже эти бронированные танки. Смел я их всех в мусор.
Я решила, что он шутит.
— В мусор? Правильно. Давно пора. Нечего посягать на жизненно важное пространство жильцов.
Возвращаясь, заметила, что двор оставался все так же пуст.
И на следующий день пуст, и через день. Тут-то уж я задумалась. Что-то не клеилось, не складывалось. До этого двор — автостоянка, а сейчас ни одной машины.
А главное — тихо, мирно, никто не побежал махать руками и кричать, вора выискивать.
Хотя, с этим я ошиблась. Во дворе появился посторонний человек: руки — в карманах, глаза — в упор. Всех расспрашивает. По углам заглядывает. Даже мусор проверил. Я переживала за Михаила Захаровича: вдруг арестуют за хулиганство.
А тот метет себе безразлично, совершенно непричастно.
Человек покрутился, покурил в разных местах двора и исчез туда, откуда пришел.
Я вздохнула с облегчением. Совсем мне не жалко было танков. Танки двору не подходили. Пусть ангары строят, машинодромы, а во дворе деревья должны жить, цветочки, и земля постепенно из-под асфальта продышится, зарастет сорняками — все лучше.
Но еще заметила: во дворе появились новые жильцы. Важные, необъятные. Оказалось — бывшие владельцы лексусных танков стали пешком перемещаться, себя носить.
А Михаил Захарович рядышком подметает.
Переживаю: слишком близко от граждан этих подметает.


СИЛА СЛОВА

— Слушаю вас, — ровный девичий голос обратился ко мне.
Пожав плечами, я положила трубку.
Третий звонок за вечер.
И когда в очередной раз настойчиво зазвенел телефон, я решительно намерилась высказать все, что я думаю по поводу этой неразберихи. Голос на этот раз был вкрадчивым. Он произнес мягко:
— Слушаю вас.
— Это вы мне? — начала я диалог, в ходе которого прояснилась бы ситуация.
— Да, конечно.
— А по какому вопросу, извините, я должна высказаться?
В трубке повисла пауза.
Я обрадовалась: наконец-то они очнулись и сообразили, что спутали мой номер с чьим-то.
— По любому. Мы вас слушаем.
— А вы кто, простите?
— Открытая линия выслушивания.
— То есть психологическая помощь?
— Нет, мы общественные накопители энергии от голосов высказывающихся. Вы говорите, а мы потребляем вложенную в голос энергию и преобразовываем ее. Разве вас не предупредили? Ваш номер внесен в базу.
— А если я откажусь?
— Ваше право. Но не советую. Во-первых, для личности полезно проговаривать проблемы, во-вторых, так как вы у нас в базе, то, пока не наберется нужное количество баллов по вашей строке, автомат будет опрашивать вас.
— Хорошенькое дело. И сколько времени я должна говорить?
— Десять дней по полчаса. Это минимальный взнос. Благотворительный.
— Нет, это совершенно невозможно. Прошу вычеркнуть мой телефон из вашей базы.
Я бросила трубку, залезла с ногами в кресло и, положив подбородок на ладонь, задумалась.
Почитать им книгу вслух, что ли? Все же благотворительная помощь поиску резервов энергии. Я вспомнила, что видела рекламу этой новомодной программы, но не думала, что стану потенциальным клиентом. Как они формируют базу? Может, узнают по телефонным счетам количество проговоренных минут?
Телефон голосил. Я упорно не обращала на него внимания. И вообще, я буду молчать. Молчание сохраняет столько энергии, что можно потом горы свернуть.
Я слышала, что если промолчать неделю, то могут открыться мистические способности. А если месяц? Нет, месяц не выдержу, точно. К тому же неудобно. Деловые разговоры, родственники позванивают из разных концов, друзья.
Обдумывая план молчания, я забылась и потянулась к верещавшей трубке. Но, вместо того чтобы снять ее, в последнее мгновение выдернула шнур, отключая аппарат от электропитания.
Я промолчала весь день: нужно же следовать обетам. И еще два следующих, благо они оказались выходными. Слова перекатывались у меня на языке, застревали в горле, когда я хотела их проглотить. Я крепко сжимала губы, и только блеск во взгляде выдавал мою невысказанность. Еще немного, и я освоила бы язык жестов. Я даже стала лучше понимать собак и кошек, встречая их любопытные или равнодушные взгляды во дворе.
Город стоял в снегу, улицы — словно белыми простынями застелены. Воздух, смешанный с хлопьями снега, пах чистотой. На душе от этого искрящегося великолепия было хорошо и спокойно.
К концу третьего дня я чувствовала, что от бурлящей в теле энергии почти взлетаю. Так упорно я промолчала всю неделю.
Самое сложное — выход из молчания. Звук накопившего энергию слова подобен мощному заряду. Я ходила по комнате, тянула из трубочки апельсиновый сок и готовилась шепотом произнести несколько первых слов. Но тут зазвонил телефон. Оказывается — включила его автоматически.
Я поднесла трубку к уху — оттуда женское сопрано пропело:
— Слушаю вас.
Это было выше моих сил.
— О боже! Вы до сих пор не удалили меня из базы, — возмутилась я и в тот же миг услышала, как на другом конце трубки дико заверещала сирена.
И все стихло.
О последствиях я узнала уже из газет. Мощный заряд неизвестного происхождения разрушил аппарат по накапливанию энергии от голосов добровольцев. Никто не пострадал. Но фирму прикрыли.