Трагифарсовые откровения философствующего выпивохи, или «Осторожно, двери закрываются…

( к 75-летию Венедикта Ерофеева)

Эпиграф:

-Во благо ли себе я пил, или во зло? Никто этого не узнает и никогда теперь не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Дмитрия или наоборот? (Из поэмы «Москва-Петушки»)

Было это зимой то ли семьдесят седьмого, то ил семьдесят восьмого. Я учился в Первом Московском медицинском институте, жил в «девятке» - девятиэтажном здании откровенно мрачного вида на Большой Пироговке, где – по слухам - до 1917 года размещался публичный дом «для солдат и господ офицеров», а во время моей учёбы – институтское общежитие (в чём при желании можно было усмотреть причинно-следственную связь с дореволюционным прошлым этого здания), и однажды вечером Мишка Шлёнов, мой сосед по комнате, сунул мне в руки самиздатовскую сброшюрованную книжку в блёклой обложке цвета казённых армейских трусов. Про нас, алкоголиков, сказал Мишка сурово. Я непонимающе взглянул на него. Ерофеев, пояснил Мишка, «Москва-Петушки». Даю только на одну ночь. Да тут и читать-то на пару часов…

          Именно так и состоялось моё знакомство с теперь уже ставшей то ли культовой, то ли знаковой поэмой. Сразу же разочарую веничкиных поклонников: книга если и удивила своей откровенностью, но никак не шокировала. Да этого и быть не могло, поскольку я вырос не бомондно-гламурным мальчиком в благополучной семье московских эстетствующих интеллигентов, общение которых с пьяницами и забулдыгами ограничивалось страницами популярного в те годы сатирического журнала «Крокодил» и гайдаевскими кинокомедиями, а вырос в обыкновенной рабочей семье в обычном рабочем районе обычного подмосковного провинциального города, где пьянство если и осуждалось, так только для виду, а на самом деле было и остаётся нормой повседневного бытия. Поэтому философически-мироощущенческие размышления о проблемах выпивохи, который сидит в электричке с бутылкой «краснухи», его пространные разговоры с попутчиками, большинство из которых, такие же, как и автор, махровейшие забулдоны - что тут могло быть для меня необычного, тем более, что я регулярно уезжал на выходные из столицы домой, в Коломну, на точно такой же электричке и , таким образом, сам невольно становился наблюдателем подобных, ставших уже привычными сцен.

          Некоторым оживлением при ознакомлении с самой личностью автора явился для меня тот факт, что Веничка, оказывается, чуть ли не год учился в нашем Коломенском «педе», из которого, как ранее из Орехово-Зуевского и  Владимирского, был исключён за, как тогда стыдливо-туманно писали в характеристиках, « образ жизни, несовместимый с моральными принципами советского студента».    

Перечитал «Москву-Петушки» лет через десять (уже и не помню по какому поводу), ещё раз убедился, что это действительно довольно странный текст, потому что, во-первых, непонятно к какому жанру его отнести (хотя сам Веничка и назвал «поэмой»), во-вторых, такой «коктейль» из сугубо личностного и остро социального – чтение совершенно необычное, и в-третьих, НЕвыпивающему человеку его просто не понять! Тогда же , помню, пришла мне в голову неожиданная мысль: а что побуждает человека к написанию текста? В чём, так сказать, первопричина? Желание высказаться. Излить душу? Наверно, но это не всё. Главным мотивом, на мой взгляд, является ВОПРОС. Или вопросы: кто я? что я? зачем и с какой стати появился на этом свете, в этой жизни? И если оценивать ерофеевскую поэму именно с этой точки зрения, то многое в ней (не всё!) можно понять (или попытаться понять).

Да, «Петушки…» называют чисто постмодернистским сочинением. Что забавно: ТОЧНОГО определения, что такое «литературный постмодернизм» до сих пор нет, а примеры уже приводятся! Смешно? А может, грустно? По-моему, наиболее конкретное определение литературного постмодернизма дала канадская литературовед Линда Хатчеон, которая назвала постмодернистскую прозу «ироническими кавычками», так как большая часть этой литературы пародийна и иронична. Правда, ирония и пародийность «Москвы- Петушков» очень специфические, именно что исконно русские, как говорится, через душевные метания, страдания и слёзы, но здесь уж «что есть – то есть!». Без  слёз, страданий  и душевной маеты мы  ни жить, ни пить, ни ездить не можем!

Много позже я прочитал слова известного литературоведа Александра Немзера, что "всякая попытка осмысленного разговора о Венедикте Ерофееве обречена на провал. Либо ученая тоска полезет, либо пошлость", которые подтвердили моё первоначальное впечатление о «Петушках…». Он, конечно, прав, потому что ни о каком первооткрывательстве Ерофеева в русском постмодернизме, которое ему тогда приписывали многие литературные критики,  сегодня не может быть и речи. Если уж говорить по «гамбургскому счёту», то таковой можно назвать гоголевскую «Шинель», но в таком случае нам придётся залезать в такие исторические дебри, что… Так что о каком новаторстве (имею в виду именно Веничку) здесь можно говорить? Да, некоторые литературоведы (О.Седакова, Э.Эпштейн, М.Липовецкий) видят в главном герое традицию изображения юродивого, т.е. человека, который, высмеивая устоявшиеся истины, показывает их сущность. Но при чём тут постмодернизм, если в таком случае и при таких доводах получается классический литературный фарс!

Ради справедливости нужно вспомнить, что помимо «Записок психопата» и «Москвы — Петушков», Ерофеев написал пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», эссе о  Василии Розанове для журнала «Вече» (опубликовано под заглавием «Василий Розанов глазами эксцентрика»), неподдающуюся жанровой классификации «Благую Весть», а также подборку цитат из Ленина «Моя маленькая лениниана». Пьеса «Диссиденты, или Фанни Каплан» осталась неоконченной. После смерти писателя частично изданы его записные книжки. В 1992 году журнал « Театр»» опубликовал письма Ерофеева к сестре Тамаре Гущиной. Но всё вышеперечисленное это так, «реверанс для полноты темы». Веничка как был, так и останется автором одного произведения.

И в заключение – от литературного снова к бытовому, к житейскому. Тогда, в мои студенческие годы, среди поклонников Ерофеева считалось самым «писком» хотя бы время от времени посещать пивнушку рядом с Казанским вокзалом (там, где вокзал соседствует с троллейбусным депо), в  которой – по слухам и совершеннейшим уверениям местных аборигенов – любил бывать САМ! Я, конечно же, посетил. Место оказалось премерзопакостнейшим! Пол в опилках, постоянный сквозняк, гнетущий полумрак, какие-то синие рожи…Честно говоря, и не ожидал, что подобные помойки существовали тогда даже в таком «городе контрастов» как Москва. Впрочем, всё на этом свете относительно. Обычный обыватель на вопрос «почему у вас руки дрожат?», ответил бы – « с похмелья». Веничка сказал бы иначе: «от любви к Отечеству» - и был бы стопроцентно прав!