Два изнуренных странника безмолвно шествовали в мягких лунных лучах по широкому пустынному проспекту. Им уже давно стало чудиться, что их бесконечным скитаниям по старому Порто и его пригородам уже никогда не суждено окончиться. Какая-то колдовская сила кружила их по безлюдным улочкам незнакомого им города, не давая ни телесного отдыха, ни душевного равновесия.

Несколько раз путники пытались узнать у запоздалых прохожих, где они находятся и куда им следовало бы идти. Но все их попытки вступить в контакт с местными жителями по различным обстоятельствам потерпели полный провал. Всего лишь несколько минут назад странникам показалось, что ветреная Фортуна наконец-то им улыбнулась. Но они были так потрясены экстравагантной и шокирующей внешностью встреченного ими человека, что просто побоялись вступить с ним в разговор. Все лицо и уши этого оригинала были в многочисленных местах проколоты и украшены разнообразными побрякушками из драгоценного металла. Кроме того странники не смогли определить пола странного гуманоида и, посовещавшись, решили назвать его «Оно».

- Слушай, Василий! А когда, ты говорил, там у вас, на берегах водохранилища, происходит слёт любителей персинга по обмену передовым опытом? - как бы невзначай поинтересовался Степан, заметно сбавляя свой быстрый и энергичный шаг.

- О-о-о!!! Я вижу, встреча с «Оно» произвела на тебя неизгладимое впечатление! - захихикал я. - Зачем же ждать лета? Может, вернёмся и догоним это утыканное побрякушками чудо. По-моему, ты ему тоже очень понравился.

- Я категорически отвергаю твои непристойные и пошлые намёки, - с нескрываемым чувством обиды пробубнил гигант. - Это я спросил просто так: для общего развития. Ведь мыслящий человек должен изучать жизнь во всём её буйном разнообразии, а так же во всех аспектах и проявлениях.

- Тогда тебе будет небезынтересно узнать, что на берегах водохранилища Ермал в сорока километрах от Фафа каждое лето происходит массовый фестиваль нудистов! - подзадорил я друга.

- Не-е-е-т! Меня туда и калачом не заманишь! - равнодушно отмахнулся от ценной информации Степан. - С детства не могу терпеть мрачных и занудных личностей. Тем более их массовое сборище! Пусть эти зануды нудятся без меня!

Эти слова гиганта, как последняя капля, переполнили чашу моего терпения, и я задал давно мучавший меня вопрос:

- Стёпа! Ты ведь говорил, что уже после первого семестра в КПИ заслуженно получал повышенную стипендию. Я ещё могу поверить, что точные науки давались тебе легко, и ты без всяких проблем сдавал их на «отлично». Но ведь кроме точных наук в институте преподаются ещё и общественные! А в советское время необходимо было сдавать экзамены по истории КПСС, марксистко-ленинской философии и политэкономии. А ты меня хоть убей, но я ни за что не поверю, что ты сдавал эти очень нужные советскому инженеру предметы на твёрдую «пятёрку».

- Ну, убивать тебя ещё рано, хотя, честно говоря, иногда руки так и чешутся скрутить тебе шею, - оскалился Степан и, вдруг полиловев, взревел голосом голодного людоеда: - Так значит, ты не веришь, что я моим острым и пытливым умом мог беспроблемно одолеть никчемные гуманитарные науки?!!

- Не верю! - с твёрдым убеждением ответил я, но, на всякий случай, отодвинулся чуть-чуть подальше. Метра на два-три.

- И правильно делаешь, - неожиданно спокойным и ровным голосом согласился гигант. - Но клянусь тебе палашом моего славного предка, что повышенную стипендию я действительно получал уже после первого учебного семестра. На первом же занятии по физической культуре в КПИ меня узрел преподаватель, ответственный за развитие лёгкой и не очень лёгкой атлетики. Он, оказывается, видел меня на республиканских соревнованиях, где я, будучи ещё школьником, метал ядро, копье, диск и молот за юношескую сборную Тернополя. Его ещё тогда впечатлили мои результаты и физические кондиции. А узрев меня в КПИ, он просто взвыл от восторга:

- Парень! Тебе крупно повезло! Да мы из тебя настоящего чемпиона сделаем!

А я-то надеялся, что хоть в институте отдохну от надоевших мне до смерти бесконечных соревнований. Хвала Всевышнему, что на кафедре физкультуры не узнали, что у меня были ещё и солидные достижения во многих других видах спорта.

Степан нагнулся, поднял с тротуара обрезок доски и пристроил его на парапете невысокой ограды, за которой виднелся затемнённый двухэтажный коттедж. Особнячок пребывал не то в стадии перестройки, не то затяжного капитального ремонта.

- Давай присядем. У меня ноги отваливаются, - устало произнёс выдохшийся богатырь. - Часы остановились, мобильник разбился, на твоём сотовом «сел» аккумулятор, но я думаю, что сейчас около четырёх часов ночи. Сегодня праздничный день, так что, насколько я помню, первый автобус на Фаф отправляется около 11 часов. Поэтому спешить нам решительно некуда.

- Как четыре часа?! - негодуя, взорвался я. - Да вот-вот уже должно начинать светать! Мне кажется, что мы уже целую вечность шляемся по злачным задворкам и закоулкам этого города.

- Ты не кипятись, Василий, - попытался успокоить меня мой более уравновешенный друг. - Мы ведь находимся на оживлённом проспекте, а ни прохожих, ни общественного, ни частного транспорта не видать и не слыхать.

Степан уселся на край дощечки и жестом предложил мне последовать его заманчивому примеру. Он неспеша достал из кармана два шоколадных батончика, один ткнул мне в руки, а со второго начал медленно обдирать упаковку.

- Похоже, не только твои часы остановились, а и само Время уснуло в эту Рождественскую ночь, - раздражённо буркнул я, примостился на свободном конце доски рядом с гигантом и начал лениво жевать приторный молочный шоколад. - Теперь рассказывай, согласился ли ты стать чемпионом или нет?

- Нет. Поначалу я наотрез отказался, но уже на следующий день прямо с занятий меня вызвали «на ковёр» к заместителю ректора. Тот даже не предложил мне присесть, а что-то гневно начал тараторить на рафинированном украинском языке. И хоть я два года прожил в Тернополе и всё-таки более-менее освоил родной язык, но ничегошеньки не смог разобрать из этого обильного словесного поноса. Пять минут замректора сосредоточенно брызгал слюной, интенсивно проводя идеологическую воспитательную работу. Но, в конце концов, по моему высокоинтеллектуальному выражению лица, достоверно понял, что всё это время зря сотрясал воздух своего обширного кабинета.

- Ви що, досконало не володієте рідною мовою? - изумлённо спросил он.

Пришлось объяснить этому лысоватому очкарику, что я не только не говорю в совершенстве, но даже далёк от среднего уровня понимания того диалекта, которым так виртуозно владеет пан заместитель.

Проректор брезгливо хмыкнул, открыл папку моего личного дела, лежащую перед ним на столе, и минут пять внимательно штудировал мои документы. За его спиной на стене мирно висел выцветший портрет Владимира Ильича Ленина. Как мне показалось, вождь мирового пролетариата с нескрываемым любопытством заглядывал через плечо владельца кабинета, изучая факты моей богатой и насыщенной событиями биографии.  

- Но ведь по паспорту вы украинец и фамилия у вас чисто украинская, -  упрёкнул меня чиновник, неохотно переходя на русский язык.

Мне ничего не оставалось делать, как рассказать ему о моём трудном детстве в колымской «ссылке» в глухих дебрях Восточной Сибири.

- Тогда почему же у вас в аттестате по украинскому языку стоит «пятёрка»? - не отставал от меня озадаченный заместитель.

Пришлось покаяться и признаться, что оценки по ряду гуманитарных наук я заслужил, защищая честь школы и родного города на спортивных аренах нашей прекрасной республики. Но я заверил чиновника с учёной степенью, что все оценки по точным наукам заработаны мной абсолютно честно. Что, собственно говоря, и подтверждают мои блестящие результаты на вступительных экзаменах. О том, как было написано мной сочинение, я предпочел скромно умолчать.

Проректор призадумался, упёр локоть левой руки в подлокотник кресла и охватил мясистыми пальчиками свой недоразвитый двойной подбородок. Он глубокомысленно хмыкнул и уставился на бронзовый бюстик, стоящий посредине его циклопического письменного стола. Пальцами же правой руки он начал нервно барабанить по крышке стола, как бы общаясь азбукой Морзе с безмолвным изваянием почтенного мужа. Судя по внешнему виду и причёске этого бронзового гражданина, он жил ещё в далёкие и темные дореволюционные времена. Потом мои однокашники объяснили мне, что это скульптурное изображение знаменитого украинского учёного и общественного деятеля с какой-то садово-огородной фамилией. Ни то Вишневский, ни то Грушевский... А может быть Яблонский. Точно не помню.

Минуты три заместитель выстукивал пальцами дробь, пристально вглядываясь в черты своего великого предшественника. И я уже начал подумывать, что он, пронзив мыслью пространство и время, ушёл в какое-то другое параллельное измерение. Но, неожиданно, мыслитель вскочил с кресла и энергично забегал по кабинету, заложив одну руку за спину, а вторую за лацкан своего добротного пиджака. Когда он раз за разом проносился мимо, то меня обдавало волной едкого насыщенного запаха пота. Кондиционер, похоже, был безнадёжно сломан, и было просто гигиеническим преступлением сидеть в такую жару в душном кабинете при галстуке и в костюме из чрезмерно плотной ткани. Я чуть было не упал в обморок от острого подмышечного аромата непоседливого хозяина кабинета.

- Буду с вами предельно честен и откровенен. Мы живём сейчас на сломе времён и в нашей многострадальной стране назрели кардинальные перемены, - заговорил пан оратор, обращаясь то ли мне, то ли своему бронзовому наставнику. - Застой сменился перестройкой, которая неизбежно повлечёт за собой самоопределение украинского народа. Ещё год-другой и последняя колониальная империя рухнет под разрушительным действием могучих центробежных сил. Но мы не должны бездумно отвергать и отбрасывать богатый опыт старой советской системы, особенно в сфере воспитания подрастающего поколения в духе преданности комм...

Проректор осёкся и бросил косой взгляд на портрет вождя мировой революции:

- Но дух, конечно, тоже придется поменять.

- Настоятельно рекомендую Вам «Fa». И дух будет не таким смертельно-разящим, и запах станет гораздо более приятным и ароматным, -  коварно дернул Нечистый меня за язык.

(Прим. «Fa» - немецкий дезодорант, распространенный в СССР в конце перестройки)

- Что-что? - рассеянно взглянул на меня чиновник, который к величайшему счастью, не расслышал моей едкой реплики.

- Продолжайте, продолжайте! - успокоил я перевозбужденного проректора. - Ваши мудрые слова безмерно тронули моё трепетное сердце и мою душу истинного украинского патриота.

- Да вы присаживайтесь, пан Степан! - расцвёл ободренный моими словами поборник независимости. - Мы должны заново создать образ молодого украинца: волевого, энергичного, морально устойчивого, активного создателя и строителя национальной государственности! Новое время востребовало нового героя, с которого бы брали пример и на которого ровнялись бы юноши и девушки нашей Великой Родины…. То есть, я хотел сказать, Батькивщыны.

Заместитель, пробегая мимо своего стола, всё время бросал вопрошающие взгляды на бюст своего идейного вдохновителя, словно сверяя с ним свои самые сокровенные мысли и чаяния.

- Каким должен быть кумир нашей золотой молодёжи? - поинтересовался проректор у своего отлитого в бронзе учителя и, получив мысленный ответ, патетично провозгласил: - Во-первых, глубоко образованным и идейно подкованным молодым человеком, который был бы не только великолепным специалистом в своей профессии, но так же отлично разбирался бы во всех вопросах политической и общественной жизни. Короче, как говорили советские идеологи (и он снова покосился на портрет Ленина): «должен быть гармонично развитой личностью». Во-вторых, наш герой должен быть высоким, сильным, стройным, ловким, (чиновник непроизвольно выпрямился и втянул в себя свой дряблый, обвисший живот) светловолосым и голубоглазым атлетом и, к тому же, великолепным и неординарным спортсменом.

И проректор задумчиво посмотрел сквозь очки выцветшими водянистыми глазами на своё отражение в стекле громадного книжного шкафа. Немного полюбовавшись собой, потертый жизнью научный деятель заботливо пригладил на бугристом затылке жидкие остатки своей когда-то пышной шевелюры. Видно, именно таким неординарным светловолосым атлетом он и видел себя в своей далёкой, но чрезвычайно бурной героической молодости.

- Иными словами, должен быть настоящим и истинным арийцем! - снова нагло и злокозненно потянул меня Лукавый за язык.

Я в ужасе прикрыл ладонью мой рот, опасаясь праведного гнева побитого молью воспитателя нового поколения. Ведь за такие слова можно было бы и с треском вылететь из нашего института.

Однако проректор неожиданно встрепенулся и с нескрываемым удивлением спросил:

- Как, вы тоже читали новейшие изыскания современных украинских историков?! Согласно им именно Украина является колыбелью и прародиной древних арийских племён! Именно отсюда они двинулись покорять необозримые просторы Азии и Европы. Я уверен, что мы являемся прямыми и самыми чистыми потомками великого древнего народа.

Но мы немного отвлеклись. Так вот!  Вы, пан Степан, имеете все необходимые задатки для того, чтобы стать лидером талантливой Украинской студенческой молодёжи. А так же быть для неё достойным и наглядным примером для подражания. И имя у вас тоже подходящее.

- Да какой же из меня лидер? - в страхе пролепетал я. - Я ведь и родной язык-то толком не знаю.

- Ничего! Языку, при должном желании и старании, и обезьяну научить можно...  То есть, я хотел сказать, и папуаса. Да Вы только посмотрите, сколько по киевским высшим учебным заведениям бегает чересчур загоревших студентов из развивающихся стран Азии и Африки! Вы меня понимаете?

- А как же! Конечно! Я отлично помню слова великого классика:

«Да будь я негром преклонных годов,

И то, без унынья и лени,

Я рус...»

- Не надо! - холодно прервал меня проректор. - Эта цитата здесь явно не к месту!

- Стёпа! Ты читал Маяковского?!! - поражённо воскликнул я.

- Вообще-то, нет! - смущённо признался исполин. – Но признаюсь тебе, как поэт поэту, мне всегда нравились его твердый и чеканный слог: хлесткий, как щелчок бича, резкий, как удар лихой кавалерийской шашки.

- Де тебе бы литературным критиком быть! – польстил я литературоведу-самородку. – Но откуда же ты знаешь стихи Маяковского, если не читал его произведений?

- Да стоило мне хоть раз услышать его вирши на уроке или по телевизору, - и я мгновенно запоминал их наизусть. Ты же знаешь, какая у меня великолепная слуховая память, - гордо задрал свой нос Степан Андреевич Тягнибеда.

Неожиданно он прытко вскочил ногами на парапет ограды, пружинисто выпрямился и с суровым лицом, вперяясь в сияющую Луну, торжественно и громогласно продекламировал:

«Я волком бы выгрыз бюрократизм,

К манде почтения нету!

К любым чертям с матерями катись

Любая бумажка, но эту...

Я достаю из широких штанин

Змею двухметроворостую!

Жандарм вопросительно смотрит на сыщика,

Сыщик ...

Степан замялся, морщась, напряг извилины своего могучего мозга и вдруг выпалил:

...на прохвоста!

Моргнул вопросительно глаз насильника...»

- Хва-а-атит! - истерически захохотал я. - Не то Володя Маяковский сейчас трижды перевернётся в своём дубовом гробу!

В этот момент страшный потусторонний рык прогремел буквально за моей спиной, и меня обдало горячей волной адского смрада и зловония. Я кубарем скатился с парапета ограды на тротуар и больно ударился локтем об жесткий асфальт. Заметив краешком глаза, что сверху на меня спиной падает тело даровитого чтеца, я мгновенно оценил всю трагичность ситуации и резко откатился в сторону. На место, где я только что лежал, раскинув руки, плашмя рухнул поверженный Колосс и, со звуком упавшей с неба деревянной чурки, стукнулся затылком о дорожное покрытие. Я уже слышал сегодня подобный звук, но на этот раз мне показалось, что череп моего друга действительно раскололся пополам.

 - Й-й-о-о-о-о-балдеть можно!!! - взревел Степан, хватаясь рукой за ушибленное место. - Да что же это такое!!! Уже вторая шишка за сегодняшнюю ночь!!! Ведь так и сотрясение мозга заработать недолго!

- Кому сотрясение мозга (если он, конечно, есть), а кому тройной инфаркт с летальным исходом и бесплатная «горящая» путёвка в мир иной, - чуть не плача промычал я, растирая рукой щемящую левую грудь.

Я с ужасом взглянул вверх и увидел сквозь стальную решётку ограды оскалившуюся пасть мерзкого чудовища, с острых клыков которого капала густая и вязкая слюна. Но по басистому лаю монстра, я все-таки догадался, что нас атаковала очень крупная и злая собака.

- Ну и телёнок! - гневно изрек гигант. - И какая подлая тварь! Мы ведь с четверть часа мирно гутарили на заборе и только сейчас эта коварная зверюга надумала нас пугнуть!

- Видно, где-то мирно дремал, но его разбудили вирши, хлёсткие, как удар бича бывалого дрессировщика, - нервно пробурчал я, вставая и отряхивая грязь с моей помятой одежды.

Степан обижено взглянул на меня, потом поднялся с тротуара, медленно подошёл к решётке ограды и пристально посмотрел в глаза лающей взахлёб псины. Огромная собака словно поперхнулась слюной. Её лай стал похож на кашель простуженного старика и, медленно затихая, выродился в тихое и жалобное поскуливанье. Злость и ярость как-то незаметно растворились в глазах притихшего зверя, и теперь он смотрел на своего визави взглядом собаки, жестоко наказанной своим любимым хозяином. Затем Степан сотворил то, чего я не сделал бы за все богатства и сокровища этого мира. Он протянул свою руку сквозь прутья решётки и ласково потрепал пса за холку. Зверь закрыл глаза, покорно и доверчиво принимая дружбу властного исполина. Неожиданно пес повернул свою морду и облизал ласкающую его крепкую руку.

- Хорошо, дружочек. Иди, отдыхай, - услышал я тихий, но твёрдый голос Степана. Кобель неуклюже развернулся и размеренно затрусил в сторону затемнённого двухэтажного особняка.

- Ирландский дог - умная собака. Пёс сразу понял, кто истинный хозяин положения, - улыбнулся мой друг, умащиваясь на прежнее место на краю дощечки. - С некоторых пор собаки стали без слов понимать меня и это меня в какой-то мере обнадёживает. Садись. Он больше нас не потревожит.

- Спасибо. Я лучше постою, - проворчал я, но почувствовав, как мелко дрожат от нервного перевозбуждения мои непослушные ноги, всё-таки присел рядышком с моим невозмутимым товарищем. Постепенно нервная дрожь унялась, кровь перестала лихорадочно пульсировать в висках, и ползучая усталость стала предательски проникать во все мои расслабленные члены.

- И чем же закончилась твоя беседа с проректором? - поинтересовался я только для того, чтобы не впасть в дрему.

- Между прочим, пан чиновник отметил, что у меня прекрасная дикция и на следующем торжественном вечере, посвящённом памяти великого Кобзаря, я непременно буду читать со сцены его бессмертный «Заповіт». А пока я должен безропотно выполнять указания моего нового тренера и защищать спортивную честь института во всех метательных видах лёгкой атлетики.

 - Но интенсивные тренировки отнимают так много нужного для учёбы времени! - хлюпая носом, пожаловался я. - Боюсь, что я попросту «завалю» некоторые крайне важные предметы, особенно гуманитарные науки. И как же тогда быть с достойным примером для подражания?

- Хорошо, - устало вздохнул заместитель. - Используем передовой опыт вашей средней школы. Вы упорно тренируетесь и выступаете на всех легкоатлетических соревнованиях, на которые будете призваны, а мы позаботимся о вашем гуманитарном образовании. Кстати, моя супруга – заслуженный учитель Украины. Я лично походатайствую, чтобы она хорошенько подтянула Вас по украинскому языку.

 - Не надо меня никуда тянуть! – воспротивился я неуместному предложению моего благодетеля. – Ну, зачем же отрывать заслуженного учителя от заслуженного ударным трудом отдыха? Я и самостоятельно могу восполнить пробелы в моем гуманитарном образовании. В крайнем случае, найму толкового репетитора. А на предложенных Вами условиях я не только молот, но и наковальню заброшу в огород нашего северного соседа.

Эта плоская шутка так понравилась пану патриоту, что он на прощанье похлопал меня по плечу и пророчески молвил:

- Не сомневаюсь, пан Степан, что со следующего семестра Вы будете заслуженно получать у нас повышенную стипендию.

На том и разошлись.

Мой новый тренер оказался отличным мужиком. Я не любил тренироваться, а он имел свой маленький бизнес, который требовал его постоянного личного присутствия. Поэтому мы тренировались только непосредственно перед ответственными соревнованиями, а время остальных тренировок использовали каждый по своему усмотрению. Это устраивало нас обоих. На мелких соревнованиях моих физических кондиций вполне хватало, чтобы занимать высшие места на подиуме. На более крупных - я и сам старался выше второго места не «прыгать», чтоб не привлекать внимания селекционеров разных сборных и, таким образом, обеспечить себе тихую и спокойную жизнь. Когда же приходило время экзаменов, то точные и технические науки я сдавал сам. А перед экзаменами по гуманитарным и общественным наукам просто отдавал зачётку пану прокуратору… Тьфу ты! То есть проректору. И тот на следующий день возвращал мне её назад уже с выставленными отличными оценками. После первой сессии меня повесили... Я хотел сказать, мой фотопортрет повесили на доску почёта, как отличника учёбы и пока ещё не совсем заслуженного мастера спорта. Я получал повышенную стипендию и, вроде бы, все были довольны. Но...

После того лета, что мне пришлось ударно проработать в бригаде грузчиков, я даже и не заметил, как очень сильно окреп физически. И на первых же соревнованиях (а это было на республиканском первенстве общества «Буревестник») бросил молот очень и очень неудачно. Пять попыток я бездарно запорол, но в последней швырнул «шарик» так далеко, что у тренера и у судейской коллегии челюсти поотпадали. Конечно не рекорд, но всё-таки лучший результат сезона. Да и в метании ядра, диска и копья мои результаты оказались сверх меры впечатляющими.

На следующих соревнованиях, на чемпионате Украины, перед квалификацией, мой тренер шепнул мне на ушко:

- Видишь вон тех мужчин у дальнего края сектора? Тот высокий и крепкий мужик в светлом костюме - главный тренер сборной СССР по метательным видам спорта. Пришёл специально посмотреть на твоё выступление. Ох, боюсь, заберут тебя у меня после этих соревнований!

- Не страшись, Сергеевич! - успокоил я моего наставника. - Меня вовсе не прельщают упорные, интенсивные и изнуряющие тренировки под бдительным присмотром какого-нибудь тщеславного штамповщика чемпионов. Буду метать сильно, но аккуратно!

- Эх! - мечтательно вздохнул мой опекун. - А ведь я могу прославиться, как тренер, открывший и взрастивший феноменальный талант будущего чемпиона!

- Типун тебе на язык, Сергеевич! - раздраженно буркнул я. - Ты лучше скажи, что это за лоснящийся колобок совсем не спортивного вида, перед которым так лебезит главный тренер?

- А-а-а? Тот толстячок в роскошном сером костюме при галстуке в горошину? - прищурился тренер, - О-о-о! Из окна кабинета этого гуся видны все стадионы Советского Союза, а так же стран братского социалистического содружества. Далеко не последняя личность в Госкомспорте. Если ты ему приглянешься, то твоё будущее будет обеспечено на многие годы вперёд! Дерзай! Он ждёт от тебя небывалых рекордных результатов!

Чиновник, главный тренер и свора мелких прихлебателей от спорта стояли у дальнего края сектора у дуги, обозначающей мировой рекорд.

- Если при раскрутке молота меня занесёт чуть вправо, и я брошу достаточно далеко, то... - мелькнула в голове глупая мысль, которую я тут же отбросил, как необоснованную и провокационную.

Но, при выполнении моей первой же попытки, именно так и произошло. Молот ушёл куда-то вверх, чуть задев левый угол защитной сетки. Описав высокую крутую траекторию, снаряд начал падать вниз и я с ужасом понял, что он рухнет как раз на головы членов высокопоставленной спортивной делегации. К моему глубочайшему удивлению, холеный чиновник оказался в прекрасной спортивной форме. Он первым дал задорного, резвого стрекача. За ним вприпрыжку помчался главный тренер, а затем побежала и вся пёстрая свита доверенных и приближённых личностей. Самым последним нёсся, оглядываясь на ходу, судья с белым и красным флажками в руках. К счастью, никто не пострадал за исключением судейского столика для записи зачётных результатов.

- Каких результатов? - не понимая, замотал я гудящей от мигрени головой.

- В эстафете 4 по 100 метров. Эти соревнования проводились параллельно с нашими, и злосчастный столик поставили слишком близко к сектору метателей молота, - разъяснил мне ситуацию Степан. - Видел бы ты тот столик после свалившейся на него кары небесной! Хоть в музей на выставку неомодернистов отправляй! Впечатляющая инсталляция получилась! Судьи в эстафете, сами бывшие спринтеры, забыв о субординации, сбежали ещё раньше начальственного суперчиновника. Если б меня не вынесло из круга для метания, и если б молот попал в зачётный сектор, то в тот день мог бы родиться новый мировой рекорд!

Чиновник Госкомспорта оказался человеком на удивления хладнокровным и не стал поднимать шума из-за какой-то неудачной попытки молодого и неопытного спортсмена. Но, на всякий случай, переместился со своими «придворными» за защитное ограждение с тыльной стороны сектора для метания.

Пришло время моей второй попытки. Взял я молот, прошёл за ограждение и попытался сосредоточиться. Но мои тяжкие думы объявили суверенитет и коварно разбрелись в разные стороны.

- А опоры сеточного ограждения совсем проржавели, - путались в моей голове какие-то нелепые мысли. - Конечно, их подкрасили перед соревнованием, но от этого они отнюдь не стали прочнее. Если у какого-то породистого молотобойца сорвётся снаряд и попадёт в верхнюю часть стойки, то ограждение может и не выдержать.

Весь ужас заключался в том, что в тот роковой день все мои даже самые чёрные пророчества имели свойство неотвратимо сбываться.

А в это время влиятельный партийный функционер от спорта подозвал моего тренера и высказывал ему своё веское мнение о моей скромной персоне:

- Твой подопечный, Ярослав Сергеевич, физически очень сильный и крепкий парень. И у него отменный андроповологические данные и кондиции.

- Может антропологические данные? – не сдержавшись, прервал я рассказчика.

- Может быть, может быть, - смиренно согласился Степан и вдруг начал оправдываться. - Столько лет прошло. Разве всё упомнишь?

 - Так какие же ценные указания дал твоему тренеру главный спортивный босс? - попытался я вернуть гиганта в русло прежнего повествования.

- Какие такие ценные указания? - удивился исполин. - Ах, да! Он фамильярно потрепал Сергеевича по плечу и обнадеживающе предсказал: «Если ты научишь этого недотёпу не вылетать из круга и бросать молот не вверх, а вдаль, то он без особого труда обновит мировой рекорд метров на пятнадцать-двадцать».

Я так разволновался от этих веских слов сановного эксперта, что чуть было не просрочил время начала попытки. Мне пришлось собрать в кулак всю мою волю и сосредоточить моё рассеянное внимание на том, чтоб не переступить при раскрутке молота через роковую черту.

Попытка удалась на славу! Из круга я не вышел, а снаряд со страшной скоростью отправился в полёт. Правда, самую чуточку не туда. Вообще-то, если разобраться, он улетел вовсе не туда, а точнее - в совершенно противоположную сторону. Ядро попало прямо в верхнюю часть центральной стойки защитного ограждения. Раздался такой ужасающий грохот, треск и скрежет металла, будто злосчастный «Титаник» с ходу налетел на огромный айсберг и переломился точнёшенько пополам. Да и сам айсберг при этом раскололся как минимум на две части.

На этот раз никто убежать не успел. Все, как завороженные, смотрели на то, как ограждение медленно-медленно начало клониться к земле и, как бы нехотя, завалилось на бок. К счастью, вес у защитного ограждения оказался сравнительно небольшой. Как установила комиссия, расследовавшая этот инцидент, ржавчина за многие годы «съела» более половины веса конструкции. Администрация стадиона только время от времени подкрашивала ограждение, игнорируя предупреждения о его ветхости.

Но с другой стороны, как говорят в народе: нет худа без добра. Вскоре на стадионе на месте этой громоздкой, допотопной клетки для хищников установили новейшую современную конструкцию, купленную где-то на диком капиталистическом западе. Между легкими титановыми опорами взамен металлической была натянута сверхпрочная синтетическая сетка.

- Степа! Это не важно! - пресек я пространное словоизлияния несостоявшегося рекордсмена. – Ты лучше скажи, сколько человек пострадало от этого ужасающего крушения?!

- Народу под упавшей сеткой оказалось много, все выставили руки и худо-бедно удержали буквально прогнившую от времени ограду, – утешил меня бывший молотобоец. - Правда, многие из участников этого происшествия были просто шокированы неожиданной страшной техногенной катастрофой. Некоторым, особенно эмоциональным, понадобилась экстренная помощь опытных психологов. Но обошлось без человеческих жертв и тяжких телесных повреждений. Надо признать, к чести партийного функционера, он даже не обмочился, как некоторые из его верноподданных прихвостней. Только побледнел как мел и судорожно вцепился пальцами в металлическую сетку. Когда же ему с невероятными усилиями разжали пальцы и выволокли бедолагу из-под обломков ограждения, он дрожащими руками достал из кармана упаковку каких-то таблеток, высыпал на ладонь пригоршню «колёс» и с величайшим трудом запихнул импортные лекарства себе в ротик.

- Мамочки мои родные! - наконец, простонал представитель Госкомспорта. – Да этот парень пострашнее Тунгусского метеорита будет! Ведь это же не Тягнибеда, а какой-то Кидайбеда!

Соревнования метателей перенесли на другой стадион. Я очень боялся, что меня, вообще, не допустят к дальнейшим состязаниям. Но функционер от спорта оказался человеком не злопамятным. Я с трудом прошёл квалификацию, а в финальной части удачно реализовал всего лишь одну единственную попытку. Последнюю! Этого вполне мне хватило, чтоб занять второе место к глубочайшему разочарованию моего институтского тренера. Он ожидал от меня гораздо большего. Но администрация института осталась довольна, так как я оказался в тройке призёров ещё и по метанию копья, диска и ядра.

- Я не усматриваю особой трагедии в итогах чемпионата! - оптимистично ответил ректор на стенания Сергеевича об упущенных мной возможностях. - У этого юноши все достижения ещё впереди! Ведь он только-только перешёл на второй курс!

- Он даже не подозревал, что это был мой последний год обучения в институте, - грустно вздохнул Степан и, вдруг, в его глазах отразилась необыкновенная твёрдость и решительность. - Ничего! Лет этак через сорок-пятьдесят перед главным корпусом КПИ поставят памятник с памятной табличкой на гранитном постаменте. И там золотыми буквами будет написано:

                 Тягнибеда Степан Андреевич.

Великий сын украинского народа два года учился

в стенах этого прославленного учебного заведения

и бросил его, о чём невыносимо и горько сожалел

всю свою оставшуюся сознательную жизнь.

А на стене общежития, где я когда-то обитал, будет торжественно установлена мемориальная плита:

«Здесь жил, учился и творил величайший гений современности Степан Андреевич Тягнибеда».

- Господи! Что же ты там ещё такого натворил? – в ужасе схватился я за голову.

Степан сердито взглянул на меня, по-детски надул губы, сложил руки на могучей груди и обиженно отвернулся в сторону.

Несколько долгих тягучих минут Степан мрачно смотрел на серебристый диск Луны, покачивая в воздухе своими свисающими длинными ногами.

- Святые мученики! И за что же мне выпала такая горькая и нелёгкая доля! - наконец, печально вздохнул он. - Сидишь тут в захолустной Португалии, на грязном и холодном заборе, изливаешь свою трепетную и ранимую душу какому-то неблагодарному недоумку, доверяешь ему свои самые сокровенные мысли и переживания, а он только ехидно издевается и подтрунивает над тобой! А ведь улыбнись мне хоть чуточку ветреная Фортуна и крейсировал бы я сейчас на борту своего личного катера у берегов благодатного Тасманского залива. Удил бы в тёплых морских водах жирного тунца и наслаждался бы всеми прелестями полнокровной жизни состоятельного австралийского гражданина.

- Да не сердись ты на меня, Стёпа! А если, каким-то образом, вольно или невольно я «задел» твои лучшие чувства, то искренне прошу у тебя извинения за мои резкие и необдуманные слова, - в который раз покаялся я другу. - Хотя мне кажется, что вчерашний день и эта безумная ночь настолько утомили и вымотали нас, что мы начали терять не только чувство меры, но и чувство юмора.

Я выдержал короткую паузу, чтоб хоть немного сгладить неловкость ситуации и вкрадчиво задал давно мучающий меня вопрос:

- Стёпа! А действительно, почему твои дочки остались в Украине, жена бесследно пропала где-то в Италии, а ты очутился в далёкой Португалии? С какой стати ты торчишь здесь, а не в жаркой и богатой Австралии, куда вы все так отчаянно и страстно стремились? Тем более, что у вас там, как я понял, живут состоятельные и влиятельные родственники.

Где-то за оградой особняка уныло и протяжно завыл пес, который совсем недавно чуть не довёл нас до инфаркта.

- Ты у меня окончательно отбил всякую охоту рассказывать о самых тяжких и трагических днях моей и без того нелегкой жизни, - раздраженно забрюзжал великан. – Теперь можешь сидеть, глазеть на Луну и подвывать нашему тоскующему четвероногому другу.

Я медленно и печально поднял мою буйную голову к бездонному звездному небу. И, действительно, мне невыносимо захотелось присоединить мой скорбный глас к заунывному и тягучему собачьему вою. Сколько же времени осталось до рассвета? Может быть, - три часа, а может, - и все пять. Видно и вправду, самые трудные занятия – это ждать и догонять. Но так как последний вчерашний автобус на Гимараешь мы, увы, не догнали, то нам остается только ждать.

Неожиданно с самой вершины звездного шатра свалилась яркая звездочка, прочертив длинную светлую полосу буквально через весь небосклон. Успел ли я задумать желание? Да какое желание может быть у изнуренного человека, который вот уже двое суток не смыкает своих утомленных глаз? Скорей бы добраться до сухой, теплой и мягкой постели. Для нас сейчас главное – это не уснуть и дожить до долгожданного благословенного рассвета. Божественные лучи дневного светила рассеют колдовское наваждение этой жуткой ночи и, несомненно, все сразу же встанет на свои места.

Неодолимо клонит ко сну. Но впасть в дрему на таком пронизывающем холоде и в такой неподходящей одежде - было бы просто безумием. Крепись, Василий! Только бы не уснуть, только бы не уснуть, только бы не уснуть….