Елена Морозова

Зойки


 

— Хорошо-то как у вас тут! — потянулась я, глядя на Зинаиду Тихоновну, протирающую полотенцем чашки.

«У-ка-ку!» — прокричал анапестом петух. Откуда-то снизу и справа задребезжало жирное лягушечье «кха-кха». «Гуа-га!» — поддакнул гусь. На паутинках стеблей ситцево развернулось ромашковое поле, а по полю небесному рассыпались сияющие облака.

— Это-то ещё что! Вот Зойки прилетят, тогда узришь красоту дивную, — заговорила тётя высоким слогом.

— Зойки? — переспросила я. — Это кто? Птицы?

— Почему птицы? Девушки. Вон на то поле слетаются, — тётя не глядя махнула рукой. — Плетут венки, поют, водят хороводы. До самой луны.

Я посмотрела на неё в упор. Не шутит ли? Но суровую складку у губ не подёрнула и тень улыбки.

Запахло свежезаваренным чаем из чабреца с мятой. Я присела на диванчик, прикрытый плетёным домотканым ковриком.

Зинаида Тихоновна жила на даче весь сезон. Только-только май разгонялся, чтоб пахуче пышно-бело встретить хозяйку усадьбы, как она проворачивала на два оборота ключ, запирая городскую квартиру, и с лёгкой душой переселялась в деревню со странным названием «Сонное». Прибывала Зинаида Тихоновна с городскими цветочными горшками и рыжим котом Фёдором. Кота переезд не устраивал, он поначалу нервно огрызался, но всё остальное лето — жаркое и сухое, какое обычно теперь на востоке Украины — флегматично валялся где-нибудь в тени.

Спать, дремать, лежать на мягкой траве мне, приехавшей на недельку погостить, здесь хотелось постоянно. Стоило солнцу переползти зенит, как меня подкашивало. Я бродила сонной сомнамбулой, ела черешню, вяло следила, как ромашки клонятся то влево, то вправо от ветра, да прислушивалась к гортанным крикам дородных деревенских лягушек.

Искоса оглядывая окрестности, я помешивала ложечкой клубничное варенье.

— А ты с ними беседовала?

— С Зойками? Нет, к ним не подойдёшь. Очень пугливые. Коля, сын бухгалтерши Веры Васильевны, подкрался незаметно. Так они заметались, завизжали, вспорхнули и улетели. Он только у крайней Зойки оборвал подол юбки. Вся деревня ходила смотреть. Неземная красота! Переливается. Аккурат, одна в одну, подогнаны чешуйки. Девушки долго не показывались, а потом прилетели, но не пели, а что-то в траве всё искали. Наутро Коля и исчез.

— Как исчез? — история начинала волновать меня всё больше, — Может, он уехал в город?

— Нет, все вещи остались дома. Мать плачет, говорит, что Зойки его заманили в поле ромашковое и с собой увели, утянули. Что он теперь к людям не вернётся никогда.

— Подожди-подожди, тёть Зин! Ты говорила — девушки. А теперь — к людям не вернётся. Зойки — разве не люди?

— А кто их знает. Зойки они и есть Зойки, — подытожила тётя Зина и смела крошки со стола. — Вон и они. Только поговорили. Легки на помине.

— Где? — я прищурила глаза и сканировала бело-жёлтое поле.

— Да не туда смотришь! Левее. Видишь, воздух переливается? Мерцает?

— Не вижу, — я готова была заплакать.

И тут, ах, увидела! Тончайшие создания плавно водили хоровод среди ромашек. Еле слышно доносилось то ли пение, то ли звучание нежной музыки. Вот они. Рукой подать. Или мне только так казалось? Мираж?

— Может, это мираж? — оглянулась я на тётю Зину с надеждой.

— Ага, а Колька где? — напомнила скептически хозяйка.

Я осеклась.

— Пойду подойду ближе, — кивнула я и, словно загипнотизированная, двинулась вниз по ступенькам веранды.

— Стой! — тётя схватила меня за локоть. — Ты что ж надумала? Они же ромашковые ведьмы! Околдуют!

Боль от крепкого обхвата меня отрезвила.

— Кто впервой, все к ним рвутся, — тётя Зина вздохнула. — Магнетизм у них особый.

Смеркалось. Я сидела на ступеньке и слушала деревенский вечер. Лес вдали казался совсем чёрным, а небо над ним гофрированно складывалось красно-синим веером.

На следующий день я уехала.

Город живёт по другим часам. Важные дела сменялись сверхважными, сверхважные — срочными, а срочные — неотложными. И я забыла о ромашковых девушках.

Прошёл год. И вновь наступило лето, и вновь меня потянуло в деревню. Я кинула в сумку цветастую юбку, зубную щётку и села в электричку.

Тётя Зина улыбалась, облокотившись на перила веранды:

— Твоя комната готова.

Когда суета встречи улеглась, я вспомнила:

— А что Зойки? Кружатся?

Мне показалось, что тётя Зина как-то сникла.

— Нету их больше. Извели.

Я присела на краешек дивана и прикрыла ладонью рот:

— Поймали?

— Нет. Новый хозяин вывел. То ли дустом, то ли ещё какой-то заразой современной. Опрыскал поле, чтоб сорняк не рос, а потом засадил кукурузой. Вон, сама глянь.

Я дёрнулась в сторону леса и, приложив ладонь к глазам, осмотрела окрестности. Кукуруза уже высоко поднялась.

— Да и Коля вернулся. Говорит, сам не понял, как оказался где-то далеко в России, на востоке. Без копейки, без одежды сменной. Первое время не мог вспомнить о себе кто да что. Работать устроился, но как-то оклемался, опомнился. К концу лета и вернулся.

— А это тебе сувенир, — тётя Зина положила на стол кусочек ткани. — Чтоб всем, так по маленькому отрезали.

Я потрогала пальцем шелковистую перламутровую поверхность. От неё веяло чем-то чистым и загадочным.

«У-ка-ку!» — пропел анапестом петух. «Кха-кха-кха!» — жирно подхватили лягушки. «Га-га!» — подтвердил гусь.

Жалкие остатки отцветших ромашковых щедрот прижались к изгороди тётиного огорода. А за ним начиналось кукурузное поле, напичканное торпедами початков.