Елена Кантор Исцеление (мантра) И уходили бестии − сами не свои, Как будто увольняли их до срока, Как будто выгоняли их из тёплых мест, Насиженных ,и мяли им бока до спелой крови… И жить им оставалось − только поле перейти, А сколько по пустыне лет…. Не, сорок? − Сорок сороков… Да что там время? Был бы истиной побег? И сколько книг им падало, идущим, И губ страничный шелест в муках расцветал. И вот сады из женщин узколобых, Босых и неприглядных, жаль, голодных, Отчаявшихся хитроумных кошек, Блудниц и змей, умей иначе жить, Чтобы вода водой была, и жажду утолить, И помощь даровать рукою, сердцем, словом. Тогда бы танцем стал твой бег и странствием любовь, А жить по-новому, тоску и страхи – в пепел, И боль свою, что кровь из комара, чужую − по щекам, По левой, правой, господи, окститесь… Идите, милые ,обратно, хватит Вам, Отказницы, упрямицы, блудницы… Все в прошлом, стёрто божеской рукой, Чисты, богаты и красивы лица… Вернитесь, женщины-богини, В новой пьесе − ваша жизнь. Летят по небу птицы, что царицы… Мажорны нотных половинок крылья, Четвертей, восьмых… Вот музыка, которой вы живёте…. Вот музыка, с которой вы парите…. Бог вас простил, живите! *** Башня падает, башня рушится, Да, чертовская, не Пизанская. И слетаются, будто кружатся Сором чёрным в словесным ужасе То ли пакости, то ли мерзости, То ли нечисти, взором хамским Напоследок осмыслив гадкое… Что отныне здесь строить − страждущим? Башня падает, пылью давится, Всё былое сползает, плавится… А когда упадёт − куда идти? И дорога, быть может, гладкая. *** Безъязыкая, тебя не понимаю, И даже в глаза твои лукавые смотреть не смею… Лгала много, теперь лишена речи, И глаза отводишь, не можешь смириться с этим … Краснооечивой себя помнишь, хохотуньей, Когда красива и горда была, дьяволица… Теперь страх сковал твоё тело, И танец стал похож на плач дождя… Остановись, молчаливая, кайся… Успокой душу свою. В храме поют, а ты слушай. Не падай ниц предо мной − такой же грешник. Лодырь я, давно живу без рук… *** В полях, и на полях − тетрадных, за полями… Я брал её, «Ты сильная», − я говорил ей, Что там под полами? Бог весть, Какие мысли держат под полой… Она кричала, что её знобило От мысли, что я был, что это было… Мне нравилось, когда была юлой, И вот, она по дому, руки по три Бросала на несмывшееся «вытри», В грязи нет Бога, Бог повсюду есть… И даже вот сейчас, когда её не стало, Я достаю заправочное сало, Я пиво бы достал, но, жаль, от мысли выпить В глазах такая нежность, жалость, похоть… Хоть всё не так, хоть сам не свой, и дрожь Рождает чувство сломанного душа… Я отпустил её, куда? Верх дном маячит груша, что Лампочка и солнце наших дней. Я говорил ей: «Был бы я смелее, Теплее», и сейчас я не умею Желать и дорожить… А жить, дружить придётся и, быть может, Я женщину, как лампочку, найду дороже… И растопчу свой сломанный бюджет… Как чувство, что размокло и погасло… Мне снится сон, какой была прекрасной, И зажигалась быстро − раз, два, три… Что ж был герой − с подтекстом «I am sorry», Теперь меня как лоха в антресоли… Найдёшь меня, отыщешь… Знаю, нет. Тебя не стало на полях тетрадных В шелках атласных . Под полом − бардак, А я дышу, хотя не хлеб − черствею, Я без тебя наверно, не сумею, На раз, два, три, ты веришь? Это так. *** Ругалась роль с известным режиссёром. Актёр курил в фойе, молчал.... А роль стреляла мышкою-курсором в несносного седого палача своей судьбы. Ну да, убьют.. И что же? Путь потерян? Актёр останется, а мне?... Зачем меня? Каюк? Но режиссёр...Он не любил истерик. Да будет так, как есть. Как беден фунт такого лиха, когда одна дыра и ,жаль, неразбериха! Свирепая горчица ,не житьё. но как повтор --и роль живая снова. А он, безумный Казанова, опять ,как белку в колесе, её.. А пьесе что? А пьеса не сдаётся. Она уже так долго издаётся..... И мир почти изжёван. Вы гляссе подлейте бедному актёру, который роль, как маску, и гитару с собою носит. Чушь! Не быть беде. А зритель жаждет жиру и пожару. И некто за кулисами в кошмарах. А за кулисами совсем другая жизнь. Да что там жизнь?! Опомнись дирижёром, в какой клоаке этаким стажёром пройди в фойе. И вот двояка роль: так можно быть на сцене и в партере, где каждый ищет шанс, по крайней мере, а режиссёр листает свой блокнот, листает свой блокнот писатель; и зритель-обыватель ,похоже, не имеет нот. И весь концерт ,пожалуйста, от бога. Ай, не хулите вашу недотрогу- жизнь: она вольна, доколь дана любая ,боже правый, роль. *** Мы не живём, мы жалуемся жизни… А с ней, и не повздорить, и не спеть О том, какая же она капризная Отроковица-жизнь, дурная спесь В её тенётах, В движеньях и манере быть… А так и хочется её застать в полёте, В круженье на коньках. Девица под девизом «Жить!» Такая стать не женщины − ребёнка… Что знать о ней, коль седы и стары. Бежит и прячется игра-головоломка, А мы уже устали от игры… Она шустрее нас, она смышлёней, Она дерзка, а мы − её отцы, То шлёпнемся пред павой на колени, То просим пощадить. Мы плачем, мы слепцы, Она смела, она глядит в три ока, По берегу идём, глубинные уроки Даёт, Нырнёт, И как она красива − отроковица «Жизнь», Как отраженье − губы, шея, щёки, Протянет тебе руки, руки-реки, на, − держись! *** Не грозы, а росы… Слеза на реснице, и гром в голове… Жаркие краски еще не подсохли… Воздух влажен и свеж и лёгкая сырость в молве, В речах − не царские грозы, а детские росы… О чем говорить, вспоминать было б что, Не рисунок еще, просто вытекли краски… И боль − в синеве, будто небо поможет. И ягоды, яркие ягоды в светло-зеленой траве… Так жить начинаем сначала, по-детски, не нужно огласки. И кожа еще не имеет ушибов, обиды, Дай бог, без обид… Дай бог, без истерик, Достаточно ровных улыбок. И речка, и берег… Да полно, весь мир рисовать… И снов еще нет, и некому верить. Молитва потом, а пока еще детская жажда воды… Не грозы, а росы… Дай Бог не дожить до потери… А кончится жажда и высохнут слёзы, иди… И новые силы ворвутся в закрытые двери. И новая жизнь, как отдушина, ветер, прибой, Румянец на бледной, на высохшей коже… И ты станешь счастлива, ты позовёшь за собой… И светел твой ветер, и лёгок твой новый прохожий… Похоже их много, гурьбой И гаммой нежнейших оттенков, сорвутся и хлынут к тебе… Одна − не одна, тебя уже много… Дорога свежа и просторна, терновый цветник По обочинам и в синеве… О господи, не исчезай, не уходи далеко, ради Бога… *** Не надо мне столько ни сласти, ни злости, Вне всякой заботы я стала забытой, А только хотела пожить к тебе, в гости, Ты, впрочем, не ценишь скворечник разбитый… Я тоже смотреть не могу в эту дырку, Держись, коли сломит от ветра дощечки. Я словно жила, нет, играла в придирки. Да что нам ворчать, подбирая словечки… Какие скворцы, так мы − два попугая… Сидим в зоосаде, друг дружку ругая. Над нами смеются, а мы… Мы злословим… «Всё было вокруг голубым и зелёным…» С одним лишь условием, я полагаю… В забытом скворечнике − два попугая. *** Он сам не свой, он будет-будет-будет, Руками вопрошай, он станет танцевать, На кафельном полу или посуде, Он будет вызывать Движеньем кротким хрупкое начало… А ты уже застыла, сердцу полегчало, И ты уже влюбилась в естество Ребёнка-старика-игрушки-чародея, Какие в нём мытарства лицедея? Какое счастье танца и родство С насмешницей-юдолью, плачем и аскезой! И глубоки рассказ и мастерство В полёте небо целовать, очами его резать, Тебе лишь созерцать, не более того… *** Ты должна научиться выдерживать сквозняки, Что там − хлюпать от каждого дуновенья. Просто в мыслях взрослеют твои сорняки, Ты их полоть не умеешь, с остервененьем Вряд ли готовишь газон. Мысли не рожь, так маки... Страхи − не злаки, не маки, а − сорняки… Ты ищешь блох у каждой домашней собаки; А покусают − и не найдёшь ни одной блохи. Что нам за мысли браться со сквозняками в каждой? Цельную − поищи, зачем искать − не резон. Просто сидишь на стуле, клеишь кораблик бумажный... Лучше идти вдоль сквера, не страшно: один газон. *** Как зол этот час В эти двадцать четыре часа, Как долог он, жалок, горяч и бездарен… Мы ждём этот день, а время идёт против нас, Во имя каких-то минутных и жёстких аварий, Аварий с душой, с нашей жизнью, как много извне… Момент не подыскан, но случай еще не потерян. Разыскивать час целый день, это ж − эксперимент… И лить дифирамбы годами во имя минутных истерик. А время течет, истекает, бежит под уклон… Но где-то отсрочка, песок на стекле задержался. Мы слышим секунды иные. О, Боже! Как будто бы Он Шагал с нами в ногу, в пружинное кресло сажал нас… И мы оставались смотреть, Он идёт впереди… Идёт и зовёт, мы с кресла подняться не можем… − О, Господи, слышишь, ты сжалься, меня подожди… Опять − шаг один с тобой вместе. Во здравие, Боже. *** Я так устала, и зачем мне впрочем По воздуху метлой − и днём, и ночью, Всех звёзд не извести, но пыли, сколько пыли… Мне кажется, они другими были − Не звёздами − кометами, летели и горели… А нынче млечный путь из этих менестрелей. *** Меня уже, наверно, не найти У той судьбы, которая в пути, И как она жарка, своеобразна, И каждый шаг, что яд, игра в соблазны. И каждый мой Олимп: и свет, и тьма… Ничто нам не даётся задарма… И новый поцелуй, и старый злотый… А ты живи, трудись, ну, что ты, кто ты?... Куда нам слёзы лить, не сыщешь и ведра, Колодец пуст и страшен душ забвенья, А ты к утру становишься мудра, Играя в жизнь, одно стихотворенье Поёт и не утихнет до утра… На что нам жизнь, она игры творенье. *** Меня уже, наверно, не найти, И кто укажет путь, куда идти, А!.. Заблудилась, пагубная кошка, В сметане утонула я, немножко Сего, святого, чтобы век мяучить, Но вот и когти, и пошла ползучей… Страшнее страха только западня. О, Господи, от сей избавь меня, От этой гадкой хитрой кутерьмы. Я и сейчас слепа от неуменья… Когда ж мой мир смурлыкает на «мы»?... И что за путь, одни хитросплетенья, А молока так густо, как Фомы, Неверующего в наше поколенье.