Выборы LIFE

Продолжение

 

На вокзале кандидат зашел в бар выпить пива. После кремневской водки замучила жажда.

Пивной зал - советского типа - был пуст. Пластиковые, на высоких ножках столы с бумажными солонками освещались мутным, рассеянным светом сквозь ленту окон под самым потолком. Смешные, светло-зеленые занавески, непонятно зачем вывешенные вдоль окон, слегка колыхались в струях воздуха. Бармен в белом фартуке с большим серым пятном на круглом животе курил прямо за стойкой.

В зале был лишь один посетитель - высокий лохматый парень в темно-синей ветровке с засаленными рукавами и карманами. Хохлев подошел к автомату и наполнил пивом две кружки. На контроле попросил у бармена-кассира розетку с солеными баранками и кусочком копченой скумбрии.                                          

- Воблы нет?                                                                                                             

- Сегодня нет, - ответил серый живот.                                                                              

Хохлев расплатился и устроился за первым столом, у двери. Залпом выпил первую кружку. Стал грызть баранки, непроизвольно кидая взгляды в сторону лохматого парня. Один из них парень поймал и долго не сводил с Хохлева глаз. Как будто изучал или играл в гляделки. Хохлев отхлебнул из второй кружки, зажевал скумбрию - парень всё смотрел и смотрел. Этот навязчивый взгляд начинал злить. Кандидат обошел стол и стал спиной к залу.               

- Не куришь, браток? Угости сигареткой. - Парень устраивался рядом.             

Хохлев угостил.                                                                                                                    

- Может, и пивка подкупишь?

- Что-о?                                                                                                                     

- Тогда не скупись, просто отлей чуток. А я тебе глаза открою.                                      

- На что? - Хохлеву стало смешно от последних слов, высказанных очень серьезно.  

- На магнит. - Из грязных рук парня на стол выкатился маленький черный магнитик. - Вот на этот феномен. Почему он притягивает металл? А? Знаешь?                           

- На магнит? - Хохлев подхватил катящийся кружок. - Знаю. Потому что магнитное поле.               

- Отлей, не скупись, - Парень засмеялся и подставил кружку. - Нет, не знаешь. Магнит создает поле вокруг себя или поле дарит магнитные свойства куску металла? Тебя как звать-то?                           

- Володя. - Хохлев отлил и задумался.                                                                               

- Вовчик, значит! А я - Леха... Так вот, помнишь в школе опыт, где между собой взаимодействуют два магнита. Я могу дать сто двадцать восемь объяснений этому явлению, а наука использует только одно. Остальные сто двадцать семь даже не рассматривает. При этом ученые считают себя объективными исследователями природы. Понимаешь! - Он вытянул вверх указательный палец.                

- Извини Леха, мне пора. - Хохлев выплеснул все недопитое пиво в кружку парня.  

- Не доверяешь? - процедил тот.

- Почему же, доверяю. Не знаю, что было вначале - курица или яйцо.

Магнитик покатился по столу, обратно к парню.                                                   

- А об электричестве не хочешь поговорить?

- Что, мой Ангел и к тебе прилетал?

- Какой Ангел? О чем ты?

- Ладно, в следующий раз поговорим... И договорим. Пока.

Дома в Интернете Хохлев отыскал книжку Уильяма Гилберта - основоположника теории магнитных явлений - «О магните, магнитных телах и о большом магните земли. Новая физиология, доказанная множеством аргументов и опытов». Нашел места, где ученый говорит о магнитных явлениях.

«Магнит притягивает железо – это банальная и общеизвестная истина», «Магнит влечет к себе тела, которые алчно воспринимают мощь от его сил не только в своих внешних частях, но и во внутренних и даже в самих недрах».

Перечитал их несколько раз.

«А где доказательства, сэр? Со множеством аргументов?» Ведь бездоказательное утверждение: «магнит притягивает железо» может быть опровергнуто, например, таким утверждением: «магнитным полем железо привлекается к магниту». Во втором случае сам магнит никого алчно к себе не влечет и никакие тела не «воспринимают мощь от его сил». Все делает магнитное поле, неизвестно откуда и по каким причинам возникающее. А магнит - в центре этого поля -  все получает даром.

Значит, «ученый» исключительно по своему желанию, бездоказательно,  приписал магниту то, чего у него может и не быть...

А его братья по науке не заметили ошибки. Молодец Леха!

А может, это был воплощенный в человека Ангел? Как тогда - в электричке - аспирант в очках...

06.10.2010

Письменное обращение Хохлева в Смольный сработало.

Ошибается тот, кто считает всех чиновников завравшимися мздоимцами. Которые заботятся лишь о своём кресле и чиновничьем статусе и при любом удобном случае  поднимаются по властной лестнице вверх. Рассчитывают, как по максимуму извлечь материальную выгоду из своего - более «выгодного», чем у простых граждан - положения. Считают народ быдлом и умеют юридически грамотно составлять отписки на всякие - устные и письменные - жалобы.

В чиновничьем поголовье всегда найдутся два-три порядочных человека, честно работающих на благо людей. Получающих зарплату и положенные по закону премии и не выстраивающих никаких финансовых схем. Именно в руки такому человеку - референту вице-губернатора - и попало письмо Хохлева.

Согласно должностной инструкции он мог не докладывать о письме - составить стандартную отписку, поставить на ней факсимиле подписи и отправить ответ заявителю. Или даже «подмахнуть» ответ живой подписью. Корреспонденции так много, что внимательно прочитать все письма начальник не в состоянии физически.

 Но референт доложил. Более того - в огромной стопке писем, каждое утро появляющихся на столе у вице-губернатора, письмо Хохлева оказалось первым сверху.

Для того чтобы  оно было обязательно прочитано лично.

И письмо было прочитано.

Большой начальник тут же вызвал к себе Сизарёва. На вопрос: «Это что такое?» - Валерий Валерьевич, быстро вникнув в текст, ничего вразумительного ответить не смог. Промямлил только, глотая окончания слов:

- Писатель Владимир Хохлев решил выиграть выборы.

- Я спрашиваю о нездоровой обстановке, грантах «приближенных» и престиже города. В ваших отчетах об этом ни слова.

- Хохлев гиперболизирует ситуацию.

- Значит так! Мне на стол - список писателей, получивших гранты в течение последних пяти лет. И список всех членов Союза.

- Подготовлю.

- Телефон Жерлова.

- Пожалуйста. - Сизарев открыл записную книжку и продиктовал.

Вице-губернатор, не стесняясь постороннего, набрал номер.

- Сергей Евгеньевич, объясните мне, о какой нездоровой обстановке в Союзе мне сообщают. Кого вы сняли с учета?

- Землякову Светлану Александровну... По её заявлению.

- А еще? За пять лет председательства?

- Рудакова. Умерших писателей.

- За что сняли Рудакова?

- Он сам ушел, - Жерлов врал с лёту, без запинки.

- Так были, наверное, причины ухода.

- Его болезнь.

- Как же он - больной - смог издать столько книг и журналов. Зачем вы врете? Рудаков известнейший в городе и стране поэт! Вы что там все? Заграфоманились? Жду вас завтра в 9-00. С подробнейшим докладом.

Вице-губернатор бросил трубку. Рудакова он знал лично - учился с ним в одном институте, на параллельных курсах. И про снятие с учета - знал.

Но начальник обязан отреагировать на сигнал...

Письмо Хохлева наделало много шуму, заставило поволноваться смольнинскую писательскую троицу, самого Жерлова. Отвлекло от выборов значительные силы противника. Это было на руку кандидату. Но письмо не подвинуло Смольный к принципиальному решению больного вопроса.

Устроивший театральное представление вице-губернатор неделю пошумит и успокоится. Сизарёв, Туркин и Крайничев приложат все силы, чтобы скандал замять - убедить высокое начальство в том, что Хохлев действительно творчески «гиперболизировал» ситуацию. Что на самом деле «все нормально и под контролем».

А Хохлев получит по почте отписку следующего содержания.

Уважаемый Владимир Владимирович!

По существу Вашего обращения от 05.10.2010 сообщаем следующее.

Писательские союзы в нашей стране, в том числе Санкт-Петербургское отделение Союза писателей, являются общественными организациями. В соответствии с Федеральным законом «Об общественных объединениях» от 19.05.1995 № 82-ФЗ «вмешательство органов государственной власти и их должностных лиц в деятельность общественных объединений, равно как и вмешательство общественных объединений в деятельность органов государственной власти и их должностных лиц, не допускается».      

Когда из трубки пошли короткие гудки, Жерлов был ни жив, ни мертв. Кто доложил в Смольный о снятии с учета? Перед выборами? Рудаков? Председательская спина вспотела. Жерлов расстегнул воротник и упал в кресло. Вызвал секретаршу.

- Чаю мне! И Прыгунца.

- Сергей Евгеньевич, Борис Федорович еще не подошел...

- А кто, ё... в... м... , по-до-ше-ел? - передразнил Жерлов.

- Пока никого нет.

- Бездельники, идиоты... Почему всё, б... , должен делать я один? Где они, б... , все? Значит, так: дозваниваешься до каждого и вызываешь на совещание...

- На когда?

- На никогда... Курица. - Жерлов посмотрел на часы. - На два часа дня.

- Я не поняла - на какой день?

- Б... , на сегодня, дур-ра.

Как полосата жизнь. То окрылит, то грохнет об землю.

Хохлев работал над статьей в «БЕГ» и уже почти закончил, когда в редакции раздался телефонный звонок.

Очередной номер был посвящен, наверное, самой трудной из всех заявленных – трудноизлагаемой, трудноподаваемой - теме: «Вера и безопасность». Главному редактору пришлось на время отрешиться от мира, чтобы в короткой форме вложить в текст всё главное. Он долго не брал трубку - было желание вообще не брать, но телефон не умолкал.

- Слушаю вас.

- Могу я поговорить с Владимиром Владимировичем Хохлевым?

- Это я.

- А это Корнеев Дмитрий Олегович. Здравствуйте!

- Добрый день, Дмитрий Олегович, - кандидат мгновенно сконцентрировался.  Настроился на собеседника.

- Мне рассказали, что вы выступили против Жерлова. Это так?

- Так точно.

- Тогда у нас с вами есть повод для встречи.

- Где и когда?

- Если удобно - завтра в час дня, в холле гостиницы «Англетер».

- Я буду.

- Времени у меня будет немного, минут сорок, но я думаю - мы уложимся...

- Спасибо вам за звонок, мне что-то взять с собой?

- Да, возьмите «БЕГ» и что сочтете нужным... И я вас попрошу, как будете выезжать, контрольно позвоните мне. Номер у вас высветился?

- Нет, вы же на городской...

- Тогда запишите, - Корнеев продиктовал.

- А мой сотовый у вас есть?

- Сейчас позвоните мне, я сохраню.

Не опуская трубки, Хохлев набрал продиктованный номер на мобильнике - услышал веселые звоночки в трубке.

- Записал. Значит, до завтра.

- Да, договорились. Спасибо еще раз.

Этот звонок мог развернуть всю предвыборную ситуацию «по ветру». Корнеев - депутат Государственной Думы, известный писатель, драматург и сценарист, давний противник Жерлова вышел на Хохлева сам! Кандидат знал, что Дмитрий Олегович работает с Управлением делами президента. Это означало, что на суету Смольного - при благоприятном результате завтрашних переговоров - можно было смотреть сквозь пальцы. Поддержка Корнеева, его участие в выборах на стороне Хохлева - почти гарантированная победа.

С Дмитрием Олеговичем кандидат встречался лично один раз в жизни. Года два назад - в прямом эфире Петербургского радио они обсуждали проблемы преподавания литературы в школе. После эфира коротко обменялись впечатлениями и разошлись. Еще - благодаря финансовой поддержке депутата - Рудаков недавно выпустил книжку Хохлева. За что автор в начале сборника благодарил Корнеева за помощь. Вот и все прежние контакты. И вдруг такое приглашение! Видимо, Жерлов окончательно достал.

Хохлев долго сидел, сложив руки на груди и глядя в одну точку. Прокачивал в голове ситуацию и выстраивал примерный план встречи. Из этого состояния его вывела Мария. Заглянула в кабинет с вопросом:

- Не готово еще?

- Да, да, - Хохлев встрепенулся. - Сейчас перекину. Через минут двадцать.

Вёрстка очередного номера заканчивалась, статья тормозила. Владимир вернулся глазами к монитору, пальцами к клавиатуре, головой к теме. Внес последнюю редакторскую правку и отправил Маше окончательный вариант текста.

УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ

Чем отдалённей советский период истории нашей страны, тем более отчётливо мы понимаем его задачи и цели.

Свержение большевиками - и силами, их поддерживающими - так называемых эксплуататорских классов и установление в России так называемой власти трудового народа были лишь прикрытием главной цели революционного переворота 1917 года, действий по его подготовке и дел коммунистической власти в течение последующих семидесяти лет.

Главная цель всей этой многолетней и многотрудной заварухи - убийство в народе веры в Бога.

Еще в XIX, а отчасти и в XVII веках атеисты-преобразователи понимали, что страну, глубоко верующую, простыми увещеваниями, призывами и так называемыми «научными доводами» отвести от веры невозможно. Поэтому им нужна была реальная государственная власть, чтобы законодательно запретить религию и веру. Чтобы обманывать людей и при этом иметь возможность преследования за противодействие лжи. Чтобы за венчание в церкви молодоженов можно было не только общественно осудить, но и «в соответствии с действующим законодательством» дать каждому по сроку.

Чтобы богопознание можно было объявить инакомыслием.

История знает о гонениях на христиан в эпоху римского императора Нерона в I веке новой эры. Тогда верующих в Христа травили в цирках дикими зверями, сжигали заживо, распинали на крестах - жертвами власти стали тысячи римских граждан. В этот период мученически закончили свои жизни апостолы Петр и Павел.

 Вторая волна гонений пришлась на период правления императора Диоклетиана в конце III - начале IV века новой эры. Четыре императорских указа объявили непримиримую войну христианству. Самым страшным из них был указ 304 года, обрекавший верующих на пытки и мучения ради отречения их от веры в Бога. Церковное имущество подлежало конфискации, богослужебные книги и храмы - уничтожению. Размах и жестокость преследования значительно превосходили первую волну. Репрессиям подверглись десятки тысяч человек. Однако - новую по тем временам -  веру убить не смогли. Больше того, стойкость верующих, умирающих за правду, была примером и хорошим толчком для дальнейшего распространения христианства по всей земле.

Коммунистические вожди, наверное, учились - но не научились - у римских императоров, когда развернули массовый поход против Бога. Декрет 1918 года «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» лишал «церковные и религиозные общества» прав юридического лица и прав владения собственностью. Было запрещено преподавать религиозные дисциплины во всех учебных заведениях.

Без реальной государственной власти сделать это было невозможно.

Мощнейший удар по Церкви был нанесен в начале 20-х годов, когда ее несправедливо обвинили в саботаже государственных постановлений об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья. Церковь не отказывала в помощи, она твердо выступала против разграбления храмов и надругательства над святынями. За это страна получила первую волну «показательных процессов» над духовенством, в одном из которых был осужден и патриарх Тихон(1865-1925), причисленный к лику святых в 1989 году.

Репрессии первой волны не прекращались 20 лет, вплоть до начала Великой Отечественной войны. Если до 17 года в России действовало около 80 тысяч православных храмов, к 1940 году их осталось несколько десятков. 5 декабря 1931 года под лозунгом «конец очагу мракобесия» был взорван главный православный храм России, памятник народному героизму, воздвигнутый в благодарность Богу за победу в Отечественной войне 1812 года - храм Христа Спасителя в Москве. Почти 300 тысяч священников, богословов, православных мыслителей в этот период были убиты или погибли в лагерях.

Народ нужно было запугать веровать в Бога открыто. Власти нужно было держать людей в постоянном страхе, чтобы новые поколения вообще ничего о Нем не знали. Система всеобщего образования должна была обеспечить поголовный атеизм всех рожденных в Советском Союзе. В какой-то мере эта цель была достигнута - октябрята, пионеры и комсомольцы первых советских пятилеток были твердо убеждены, что Бога нет.

Только в 1943 году власть поняла, что без Его помощи войну не выиграть. Гонения на веру прекратились, Церковь вновь обрела патриарха, были открыты около 10 тысяч новых приходов. Но победа в великой войне ничему не научила новых, атеистически настроенных вождей СССР.

С начала 60-х годов и практически до самой перестройки количество приходов все время сокращалось, религиозная деятельность преследовалась. Применялись самые изощренные методы насаждения атеистических взглядов, вплоть до объявления «инакомыслящих» сумасшедшими с их дальнейшим принудительным «лечением» в психиатрических клиниках.

Верующих действительно стало меньше. Это в свою очередь сократило число обращения к Богу за помощью. А Бог, «пути которого неисповедимы» это попускал.

В советских школах 70-х годов ученики без конца цитировали и зубрили наизусть бредовые пассажи Ленина про религию, как «опиум для народа», научные, а как сейчас выясняется - лженаучные лозунги типа: материя вечна и неизменна. Или: материя первична - сознание вторично.

Людям прививали ложную веру в так называемую «современную научную картину мира», в которой, к примеру, Земля, как планета Солнечной системы, вращается вокруг Солнца. Но, что удивительно, никому не объясняли, да и не могли объяснить, какая сила заставляет её это делать.

Людей заставляли верить в то, что человек произошёл от обезьяны, но смысла этой метаморфозы и настоящей цели человеческой жизни не открывали.  

Как рассказывает в своих записках О. А. Смирнова («Северный вестник». СПб. 1894), однажды  А. С. Пушкину рассказали про ходившие вокруг него упорные слухи о его неверии. Александр Сергеевич расхохотался и сказал, пожимая плечами: «Разве они считают меня совершенным кретином?»

Чтобы грабить, взрывать и ровнять с землей церкви и монастыри, чтобы подчинять себе малограмотный народ, обращая его в свою «новую веру», воинствующим кретинам-коммунистам  нужно было обосновать отсутствие Бога.

И они создали свои науки - на самом деле лженауки - исторический и диалектический материализм, атеизм, научный коммунизм. Они пересказывали выводы и гипотезы известных учёных, меняя слова первоисточников. Как говорится, передёргивали факты. И таким образом «нарисовали» атеистическую картину мира.

Но все же не в этом главное зло коммунистического атеизма. Снабдив человека ложной верой, коммунисты лишили его внутреннего стержня, внутреннего тормоза - совести. Сделали его безнравственным и беспринципным. Именно это легло в основу доносов и предательства, лжесвидетельства и оговоров, которые так поощрялись советской властью.

Совесть, как давно известно, - это голос Бога в человеке. Рождённый и воспитанный в СССР человек практически перестал его слышать.

Зачем же все это было нужно? Чтобы ослабить народ, толкнуть его к пьянству, к прожиганию «ненужной» жизни и тем самым подготовить его к порабощению враждебными силами. Чтобы ликвидировать Россию, а вместе с ней и истинную веру в Бога как явление. Чтобы расчистить поле для нового делового - то есть бессовестного - мышления и нового беспринципного порядка. 

И как показалось нашим врагам-атеистам - к 90-м годам XX века эта главная цель была достигнута. Ведь как минимум три новых поколения людей выросли в безбожной среде. Ликвидируя уже не нужный коммунистический строй, они посчитали, что Россия окончательно опрокинута.

Парадокс истории в том, что при всей их дьявольской хитрости и коварстве - они просчитались. Они не учли не изживаемого народного стремления «жить по правде», которое неминуемо приводит к вере в Бога. Но главное - они не смогли ничего противопоставить действиям самого Бога по восстановлению истинной веры.

У нас есть хорошая пословица: человек предполагает, а Бог располагает. Как показывает новейшая российская история, оказались тщетными жалкие предположения невежественных, темных и злобных людишек и их надежды победить светлого, доброго и всемогущего Бога.

Бог всего лишь позволил пожить России в безверии, но не оставил ее совсем. Он как будто бы ушел на время, чтобы вернуться.

Есть такая легенда. Верующие люди, пришедшие в ночь накануне взрыва храма Христа Спасителя проститься с ним, под утро увидели, как над дверьми храма возник столп света, в котором поднялись к небу фигуры святых с его стен. Так, по-видимому, Бог показывал, что уходит. Понимая это - люди плакали и ужасались.

Но Бог добр, и в Нём ещё осталась жалость к неоднократно предававшему Его народу. Нам на счастье Он вернулся.

Восстановление храма Христа Спасителя, осуществлённое государственной властью, - как теперь понятно не без Его воли - явилось знаком. Этот знак символизировал, что тёмные и по-настоящему мракобесные времена прошли.

Могли ли мы - рождённые и выросшие в атеистическом СССР -  предположить, что христианская вера с такой молниеносной быстротой восстановит себя?

А Бог «расположил» именно так.

Не есть ли это еще более существенный знак? Не началась ли таким образом новейшая христианская эра? И не стала ли обожжённая холодом безверия, почти обескровленная, но все же получившая Божие прощение Россия её главным действующим лицом?

Ответы на эти вопросы знает только Бог.

Нам, человекам, остается лишь надеяться на Его добрую волю и действенную власть. И без оглядки на соседа - который ещё совсем недавно мог написать «куда надо» - искренне Ему молиться.

Хохлев часто - до публикации в очередном «БЕГе» - вывешивал некоторые острые статьи номера в сети. Интернет-читатели реагировали быстро. Откликались рецензиями и отзывами. Если главный редактор получал новую, интересную информацию по теме материала, он мог в уже заверстанный текст успеть внести дополнения и изменения.

Статью «УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ» Владимир тоже  разместил в Интернете.    

Во второй половине дня кандидат нашел два часа, чтобы съездить к святому Спиридону Тримифунтскому. Не забыл совета Оксаны.

В Новодевичий монастырь поехал на метро. Вышел на «Фрунзенской», перешел Московский проспект... И сразу ощутил значимость события и места для верующих. По тротуару в сторону монастыря нескончаемым потоком шли люди. Пожилые и молодые, мужчины и женщины. Многие с детьми. За общественным порядком - на подходе и в самом монастыре - следил не один наряд милиции. Хохлев заметил даже милицейских начальников - в чёрном «бумере», припаркованном у входных ворот.

Очередь была огромной. Хохлев подошел к двери храма и спросил у молодого человека, сколько времени ему пришлось выстоять... Огорчился - тремя часами он не располагал. Владимир остановился на свободном пространстве и - глядя на золоченые купола - сотворил молитву. Затем обратился к святому через каменные стены церкви. Подробно рассказал о ситуации и попросил помощи.

Когда Спиридон Тримифунтский ответил, в груди потеплело. А головой кандидат зафиксировал слова: «Слушай своё сердце и ничего не бойся. Я помогу!» После них Хохлев едва слышным шепотом спросил:

- Я могу идти? Ты не осудишь за то, что я не выстоял эту очередь?

- Святые не осуждают. Они понимают, - знакомый голос Ангела прозвучал откуда-то сбоку. Хохлев обернулся и обрадовался.

- И ты здесь? Спасибо.

Возвращаться к «Фрунзенской» не захотелось. Хохлев зашагал к «Московским воротам». Ангел рядом.

- Ты правильно внял совету, не загордился... Обратился к святому.

- Хотя до этого про него ничего не слышал.       

- Христианин должен читать не только Библию... Еще жития святых, творения Святых Отцов...

- Буду... Раз ты прилетел, можно о другом? Давно хочу спросить про твердь небесную... 

- Спрашивай.

- Помнишь, у Тютчева:

                        Когда пробьет последний час природы,

                        Состав частей разрушится земных:

                        Все зримое опять покроют воды,

                        И Божий лик изобразится в них!

Это произойдет, когда Бог уберет границу между видимым и невидимым?

- Да.

- Но пока она стоит:

                        Мы видим: с голубого своду

                        Нездешним светом веет нам,

                        Другую видим мы природу,

                        И без заката, без восходу

                        Другое солнце светит нам?

- Да. Сквозь твердь.

- И видят это «другое солнце» только поэты?

- Не только. Святые видели, нынешние христианские подвижники видят...

- А обычный люд не понимает, о чём речь... Потому что, как говорил Клычков:

                        Мы отошли с путей природы

                        И потеряли вехи звезд...

А он-то как видел:

                        Совсем в сторонке лес стоит, как нищий,

                        Гнусаво тянет про себя аминь!..

                        Взойдет луна и словно что-то ищет

                        И цедит сверху золото и синь.

                        И у села, куда в овес нежатый

                        От облака ложится полусвет,

                        Играют золотые медвежата

                        И бродит бурый муравьед...

Как луна может цедить? Хотя - все понятно, как... А вот послушай...

                        Знать, до срока мне снова и снова

                        Знать, и плакать, и ждать у реки:

                        Еще мной не промолвлено слово,

                        Что, как молот, сбивает оковы

                        И, как ключ, отпирает замки.

- Любишь Клычкова?

- Да. Гениальный поэт... Можно еще четыре строчки?

                        Вьется искр каленый ворох,

                        Черный, красный хоровод.

                        Я кую в глубоких норах,

                        Где земли сомкнулся свод.

Как слово может сбивать оковы? Чего оковы? Как оно может отпирать замки? Какие замки? Какой свод земли сомкнулся? Ты знаешь?

- Знаю.

- И я хочу... Вот что я уже понял! - Хохлев замедлил шаг. - Ученые, объясняя природу - но не видя ничего за твердью - хотят властвовать над ней... Получать из водяного пара силу, из энергии падающей воды - электричество. А поэты не стремятся ничего себе подчинить. Они всё видят. И просто рассказывают людям о том, что увидели...

- Вектор мысли верный...  Напиши-ка статью с таким названием «Зачем Богу поэты». Не спроси, а расскажи об увиденном... Ты же поэт!

- Сложная тема, но попробовать можно... Вот что я еще понял: зачем коммунисты уничтожали деревенский быт. Выгоняли работящих крестьян из своих домов и переселяли в городские бараки. Чтобы люди перестали видеть природу. И через нее Бога... Чувствовать.

- Ты делаешь успехи.

- Знаешь, как я восстанавливаю зрение после недели работы на компьютере? Без таблеток и микстур...

- А что, садится?

- Еще как! Экран монитора мерцает, дрожит... Но на него все время нужно смотреть. В конце дня каждый предмет получает второй контур. А иногда предметы вижу, как бы сквозь воду... Так вот, на даче я подолгу смотрю на деревья. Особенно люблю - на сосны. И глаза, воспринимая живые природные линии, оживают. Зрение восстанавливается... И стихи лучше получаются на природе.

Душа там тоже выздоравливает. От болезней города... Всматривается в природу, вслушивается. Часто сливается с ней. - Хохлев вспомнил что-то, смолк, но вскоре вернулся к собеседнику. - Вот еще из Тютчева:

                        Не то, что мните вы, природа:

                        Не слепок, не бездушный лик –

                        В ней есть душа, в ней есть свобода,

                        В ней есть любовь, в ней есть язык...

Эта любовь и восстанавливает... 

В этот раз Ангел промолчал, оставил последнее слово за человеком.

Вечером Хохлев был приятно удивлён откликам на «УБИЙСТВО ВЕРЫ И ВОСКРЕСЕНИЕ РОССИИ». Всего за несколько часов статью прочитали почти 150 человек. Большинство ответило одобрительными рецензиями, но нашлись и хулители, дышащие гневом и злостью. Хохлев читал рецензии, благодарил их авторов. Тексты с оскорблениями удалял. И думал, думал...         

Причём здесь вера - когда мы мешаем Западу именно как нация. Сейчас идёт беспримерное истребление русских - именно людей, а не их веры. Им нужны наши природные богатства - и под это дело они подведут любое учение.

Привет, Владимир!

Ты дал правильный анализ целей большевизма... В том числе и области религии!
Остается в него добавить - что безбожие массово дает свои ростки в среде голодных людей, которым богослужители столетиями обещают рай после жизни, а богачам «пророчат» ад...

Будет не Воскресение, а Возрождение России.

Возрождение начнётся с её литературы. Она сформирует новое мировоззрение русского народа, и тот, кто уцелел, еще послужит России. Вместо заповеди страха перед Богом появилась новая заповедь любви и единения со своим Духом - частью Бога, любви ко всему человечеству. Она дает нам в руки «меч любви». 

Церковь есть средство для достижения цели - обретения человеком своего высшего «Я», она есть напоминание о божественной сущности человека и о его земном долге. Но когда церковь называет человека «рабом божьим», она всего лишь уводит нас от истины, которую принес Христос: «Я сказал: вы боги». Именно эта истина уравнивает всех людей в правах и отменяет дарвинизм в социальной жизни.

В Православии много искренности, и изучение Нового Завета с сохранением собственного чувства истины - не слепое поклонение - приносит пользу всем. Но у нас нет в запасе 2000 лет, чтобы молиться. Хочу напомнить крылатую фразу замечательного поэта «Добро должно быть с кулаками».

Лишь тот достоин счастья и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой!

Про «Религию - опиум для народа» - это у К. Маркса. В его работе «К критике гегелевской философии права. Введение». Там сказано: «Религия - это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она - дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа».

А статья - правильная. Спасибо.

Убийство ВЕРЫ в России произошло гораздо раньше: когда князь Владимир насильственно крестил Русь, вводя чуждую, непонятную, жестокую религию. Вот уж не жалели русской кровушки «крестители». Гонения на христиан со стороны римских правителей - ничто по сравнению с этим. А они, императоры, понимая силу новой религии, всего лишь пытались противостоять её нашествию.

Ну что ж, огнем и мечом внедрили-таки чужого мученика в головы русского народа. И управлять им, подчинять воле правителей стало легче. А как же, ведь основная идея христианства - страдать и терпеть (любить - это есть во всех религиях) при жизни, а награда будет потом... Может быть. Поверили русские люди в Христа, приняли в сердце свое по доброте своей, с ним живут вот уже второе тысячелетие, терпя беззаконие и издевательства властей.

Большевиков не оправдываю. Этим нужна была своя религия, у них были свои святые, заповеди, священные писания. Христианство им было поперек горла.

Я только хочу спросить: а что, до крещения Руси было все плохо? Не жили русские, не рожали детей, не были счастливы?

Да! Автор не довел мысль до конца.

Воскреснет Россия тогда, когда русский мужик перестанет быть «рабом божьим», когда он вытравит из своего самосознания чувство покорного раба, перестанет поклоняться Богу. Будет не поклоняться, а славить Его!

Интересно было узнать о новом журнале. Вы затрагиваете тематику, которая меня волнует больше всего - возрождение России. А можно ли прислать Вам какие-либо свои статьи или рассказы?

Полностью согласен с написанным. Думаю, у новых мировых правителей, которые и поныне у мирового руля, были цели сокрушить традиционное государство Россия - ибо Иван, родства не помнящий, легче управляется.

Спасибо. Раскрыли глаза слепому! Я всё ломал голову, зачем это Ленин с женой и любовницей так рвался в Россию, когда получил огромные деньжищи от германцев? И то верно, что ответ знает только БОГ. В Библии это было уже предсказано, о будущем России. Надо её читать вдумчиво.

Здравствуйте, Владимир!

Взвешенно. Без истерик. Толково. Хотя, оговорюсь, и не бесспорно в некоторых моментах... Лично для меня, конечно. Понравилось. Спасибо и удач.

А мне кажется, всё было с точностью до наоборот. Именно при царском режиме в ХIХ - начале ХХ века и произошло падение веры в народе - свидетельства тому уже приводились, но позволю себе ещё одну цитату.

«...Каждый праздник служили на корабле обедню. Для этого все сходились в жилой палубе, где устраивалась походная церковь с иконостасом, с алтарем, с подсвечниками. И на этот раз с утра, после подъема флага, вахтенный начальник распорядился:

- Команде на богослужение!

Засвистали дудки капралов, и по всем палубам, повторяя на разные лады распоряжение вахтенного начальника, понеслись повелительные слова фельдфебелей и дежурных. Для матросов самым нудным делом было - это стоять в церкви. Они начали шарахаться в разные стороны, прятаться по закоулкам и отделениям, словно в щели тараканы, когда их внезапно осветят огнем. А унтеры гнали их с криком и шумом, с зуботычинами и самой отъявленной бранью - в Христа, в богородицу, в алтарь, в крест воздвиженский. Офицеры это слышали и ничего не возражали. Получалось что-то бессмысленное, такое издевательство над религией, хуже которого не придумает ни один безбожник.

Наконец, половину команды кое-как согнали в церковь. Начальство стояло впереди, возглавляемое командиром и старшим офицером. Началась обедня. Роли дьячка и певчих выполняли матросы. Службу отправлял судовой священник отец Паисий. Жалкую и комическую фигуру представлял собою наш духовный отец. Иеромонах Александро-Невской лавры, он попал в поход и на войну по выбору игумена и монашеской братии. Он был сутул, со скошенными плечами, с круглым выпяченным животом, точно он носил под рясой ковригу хлеба. Лицо обрюзгло, поросло рыжей всклокоченной бородой; мутные глаза смотрели на все по-рыбьи неподвижно. Он, вероятно, редко мыл голову, но зато часто смазывал густые рыжие волосы лампадным или сливочным маслом, поэтому от них несло тухлым запахом. Нельзя было не удивляться, как это офицеры могли выносить его присутствие в кают-компании и кушать вместе с ним за одним общим столом. Совершенно необразованный, серый, он при этом еще от природы глуп был безнадежно...

...Как и в другие праздники, так и теперь я стоял в церкви, слушал обедню и многому удивлялся. Что-то несуразное происходило передо мною. Священник церковной службы не знал, часто сбивался, и тогда на выручку ему выступал матрос-дьячок, шустрый черноглазый парень. Не дожидаясь, пока священник распутается и подаст нужный возглас, он вместе с хором начинал песнопение. А в это время сам отец Паисий, желая угодить начальству, неистово чадил кадилом прямо в нос командиру и старшему офицеру, так что те не знали, куда деваться от едкого дыма ладана, отворачивавшись, морщились, иногда чихали.

В церкви было жарко. Я слушал обедню и думал: кому и для чего нужна эта комедия? Офицеры, как образованные люди, не верили во всю эту чепуху. Мне известно было, что они сами в кают-компании издевались над священником. А теперь они стояли чинно перед алтарем и крестились только для того, чтобы показать пример команде.

Не могли и мы верить в то, что будто бы через этого грязного, вшивого, протухшего и глупого человека, наряженного в блестящую ризу, сходит на нас божья благодать. Нас загнали в церковь насильно, с битьем, с матерной руганью, как загоняют в хлев непослушный скот. А если уж нужно было заморочить голову команде и поддержать среди нее дух религиозности, то неужели высшая власть не могла придумать что-нибудь поумнее?...

...Вечером те же матросы, собравшись на баке, будут с удовольствием слушать самые грязные анекдоты о попах, попадьях и поповых дочках». 

Новиков-Прибой, «Цусима».

Большевики, коммунисты как раз, на мой взгляд, и попытались заменить эту окончательно опозоренную веру некоей иной, с новыми бессмертными богами - Марксом и Энгельсом, с их пророком Лениным, со святыми великомучениками вроде Сергея Лазо? И добились некоторых успехов – но, в конце концов, также потерпели неудачу. А теперь снова православная церковь при поддержке правительства пытается возглашать нам вести благие?

Так Новиков-Прибой работал на большевиков. Что ещё он мог написать?

Благодарю Вас, Владимир, за прекрасный, хорошо аргументированный очерк!

«В советских школах 70-х годов ученики без конца цитировали и зубрили наизусть бредовые пассажи Ленина про религию, как «опиум для народа», научные, а как сейчас выясняется - лженаучные лозунги типа: материя вечна и неизменна. Или: материя первична - сознание вторично».

Я была и школьницей, и студенткой этого периода. Лучше всего давались предметы, помимо литературы, «История партии», «Научный коммунизм».  И все, как шелуха отвалилось, ушло из сознания. Поняла это, читая Вашу статью. На это место пришли новые ИСТИННЫЕ знания о Боге.

«Бог всего лишь позволил пожить России в безверии, но не оставил ее совсем. Он как будто бы ушел на время, чтобы вернуться».

Спасибо Вам огромное за взвешенный, умный, чуткий, аргументированный разговор, любящего Отечество и народ, неравнодушного человека.

Боже мой, какую ахинею Вы несёте!

Даже возражать неудобно. Вот Вы считаете себя верующим и при этом пишите «тёмные и по-настоящему мракобесные времена прошли». Да у Вас ошибка в последнем слове - там две буквы «и» должны стоять!

Вы в первом абзаце Вашего произведения даете следующую вводную: «Свержение большевиками - и силами, их поддерживающими - так называемых эксплуататорских классов и установление в России так называемой власти трудового народа были лишь прикрытием главной цели революционного переворота 1917 года, действий по его подготовке и дел коммунистической власти в течение последующих семидесяти лет. Главной целью всей этой многолетней и многотрудной заварухи  было убийство в народе веры в Бога».

Вот почему-то современник тех событий, белый генерал Деникин, у которого причин симпатизировать большевикам вроде не было, придерживался мнения прямо противоположного. Он считает, что вера в бога в народе была уже благополучно убита. Цитирую:

«Каково было состояние русской армии к началу революции? Испокон века вся военная идеология наша заключалась в известной формуле: «За веру, царя и отечество».

На ней выросли, воспитались и воспитывали других десятки поколений. Но в народную массу, в солдатскую толщу эти понятия достаточно глубоко не проникали. Религиозность русского народа, установившаяся за ним веками, к началу 20 столетия несколько пошатнулась. Как народ-богоносец, народ вселенского душевного склада, великий в своей простоте, правде, смирении, всепрощении - народ поистине христианский терял постепенно свой облик, подпадая под власть утробных, материальных интересов, в которых сам ли научался, его ли научали видеть единственную цель и смысл жизни... Как постепенно терялась связь между народом и его духовными руководителями, в свою очередь оторвавшимися от него и поступившими на службу к правительственной власти, разделяя отчасти ее недуги...

Весь этот процесс духовного перерождения русского народа слишком глубок и значителен, чтобы его можно было охватить в рамках этих очерков. Я исхожу лишь из того несомненного факта, что поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно равнодушно. Казарма же, отрывая людей от привычных условий быта, от более уравновешенной и устойчивой среды с ее верою и суевериями, не давала взамен духовно-нравственного воспитания. В ней этот вопрос занимал совершенно второстепенное место, заслоняясь всецело заботами и требованиями чисто материального, прикладного порядка. Казарменный режим, где все - и христианская мораль, и религиозные беседы, и исполнение обрядов - имело характер официальный, обязательный, часто принудительный, не мог создать надлежащего настроения. Командовавшие частями знают, как трудно бывало разрешение вопроса даже об исправном посещении церкви.»

Деникин Антон Иванович, «Очерки русской смуты».

Я склонен больше доверять очевидцу событий...

Никто не пытался понять, откуда пришло выражение «раб Божий» и что оно на самом деле значит? Вне зависимости от отношения к Русской Православной Церкви?

«Убийство в народе веры в Бога» - дело рук самой церкви. В искажении самой сути Слова Христа, порождающей и соответствующие искажённые методы служения. В этом и проявляется «фарисейское лицемерие» церковников.

Даже понятие о Вере - о которой говорил Христос - исказили, превратив её в «Веру в Бога».

            И как во всем этом современному человеку разобраться? Умом трудно, а вот сердцем...  Особенно рассмешила Хохлева рецензия:

            А еще член Союза писателей! Профессор! Действительный член Академии! А главного - не понимает.

            БОГА - НЕТ! И это давно доказано НАУКОЙ!

О какой вере вы пишете? О верованиях дикарей, которые гром и молнию объясняли Божьим гневом?

Какой наукой? Кому доказано?

Сквозь улыбку - и сквозь текст рецензии - Хохлев увидел старого коммуниста-ленинца, каким-то чудом научившегося пользоваться компьютером и заходить в Интернет. И продолжающего утверждать в мире «светлые» идеи.

И вот так все эти, умственно недоразвитые, невежественные ленинцы, сути вопроса не касаясь - потому что не знают, как оппонировать, чем возражать - «бьют» противника внешними, формальными атрибутами...

«Член Союза»... Как будто все члены Союза должны быть атеистами? 

«Несёте ахинею»... Так раскройте её суть... А не ярлык вешайте. 

«Возражать неудобно»... Не неудобно - нечем...

Какую огромную работу нужно провести, чтобы выбить из седых голов клише советской коммунистической пропаганды. И не дать этим клише уютно устроиться в головах молодых...

Хохлев откинулся на спинку кресла и вспомнил, как поднимали взоры к небу и плакали люди, когда несколько месяцев назад, весной на колокольню храма Воскресения Христова - что у Варшавского вокзала - водружали новые колокола.

Фонд «Безопасный город» и журнал «БЕГ» принимали активное участие в этом деле. По пресс-релизу Хохлева на церемонию освещения колоколов  собрались почти все СМИ города.

А после - во время праздничной трапезы - Хохлев прочитал стихотворение «Христос у храма», как будто специально написанное к событию.

Христос сидел на паперти у храма,

Невидимый, неслышимый... Один.

Визжала за оградой пилорама,

Под купою краснеющих рябин.

Сновали суетливые трудяги,

Над колокольней строили леса.

Церковные под ветром бились стяги,

И радовались стройке небеса.

Христос сидел, измученный, голодный...

Как после боя. Раненый копьем.

Сияли купола сквозь грай вороний,

Все птицам этим нипочем.

Святыню восстанавливали люди,
Разрушенную красной саранчой.

На бронзовеющем небесном блюде

Сверкал восток негаснущей свечой.

Христос устал, Он был уже не молод.

Он спать хотел, но было не до сна.

Сквозь человечий, равнодушный холод

Светила в души Вечная весна.

            Вспомнил Хохлев и то, как наместник Александро-Невской лавры Назарий, который по благословлению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского освящал колокола перед водружением - после того, как стихотворение было прочитано, встал и сказал:

            - И дал же Бог человеку талант так сплетать слова...

07.10.2010

В два часа ночи Жерлов проснулся от жуткой качки.

Его пьяная голова взлетала над спинкой кровати и тонула в подушке по брови. Взлетала - тонула, взлетала - тонула. Не найдя выключателя - в темноте болтанки - Жерлов ощутил какой-то знакомый, неприятный запах, но не смог определить его источника.

Вчера перед отбоем он выпил стакан коньяка - для сна - и ничего не соображал. Жерлов пил коньяк стаканами или на худой конец - фужерами. Когда на литературных застольях Прыгунец разливал по рюмкам, председатель морщился. Говорил: «Что ты опять мне эту мензурку суешь? Лей в фужер». И объяснял: «Это вы любите растягивать, рассусоливать... А я два фужера - свою норму - выпью и все... И мне хорошо... И больше не надо!» После двух фужеров коньяка Жерлов действительно к спиртному не прикладывался - пил сок, морс или чай. Если хотелось пить. Вчера, после напряженного «рабочего» дня, захотелось коньяка.

Разбуженный штормом, немного придя в себя, Жерлов заорал: «Свистать всех наверх! По местам! Задраить кингстоны!» И тут же получил удар Раи в бок - справа и громкую оплеуху - слева. Жерлов затих и попытался поймать руку, ударившую его по лицу - не поймал. Замахал своими кулаками, круша невидимого противника.

Когда председатель окончательно проснулся и  даже чуть протрезвел он понял, что кто-то трясет его за плечи.

- Тьфу, черт!

Жерлов попытался скинуть с себя невидимку. Но не тут-то было. Бес коммунизма, с копытами забравшийся на кровать, держался на Жерлове крепко. И продолжал трясти.

- Черт, черт! А ты думал кто? - наконец вложил он в ухо Жерлову. - Ты что, пьяный?

Жерлов скинул ноги на пол. Сел, почесал голову. Вместе с ногами, с кровати соскочил и бес.

- Выпивши.

- А ну, иди в кухню. Чтобы нам твою Раису совсем не разбудить.

Председатель покорно встал и, покачиваясь, «по стеночке» поплелся, куда было сказано. Бес воссел на кухонном столе и налил в стакан огуречного рассолу.

- Ты, Жерлушка, мне сейчас трезвым нужен.

- Садист. - Жерлов одним махом опрокинул стакан в себя. - Среди ночи-то чего тебе, б... , не спится?

- Так днем до тебя не добраться... Ты же весь в выборах. Занятой!

- Ладно, давай, б... , без прелюдий.

- Бес прелюдий, так бес прелюдий... Стинов Илья Францевич тебе что сказал? Хвалить Хохлева. А ты?

- Не могу я его, б... , хвалить... Хватит и того, что не ругаю. - Жерлов присел на табурет перед бесом и почесал грудь.

- Дурак ты, батенька. Ни хрена не догоняешь... Еще налить?

- Сам пей.

- Дурак, неблагодарный... Я же для тебя стараюсь! - Бес поставил банку на холодильник. - Ладно, давай к делу. Запомнишь, что я скажу? Или, может, запишешь?

- Запомню.

- Черт с тобой - не хвали... Но завтра скажешь всем, и так скажешь, чтобы молва пошла, что Хохлева будто бы бес попутал.

- Ты что ли?

- Не я - другой. Нас много... Слушай внимательно. - Бес коммунизма пригнулся к лицу Жерлова. - Запустишь такую идеологию: Хохлев нормальный, молодой, начинающий - и очень перспективный - писатель. Ему не в председатели метить, а писать, писать и писать. Но его бес попутал - вот он на выборы и пошел. Уловил?

- Уловил. Это значит, чтобы его никто, б... , всерьез не воспринимал.

Лицо Жерлова напряглось, разлетевшиеся во сне брови слетелись к переносице, в руках - откуда-то - появилась канцелярская скрепка.

- До собрания! Молодец, соображаешь. Будешь так говорить: «Бес Хохлева до выборов путать будет, а после - как бес отойдет - Владимир Владимирович каяться прибежит, скажет: «Извините, Сергей Евгеньевич, простите! Бес меня видно попутал, что я против вас пошел». Врубился?

- Мог бы из-за этого, б... , и не будить.

- Это мне решать: будить или не будить. Бывай. - Бес коммунизма закрутился вихрем и исчез в вентиляционном отверстии, над раковиной.

В вице-губернаторской приемной Жерлов оказался точно в назначенное время. Успел. Без замедления его пригласили в кабинет.

По дороге проглотивший таблетку валерьянки, председатель относительно спокойно доложил о делах Союза. На вопросы отвечал сдержанно, подбирая слова. Посетовал на то, что желающих вступить невероятно много. И на то, что графоманов и вообще неписателей среди желающих - тоже много. Поэтому людям приходится отказывать. А с некоторыми «работать», «вытягивать» на профессиональный уровень. О Хохлеве отозвался хорошо, но без похвал. Постарался внушить вице-губернатору мысль, что этот кандидат - случайный. А вот о Рудакове слукавил: «Вот если бы Александр Валентинович, с его авторитетом, выдвинулся в председатели... Но он уже не наш!»

После доклада Жерлов вышел в коридор. Промокнул носовым платком лоб и шею и - по красной ковровой дорожке - зашагал к кабинету Туркина. Довольный собой и тем, что все так легко прошло.

У Туркина был Крайничев. Их разговор мгновенно пресёкся, как только в дверь заглянул Жерлов. Председатель понял, что говорили о делах Союза. Или о нём самом... Он вошел... И встал, раздвинув руки, посреди кабинета в каком-то оцепенении. Как лишнее звено. Не знал, что делать, о чем говорить. Замешкался в мыслях...

Туркин расхохотался внутренне и улыбнулся внешне.

- А-а! Сергей Евгеньевич, с добрым утром! - Юрий поднялся с кресла, подошел к гостю, пожал руку. - Ну, как отбились...

- Здравия желаю! - Жерлов вытянулся перед Туркиным, затем поклонился Славе. - Все нормально. Доклад принят, я отпущен.

- На свободу, с подпиской о невыезде. - Крайничев поймал протянутую ему пятерню.

- Ну зачем так? Просто отпущен.

- Ладно, забыли. - Туркин за локоток подводил Жерлова к окну. - Значится, Сергей Евгеньевич, так! Твою просьбу мы выполнили, но давай обойдемся без торжеств, цветов и шампанского. Проведем церемонию награждения в узком кругу.

- Так точно. Правильно.

- В таком случае: равняйсь, смир-рно! Р-равнение на сер-редину!

Туркин перегнулся через стол, открыл верхний ящик. Жерлов вытянулся во второй раз.

- Товарищ капитан третьего ранга Сергей Жерлов, за беззаветное служение русской литературе, - Туркин с Крайничевым весело переглянулись, - вы награждаетесь орденом «За службу России». 

В руках у Жерлова оказалась красная коробочка и наградное удостоверение. Председатель проорал.

- Служу России!

Он раскрыл коробочку, извлек из неё награду. Приложил орден к лацкану пиджака. Просительно обратился к Туркину.

- А может, Юрий Сергеевич, прикрепите? Своими руками! В Смольном!

Туркин расхохотался в голос и прикрепил. Подчеркнул значимость момента крепким рукопожатием... А Жерлов тут же засуетился. Открыл портфель, достал из него какую-то папку. Стал развязывать тесёмки.

- Я тоже, б... , - ой извините - не с пустыми руками, Юрий Сергеевич... Решением президиума Литфонда вам предоставляется дачный домик в поселке Комарово Ленинградской области.

- Уже не Ленинградской.  

Жерлов не понял, в волнении дёрнул не за тот конец... И бантик завязался в узелок. Председатель бросил портфель на пол, присел на корточки и, пыхтя, принялся распутывать непослушные тесёмки. Стоящие над ним государственные служащие снова переглянулись. Крайничев без слов поздравил приятеля, Туркин благодушно принял поздравление. Жерлов, наконец, разобрался со своей папкой, встал и передал счастливому владельцу правоустанавливающие документы.

Юрий Сергеевич - привыкший проверять всё - внимательно проверил их. Вчитался в текст, всмотрелся в печать, удостоверился в подлинности подписи. Затем быстро убрал бумаги в сейф... И выставил на стол бутылку виски.

- Отметим! Несмотря, что утро еще... Слава, поверни ключик.

Крайничев подошел к двери и запер её на замок.              

В гостиницу «Англетер» Хохлев прибыл за двадцать минут до встречи.

Устроился за столиком у окна - недалеко от ресепшена - начал было перелистывать какой-то глянец, но затем отложил и засмотрелся на улицу. К главному входу подкатила шикарная иномарка, из которой на мокрый асфальт выскакивали иностранные туристы. В основном пожилые, холеные и в красивых одеждах дамы и господа. Они выгружали из багажника огромные чемоданы на колесиках, дорожные сумки с кожаными накладками на углах, невероятной длины зонты. Кучковались на тротуаре, запрокидывали головы и с восторгом рассматривали Исаакиевский собор. Некоторые щелкали фотоаппаратами. От туристов веяло благополучием, сытостью, уверенностью в завтрашнем дне и какой-то - пожилой уже - молодостью.

Швейцар, в темно-красном фраке, раскланивался, шаркал ножкой перед каждым и приглашал войти. Туристы, громко разговаривая на немецком, постепенно заполняли собой и своими чемоданами холл.

Владимир вспомнил свою первую в жизни пресс-конференцию. В Гамбурге. В 1990 году, преодолевая пресс и гонения коммунистического - соцреалистического - руководства Академии художеств, ему удалось показать архитектурные открытия своей студии в Европе. Тогда, созданный за два года, метод ассоциативного проектирования вызвал интерес Союза немецких архитекторов.

Хохлев со своим другом привезли в Германию выставку.

Журналисты - в зале - проекты фотографировали. А после - в пресс-центре - задавали по ним вопросы. Хохлев отвечал, отвечал... А в конце, задал свой: кого из российских архитекторов ХХ века вы знаете? Зал долго работал мозгами, пока, наконец, кто-то не брякнул: Татлина. Это означало, что за весь советский период русская архитектура - после войны отягощенная идеями Ле Корбюзье - родила лишь одно широко известное имя.

Владимир помнил, как про Корбюзье в «Роттердамском дневнике» хорошо сказал Иосиф Бродский:

У Корбюзье то общее с Люфтваффе,

что оба потрудились от души

над переменой облика Европы.

Что позабудут в ярости циклопы,

то трезво завершат карандаши.

Жаль, что нобелевский лауреат не вспомнил и об облике России.

Тупую и тупиковую прямолинейно-перпендикулярную идею Корбюзье Хохлев опроверг еще студентом - спорил с преподавателями, проектами доказывал свое право мыслить иначе. Работая учителем СХШ - элитной школы при Академии, он создал «кривой», самый близкий к принципам природного формообразования, ассоциативный стиль, практического внедрения которого - из-за его дороговизны - пока не случилось. Дом, спроектированный в ассоциативном стиле, нельзя построить, его можно только «вылепить» из кирпичей. Как скульптуру.

  Интересно, знают ли эти немцы про ассоциации? В 91-м гамбургские газеты много писали о выставке. Подойти вот сейчас, спросить...

- Владимир Владимирович, извините, пожалуйста.

Корнеев возник неожиданно, откуда-то сзади, опоздав на семь минут.

- Я осваиваю огромные деньги, которые - сами понимаете - требуют к себе любви и уважения.

Хохлев встал, поздоровался. Огромного роста - выше кандидата - и крепкого телосложения Корнеев скинул пальто на кресло. Поправил волосы, жилет на обозначившемся животе. Стряхнул невидимые пылинки с пиджака.  

- Вам американо или эспрессо?

- Американо.

- Посторожите мой портфель, я быстро.

Хохлев - в статусе хранителя думского портфеля - вернулся на своё место и стал наблюдать за депутатом. Такой же, как эти немцы, но в хорошем смысле слова - холеный, загорелый, безупречно одетый член Союза, как показалось Владимиру, излишне суетился. Может быть, всегда так? Такая манера... Корнеев подошел, поставил на столик поднос с двумя чашками. Устроился напротив.

- Для начала скажите, Владимир Владимирович, почему вы выдвинулись?

- В знак протеста. Жерлов - не председатель. Но кандидатуры, за которую я безоговорочно отдал бы свой голос, - не вижу.

- То есть вы не преследуете цели непременно занять его кресло.

- До выдвижения - не преследовал, сейчас - вынужден.

- Вынужден! - Корнеев задумался. - Просто я, наткнувшись на полное непонимание, хотел вообще выйти из Союза. Затем хотел создать свой... А сейчас - просто забыл о Жерлове, о его существовании. Пишу, издаюсь, меня знают, читают... Но ваша программа - и напор - вернули меня к каким-то прежним мыслям... Я почувствовал, что можно что-то изменить. И готов поддержать вас.

- Спасибо.

- Я внимательно читаю всё, что от вас приходит - мне нравится. Но, боюсь, вы недооцениваете способности Жерлова и компании обойти вас на процедуре. Эти старые коммунисты в высших партийных школах обучались методам, которых вы не знаете. Были целые курсы. Как организовать собрание, как обеспечить большинство, как провести человека на должность, как протащить нужное решение и прочее... Технологии по сто раз обкатаны и практически не дают сбоев. Может случиться так, что за вас будет готова проголосовать половина собрания, но сделать ей этого не дадут. Понимаете, о чем я говорю?

- Конечно. Тоже об этом думаю...

- И тогда все ваши усилия окажутся напрасными... Я не единожды избирался и могу сказать - ни разу не было честных выборов. То вброс, то неправильный подсчет голосов, то еще какая-нибудь подтасовка... Дайте мне лист бумаги.

Хохлев дал, что просили.

- Давайте договоримся так: информация - только для вас. О нашей встрече тоже лучше не распространяться.

- Договорились.

- Значит, первое и главное: голосование в обязательном порядке должно быть тайным. При открытом - ваш сторонник, из чувства страха, поднимет руку за Жерлова. При тайном - шансы резко повышаются. Некоторые любят тайно пакостить...

Корнеев нарисовал квадратик, со словом «тайное».

- Чтобы навязать собранию эту форму, - он постучал пальцем по квадратику, - нужно, чтобы вёл собрание ваш ведущий. Значит, на первых же минутах кто-то, вами подготовленный, должен из зала дать отвод ведущему, которого предложит Жерлов. Скорее всего, им будет Прыгунец. Он всегда ведет, не давая слова оппозиционерам. Далее...

Корнеев постепенно заполнял лист бумаги квадратиками, треугольниками, стрелками, условными значками и поясняющими словами, подробно комментируя все движения авторучки. Рассказывал о роли выборщиков, о бюллетенях и урне для голосования, которые нужно приготовить самому кандидату... О счетной комиссии, о множительной технике, о которой нужно позаботиться заранее... И так далее. За полчаса Хохлеву раскрылся весь сценарий действа.

- Собрание 21-го октября...

- Откуда вы знаете? Эту дату я слышу впервые.

- Мне вчера звонил Градов. До 21-го четырнадцать дней. Катастрофически мало. Но успеть подготовиться - можно. Это все реально. Сколько у вас помощников?

- Активных - двое, трое... Сторонников уже за сорок, но помогать многие отказываются.

- Понятно. На собрании вы неожиданно узнаете, что сторонников у вас всего пятнадцать. И некоторые не пришли, - Корнеев засмеялся. - Такова жизнь. Будьте готовы. Но бороться все равно надо! Встречаться с писателями, откликаться на каждый звонок... Быть все время на виду. Может быть, даже начать решать вопросы... С публикациями, к примеру...

- Дмитрий Олегович, вы сами-то на собрании будете?

- Не знаю. Завтра улетаю в Москву... и пробуду там две недели. Договоримся так: если возникнут вопросы - звоните в любое время. - Корнеев начал поглядывать на часы. - Давайте ваш «БЕГ».

Хохлев выложил на стол целую стопку журналов и книг.

- Выберите - что вам интересно.

- Всё беру. - Собеседник распихал стопку по ячейкам и карманам своего портфеля. - Удачи вам. Мне пора.

- А вам спасибо. И удачи тоже. Только...

Владимир запнулся, Корнеев притормозил.

- Что?

- В ваш план я должен буду посвятить своего ведущего. Этого не сделать, не упомянув про вас.

- Хорошо, упомяните...

Когда Корнеев скрылся за дверью в глубине холла, Хохлев долго еще вертел в руках исчирканный им лист. Вертел и думал...

Депутат предложил политическую модель выборов, которая в литературной среде не сработает. Это было очевидным. Писатели оценивают писателя по своим критериям. И выбирать будут по ним же. Но некоторые детали схемы можно было брать на вооружение.

Владимир - все еще сидя на своем месте - набрал номер Дубровского.

- Иван Алексеевич, добрый день. Это Володя. У вас как со временем? Я тут рядом, в «Англетере»... Добро. Дождусь вас.

Ожидая, Хохлев долго изучал гранитную столешницу. Любовался прожилками, зёрнами разной величины и формы. И разного цвета: от серебристо-искристо-белого до глубокого черного. В какой-то момент взгляд его пробил полированную поверхность и провалился внутрь камня.

Как ошибается тот, кто судит о строении гранита по его сколам. Кому кажется, что если разбить глыбу и заглянуть в трещину - можно познать внутреннюю структуру камня. Так примитивно полагали ученые-естествоиспытатели в ХVIII и XIX веках.  На самом деле взгляд смотрящего на скол упирается лишь в очередную границу. В твердь. И сколько камень не разбивай - внутрь его всё равно не заглянуть.

Это получается лишь у некоторых. Как сейчас у кандидата.

Внутри камня текла жизнь. В ней были свет и тьма, воздухи и ветры, приливы и отливы, звезды и созвездия. Сгустки энергии неслись по сосудам, как кровь по кровеносной системе человека. Гранит дышал и разговаривал. Мог отвечать на вопросы. Хохлев не знал, что спрашивать - не подготовился. Случайно заглянул в закрытую доселе область пространства.

Побродив по завораживающей красоты каменной вселенной, взгляд выскочил на поверхность. Стал обычным взглядом обычного человека. Не проникающим в невидимый мир. Вовремя, потому что в холл гостиницы вошел Дубровский. Хохлев махнув рукой, обозначил себя. Иван Алексеевич устроился на месте, где недавно сидел Корнеев. А Хохлев, находившийся под впечатлением только что увиденного, чуть не назвал его Дмитрием Олеговичем.

- Кофе? - предложил кандидат. - Американо или эспрессо?

Дубровский заказал американо. Теперь Хохлев попросил присмотреть за вещами и принес кофе.

- Градов был вчера в ЗАКСе. Обсуждали в том числе и выборы. Я попытался уговорить его стать твоим доверенным лицом или хотя бы содокладчиком на собрании - не получилось.

- Может, и к лучшему.  

- Почему? Ты что, сходишь?

- Не схожу, но ситуация развивается по своему сценарию. Совсем не так, как мы планировали.

- А именно?

- Чем глубже я постигаю настоящие цели Жерлова - и его суть - тем более страшным и опасным для общества вижу этого человека. Летом я воспринимал его прорвавшимся к власти дурачком и хамом, сейчас - для меня - он стал убийцей литературы. И в прямом и переносном смысле слова.

- Вот как!

- Да! В прямом смысле - его можно привлекать к уголовной ответственности.

- Как говорил Иосиф Бродский: «Ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы». Но за преступления против литераторов - то есть людей - наказания предусмотрены. У тебя есть доказательная база?

- Собираю. На сегодня - имею уже двадцать семь фактов нарушений закона. Несколько смертей. Рукоприкладство, унижение человеческого достоинства, издевательства...

- Получается тебе нужно не на выборы, а в прокуратуру? - Дубровский махнул рукой в окно. - Перейти площадь. И во-он туда.

- Года три назад «БЕГ» брал интервью у заместителя прокурора.

- Тем более.

- Но я имею только устные свидетельства. Нестойкие в духе или запуганные Жерловым писатели могут не подтвердить свои слова...

- Тебя это не должно волновать. Если ты инициируешь прокурорскую проверку - эти вопросы будут решать уже другие люди. С соответствующими правами и полномочиями. Только в письме ты так и скажи: информация получена в устной форме и не проверялась. Пусть органы проверяют.

- Логично. Но сейчас мне не очень хочется выносить сор из писательской избы. Если я выигрываю - Жерлов так и так не сможет продолжать безобразничать.

- Но люди-то уже пострадали...

- То есть вы однозначно за обращение туда? - Хохлев посмотрел через площадь.

- Хочешь, я еще подумаю... Посоветуюсь... Потом перезвоню тебе.

- Да, так будет лучше. Если я сейчас брошу такую черную тень на Союз и дело получит огласку – в последующем руководить людьми будет непросто.

- С другой стороны, есть статья два три семь УК. Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни и здоровья людей.

- И для творчества.

- Про творчество там не говорится... К сожалению.

- Дело в том, что никакого умышленного сокрытия нет. Все всё знают. В большей или меньшей степени. Сейчас оказалось, что ваш покорный слуга - в большей.

- Да, - Дубровский задумался. - Как там у тебя в сказках? То есть в царских притчах... Лучше не знать, чем знать. Спокойнее... Так, кажется?

- Но знать необходимо, чтобы идти вперед. Получил знание - запри его! Можешь забыть - когда потребуется, само всплывет. Знаешь - владеешь и действуешь. Не знаешь - сидишь... Это продолжение мысли, - Хохлев засмеялся.

- Да, это было бы смешным, если бы не было таким грустным... Давай о хорошем. Что ты делал в «Англетере»?

- Есенина поминал. - Хохлев помрачнел. - Если серьезно - встречался с одним человеком. По выборам.

- Понятно, можешь дальше не рассказывать... Знаешь, что мне поведал Градов... Что тебя будут долбить за Дербину...

- Что им еще остается? У коммунистов же на меня ничего нет. А интервью опубликовано, в Интернете висит...

- Особенно в этом деле старается некто Песьев. Я его не знаю.

- Его никто не знает. Глупый, но верный, преданный Жерлову человечек. С говорящей фамилией.

- Бегает, со всеми консультируется...

- Потому что сам ни одной свежей мысли произвести на свет не может. Вот и консультируется...

- Советская технология коллективного мышления?

- Так точно. Понимаете, Иван Алексеевич, старая партийно-литературная номенклатура не может допустить, чтобы советская - ложная - версия гибели Николая Рубцова была пересмотрена. Коммунисты не видят очевидного: Рубцов во всём подражал Христу... И на смерть шёл, как Он... Из Рубцова, при жизни, сквозило юродство - как из наших русских юродивых. После канонизированных. Взять хотя бы его беседу с портретами писателей... Но коммунисты не хотят этого признавать.

- Но речь не о Рубцове... О Дербиной.

- Дербина связана с Рубцовым одной ниточкой. Интервью я брал, чтобы понять: что же у них произошло... А советский суд не хотел ничего понимать. Не стал глубоко копать. Даже основного свидетеля - врача скорой помощи - не заслушал. И вынес выгодный советской власти приговор. Умышленное убийство. После чего советский писатель Виктор Каратаев выпустил «Козырную даму»... Чтобы внедрить в общественное сознание советскую версию. За неё этот Песьев и держится... Я его не боюсь.

- Странный вы - писательский народ... Нет бы - писать и радоваться жизни... Вы за какие-то версии бьетесь.

- Я бьюсь за правду. Писательскую. А современные коммунисты бьются за гнилую советскую идеологию. В соответствии с уставом Союза писателей... Они обделались в политике, в экономике... За литературу они будут держаться зубами. Потому что в литературном произведении можно тайно пропагандировать коммунизм. Писать, скажем, о православии, и при этом ностальгировать по сталинским временам. Если ностальгия подана небездарно, она может и зацепить непроницательного читателя. Вот где опасность!   

- Это ты как редактор журнала о безопасности жизни говоришь.

- Да, - Хохлев засмеялся. - Въелось.

- Ладно. Мне уже пора. Обеденный перерыв и так затянулся.

До филологического факультета, где на встречу с кандидатом Лидия Правдина собрала писателей василеостровцев и всех неравнодушных к делам Союза, Хохлев решил идти пешком. У Медного всадника - из чувства уважения к основателю города - притормозил. Затем вышел на набережную и, не наступая на швы между гранитными плитами, не спеша побрел к Благовещенскому мосту.

На противоположном берегу красовалась Академия художеств, с восстановленной после перестройки Минервой на куполе. В этом здании - где и стены учат - Хохлев шесть лет постигал азы искусства. По этой набережной - в составе легкоатлетической секции - бегал вечерами. У Сфинксов пил пиво и портвейн. И даже - на спор - однажды искупался в холодной Неве.

Володя шел по Питеру, как по своей квартире. Фасады - стены, низкое октябрьское небо - потолок, гранитное мощение - пол. Люстры только нет. Кандидат родил в своём воображении огромную - в барочном стиле, со многими рожками люстру, перевел её из невидимого мира в видимый... И подвесил к облакам. Над невским фарватером... Когда включил свет - стало уютнее.

На мосту ветер с Балтики чуть не сорвал с головы кепку... Не вовремя расслабился.

Пока поджидали опаздывающих, Хохлев раздал «Парад талантов» и «Русский писатель» с материалами о себе. Побеседовал с Правдиной - экс-секретарем Союза, с которой познакомился в прошлом году. По телефону записывал её стихотворение для Антологии современной российской поэзии, публикуемой в «БЕГе». Лидия Вячеславовна знала большую часть членов отделения, к Владимиру относилась с большой симпатией и даже агитировала за него.  

- Уважаемые коллеги! - в затихшей аудитории Правдина наконец взяла слово. - Некоторые из вас уже знакомы с нашим кандидатом. Тем, кто еще не успел, я его представлю! – Правдина подошла к Хохлеву и положила руку на его плечо. - Прошу любить и жаловать. Я думаю, что о прозе и стихах Хохлева мы поговорим в другой раз. Сейчас - «по просьбе трудящихся» - я попрошу Владимира Владимировича сначала рассказать о себе. О своей семье. Здесь собрались преимущественно женщины - нам будет интересно. А потом - о своей программе.

Хохлев начал с известной шутки.

- Так вот, родился я в благородной семье, близ Кордовы...

Шутку не восприняли - народ был настроен на серьезное общение.

- В центре нашего города, - кандидат быстро перестроился. - В родильном доме на улице Тульской, что у Смольного. В дни работы XXII съезда КПСС, на котором было принято решение вынести чучело Иосифа Сталина из мавзолея Ленина и похоронить его у Кремлевской стены. Это и было сделано накануне закрытия съезда, в ночь с 30 на 31 октября. Это, конечно, так, к слову... Окончил я архитектурный факультет Академии, вот здесь, рядом. Потом служил в армии...

- Отец ваш тоже с Васильевского?

- Отец, Владимир Максимович, родился в Великом Устюге, в 1927-м. Учился в Горном институте, на Васильевском острове. Инженер-металлург по цветным и благородным металлам, кандидат технических наук. Автор восьми изобретений.

- А дед?

- Дед из Архангельска. Максим Платонович, 1898 года рождения. До 17-го года служил в 1-м стрелковом полку в Царском Селе, потом три года боролся с бандами красных в составе 1-го артдивизиона в Архангельске. Участник Великой Отечественной войны, начальник санитарного поезда. После войны работал начальником больницы в Вологде.

- Владимир Владимирович, вы бы поосторожнее, насчет банд, -  выкрикнул с места незнакомый Хохлеву человек. - В то время орудовали банды и красных, и белых. Уважайте историю.

- Бандами я называю все незаконные формирования Красной армии.

- Почему же незаконные?

- Потому что Красная армия была создана незаконной властью.

- Давайте не будем пускаться в исторические споры, - вставила слово Правдина. - Лучше рассказывайте дальше... Про свой род.

- Прадед - Платон Максимович родился в 1857-м, тоже в Архангельске, на реке Соломбалке. Православного вероисповедания, грамоте учился в частной школе. В царской армии служил простым солдатом - ратником 1-го разряда. На гражданке столярничал, зарабатывал на жизнь своим трудом.

Прапрадед - Максим Федорович родился в 1830-м. Там же. Солдат. Весь род Хохлевых из простых архангелогородцев.

У меня есть фотография дома известного полярного исследователя Георгия Яковлевич Седова на набережной Соломбалки в Архангельске - у него был номер 30, а наш родовой - под номером 38 - очень похожий на седовский, стоял через два дома... Когда собиралась экспедиция Седова к Северному полюсу - в 1912 году - Хохлевы были свидетелями сборов. Не могли не быть... Вполне вероятно, что Платон Хохлев мог чем-то подсобить экспедиции - в плотницком деле - но это пока лишь мои предположения. 

Дома типичные для Архангельска того времени - двухэтажные. Каменный рустованный первый и деревянный второй этажи. Наш снесли около 1980 года, чтобы на этом месте построить новый корпус Соломбальского механического завода. Вот такая история.

- Интересно. Не каждый современный человек знает свою историю до времён Александра Сергеевича Пушкина. Здорово. А у вас большая семья.

- Жена и сын. Взрослый уже.

- Скажите, тут вот женщины хотят задать вам такой вопрос, как вы познакомились с Ларисой Малеванной. Это же вы с ней в соавторстве писали «Елагин остров».

- Я! - Хохлев засмеялся. - Мужчин это мало интересует... Да все просто. В 96-м году меня уложили в больницу, в Свердловку... А в соседнюю палату определили Ларису Ивановну. В тот же день. И начались встречи - еще до нашего знакомства. То в зале ЛФК, то в процедурном, то в столовой, то просто - в коридоре... Не познакомиться было невозможно. Ну, а после того, как познакомились, и я предложил написать сценарий, встречи стали регулярными. Над текстом мы работали около восьми лет.

- У вас был роман?

- Творческий... Хотя, чтобы так долго работать в соавторстве, мало одной взаимной симпатии. Чувства тоже были! Собственно говоря, ими мы и снабжали наших главных героев. «Елагин остров» - это мелодрама, фильм про любовь.

- Как интересно! И что, Лариса Ивановна так вот сразу согласилась быть соавтором...

- Почему сразу? Пришлось уговаривать, убеждать... Ухаживать...       

- Почему вы решили стать председателем? - снова встрял незнакомец. 

- Потому что Жерлов со своей командой губит современную литературу, - Хохлев был рад возврату к выборным делам. - Просто убивает.

- А вы дадите ей жизнь?

- Вернее сказать - создам нормальные условия для жизни. И развития.

- Сумеете?

- Приложу все силы. И связи.

- У вас ничего не выйдет. В Союзе годами, десятилетиями выстраивалась система взаимоотношений, которую не переделать за год. Даже за пять лет.

- Вы предлагаете сидеть и ничего не делать?

- Нет, почему? Делать нужно, но, мне кажется, у вас не хватит сил.

- Мне Лидия Вячеславовна поможет... И не только она одна! Вы член Союза, как вас зовут?

- Анатолий Семенович. Я не член, Жерлов меня задробил.

- И вы с этим смирились? Согласны?

- Нет, конечно. В Союзе есть писатели, пишущие гораздо слабее. Но что мне бороться за членство? Я писать люблю. Думаю, так же как и вы. Мне не понятен ваш порыв...

- Да, и для меня писать, как дышать... Но когда я вижу, как измываются над моими коллегами, кулаки сжимаются сами.

- Это молодость ещё в вас играет.

- Вот и хорошо, что играет, - Правдина снова перехватила слово. - Лучше один молодой и талантливый, чем десять бездарей-перестарков.   

Около часа еще Хохлев отвечал на вопросы и задавал свои. В завершение встречи рядом с ним выросла стопка листочков. С голосами. Литературный люд, хоть и с оглядкой на прошлое, жаждал перемен.

Когда все разошлись, Хохлев напросился проводить Правдину до дома. Вышли на Университетскую набережную, дождались троллейбуса. Устроились на задней площадке, у окна. Владимир больше молчал, слушал...

- Деньги в правлении Союза приобрели функцию, аналогичную функции пищи. Все делается ради того, чтобы их получить. И съесть.

Без де­нег, ни доминировать - к чему стремится, в первую очередь, Жерлов, ни размножаться - чего хотят остальные писатели-коммунисты, не получается. Поэтому добыча денег - это основное дело нашего правления. В зависимости от их объема решается пробле­ма размножения и доминирования.

Жерлов никогда не зацикливается на чужом талантливом произведении. Сложные понятия авторской прозы и поэзии им не осознаются. Понимаются только простые вещи - где, кто, сколько взял, куда унес, кому передал.

С точки зрения нормального человека он напоминает кретина. Но это далеко не так! Он сразу «видит» талант, оценивает степень его конкурентоспособности и придумывает, как его нейтрализовать. Самое простое - посадить на стакан и постепенно споить. Никаких подозрений. Человек сам спился... Если споить не получается, есть другие способы - публичная обструкция творчества, хамство, оскорбления, особенно женщин, невыполнение обещаний, вмешательство в творчество. 

Жерлова не интересуют высшие материи. Он ходит на культурные мероприятия не для того, чтобы наслаждаться объектом культуры, а для того, чтобы показать себя, выступить, хватаясь за микрофон, бестолково раскритиковать сидящих в зале. То есть в очередной раз доминировать. И это не деградация - это приспособление.

- Я не видел его молчащим...

- О! Владимир Владимирович, Жерлов в совершенстве владеет приёмами забалтывания. Много слов и эмоций в режиме монолога - ключ к доминированию. Он вплетает в свои монологи сложные слова и непо­нятные словосочетания, чтобы у собеседника вызвать чувство неполноцен­ности. Хотя попроси Сергея Евгеньевича объяснить непонятное слово - не объяснит. Потому что сам не понимает... Слышал где-то...

Забалтывание - это способ информационного засорения голов слушателей. Чтобы люди потом думали не о своём творчестве, а пытались расшифровать то, что «так умно» сказал председатель.

Если что-то заболтать не удается, тогда это замалчивают. Очень действенный прием. Жерлов умеет молчать по тем вопросам, которые могут доставить ему неприятности, лишить власти.

- Как вы объясните крепкую спайку правления?

- Кооперацией с целью защиты своих интересов. Жерловцы всегда коопери­руются по принципу: против кого будем дру­жить? Сейчас они дружат «против Хохлева». Образ общего врага по­могает им создать временную связку, которая разва­ливается после достижения цели. Проверенный приём этой связки - заплевать, полить «грязной» информацией. Оговорить человека, что­бы другие с ним не общались. Сейчас, к примеру, Жерлов везде оговаривает вас.

- Знаю. 

- Вы должны понимать, что для Жерлова опасность потерять власть более акту­альна, чем личная безопасность. Поэтому он санкционирует насилие, террор и произвол, чтобы, ликвидируя одних - к примеру, ваших сторонников, продолжать запугивать других.  Жерлов вынужден угрожать, чтобы доминировать. При этом угрозы могут быть разными. От легкого - посредством намеков - запугивания до прямых «наездов»... Вас он пугать не будет. Пока.

- Почему?

- Он вас боится.

- Почему боится?

- Не знаю. Года три назад я заметила, как изменилась его реакция на фамилию Хохлев. Когда говорят о вас, он морщится и переводит разговор на другие темы.

- Забавно. Знаете, почему это?

- Нет.

- Именно года три назад я отказался ему подчиняться. Просто послал... С тех пор он обращается ко мне только в крайних случаях...

- Так это хорошо! Его и нужно держать в постоянном страхе... Чтобы дрожал. Только хватит ли у вас нервов на такое?

- До выборов - хватит. 

Не весь Смольный оказался настроенным против.

«За» - как ни странно - в большинстве своём были не писатели, а читатели. Раньше работавшие с Хохлевым. Знавшие - и любившие - его книги, журнал «БЕГ»... Просто уважавшие кандидата как хорошего человека... И готовые помогать.

Сотрудник Комитета - и почти друг - Иван Павлович Сапожков в ожидании Владимирыча - так он называл Хохлева - пил уже вторую кружку пива. Встреча должна была состояться в баре на Фурштатской, но кандидат заранее предупредил, что не знает точного времени окончания  мероприятия на филфаке. Сапожков согласился ждать.

Иван Павлович двадцать два года проработал в милиции, дослужился до начальника Уголовного розыска районного отделения. Многих посадил, но однажды преступный мир, в лице двух боевиков со стальными прутами, подкараулил Палыча - так его звали и зовут все - в подворотне и отметелил «по полной». Настучал и по голове, и по ребрам. Палыч полгода провалялся в госпитале, затем еще столько же прожил в ведомственном санатории - на реабилитации, после чего в Уголовный розыск уже не вернулся. Устроился в Комитет - на бумажки...

С Владимиром он сдружился с первого дня знакомства и очень сожалел, когда Хохлев подал рапорт об отставке. Даже уговаривал... И увольняемого, и начальство... Усилия оказались тщетны, теперь бывшие сослуживцы встречались по праздникам или на природе. На грибах, ягодах, редко - на рыбалке. Ну и, конечно, «по делам». На эту встречу Палыч  напросился сам. Почему и согласился ждать столько, сколько потребуется.

Интерьер бара был - с художественным вкусом - собран из старого санитарно-технического, кухонного и инженерного оборудования. Алюминиевых профилей, уголков, стальных косынок, отслуживших своё радиаторных решеток и других, ранее бывших в употреблении, сейчас никому не нужных элементов.

Спинки диванов из водопроводных - дюймового размера - труб украшали вентили, краны и заглушки. В деревянные столешницы были врезаны чугунные - отполированные локтями - списанные крышки люков. Под потолком болтались люстры из повешенных вверх дном помятых алюминиевых кастрюль и чайников со срезанными донышками. С прикрепленными к обрезам общепитовскими вилками и ложками. На стойку бара с краю склонился головой человек из папье-маше в комбинезоне водопроводчика времен застоя, с газовым ключом в кармане.

По мысли дизайнеров эта экзотическая, но вместе с тем простая, обстановка должна была расположить к такому же простому, без понтов и гнутых пальцев, общению. Так оно чаще всего и случалось.  

Хохлев заказал пиво и подсел к Палычу.

- Володя, как ты думаешь, зачем ко мне - ведущему специалисту сегодня приходил Сизарёв - начальник управления? Сам, собственной персоной. 

- Про меня, наверное, что-нибудь хотел выпытать?

- Точно!

- А ты, конечно, все и выложил.

- Обижаешь... Послал... И знаешь, что подумал? Раз у тебя с этими выборами все так круто, давай я вот таких штучек где надо понавешаю. - На стол из ладони Палыча выкатилась черная таблетка, похожая на тот магнитик, на вокзале. - В кабинете Сизарёва, да и прочих деятелей культуры... Чтобы ты всё слышал, всё знал...

- Я и так все знаю.

- Примерно... А с этим - будешь документально знать. Слово в слово.

- Палыч, спасибо за заботу, но не нужно.

- Ладно, не навязываю. Когда будет нужно - скажи. Просто Смольный гудит, твоя фамилия у всех на устах... Все говорят про какое-то письмо.

- Моё, вице-губернатору... О безобразиях в Союзе...

- Понятно... Информация об этом письме каким-то образом просочилась в СМИ. И нашей Ленке, которая теперь на твоём месте, сегодня утром позвонили с телевидения и спрашивают: «Писатель Владимир Хохлев и пресс-секретарь Комитета - это одно лицо?»

- И что Леночка? Я её перед уходом хорошо инструктировал...

- Она подтвердила - одно!

- Тогда помогите нам его найти. Ленка твою трубку дала - не звонили?

- Пока нет.

- Володя, все-таки... - Палыч спрятал жучка в карман. - Прослушки ты не хочешь. Чем же тебе помочь?

Хохлев пил пиво и думал. Долго.

- Ты Кремнева - националиста нашего - должен знать... Помнишь, всё письма писал: про пикеты, марши...

- А как же... Из Пушкина.

- Так точно. Он мне тоже рвётся помогать... Но не может удержать себя в границах писательского поля... Мне нужна информация о его полках. Лучше бы - ежедневная. По вечерам можем созваниваться. До 21-го.

- Опасен?

- Не более чем... Но присмотреть нужно. Как бы он не перегнул палку, вернее клюшку для гольфа.

- Понял. Принято... Все сделаем.

- Ну и хорошо. Просто ребята горячие...

- Это не они там? – Палыч указал на окно. – С триколором?

Хохлев повернул голову к окну. По Фурштатской, в свете вечерних фонарей, в сторону Смольного бежала колонна по пояс обнаженных людей. Человек двести. В возрасте - от пятнадцати до двадцати пяти. Некоторые были наголо обриты. Атлетического сложения молодой человек в голове колонны держал над головой Российский флаг. По его команде колонна дружно и громко, распугивая воробьев и голубей на карнизах, скандировала: «Русс не пей, займись спортом!.. Русс не пей, займись спортом!.. Русс не пей, займись спортом!..»

- Смотри, как эволюционирует движение, - Хохлев улыбнулся. - Не митинг, не шествие - обычная спортивная пробежка... И никаких разрешений, уведомлений не нужно... Бегут, как курсанты военного училища...

- Только дисциплинированнее!

08.10.2010

Утром Хохлев позвонил Ивану Тихонову.

- Ваня, ты моё очередное письмо получил? Про пострадавших?

- Нет... От кого пострадавших?

- От Жерлова.

- Как интересно! Ты выясняешь пострадавших?

- Странно, я всем пятого числа отправил... Тут по поводу этого письма целая заваруха.

- У нас в области так Интернет работает... Значит, не прошло.

- Короче, я составляю список писателей, пострадавших от Жерлова и его компании. Помнишь, ты рассказывал про поэта, бросившегося в шахту на стройке, на Васильевском...

- Так это было еще до Жерлова, в 1979-м. Корин, был такой... очень талантливый, выступал вместе с Рубцовым, Горбовским, Бродским...

- И что?

- Затравили. Он все о Боге писал... А кому в семидесятых это понравилось бы? Вот он напился и бросился в шахту...

- Значит, Жерлову было у кого учиться... Травить.

- А то!

- Тогда вспоминай, кого он сам затравил? Кого ты лично видел. Знал.

- Меня.

- Это я помню. Ты уже в списке. Еще?

- Лемехов его боялся... Как огня. Несмотря, что секцией поэзии руководил. Интеллигентный был, мягкий. Со мной дружил. Но знаешь, как дружил? Я как-то у него дома ночевать остался... А на следующий день мы пошли в Союз. И вот подходим уже, вдруг Женя от меня на другую сторону улицы перебегает... Испугался, что нас вместе увидят. Я-то уже в опале был... А Лемехов при должности. Он с Жерловым никогда не спорил. Ни в одном вопросе. Ни одного поэта отстоять не смог. И сам постоянно страдал за свою бесхребетность.

- От издевательств.

- Оскорблений, да. От насмешек.

- Ладно, я записал. Еще кто?

- Клавдия Степановна Пештунина. Старейшая писательница, Блока живым застала. Ходила на его выступления девчонкой. Если бы ты видел, как однажды Жерлов её со сцены согнал. Матом. Как нашкодившую малолетку... У них же никакого почтения никогда к пожилым не было. Любого могли грязью облить. А Галину Шкапину сколько он мучил. Та чуть из окна не выбросилась. Потом пьесу написала... Где героиня из окна выбрасывается. Практически о себе. Я удивляюсь, как она вообще выстояла... Её потом в Союз приняли.

- Записал.

- Теперь, Суровец был такой. Сергей Суровец, прозаик... Он за какой-то оступок сел... Потом из тюрьмы вышел, устроился в охрану Дома писателей... Жерлов ему проходу не давал. Цеплял каждый день. И слова такие находил - самые обидные. Серега хорошие рассказы писал... про зону. Жерловцы ни одного не напечатали. Суровец у себя в каптерке и повесился.

- Чем дальше, тем страшнее...

- А ты думал? Почему я сейчас ни с кем из них никаких дел не хочу иметь... Ты вот спокойный, с тобой хоть говорить можно. А эти... Мне даже тебя жаль. Вот выберут, ты же там не сможешь... Среди этой коммунистической мрази... Володя, я не хочу больше вспоминать... Все, закончим.

- Ладно.

- Они же не умрут в тот вечер, как тебя выберут. Они будут в том же составе к тебе - уже к председателю - ходить, конючить... Каждое твое действие обсуждать. Каждую твою строчку критиковать... Ты выдержишь?

- Далее чем на день вперед я никогда не загадываю.

- Ну и напрасно. Лучше бы просчитал...

- Я думаю, если меня выберут, они организуют какой-нибудь свой коммунистический союз писателей... Ко мне ходить не будут.

- Ладно, бывай, мне на работу пора...

Хохлев положил трубку. Тут же пришло желание позвонить Прыгунцу. Просто так. Без расчетов, подоплек и всяких там агитаций... Во время вступления в Союз и далее, пока кандидат ходил на секцию прозы, с Прыгунцом Хохлев часто созванивался. Что-то обсуждал, к каким-то советам даже прислушивался...

По утрам Прыгунец - давно пенсионер - обычно работал дома. Писал... Затем спешил в Дом писателя или по каким другим делам... Хохлев, набирая номер, думал: вот бы он уже ушел... Прыгунец взял трубку.

- Борис Федорович, это Хохлев. Доброе утро!

- До-оброе, - глухой голос звучал, будто из могилы.

- Хотел поинтересоваться вашим мнением о предстоящих выборах. Вы знаете про мое выдвижение?

- Знаю. И не одо-обряю. На секцию вы перестали хо-одить.

- Работы много.

- Работа у всех... Вас никто не знает...

- Вы знаете... Расскажите тем, кто хочет узнать, про Хохлева.

- Зачем?

- Чтобы за Жерлова не голосовали.

- Вы еще не готовы к председательству.

- А к Жерлову - вы как?

- О-очень хорошо! Это настоящий председатель. Он работает... Голосовать я буду только за Сергея Евгеньевича...

О чем говорить дальше - Хохлев не представлял. Работой можно назвать любую деятельность. В том числе и убивающую. Киллер тоже «работает»... Чтобы ежедневно «гасить» таланты и издеваться над состоявшимися писателями - энергии на это нужно много. И воли, и концентрации внимания - никого же нельзя пропустить...

А вот Прыгунец вдруг неожиданно обрадовался. Этот звонок освобождал его от поручения председателя - выходить на Хохлева самостоятельно и убеждать сойти. Теперь он доложит Жерлову: сделал все, что мог - переговорил.

- То есть моя агитация на вас не подействует?

- Абсо-олютно верно, Владимир Владимирович. Я даже хочу сказать: зря вы все это затеяли. Лучше вам сняться - не ваше это дело. Вам надо писать - учиться писать... Давайте мы лучше книжку выпустим. Я перего-оворю с Бельским. Найдем какие-то деньги и выпустим ваши рассказы...

- У меня этим летом в Америке рассказы опубликованы. В сборнике «На троих».

- Странное название. Ну да ладно... А мы вас тут выпустим. На секции о-обсудим... Может, даже на премию Го-ого-оля выставим. Соглашайтесь.

- После выборов.  

- Что же, вам виднее... Тогда до-о свидания.

- Всего хорошего.

Этот короткий - на первый взгляд бесполезный - разговор подтвердил вывод Хохлева: Прыгунец - не руководитель пятерки. Слишком много в нём подобострастного чинопочитания. Послушания и бесхребетности. В голосе руководителя должны присутствовать властные, стальные нотки. Об этом говорил весь опыт работы Хохлева во власти... Опыт общения с начальством.

Голос Прыгунца - это голос исполнителя. Он не утверждает, всего лишь констатирует.

В 11-00 недалеко от пересечения Невского и Литейного проспектов, у букинистического книжного магазина Хохлев неожиданно - нос в нос - столкнулся с Бельским.

Но, что удивительно, Бельский кандидата не признал. Обошел слева, извинился и нырнул в подворотню. Старческий склероз... или предвыборная игра.

Хохлев решил проверить - он и сам собирался посмотреть старые книжки. Пошел следом, спустился по разбитым ступенькам в магазин, нашел противника глазами. Остановился метрах в двух, у книжной витрины, прислушался к разговору Бельского с продавцом.

- Вы, Георгий Анатольевич, очень хорошо выглядите... В девяносто лет... Как Юрий Любимов на Таганке.

- Снаружи. А внутри все сыплется...

- Зря на себя наговариваете.

- Вы кого ищете?

- Себя. У меня теперь только один интерес. В мои годы другие авторы уже не интересны. А вот книжки Георгия Бельского, вышедшие в советское время, тут иногда появляются. Люди сдают за ненадобностью...

- Как интересно... Вы что же, авторские экземпляры тогда себе не брали?

- Какие брал, какие забывал... Изданий-то сколько было? А тиражи! Всё думалось - успеется. Теперь вот ищу - и не найти...

- А сейчас пишете?

- Нет, конечно. Разве только кому-нибудь страничку «От редактора». За деньги - внука хочу на ноги поставить...

- Понятно...

И Хохлеву было все понятно. И даже засомневался - правильно ли он включил Бельского в пятерку. Наверное, правильно. Но руководить пятеркой Бельский явно не мог.

И с кандидатом он не играл - действительно забыл. За четыре-то года...

Владимир вышел на Литейный. Остановился и завертел головой по сторонам. На Невском сесть в троллейбус? Или пешком до Дома офицеров и далее по Кирочной? К дому. Сядешь - обязательно впишешься в пробку на Восстания. Пешком - по круглогодично ремонтируемым тротуарам Литейного, обходя холмы грунта и ямы...

Все же решил - пешком. И свернул налево.

Отсев был произведен. Руководителем бесовской пятерки может быть только Табун. А по Табуну у Хохлева меньше всего информации. Скрытен, мелочен, хапуга. Самонадеян и заносчив. Мстителен. Не глуп, но и не умен. Среднестатистический интеллект - какие советской власти и требовались. И - главное - ни одной творческой искринки во взгляде. Не писатель, а переписчик. Не творец, а снабженец. Не зажигает читателя, а снабжает его информацией. Человек без куража.

Чем глубже Хохлев проникал в сущность Табуна, тем отчетливее вырисовывался неутешительный вывод: и этот не руководитель. 

Кандидат пожалел, что пошел пешком. На ботинках - в центре города - образовались блины из желто-серой глины. Какая удобная для любителей существовать за счет городского бюджета «тема». Замостил тротуар - получил деньги. Через год вскрыл тротуар - тоже получил деньги. Еще раз замостил - опять получил деньги. И не нужно ничего производить: вскрывай и мости, вскрывай и мости... Один и тот же тротуар, одним и тем же оборудованием, одной и той же плиткой... По однотипному договору, с однотипными актами сдачи-приемки...

А деньги будут течь и течь...

Хохлев обернулся назад и обрадовался приближающемуся троллейбусу...

Во второй половине дня текст обращения в Прокуратуру был готов. Он в чём-то повторял первую часть письма в Смольный.

Уважаемый Прокурор Санкт-Петербурга!

            С 2003 года - когда я стал членом Союза писателей - и до настоящего времени многие писатели нашего города (как члены СП, так и представители других писательских организаций) неоднократно рассказывали мне о противоправных действиях Жерлова С. Е. - нынешнего председателя правления Санкт-Петербургского отделения СП и председателя приемной комиссии.

Суть этих действий: пренебрежение нормами человеческого общения, грубость, неадекватное поведение, оскорбление действующих членов СП и кандидатов в СП, разжигание межличностных страстей, преследование писателей, не согласных с принятыми руководством решениями, доведение до самоубийства. И главное – унижение человеческого достоинства. 

В результате, в нашем отделении сложилась очень нездоровая обстановка. Успешная литературная и издательская деятельность многих писателей сознательно замалчивается. Об их работе распространяются невероятные слухи и сплетни, к писателям применяются методы запугивания и психологического давления. Есть факты необоснованного снятия писателей с учета.

            Сознательно исключенные из жизни отделения писатели вынуждены были приостановить свою активную деятельность в этом подразделении СП, для защиты своих творческих интересов сгруппироваться в самостоятельные группы и кружки. Разобщенность писателей затрудняет развитие современной литературы в Санкт-Петербурге  и - самое главное - подрывает престиж, творческую и деловую репутацию нашего города.

            На основании устных рассказов и жалоб я составил список писателей, пострадавших от Жерлова С. Е. (приложение к письму на 7 листах). В нем есть эпизоды, когда писатели, не выдержав нападок и издевательств, погибли.

            Не являясь непосредственным свидетелем всех перечисленных эпизодов, хочу подчеркнуть: для усиления эффекта от устного рассказа писатель может творчески интерпретировать - гиперболизировать - события. Не обладая навыками следователя и не имея юридического права вести следствие, я просто записывал то, о чем мне сообщали. Точная картина того или иного эпизода может быть воссоздана только при его скрупулезной, профессиональной проверке.

Но даже сегодня ясно, что за свои деяния в отношении такого большого числа писателей Жерлов С. Е. должен понести заслуженное наказание.

В связи с изложенным прошу Вас дать указания по организации прокурорской проверки доведенных до вашего сведения фактов. И принятия по ним соответствующих правовых решений.

            С уважением,

            член Союза писателей, профессор,

главный редактор общественно-политического, литературно-художественного журнала «БЕГ» (Безопасный город)

Владимир Хохлев.

Письмо прокурору города с приложениями Хохлев распечатал на принтере в трех экземплярах. Заложил в три больших конверта. Хорошо их заклеил.

Один из конвертов оставил у себя. Второй - с соответствующими инструкциями - занес в Комитет к Палычу и запер в его сейфе. Третий - с другими инструкциями - запер в другом сейфе - Женьки Маслова, в редакции «Щита Родины».

Свой конверт - до выборов - Хохлев решил адресату не отправлять.

На дачу кандидат приехал за три часа до футбольного матча.

Успел протопить печку, поужинать и даже немного вздремнуть. Трансляция начиналась в 23-45, поэтому он и решил смотреть футбол на даче. Чтобы при позднем отбое иметь не слишком ранний утренний подъем.

Сборные Ирландии и России в рамках отборочного турнира чемпионата Европы-2012 - играли в Дублине, на стадионе «Авива». Хозяева начали резво. Первый удар по воротам ирландцев россияне смогли нанести только на пятой минуте. Мимо... На восьмой - в штрафной сборной России случилась настоящая паника, ирландцы дважды пробили в перекладину ворот Игоря Акинфеева. А на десятой... многие бодрствующие соседи Хохлева орали: «Го-о-о-о-л!» Аршавин подал в штрафную, Игнашевич сумел пробить через себя, а Кержаков - на дальней штанге - направил мяч в ворота. Один из болельщиков сборной России на радостях выбежал на поле. Охрана быстро его вывела.

Когда при счете 3:2 в нашу пользу прозвучал финальный свисток, Хохлев с сознанием выполненного долга выключил телевизор и вышел на тёмный двор покурить.

 Из разных уголков садоводства долетали до него возбужденные и радостные мужские голоса... Где-то пели песни, а кто-то выражал свой восторг простым: «Оле-е-е -оле-оле-оле... Рос-сия - впе-ред!»

Вперед, конечно! Не назад же? 

09.10.2010

Хохлеву снился странный сон.

Будто бы в составе какой-то туристической группы он приехал в Дом писателей. Не питерский - какой-то другой...

Высокие дубовые двери на точеных латунных петлях, открывающиеся в обе стороны, пропустили группу в темный вестибюль. Взгляды всех упёрлись в красное, висящее под потолком, подсвеченное спотами, знамя. Центр полотнища занимал большой белый круг, в котором чернели знакомые очертания серпа и молота. Гид хорошо поставленным голосом объявил:                                       

- Здесь мы обедаем, через час возвращаемся в автобус и продолжаем экскурсию. Гардеробная под лестницу налево и по коридору прямо!                                                                 

Группа потянулась в указанном направлении. Хохлев тоже, на ходу расстегивая пальто. Гардеробной оказалась большая комната без окон со свободно стоящими стойками-вешалками и рядами крючков на стенах. Несколько замешкавшись, Владимир разделся последним. Повесил пальто на крючок. Хотел оставить и дипломат, внизу под пальто, но передумал. Прислушиваясь к удаляющимся голосам, он поспешил по длинному темно-сиреневому коридору с настенными бра в виде полуобнаженных женщин. Держащих над головами зеленые шары ламп... Между бра слегка колыхались красно-бело-черные флажки с серпами и молотами. 

Выйдя в мраморное фойе, Хохлев обнаружил, что группа на лифте уже уехала наверх. Не раздумывая, он заскрипел  дубовыми  ступеньками  широкой - всего в один марш - лестницы, ведущей на второй этаж.

К своему удивлению, на площадке второго этажа он не обнаружил лифтового холла. Постоял, подумал... Прикинув, где примерно его искать, пошел по коридору со «звездным» небом на потолке к другому холлу. Как оказалось, тоже без лифта, но с зимним садом и треугольным аквариумом на треноге. Среди беснующихся воздушных пузырьков в аквариуме резвились золотые рыбки.

В холл вышла девушка с корзинкой фруктов. В коричневом - обтягивающем фигуру - шерстяном платье, с красной повязкой на рукаве. С белым кругом, серпом и молотом. Хохлев шагнул в её сторону.   

- Простите, а где у вас ресторан?                                                                                        

Девушка холодно осмотрела Хохлева с ног до головы и на удивление мягким голосом сказала: «Пойдемте, я покажу». Она провела кандидата по широкому, облицованному ореховым шпоном коридору и оставила в открытом стеклянном пространстве с прозрачной лестницей посередине.                                  

- Туда! - девушка скользнула взглядом вверх по ступеням. Сверху до Хохлева уже долетел запах запеченной под майонезом рыбы.                                                                         

- Спасибо вам! - поблагодарил он, но девушки рядом не оказалось.                                           

Огромный круглый зал ресторана с каменными, квадратными в сечении колоннами был пуст. Пришедших кормили в соседнем - за витражной перегородкой - маленьком банкетном зале. Пройдя мимо эстрады за перегородку, Хохлев присел за столик рядом с Валентиной Павловной и Жерловым. Те уже отобедали и пили кофе. С мороженым.

Хохлев завертел головой. Официант долго не появлялся, Владимир встал и сам подошел  к тумбочке с ножами, вилками и стопкой салфеток. Потом к окошку с табличкой «Раздача». Сообщив окошку, что ему еще ничего не дали, кандидат получил поднос с грибным - черным - супом, салатом из квашеной капусты с клюквой, картофелем фри на широкой - с золотым ободком - тарелке с двумя сосисками под томатным кетчупом... Также булку, посыпанную тмином, и  бутылку колы... Рыбы под майонезом не дали.                                                    

Владимир бросил дипломат под окошком, схватил поднос и побежал к своему месту. Валентина Павловна с Жерловым уже ушли. Владимир поставил поднос на стол и вернулся за дипломатом... Дипломат пропал!          

Растерявшись, кандидат заглянул в окошко, поискал у тумбочки, приоткрыл её дверцы - но ничего не нашел. Вернулся к столу. На нём кверху ножками стояли стулья.          

- Что за ерунда? - Хохлев обратился к пожилой уборщице со шваброй, в коричневом халате с красно-бело-черной повязкой на рукаве. - Я еще не обедал!                               

- Вон там, на окне, - громче, чем требовалось, ответила та.                                                       

- Что на окне? - Владимир обернулся, на подоконнике нашел свой дипломат. - А обед?       

- Не за что! - громко прокричала женщина, активно работая шваброй прямо под ногами кандидата.           

- Вы плохо слышите?                                                                                                           

- Да, давно уже все ушли... Вы мешаете.                                                                            

Хохлев отступил. С дипломатом в руке - но голодный - он вышел к эстраде, в большой зал. На одном из круглых - из черного дерева - столов заметил табличку «Только для академиков литературы. Не занимать» 

Размышляя о происходящем, Владимир спустился в уже знакомое стеклянное пространство. Машинально вошел в коридор, который вывел его во второе стеклянное пространство. Похожее на первое. Вместо лестницы в нём змеей взвивался вверх прозрачный пандус с латунными поручнями. На одном из них висела табличка «Для инвалидов изящной словесности».

 Владимир взбежал по пандусу и снова оказался в круглом зале ресторана - с другой стороны. Солнечный свет, сквозь узкие окна под потолком попадавший в зал, бликовал на сером – в природных разводах - камне колонн...

Хохлев вернулся вниз, покрутил по каким-то незнакомым коридорам, пока наконец не понял, что заблудился. Спросить о выходе было не у кого. Он зашагал на звук работающей печатной машинки, по широкому черному шерстяному ковру с охристым геометрическим узором по краям. Остановился у кленовой двери с латунной табличкой  «Главный писатель. Приемная. Без стука не входить». Постучал. Заглянул. Тонкая, черноволосая секретарша в красном шелковом платье - с рисунком черных серпов и молотов в белых кругах - печатала.                 

- Где выход-то? - вырвалось у кандидата.                                                             

Женщина распахнула ресницы и, не отрывая рук от клавишей машинки, показала глазами направление.

- Благодарю.

Через минуту Владимир был в лифтовом холле. Узнал коридор с зелеными шарами в женских руках. В гардеробной на крючке висело только его пальто. Он оделся, прошел под лестницей  в вестибюль. Дубовые двери оказались замкнуты широким латунным - с зеленой патиной на углах - засовом. Скочем к засову было приклеено объявление «Выход через задний двор. Закрыто».

Где этот задний двор? Сквозь стекла входного тамбура Владимир увидел отъезжающий с группой автобус. Без него. Забарабанил в дверь... Но тамбур имел вторую - такую же дубовую. Пробить междверный «вакуум» кандидат не смог. Его не услышали на улице, но услышали в Доме писателей. С площадки мраморной лестницы кричал седой вахтер с красной повязкой на рукаве:                               

- Зачем безобразишь?                                                                                                           

- Выйти надо.                                                                                                                       

- Все ж написано, - вахтер указал на слетевшую на пол бумагу.                                     

- Где это? - закричал вконец вышедший из себя кандидат. - Что за Дом писателей... Хренов...

- Не шуми сынок, подымайся сюда... Я покажу.                                                                           

По серой дорожке, прижатой к ступеням бликующими латунными трубками, Хохлев поднялся к вахтеру.

- Из-за вас не обедал! И на автобус опоздал, - он сокрушенно развел руками.             

- Вот выйдешь на площадку, - старик в старом армейском галифе указывал направление, - на лифте, езжай вниз... Там - и выход во двор, и буфет есть!  А автобус на углу - шестой номер, ходит через десять минут.             По расписанию.       

- Спасибо, - хмуро ответил Хохлев.

Почти у лифта его догнали слова вахтера:                         

- Только буфет еще ниже - в подвале! Ежели надумал - жми на ноль!                                        Владимир нажал на ноль. Прозрачный лифт-клетка съехал в подвал, без остановки проскочив первый этаж. Хохлев мельком увидел открытую дверь во двор и голубей, играющих на солнце брызгами в небольшой лужице.

В темном склепе буфета с зеленой мозаикой витражей на окнах и неоновыми фиолетовыми светильниками в простенках, съев пиццу с беконом, Хохлев успокоился. От кофе с коньяком стало тепло. Сейчас в гостиницу, на поезд - и домой! В маленьком фойе перед буфетом, под стеклянными колпаками с подсветкой, лежали книги. Владимир прочитал имена их авторов: Фейербах, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Брежнев.

Кандидат вызвал лифт - клетка пришла. Хохлев сел в неё. Двери закрылись, лифт дернулся и через мгновение замер, обесточенный. Свет погас везде, только едва видимые лучики мерцали над головой. Со двора, наверное. Хохлев вспомнил мимолетное видение с голубями... Он присел на корточки, уперся головой в сложенные на коленях руки...

Выхода из Дома писателей не было...

Отчаяние и безразличие ко всему начало заполнять душу...

Хохлев проснулся. За окном лаял соседский пес. И сигналил водитель молоковоза. Кандидат спрыгнул с кровати и, натягивая штаны, вывалился на веранду. С бидоном в руке, в накинутом на голые плечи ватнике, он выбежал на улицу и остановил собравшуюся было уезжать машину.

Реальность начала дачной, солнечной, октябрьской субботы быстро отогнала воспоминания о дурном сне. Хохлев растопил печку, поставил молоко кипятиться и вышел на двор. На утреннюю зарядку.

Весь день кандидат занимался физической работой.

С помощью пластиковой бутылки с обрезанным дном, закреплённой на длинном шесте, снял с яблонь всё еще висевшие на ветках, яблоки - антоновку всегда держали на дереве почти до первых морозов. Собрал яблоки и упавшие - не под действием силы тяготения - на землю. Вырезал сушь на деревьях и кустах. И сжег её сразу в прохудившейся - приспособленной под новую цель - бочке. Перекопал грядки на зиму и раскислил почву гашеной известью. Вынес из теплиц на компостную кучу уже начинавшую преть огуречную тину. Укрыл не использованные на стройке доски от дождя и снега листами шифера.

Снял с крыши тарелку спутниковой антенны. Слил воду из бака в бане и высушил его. Переколол сваленные у сарая поленья, сложил в сарае из них целую поленницу. Перевернул бочки, чтобы лёд, распирающий металл, в морозы не выбил их днищ. Собрал с участка весь мусор и отвез его - в большом мешке, на велосипеде - в мусорный контейнер. Расчистил дренажные канавки от листьев и травы и подмел дорожку.

Физическая работа совершалась параллельно умственной. Из головы не уходил безответный пока вопрос о руководителе пятерки. Во время перерывов-перекуров Хохлев, сидя на крыльце, перечитывал заложенные места из «Бесов» Достоевского... И думал, думал... Привыкшие к дачным обязанностям руки и ноги - почти на автомате - делали одно, голова и сердце - другое.

Уже в темноте, глядя на догорающие в бочке - как звезды - угли, Хохлев неожиданно понял, свою ошибку. Начальника пятерки он искал среди членов пятерки... Между тем Петр Верховенский - по Достоевскому - в пятерку не входил. Был над нею. Создал, перевязал кровью, запугал... и оставил.

Значит, нужно было начинать новый поиск. Хохлев набрал номер Рудакова.

- Александр Валентинович, добрый вечер! Вы в городе? На даче! Я тоже. Вот мусор дожигаю... Можно вопрос?

- Давай.

- Кто в Союзе самый жесткий, холодный и расчетливый, бессердечный и упёртый, хитрый и изворотливый, любящий власть и неверующий в Бога проводник коммунистической идеи? Ставящий эту идею выше человека. Готовый ради неё перешагнуть через любого? Через все! Даже через саму жизнь?

- Я думаю... Стинов Илья Францевич.

- Неожиданный ответ. Чего же вы тогда не с ним, а с Жерловым боретесь?

- Со Стиновым бороться бесполезно. Он всегда вывернется. Это во-первых... Во-вторых, лично мне Стинов ничего плохого не сделал.

- Но он мог сделать руками Жерлова.

- Значит, всё равно, сначала нужно убирать Жерлова, а потом уже думать о Стинове... На Жерлова компромата - море, на Стинова - ноль. Ты же сам спросил про самого изворотливого... Ты не найдешь ни одного доказательства вины Ильи Францевича. Так следы заметены...

- Что? Чужими руками пакостит? И чужими же руками заметает следы?

- А ты думал... Это - белая кость. Он на земле - как мы с тобой - не работает. Но если проследить все незаконные дела Союза, ниточки - косвенно, не прямо - потянутся к Стинову. Ты с ним общался?

Хохлев вспомнил последнюю встречу в вагоне новгородского поезда.

- Очень мало.

- Достаточно и раза. Помнишь его глаза? Он гипнотизер, экстрасенс. Его взгляд выдерживают единицы. А все остальные подчиняются...

- И при этом Илья Францевич всегда такой нешумный, незаметный...

- Я его наблюдал на правлениях... Все так. Тих и действительно незаметен. Но все решения шли - я уверен, и сейчас идут - через его голову. В тихом омуте черти водятся... Бесы.

Последнее слово Рудакова поставило точку над i. У Хохлева все срослось.

- Александр Валентинович, спасибо! Не будем больше тратиться... Вы когда возвращаетесь?

- Завтра.

- И мы завтра! Днем. До связи.

Хохлев чуть не плакал о радости. Рудаков сказал то, к чему кандидат - своим умом - постепенно подбирался сам. Таинственное исчезновение Стинова, его жуткий, бурящий ткани взгляд уже около двух недель не давали Владимиру покоя.

Значит, тогда - в поезде - Илья Францевич проверял меня «на вшивость». И даже силой своей гипнотической магии хотел столкнуть с дороги... Значит, Стинову - совсем не Жерлову - я мешаю больше всего. И руководит этими марионетками не Жерлов...

Значит... За оставшееся время можно успеть выработать «противоядие» этому взгляду и этой одержимой воле...

Военная наука однозначно утверждает: чтобы противника победить - его надо знать. А команда Хохлева - до сегодняшнего вечера - боролась вслепую. С ветряными мельницами. Но теперь...

Чтобы ночью угли не разгорелись, Владимир залил их водой, подняв к ночному небу огромный столб пара.

Уставший за день, он заснул мгновенно.

Где-то среди ночи разболелась спина. Плечи и предплечья, лопатки и поясница. Он долго ворочался, устраивая тело. Боль не утихала, а между лопаток даже усиливалась. 

Начал массировать их ладонями, кончиками пальцев, терся спиной о край матраца... Не помогло! Больше того, он вдруг почувствовал, что под кожей спины растет какая-то твердая опухоль, нарыв. Горб? Владимир ничего не мог понять. Может быть, тяжеленные корзины с яблоками, которые сегодня пришлось носить, сплющили один из позвонков? Или межпозвонковый диск? И началось воспаление. Отек мышц.

Горб рос. Хохлев перевернулся на живот, попытался вытянуть и как-то распрямить спину. Растягивал себя руками и ногами в разные стороны. Не вставая, выполнял упражнения из своего гимнастического комплекса. Ничего не помогало.

В спине происходила какая-то революция. Мышцы перетирали друг друга. Хрустели какие-то желваки, суставы, хрящи, кости. Хохлев чувствовал тепло от трения костей. Его переламывало, перемалывало, перетирало. Из-за боли кружилась голова и тошнило. Он встал и принял баралгин. От болей эти таблетки раньше спасали. Владимир вернулся на кровать - на живот и на сложенные руки. Баралгин действует не сразу. Он сжал зубы и стал ждать. Не шевелясь.

Ноги и руки как будто отнялись. Онемели и не желают исполнять команды. Кончики пальцев под одеялом замерзли. В мочки впились тысячи иголок. Затылок стал чужим... Никогда в жизни ничего подобного Хохлев не испытывал.

Вдруг стало невероятно жарко. Мученик свернул одеяло со спины на ноги. Кожа на всё растущем горбу натянулась до предела. Затрещала и разверзлась. Наверное, так трещит земная кора под напором расплавленной магмы вначале извержения вулкана. Кандидат чуть не потерял сознание. Усилием воли собрал его в одну точку - не дал уйти из тела.

Между лопатками работали жернова. Перетираемые ткани лопались одна за другой. В спину врезались какие-то буры, мышцы захватывались неведомыми зажимами и меняли свои положения и объемы. Наконец, невероятная операция закончилась и боль стихла. Хохлев сбросил одеяло с ног. Смог встать. Включил свет и подошел к большому зеркалу.  И онемел от увиденного.

За его плечами плавно покачивались два белых - как у Ангела - больших крыла.

Он взмахнул ими и оторвался от пола.

10.10.2010

Утром, после завтрака, он сидел в шезлонге на выстриженной полянке перед домом и смотрел на солнце сквозь сомкнутые веки. Заряжался солнечной энергией на долгую питерскую зиму. Свет солнца был красным.

Хохлев мысленно позвал Ангела.

И тот явился. Мгновенно предстал - во всей своей прозрачно-светящейся красе - перед человеком. Хохлев разомкнул веки.

- И что? Привет! Мне достаточно о тебе подумать, позвать. И ты окажешься рядом?

- Если ты будешь этого заслуживать... Привет! - Ангел протянул руку. - Как жизнь?

- Потихоньку.

- Это правильно! Спешить некуда. Если эта рябина, - Ангел кивнул головой в сторону дерева, горящего алым у колодца, - поспешит созреть раньше своего срока, у неё ничего не выйдет... Так и человеческие дела. Должны идти к своему созреванию медленно... но верно. Чего звал-то?

- Да вот думаю о грани. О солнце, земле...

- И чего надумал?

- Один вопрос. Свет - от солнца?

- Молодец! - Ангел облетел полянку по кругу.

- Если тепло может быть не от огня, то и свет может быть не от солнца.

- Как вариант, могу подбросить такую версию: в театре - перед началом спектакля - свет постепенно гасится при помощи реостата. Почему бы и в природе не предположить некий «реостат». Такой же принцип.

- То есть?

- Свет присутствует в каждой точке пространства постоянно. И, в зависимости от времени суток, то разгорается, то гаснет.

- А солнце работает, как «реостат». Вернее, как возбуждающий рубильник. Командует светом - когда ему гаснуть, когда разгораться...

- Может быть, может быть... - Ангел, подталкивал человека к дальнейшему размышлению. 

- В этом случае понятие о скорости света - абсурдно. Ведь он никуда не летит...

- В этом случае - да.

- Почему тогда вот эти тени? - Хохлев помахал руками, чтобы заставить тени от рук двигаться. – Которые, как принято считать, рождаются при солнечном свете. То есть напрямую связываются с солнцем?

- Вопрос на сто баллов! - Ангел вновь выразил свое восхищение. - Ты же художник... Зачем - когда пишешь натюрморт - ты кладешь на холст тени, рефлексы?

- Для объема форм.

- Вот и Бог - когда «писал» мир - с помощью теней и рефлексов сделал его не плоским, а объемным, пространственным. 

- Здорово. Но тогда встает другой вопрос: движение теней по земле подчинено движению солнца по небу. Если через две точки: точку на моей макушке, - Хохлев похлопал себя по темени, - и соответствующую ей точку моей тени, провести прямую линию, один из её концов упрётся в солнце.

- Ты имеешь в виду эвклидову прямую?

- Да.

- Так было бы, если бы и пространство было эвклидовым. Трехмерным. Но один умный человек - по фамилии Лобачевский - опроверг Эвклида и показал, что пространство криволинейно. Не трехмерно. Что через одну точку можно провести две прямые, параллельные данной прямой. Это означает, что линия, которую ты проведешь через эти точки, - Ангел тоже похлопал Хохлева по макушке, - не может быть прямой. В кривом пространстве не существует эвклидовых прямых. Я понятно выражаюсь?

- Более чем!

- Эта линия может быть только кривой прямой. По Лобачевскому. Но упрётся ли прямая Лобачевского в солнце или нет – человекам не определить. Отсюда вывод: движение теней по земле впрямую не связано с движением солнца по небу.

- Случайное совпадение?

- Может быть, и так. -  Ангел присел на траву и скрестил ноги.

- А как же солнечные часы, по которым человеки определяют время суток?

- А что солнечные часы? Ты же читал Библию. Четвертую книгу Царств. И сказал Езекия: легко тени продвинуться вперед на десять ступеней; нет, пусть воротится тень назад на десять ступеней. И воззвал Исаия пророк к Господу, и возвратил тень назад на ступенях, где она спускалась... Человек смог повлиять на движение солнечной тени!

Хохлев долго молчал, устраивая информацию в своём уме. Ангел долго не мешал, но наконец встал и заявил:

- Теперь я тебе вопрос задам.

В его руке появилась уже знакомая Владимиру глиняная табличка. На которой было написано какое-то равенство.      

- Это формула расчета тяги ракетного двигателя, - Ангел перескочил с темы на тему без всяких предисловий, объяснений - просто так.

- Ну и что дальше?

- Под тягой понимается сила, с которой ракетный двигатель действует на аппарат, им оснащенный.

- Так.

- Вот формула: Р = mWc + Fc(Pc - Pn), где m - расход массы рабочего тела за одну секунду,  Wc - скорость рабочего тела в сечении сопла,  Fc - площадь выходного сечения сопла,  Pc - давление газов в сечении сопла и Pn - давление окружающей среды. Обычно атмосферное давление. Как видно из формулы, первый член суммы mWc - определяет силу, с которой масса рабочего тела покидает двигатель в течение одной секунды. Понятно, да?

- Пока да.

- Второй член формулы  Fc(Pc - Pn) определяет силу, которую масса рабочего тела затрачивает, чтобы преодолеть сопротивление окружающей среды, атмосферы. Таким образом, - сконцентрируйся - сумма этих сил определяет силу, которая возникает между рабочим телом - топливом, покидающим двигатель, и средой. Но никак не силу, с которой рабочее тело действует на сам двигатель, конкретно на стенки камеры сгорания и, конечно, на всю ракету в целом. Понимаешь?

- Пока не очень.

- Ну как же? Формула расчета тяги двигателя - тягу ракетного двигателя впрямую не определяет, только опосредованно. Это означает, что сила, с которой сгораемое топливо давит на стенки камеры, то есть сила, под действием которой ракета отрывается от земли, не определена. Вообще.

- Ну и что?

- Как «ну и что»? В ключевой формуле, с пелёнок знакомой каждому ракетчику, по случайности или по чьему-то злому - не замеченному всеми - умыслу произведена замена понятий... И это только цветочки... Если идти с конца в начало, как ты думаешь, куда мы придем? К кому?

- Я не знаю, - Хохлеву приходилось напрягаться, чтобы успевать за быстрой сменой мыслей Ангела. -  И куда? К кому?

- К Исааку Ньютону! У которого мы однажды уже были.  И мы обнаружим, что реактивный двигатель невозможен в принципе.

- То есть как невозможен?

- А вот так! Ты сейчас все поймешь. Вспомни третий закон механики Ньютона, ты его должен знать наизусть.

- Действию всегда есть равное и противоположно направленное противодействие.

- Правильно! Ты хорошо учился в школе.  Из этого закона следует, что давление рабочего тела двигателя, то есть топлива, на стенки камеры сгорания равно противоположно направленному давлению стенок камеры на рабочее тело. Газ давит на стенки, стенки - на газ. С тою же силой, заметь. Система уравновешена. Так?

- Так.

- Почему тогда ракета летит? Какая сила её двигает?

- Не знаю.

- И никто из человеков не знает! И формула расчета тяги ракетного двигателя не знает. Наука круто, можно сказать, кардинально ошиблась. Вы, человеки, пошли следом за «великим авторитетом» и не заметили ошибки.

Хохлев встал с шезлонга. Прошелся по полянке взад-вперед. Сел снова.

- Почему летит надутый воздушный шарик, который не завязали?

- Сам ответь.

- Потому что его резиновые стенки давят на воздух, который внутри и как бы отталкиваются от него. Выталкивают этот воздух через незавязанное отверстие.

- Ну, и... Главное?

- Не догоняю, - Владимир усиленно тер лоб и виски.

- Шарик при этом сокращается в размерах. То есть, помимо равно противоположно направленных сил - давления воздуха на стенки и стенок на воздух, при сжатии резиновых стенок в системе высвобождается сила, которая шарик и толкает. А камера сгорания ракеты своих размеров не меняет. 

- Более или менее понятно, но для меня это очень сложно.

- Думай, додумывайся.

- Тогда что же получается - в космос летают, не зная как?

- А летают ли? Ты по каким признакам судишь, что летают?

- По телевизионным новостям. По высказываниям космонавтов. По репортажам с орбиты.

- Мосфильмовски-голливудские трюки. На экране телевизора - так, чтобы зрители поверили - можно нарисовать любую правдоподобную чушь. И шарик Земли в иллюминаторе, и людей, плавающих в невесомости... Это кино! А про прыжки астронавтов по Луне - это вообще цирк. Но кому-то надо, чтобы большинство человеков в это верили. Вот вам без конца и показывают «новости с орбиты»... - Ангел притащил второй шезлонг и устроился рядом с Хохлевым. - Чтобы отвести людей от веры в Бога, «ученые» придумали бесконечный космос. Люди верят «ученым» и считают, что планеты - это материальные тела, что к ним можно летать, на них можно высаживаться...

- Нельзя?

- Нет!

- Как же тогда устроена Вселенная? 

- Очень просто. В центре Бог. - Ангел стер формулу и поставил на глиняной табличке точку. - Вокруг него облако, которое делает его невидимым даже для нас. - Он обвел точку кругом. - Вокруг облака - пространство, в котором живем мы.

Первый круг оказался заключенным в круг второй.

- Второй круг это «твердь небесная» - граница между видимым и невидимым. А вот земля, на которой живете вы. - На табличке появился третий круг, включивший в себя предыдущие. - Земля действительно имеет форму шара, но ходите вы не по внешней, выпуклой его поверхности, в чем вас пытаются убедить «ученые», а по внутренней, вогнутой. По тверди небесной движутся светила и звезды...

- И Вселенная не бесконечна!

- И во времени, и в пространстве. Абсолютно верно.

- И полеты в космос при таком строении Вселенной, - Хохлев постучал пальцем по рисунку, -  невозможны в принципе?

- Почему, в принципе - возможны. Но в другой космос... Не кинематографический. В настоящий...

- В последнее время в Интернете появились сообщения о том, что случается с космонавтами во время полёта. Некоторые слышат голоса, плачи... Некоторые ощущают себя динозаврами, рычат, лают... Но говорить об этом они не любят, боятся, что их сочтут сумасшедшими...

- Человеческое сознание не защищено от постороннего воздействия...

- Ты говоришь о внушении, гипнозе?

- Да, и не только человеческом. Внушать способны бесы, демоны и прочие темные силы... Внушать, искушать, заполнять ум человека всякими бредовыми идеями... галлюцинациями... видениями...  Иногда очень яркими, захватывающими всё воображение.

- Я знаю.

- Ладно. - Ангел встал. - Пора мне. Понадоблюсь - позовешь... Как сегодня.

- Спасибо.

Продолжение следует