Александр Гронский
 
 
Женщина его мечты
 

 

 

Ты! Бесхарактерный, безнравственный, безбожный,

Самолюбивый, злой, но слабый человек;

В тебе одном весь отразился век,

Век нынешний, блестящий, но ничтожный.

 

М.Лермонтов. «Маскарад»

 

 

                                          

Вот так живешь много лет с женщиной, которая казалась тебе когда-то самой лучшей, самой желанной и чьей любви ты добивался в юности ценой безумных подвигов и бесконечных глупостей.  И вдруг вся еда, которую она готовит, становится невкусной. Любые ее слова раздражают, а малейшие придирки  готовы вывести из себя. Не остается никаких общих интересов, нет больше общих тем для приятных душевных разговоров по ночам. Я уж не говорю про постель. Это не постель – это кладбище! А ведь с женой иногда еще положено и спать. Но от ее храпа ты готов застрелиться прямо сию секунду. И у тебя нет ни малейшего желания прикасаться к ней. Бесчувственное холодное существо отдается молча раз в полгода, ни разу не вскрикнув  от любви и  экстаза, практически не целуя тебя в губы. Да и сам ты не больно то стремишься ее поцеловать, потому что боишься невзначай почувствовать дурной запах изо рта. Особенно утром. Конечно, ты никогда не скажешь этой женщине: пойдем со мной в рай,  будем ходить там голыми и наслаждаться мудростью Создателя! Ведь она же поднимет тебя на смех и скажет, как так можно? Зачем ходить голой в раю, если для нее  тело и сексуальная жизнь –  ненужное и бессмысленное излишество, не имеющее ровным счетом никакого значения. Она прекрасно живет  без эротики, нудизма и секса, словно закутанная в сто одежек матрешка. Ты с удивлением подумаешь про себя – как тебя угораздило жениться на этом странном бесполом и бесчувственном существе? Какое она имеет отношение к тебе и  твоей жизни?  Но, дело уже сделано, давно растут дети, и ты вынужден тянуть лямку семейной жизни, изображая благородного отца семейства. От тоски попытаешься сбежать на зимнюю рыбалку, чтобы окончательно отморозить себе яйца, или попрешься  в глухую тайгу на охоту (кому, что больше нравится). Но после того, как несколько раз провалишься под лед, а затем тебя  едва не сожрут одуревшие с голодухи волки, ты вернешься  домой и все равно не будешь знать, о чем с ней можно поговорить.  От дикой  усталости и неудовлетворенности,   опрокинешь на кухне стакан гнусной водки, даже ничем не закусывая. Причем, сделаешь это, как обычно -  молча, лишь бы она не успела начать о чем-нибудь расспрашивать. Но, на самом деле, ей давно безразличны твои приключения, ее волнует лишь твоя зарплата. И только она еще способна хоть как-то ее возбуждать. Поэтому по привычке включишь телевизор, попялишься на него с выпученными глазами минут десять, ничего не понимая, словно даун на обложку порножурнала, а  затем  тихо заснешь под вечерние новости, будто только что  выпил снотворного. Утром проснешься, когда  от ее храпа будут еще дребезжать оконные стекла в доме напротив и подумаешь про себя: «на хуй мне такое существование? Нужно попытаться хоть что-то изменить в этой гребаной жизни!»

  Твоя душа на секунду воспарит, окрыленная надеждой, но очень скоро осознание собственного бессилия и угнетающее понимание того, что в действительности  ничего  изменить нельзя – вернет тебя на землю. Ведь ты и сам ничем не лучше ее. А, может, даже и хуже.  Ты уже давно не Ален Делон и даже не Брюс Уиллис. У тебя хронический геморрой, плоскостопие и наверняка ты сам точно также  храпишь ночью, только не замечаешь этого, как и многих других более существенных недостатков. Эта мысль охладит твой революционный запал и все начнется  по новой. Точнее, все останется по старому, до самой смерти.

«И зачем только люди женятся?»- думал Юрий Геннадиевич Ласкутков, слушая симфонический храп своей жены. Именно с таким скрипом и скрежетом настраиваются в оркестровой яме  сорок  человек,  перед тем, как появится демоноподобный   дирижер, взмахнет волшебной палочкой и заставит извлекать из инструментов чудесную музыку.

«Просто молодые люди в двадцать пять лет еще не знают, что им предстоит вместе пережить, - думал дальше Юрий Геннадиевич, глядя на куриный профиль жены.

 «Сначала жизнь  кажется им  бесконечным подарком и праздником. И мало кто догадывается, что впереди  предстоит испытать не только радостные минуты зачатия общих детей, но и постепенное старение, неизбежные болезни, измены и неминуемую смерть когда-то любимого  человека».

И тут, Юрий Геннадиевич впервые отчетливо понял, что хочет смерти своей жены. Нет, он отнюдь не ужаснулся при этом. Разве мы ужасаемся, когда видим на кухне труп общипанной  курицы, приготовленной для супа? Нет, мы равнодушно окунаем его в горячую воду и добавляем для вкуса разных специй. Юрий Геннадиевич посмотрел на сморщенное горло жены и представил, с каким удовольствием задушил бы ее прямо сейчас. Зинаида Трофимовна, словно почувствовав неладное, перевернулась со спины на правый бок, перестала оглушительно храпеть и  только на выдохе стала протяжно чуть-чуть посвистывать на  высокой ноте.

«Слава тебе, Господи! - подумал Юрий Геннадиевич, - отвел руку от преступления и уберег мою душу!» Теперь ему казалось,  он понимал, почему Лев Толстой на старости лет бросил Софью Андреевну и ушел из дома. Наверное, чтобы не убить ее.  Конечно, Юрий Геннадиевич  не знал многих подробностей, например таких – спал ли Лев Николаевич с Софьей Андреевной в одной постели или они спали раздельно, но почему-то сейчас ему показалось, что решающей причиной  ухода великого старца, оказался банальный храп его жены.

Юрий Геннадиевич был еще относительно молод,  по сравнению с Толстым. Осенью ему должно было стукнуть только шестьдесят. Но в душе он чувствовал себя по-прежнему молодым и никто из ближайшего окружения не дал бы ему больше сорока девяти, ну, максимум пятидесяти лет. Ласкутков потянулся, расправляя чресла. Позвонки предательски хрустнули, когда он присел на кровати. Долго шарил ногой, нащупывая в полумраке домашние тапки, но так и не нашел одну, и  поэтому, еще более огорчившись, отправился в туалет босиком. Юрий Геннадиевич по привычке включил кран на полную мощность, чтобы за шумом воды Зинаида Трофимовна не услышала, как он справляет малую нужду и издает разные непотребные  звуки.

Какой-то умник сказал, что с возрастом человек становится  лучше, - подумал про себя Ласкутков, - но это полная чушь! Как может ворчливое, занудное существо становиться с годами лучше, если оно неизбежно становится только хуже? Боль в коленных суставах и неприятная резь при мочеиспускании, выпадение волос и дурное пищеварение, пошаливающее сердце и одышка – и еще кто-то смеет утверждать, что от всего этого ты становишься лучше? Как может быть лучше надвигающаяся старость утраченной молодости? Никак!

Ласкутков спустил воду и посмотрел на себя в зеркало. Перед ним стоял унылый, затюканный жизнью и небритый пожилой мужчина, с мешками под глазами и бурной растительностью в носу. Лоскутков взял щипчики и стал выдергивать  волоски.  От этого неприятного занятия у него навернулись слезы, превращая лицо Юрия Геннадиевича в жалкое зрелище. А ведь еще каких-то десять-пятнадать лет тому назад, его лицо и умные проникновенные глаза будоражили многих женщин.

     Нет, он никогда не был особым красавцем, просто умел обходительными манерами и тонкой ненавязчивой лестью внушать женщинам любовь. И, что поделать, иногда ему приходилось некоторых из них слегка ранить. Особенно, когда отправлялся в заслуженный отпуск в чудесный город Сочи. С тех пор, как  Зинаида заявила ему, что ей надоело стирать для него вонючие носки и рубашки,  а также три раза в день готовить  еду, он решил, что впредь они будут проводить отпуск исключительно раздельно. Летом Зинаида уезжала с детьми жить  в деревню, а Юрий Геннадиевич брал билет на самолет и летел на неделю дикарем в город «сладких ночей». Еще в аэропорту, а затем в самолете, он начинал умело мониторить попутчиц, и через пару часов, когда на пляже  разглядывал загорелые женские попки сквозь солнцезащитные стекла очков, его записная книжка буквально ломилась от свежих женских имен и телефонов. Да, Юрий Геннадиевич был ловелас и, если хотите, дамский угодник. И в этом Ласкутков  не видел никакого противоречия природе. Ведь мужчина так устроен, что его всегда тянет на покорение новых вершин!  Тем более, когда вершины сами хотят поскорее сдаться. Ведь для чего люди приезжают в Сочи? – рассуждал про себя Юрий Геннадиевич, - для того, чтобы позагорать на пляже, покупаться в море и насладиться прелестями мимолетного курортного романа. Самое главное - не брать в голову  глупый дамский бред, а, изящно овладев очередной незнакомкой, постараться забыть ее через неделю и вернуться домой к жене и детям примерным семьянином. Так и было уже неоднократно, поскольку Юрий Геннадиевич взял себе за правило ездить  в город бессонных ночей с 37 лет. И каждый раз все происходило практически по одному и тому же сценарию. Юрий Геннадиевич из спортивного интереса знакомился с какой-нибудь одинокой барышней, включал свое обаяние и обходительность, водил пару раз в дорогой ресторан, рассказывал  смешные истории  и иногда даже читал вслух стихи. Как правило, после стихов все случалось само собой.  Но с некоторого времени легкие победы, и некоторая однообразность стала тяготить нашего героя, поскольку среди трех или четырех десятков соблазненных женщин, он с трудом мог вспомнить имена только двух. Может, виной тому были возрастные изменения в организме и естественное ослабление памяти, но мимолетные связи уже не приносили  радости, поскольку не оставляли в  душе ничего, кроме  опустошенности и неуловимой грусти, а Юрию Геннадиевичу помимо механического секса  вдруг захотелось еще и  душевности, то есть настоящей любви.

В четвертый заезд, когда Юрию Геннадиевичу исполнилось  уже почти сорок, он случайно познакомился на сочинском пляже с милой женщиной, которая была не одна. Это было абсолютно против правил Юрия Геннадиевича,  поскольку он старался не осложнять себе жизнь и никогда не знакомился с замужними или уже занятыми женщинами. Но в этот раз рядом с ним на пляже расположилась пара, на которую он не мог не обратить внимание.

 Спутником женщины был самодовольный грузный москвич лет пятидесяти, с волосатыми ногами и еще более волосатой спиной. Он был также обладателем глобусообразной солидной мозоли в районе  живота, какой обычно обладают  преуспевающие московские чиновники.  Наблюдая за ним сквозь темные стекла очков, Юрий Геннадиевич не мог не отметить превосходства своего телосложения. Нет,  он не был атлетом, но в его организме все было вполне умеренным, и уж, конечно, живот в  40 лет был еще подтянутым и даже вполне плоским. Толстяк с упоением рассказывал своей спутнице о московских высокопоставленных связях, тем самым, пытаясь произвести на нее неизгладимое впечатление.  Юрий Геннадиевич в глубине души  не любил москвичей. Наверное, за их  ничем не объяснимый снобизм. Сам он был родом из глубокой провинции, и ему особенно не нравилось, как  нагло вели себя москвичи  за рулем, когда попадались ему на дороге.

     Через некоторое время москвич ушел купаться, и у Юрия Геннадиевича появилась чудесная возможность более внимательно разглядеть его спутницу. Темно-синий сплошной купальник обтягивал ее сильные бедра, а Юрию Геннадиевичу уже не терпелось взглянуть утайкой, какая у нее грудь. Но это пока не удавалось, поскольку незнакомка лежала на правом боку и к нему спиной. Тогда  Юрий Геннадиевич встал на ноги, и, делая вид, что собирается загорать стоя, устремил свой взгляд через плечо женщины в разрез между двумя чудесными полушариями. Увиденная картина взбудоражила богатую фантазию и утомленные длительным воздержанием чресла. Несмотря на довольно целомудренный и закрытый  купальник, эту грудь скрыть было невозможно, тем более, когда возникла уникальная возможность понаблюдать ее сверху.

     Ласкуткин из личного опыта знал, что бюст  почти всегда безошибочно характеризует сексуальный темперамент женщины. Его многочисленные малогрудные знакомые, как, впрочем,  и  жена Зинаида, были не очень чувственны, крайне не изобретательны и абсолютно не выразительны в сексе. Поэтому он  предпочитал  знакомиться на стороне с пышногрудыми женщинами.  

      Раньше Юрий Геннадиевич не придавал этому особого значения, но сейчас ему стало многое понятно в существе женской природы. Например, почему многие плоскодонки стремятся  засадить в грудь селикон. Таким образом, они хотят обмануть нас, мужчин, будто являются более сексуальными, чем есть на самом деле. Но женщина, которая лежала перед ним, не выпячивала чудесную грудь на всеобщее обозрение пляжных зевак, а напротив, как бы скрывала ее за сплошным  купальником из плотной темно-синей ткани.  Юрий Геннадиевич набрался наглости и опустился взглядом на ее ноги, обратив внимание на  вполне ухоженные пальчики и нежные розовые пяточки, после чего у него возникло невероятное желание непременно сейчас же увидеть ее лицо. Но она по-прежнему лежала на боку, отвернувшись в сторону. Тогда он стал разглядывать все, что находилось рядом или имело отношение к ней. Он увидел легкие шлепанцы 38-го размера, пакет с полотенцами, свернутое легкое платье и открытую белую дамскую сумочку, внутри которой Юрий Геннадиевич углядел колоду карт. «Может, она заезжая гастролерша и  обыгрывает  лохов в карты», - подумал Лоскутков, но тут же отверг эту мысль, как маловероятную.

- Вы мне не погадаете? – неожиданно для себя спросил он незнакомку.

Но женщина не обратила внимания на его слова,  или сделала вид, что не обратила. Она по-прежнему неподвижно лежала, изящно подставив изогнутые бедра солнцу, и в ее позе была полнейшая безмятежность.

- Извините, м-м-м….., послушайте….., - снова начал Юрий Геннадиевич, - вы не могли бы мне погадать?

Но и на этот раз его никто не услышал. Женщина с невозмутимым видом проигнорировала его. Юрий Геннадиевич печально вздохнул, еще немного помялся и, решив, что отступать дальше некуда, решил попытать счастья еще раз: - Извините, будьте любезны, не могли бы вы мне погадать, а то….

В этот момент женщина  слегка вздрогнула, будто ее укусил комарик, ее голова повернулась, она слегка  приспустила темные очки и их взгляды встретились.

- А то что?...- переспросила она, проницательно глядя  в самое нутро Юрия Геннадиевича.

Этот взгляд с  сочными белками глаз и слегка увеличенными, будто спелые вишни зрачками, просверлил ему все внутренности  и окончательно добил бедного Юрия Геннадиевича. Не совсем понимая, что говорит, он вдруг выпалил: - а то очень хочется знать, что ждет меня впереди…

- То есть, вы хотите, чтобы я сказала, когда вы умрете? – переспросила незнакомка.

Этот вопрос настолько ошарашил  Юрия Геннадиевича, что он немного стушевался. Вообще-то он не собирался умирать, а хотел прожить долгую и счастливую жизнь. Но даже, если ему и предстояло в конце жизни умереть, то он предпочел бы об этом ничего не знать, а умереть быстро и легко, чтобы совершенно не чувствовать боли. А еще лучше было бы умереть в одночасье и во сне, никому не причиняя особых неудобств. Но поставленный ребром вопрос о продолжительности его жизни, не оставил естественно Юрия Геннадиевича равнодушным.

- А вы это можете? – недоверчиво переспросил он.

- Конечно,  - ответила незнакомка. – Но я думаю, что вам это будет не очень приятно узнать. Лучше, хотите, я скажу, как вас зовут?

- Да?  Ну, и как? – он смотрел, не отрываясь  в ее глаза, и почему-то теперь боялся моргнуть.

- Вас зовут Юрий. Вам не больше сорока лет. В детстве болели желтухой и у вас легкая почечная недостаточность. Ваше сердце работает с небольшими сбоями и, если вы не будете его беречь, на следующий год вас ожидают серьезные проблемы. Еще мне кажется, что у вас в молодости была травма колена и у вас болят суставы. Что  еще вы хотите узнать?

Лоскутков стоял с глупым видом, будто попал на  шоу ловкого иллюзиониста и не мог разгадать, в чем секрет его успеха.

- А как вас зовут? – наконец он сообразил, о чем спросить.

- Меня зовут Дарья Сергеевна, - ответила женщина, -  фамилия моя - Черткова.

 

В  этот момент из моря появился толстый москвич. Он шел вальяжной походкой и не скрывал свое крайнее неудовольствие.

 - Ну, вот, стоило отойти на минуту, как ты уже познакомилась с первым встречным, - буркнул он.

Юрий Геннадиевич виновато заулыбался, давая всем видом понять, что не хотел ничего плохого, однако Дарья Сергеевна нисколько не смутилась и с легкой насмешкой ответила:

- Уважаемый, он такой же первый встречный, как и вы. А потом, я не помню, чтобы мы с вами переходили на «ты».

Москвич заткнулся, словно наткнулся на непреодолимую преграду и остановился в нерешительности, не зная, что предпринять дальше. А Дарья Сергеевна продолжила:- Юрий, не уходите, мне с вами будет интересней, чем с Николаем Николаевичем, у которого четверо детей от трех браков, молодая любовница в Москве, запущенная язва желудка и скоро будут очень серьезные проблемы на работе из-за того, что он частенько злоупотребляет служебным положением.

- С чего вы решили, что у меня будут проблемы? – побагровел  Николай Николаевич.

- С того, что я не ваша вещь и сама выбираю с кем проводить время, - со строгостью учительницы начальных классов ответила Дарья Сергеевна.

 Возникла неприятная заминка. Николай Николаевич, познакомившийся с Дарьей Сергеевной всего несколько часов  назад во время прогулки по сочинскому парку, понял, что его отшили. Тем не менее, он был необычайно озадачен ее словами, потому что насчет количества детей и любовницы в Москве, он ничего, разумеется, ей  не рассказывал. И уж тем более ничего не рассказывал, что берет иногда взятки с многочисленных  просителей, поскольку смертельно боялся, что рано или поздно, его обязательно кто-нибудь заложит, арестуют и посадят в тюрьму.

Дарья Сергеевна словно прочитала его мысли и сказала: - « Я презираю мужчин, которые всегда лгут». Она поднялась с пляжной кушетки и Юрий Геннадиевич наконец-то смог разглядеть ее ладную фигурку в полный рост. Дарья Сергеевна  была не очень высокой, но чудо как хорошо сложенной. Роскошный бюст и округлые бедра еще более подогрели воображение Юрия Геннадиевича. Он глубоко вздохнул и непроизвольно сглотнул слюну.  На вид, ей было не больше тридцати пяти. Юрию Геннадиевичу самонадеянно казалось, что он безошибочно умеет определять возраст женщин по предательскому состоянию кожи шеи и рук. Но на этот раз он ошибся. Дарье Сергеевне было уже давно не тридцать пять.

Она почувствовала, что ее слишком пристально и бесцеремонно разглядывают, демонстративно  собрала  вещи и, прежде чем уйти, сказала, обращаясь к Юрию Геннадиевичу: - Если хотите, идемте со мной? Или вам   интересней с ним? Тогда оставайтесь, – кивнула она в сторону Николая Николаевича, -  до свидания!

Она  опоясала бедра  прозрачной косынкой  и пошла  по горячему песку смешанному с мелкой галькой вдоль прибрежной линии моря. Юрий Геннадиевич смотрел ей вслед и испытывал неприятную тоску оттого, что сейчас нужно было срочно что-то предпринять. Следовало или решительно пойти вслед за ней, или  дальше как-то  улаживать отношения с наглым москвичом? Он немного помялся на месте, но так и не нашел в себе силы характера открыто выразить свою волю, и  предпочел остаться.  

- Поверьте, я не хотел причинить вам неудобства, - начал было он примирительно.

-Да, ладно, я сам всего час назад с ней познакомился, - махнул рукой Николай Николаевич. – Смотрю, гуляет по парку эдакая симпатичная дамочка. Дай, думаю, познакомлюсь, чтобы загорать не скучно было. Ничего даже не успел рассказать ей, а она, зараза, уже все выведала. Вот бабы, ведьмы! Я только на пять минут купаться отошел, а она  обо мне все уже узнала и с тобой еще познакомиться успела. Постой, а как она узнала все обо мне? У меня ведь с собой ни паспорта, ни каких других документов нету? Вот,  зараза!

- Вы знаете, - задумчиво произнес Юрий Геннадиевич, - я ведь только погадать ее на картах попросил, а она  сразу сказала, как меня зовут и что у меня болит.

 - И вам тоже? – встрепенулся Николай Николаевич. – Ну, и как? Отгадала?

 - Представьте себе, да! Все точно! Угадала, как меня зовут. А, насчет сердца врачи давно предупреждали. 

- Да? А меня,  она как с язвой подцепила? Хорошо, что ничего другого не стала рассказывать. А то у меня много разных болезней было за всю жизнь, всех не упомнишь, а некоторые даже лучше и не вспоминать.

-  Мне кажется, что тут нет ничего удивительного, - попытался смягчить впечатление Юрий Геннадиевич. – Подумаешь, сейчас у каждого второго язва или больное сердце!

- Но откуда тогда она узнала про моих детей и любовницу в Москве?- недоумевал озадаченный толстяк.

- Да, как откуда? На вас посмотришь, вы же мужчина представительный, значит, любовница точно должна быть, - попытался все объяснить Юрий Геннадиевич.

-Но откуда она точно знает, сколько у меня  было браков и точное количество детей? – не унимался Николай Николаевич. – Она же точно сказала: четыре! А не три и не два?

«Хорошо, что еще не сказала вслух, сколько взяток я беру», - подумал он про себя.

- А мне еще она предложила узнать, когда я умру, - сделав мрачное лицо, сказал Юрий Геннадиевич

- Ты серьезно?

- Да. Я то, всего лишь попросил ее погадать, а она как глянет, хочешь, говорит, скажу, когда помрешь?

- Ничего себе! Может, она ясновидящая? – задумался москвич.

-Да, вы, что? Не может быть! Это все бабушкины сказки. Чай мы с вами в 20-ом веке живем.

 - А ты думаешь,  такие совпадения часто бывают? – прищурив глаз, спросил толстяк.

 - Хорошо, что она ушла.  Это даже к лучшему! А то потом с ней  хлопот не оберешься.

- Да, конечно, - подхватил Юрий Геннадиевич, - вон, сколько девчонок одиноких! Только успевай резинки менять!

       Они поняли друг друга. Действительно,  стоило ли упираться ради одной какой-то странной не самой молодой женщины, когда вокруг ходили толпы юных длинноногих девиц с загорелыми попами. Они постояли еще немного, озираясь по сторонам, кого бы снять на сегодняшний вечер с наименьшими потерями, но так и не решились с окончательным выбором. Николая Николаевича пугали опасения, что его могут отшить еще раз, поскольку без дорогого итальянского костюма и галстука  он производил не самое благоприятное впечатление на окружающих. А Юрий Геннадиевич был удручен проницательностью странной женщины,  словно магнитом притянувшей все мысли и теперь не выходившей  из его  головы. Ему было немного стыдно  за то, что он так неуверенно повел себя с этим наглым выскочкой, с которым  теперь они вроде бы  даже немного сошлись на почве мужской солидарности. Хотя, конечно, надо было сразу решительно сказать ему: - послушайте, любезный, я встретил женщину своей мечты! Не смейте больше подходить к ней, иначе…

Иначе что? Тут Юрий Геннадиевич крепко задумался, что он мог бы сделать ради женщины своей мечты. Интересно, он мог бы вызвать этого московского ублюдка на дуэль или хотя бы просто набить ему морду? Нет, конечно! Потому что он не был ни героем, ни безрассудным смельчаком, и никогда не стремился к этому. Он был обычным советским инженером, а по сути,  эгоистичным и жалким конформистом, не привыкшим подвергать жизнь опасности и совершать дерзкие поступки. И даже когда женщина его мечты сказала ему открытым текстом: «пойдем со мной!», он прикинулся, будто ослышался и предпочел ее дерзкому предложению остаться вместе  с этим самовлюбленным болваном.

В результате день прошел бездарно. Юрию Геннадиевичу не хотелось больше разглядывать загорелые женские попки и с кем-либо еще знакомиться. Ему хотелось вдрызг напиться, но и такой привычки, как это делают другие по глупости или слабохарактерности, он не имел. Он был  слишком во всем умерен,  непритязателен и инертен. Поэтому  купил себе бутылочку теплого пива за тридцать пять копеек и теперь в нем смешались горечь душевная с горечью давно просроченного напитка.

Проведя еще более бездарную ночь,  он вдруг подумал, что дальше так жить невозможно и неожиданно для себя отправился ранним утром  в горы. Раньше его никогда к вершинам не тянуло. Он всегда предпочитал ленивое полусонное прозябание  на пляже горным кручам. А тут, словно что-то стрельнуло в голову, он сел в автобус и отправился в сторону «Красной поляны». Через час, проезжая  живописное ущелье, по скалистому разлому которого неслась бурная река,  он залюбовался чудесным местом, попросился выйти из автобуса и пошел пешком.  Он смотрел сверху на несущуюся в Черное море горную речку и думал о том, что все живое на свете куда-то стремится. Реки стремятся к морям, корабли – к дальним берегам, птицы – перелетают на другие континенты и только он ведет абсолютно бесцельную и не интересную жизнь советского инженера. Ему захотелось испытать каких-нибудь трудностей, но вместо того, чтобы подняться в горы, он решил спуститься по камням к реке на самое дно ущелья. Это было не так легко, как прежде он полагал. Старые сандалии из искусственной кожи оказались не самой лучшей обувью для  хождения  по ущелью и скользким валунам, но он все равно мужественно преодолел все препятствия и очутился у реки. Вода показалась  ледяной, когда, зачерпнув ее ладонями, он брызнул себе в лицо, чтобы смыть горькие капельки пота. Гордый своей неожиданной решимостью преодолевать любые препятствия, Юрий Геннадиевич присел на валунок и слегка задремал от избытка свежего кислорода, смешанного с бурным течением горной реки и припекающего солнца. Неизвестно сколько он  находился в полудреме, только проснулся Юрий Геннадиевич оттого, что увидел на другом берегу реки спускающуюся к реке женщину. Она ловко перепрыгивала с камня на камень, будто молодая горная козочка. Наконец, очутившись у воды, она, словно колдунья, распустила  длинные волосы, решительно скинула с себя платье и осталась совершенно голая. У Юрия Геннадиевича квакнули в животе лягушки, когда он увидел, как женщина смело зашла в воду, и  тут же ее подхватил мощный водоворот холодной реки. В эту секунду он, кажется, даже не дышал, поскольку все происходящее было скорее похоже на красивое, но жуткое самоубийство.

- Эй, что вы делаете? –  закричал Юрий Геннадиевич. – Вы же убьетесь! Не делайте этого!

Но бурная река уже накрыла ее с головой и стремительно понесла вниз.

 У Юрия Геннадиевича была доля секунды, чтобы принять безумное решение и броситься прямо в одежде за ней  в бурлящий водоворот. Он сам не ожидал от себя такого невероятно сильного и сумасшедшего порыва, и пришел в себя только в  воде, когда, чудом ухватив женщину за руку, судорожно искал возможность за что бы уцепиться, чтобы спастись. Его руки и ногти были ободраны в кровь, но Юрий Геннадиевич отчаянно сопротивлялся течению и пока не чувствовал боли. Ему почему-то сейчас было необычайно важно любой ценой вытащить эту женщину. Даже ценой собственной жизни!. Он остервенело работал руками, цепляясь за скользкие валуны и корни утопленных деревьев, пытаясь уцепиться за  каменистый берег.

Нет, это все было не с ним, думал Юрий Геннадиевич, когда на крутом изгибе, река выбросила их  на камни, и появился ненадежный шанс выжить.  С ним такого просто не могло быть никогда! А было все это с кем-то другим! И кто-то другой сейчас держал на руках тело обнаженной женщины, лицо которой показалось ему таким знакомым. Да, это была Дарья Сергеевна. Она прерывисто дышала, чтобы восстановить дыхание, но, глядя на нее, нельзя было сказать, что она сильно напугана. Ее лицо не было растерянным  или смущенным, а тело  не била ледяная дрожь, напротив – оно излучало странное тепло. И тут, Юрий Геннадиевич с удивлением обнаружил, что на ней не было ни единой царапины и  кожу покрывали не бледно-фиолетовые мурашки, а ровный смуглый загар, без каких-либо уродливых полосок и бледных пятен.

-Спасибо тебе, я не думала, что течение так понесет, - сказала она, отдышавшись. – У тебя на руках кровь… Давай помогу!

Юрий Геннадиевич посмотрел на кисти рук – из разбитых пальцев действительно сочилась кровь.

-А, ерунда! – отмахнулся он с показным геройством.

- Нет, нет, кровь надо остановить, - сказала Дарья Сергеевна и  приложила  ладонь к его ранам.

- У тебя еще повреждено колено, - сказала она, - разреши мне помочь, иначе завтра ты не сможешь ходить.

Какой-то другой человек, кончено более сильный и мужественный, чем  Юрий Геннадиевич, великодушно позволил стянуть с него мокрые штаны, небрежно скинул старомодные сандалии, и, еще немного подумав, снял разорванную в локте рубашку. Чьи-то чужие и многоопытные глаза посмотрели на обнаженную женщину, колдующую над его разбитым коленом, и Юрий Геннадиевич окончательно утвердился в мысли, что все это происходит не с ним. Он никогда в жизни никого не спасал и представления не имел, как это делается. А тут, на тебе –  сцена из индийского фильма - на камнях лежит израненный герой, а кровь ему останавливает, спасенная  женщина.

Юрий Геннадиевич вообще не понимал, какого черта его с утра понесло в горы, зачем он  вышел из автобуса, шел, как полный идиот, несколько километров пешком, а потом ни с того, ни с сего решил спуститься к реке.

- Это я тебя сюда привела, - словно прочитав его мысли, сказала Дарья Сергеевна.

- Как? –  не поверил  Юрий Геннадиевич.

- Так, - спокойно ответила она, - я просто умею это делать.

- Это как? Я тебе не верю, - нерешительно ответил он ей.

- Но, я же остановила  кровь и назвала точно твое имя, - сказала Дарья Сергеевна.

Юрий Геннадиевич посмотрел на свое колено и увидел запекшуюся кровь. Затем он взглянул на руки и обнаружил только розоватые царапины. Раны затянулись на глазах!

- А  почему именно меня?

- Потому что ты  показался мне  добрым и хорошим человеком, и я подумала, что нам будет хорошо вместе…

-  А разве словами  это нельзя было сказать?

- Я тебе сказала, но ведь ты не пошел со мной…

- А зачем ты полезла в воду?

- Я  захотела, чтобы ты меня спас…

- Ты с ума сошла? Мы чуть не утонули! А если б я не прыгнул за тобой? – возмутился Юрий Геннадиевич.

- Но, ты же прыгнул!

Она  смотрела на него сочными вишнями, а Юрий Геннадиевич по-прежнему не верил в то, что этот самоотверженный поступок сделал именно он.

- Ты сильный, - наконец, сказала она, дотронувшись до его груди, - ты добрый, смелый и сильный!

И тут смущенный Юрий Геннадиевич впервые поверил, что раз так случилось и он спас эту чудесную женщину, эти слова действительно имеют какое-то отношение к нему.

 

 

 

                                                Часть вторая

 

 

            Дарья Сергеевна переехала в Сочи из города N, после того, как развелась с мужем. Она не хотела жить  в городе, в котором чувствовала себя глубоко несчастной. В этом городе погиб ее маленький сын, названный Юрой в честь первого космонавта Земли. Это произошло, когда малыш перебегал дорогу в школу. И виноватым  в этом оказался его отец. Он работал водителем на грузовике и подвез  восьмилетнего мальчика к школе, а затем выпустил одного перейти через  дорогу. Так он воспитывал в нем самостоятельность. Через секунду на пустой дороге Юрочку сбил мотоцикл с коляской.

 Дарья Сергеевна не могла простить мужу гибели  сына.  Не могла она этого простить, конечно, и себе, поскольку накануне у нее было особо нехорошее предчувствие, но она не захотела поверить своей интуиции и  была за это жестоко наказана. Она доверила своего единственного мальчика его легкомысленному отцу, а тот  не уберег ребенка. Она не могла больше спать с этим человеком, дышать одним воздухом и видеть его каждый день. С гибелью Юрочки у нее необычайно обострились все внутренние рецепторы восприятия окружающей действительности до такой степени, что она сначала подумала, что сошла с ума, поскольку с удивлением обнаружила, что с ней стали происходить довольно странные вещи. Стоило ей взглянуть человеку в глаза, как она легко и отчетливо могла прочитать его мысли. Мысли  мужа ей были отвратительны. С тех пор прошло уже более 10 лет. Надо отметить, что и до этого трагического случая, будучи еще совсем юной, она умела улавливать обрывки мыслей некоторых людей, но тогда эта способность была не такой очевидной, и  чтобы прочитать чужую мысль ей приходилось прикладывать немалые усилия. Но, по сути, она не придавала своей невероятной способности особого значения. Тем более все утверждали, что это невозможно. А раз многие ученые мужи Великой страны утверждали, что этого не может быть, то к чему  выставляться со своими необычайными способностями? Только для того, чтобы нажить себе еще большие неприятности?

       В эпоху воинствующего атеизма  всё, что не поддавалось логическому объяснению, было под запретом, объявлялось псевдонаучным, подвергалось издевательской  травле или в самом лучшем случае унизительному осмеянию.  Дарья Сергеевна на всю жизнь запомнила слова своей умирающей бабушки, раскулаченной донской казачки, когда та держала ее за руку и говорила девятилетней девочке: «Не бойся себе верить, ибо знание тебе передастся по наследству особое. Ты будешь чувствовать, и знать многое, чего другим никогда не будет дано. И будет это знание для тебя твоим счастьем и твоим несчастьем, как только перестанешь  слушать свой внутренний голос.  А меня не жалей, мне  умирать не больно. И умираю я,  не потому что черед пришел, а потому что  сама так хочу.  Устала я». С этими словами Екатерина Михайловна Черткова испустила дух. Ее сердце остановилось. Было ей в ту пору  всего 68 лет, а по состоянию своего организма она прожила бы еще лет тридцать точно. Только вот почему-то не захотела.

 

  Дашу потрясла смерть бабушки, которая заменила ей обоих родителей. К тому же, Екатерина Михайловна была единственным человеком на свете, кто понимал ее без слов.

Шел 1951 год. После смерти бабушки, Дашу определили в интернат для сирот Великой Отечественной войны города N. А сирот в нашей стране  тогда было большинство.    

 Если раньше они жили с бабушкой в одной комнате бедно, но счастливо, то теперь Даше приходилось учиться выживать в казарменных условиях детского интерната, где было привычным делом, когда жестоко дрались не только мальчишки, но и девочки.  Здесь Даша впервые столкнулась с проявлением насилия и диктата грубой силы по отношению к себе, когда в первый же день ее избили в туалете три девочки. Просто так, ни за что.  До этого она жила под крылом любящей бабушки  и, естественно,  драться не умела. Даша была раздавлена происшедшим. Она никак не могла понять, за что? И хуже всего было то, что насилие было ничем не обосновано и ее избили только за то, что она была новенькая. Она тогда еще не знала, что это было в интернате обычным посвящением для всех, кто сюда попадал. Почти для всех мальчиков и  несчастных девочек.

Но больше всего Дашу удручала не боль, а  стыд и обида за свое униженное достоинство и полное бессилие что-либо противопоставить безнаказанной коллективной жестокости. Ей показалось, что о случившемся  должны непременно все узнать, чтобы восторжествовала справедливость.  Но к  большому удивлению, никто из учителей и воспитателей не проявил ни малейшего участия к ее судьбе. Даша  замкнулась, и единственным ее развлечением было тихо мечтать об отмщении. На уроках она часто смотрела в затылок своим обидчицам и пыталась понять, о чем они думают. Она всем существом пыталась проникнуть в черепную коробку сначала одной обидчицы, а затем  двух других. Она хотела понять, о чем могут думать эти бездушные жестокие существа. Но, как правило, если она что-то и улавливала, то это были очень пустые или примитивные мысли, почти никогда не касающиеся учебы.  Сама Даша в этот момент думала о том, как могут эти девочки не бояться Божьего гнева и творить своим ближним зло, не боясь, что рано или поздно оно непременно вернется. Наверное, это происходило потому, что они не верили ни во что, кроме грядущего коммунизма и всемогущего Сталина. Даша смотрела на учителей и не могла понять, почему те не могут использовать данную им власть, для того чтобы прекратить насилие в интернате. Ведь они видели, что ее лицо избито, у виска содранная кожа, и никто не удосужился поинтересоваться, в чем дело? Она стала пристально наблюдать за учителями, пытаясь понять, что они за люди, о чем  думают, и неожиданно для себя пришла к ужасному выводу. Мыслей у учителей было немного  больше, но, оказывается, почти все они были или глубоко несчастны или связаны с какими-то катастрофическими страхами и поэтому учителям  не было никакого дела до избитой  новенькой девчонки. Особенно несчастными почему-то ей казались учительницы литературы и истории, которые к месту и не к месту поминали заслуги Ленина и Сталина в победоносной классовой борьбе пролетариата против мировой буржуазии. Но Даше сейчас было наплевать на мировую буржуазию вместе с пролетариатом,  она просто не знала, как ей жить дальше и хотела понять, как могут быть такими равнодушными взрослые люди,  имеющие над детьми огромную власть, и не желающими употребить ее для торжества справедливости. И зачем нужна победа пролетариата над мировой буржуазией, если она чувствует себя глубоко униженной, несчастной и беззащитной в родной стране?

Но выбора у бедной девочки не было и ей пришлось как-то приспосабливаться к жестокой среде интерната. Она никому ни на что не жаловалась, вела себя предельно тихо, скромно, старалась хорошо учиться, ничем не выделяться и вскоре ее оставили в покое.

  После смерти Екатерины Васильевны,   у Даши началась новая, очень не простая жизнь и единственным ее развлечением по-прежнему оставалось желание считывать чужие мысли.

Иногда чужие мысли ее настолько пугали, что она погружалась в тяжелую депрессию.

Тогда она становилась еще более замкнутой,  тяжело болела  и не ходила на уроки.  Как правило, все депрессии совпадали с болью внизу живота и кровотечением, природу которого ей,  конечно,  никто в то время не удосужился объяснить, поскольку мама Даши умерла от рака молочной железы, еще за три года до смерти  Екатерины Михайловны, а в интернате для сирот никто  из женщин педагогов  не считал нужным объяснить девочкам особенности их физиологического строения.  Происходящие в  организме изменения были настолько болезненны и настолько взволновали ее, что двенадцатилетняя Даша была повергнута в психологический шок. Она была уверена, что заболела неизлечимой болезнью и скоро должна будет умереть, но страх быть униженной и осмеянной был настолько велик, что она побоялась обратиться к врачу, а решила сама справиться со свалившимся на нее недугом. 

У нее хватило сообразительности пойти и записаться в городскую библиотеку, попросить медицинскую энциклопедию и внимательнейшим образом изучить суть всех происходящих в ней изменений. Она настолько преуспела в этом, что стоило ей захотеть остановить кровь, как та на время останавливалась,  боль затухала,  и Даша ненадолго обретала спокойствие. Но на следующий день все повторялось уже в более обостренном варианте. Ранним утром, пока все спали, Даша бежала в туалет и стирала в умывальнике простыню холодной водой. А потом металась по этажу, не зная, куда ее повесить посушиться, чтобы никто не видел. Свою способность останавливать кровь она попробовала применить  в отношении еще одной девочки, спавшей рядом с ней на соседней койке, и у нее к большой радости это получилось. Но радость была недолгой, поскольку неблагодарная соседка рассказала всем другим девчонкам и те стали дразнить ее колдуньей. Они  стали сплетничать, строить козни,  растрезвонили на весь интернат и даже сообщили о ее необычных способностях  классной руководительнице. Что тут началось! Вместо того, чтобы объяснить все по человечески, Дашу стали  травить. И даже, когда ей не говорили об этом вслух, она все равно прочитывала гадкие мысли своих учителей и одноклассников. А однажды, когда ей исполнилось уже лет четырнадцать, она случайно уловила мысль, касающуюся ее девственности, от уже немолодого  учителя физкультуры, который  имел обыкновение при возможности тискать не только школьниц, но даже оказывал мужское внимание самой директрисе интерната.    Даша настолько испугалась его мыслей, что убежала с урока, ссылаясь на физическое недомогание, и ни при каких обстоятельствах не соглашалась возвращаться обратно.

Закончив школу в интернате, она поступила в педагогический институт. Затем  в 22 года вышла замуж за Виктора, который работал водителем на стройке и был старше ее на восемь лет.  В 27 у Даши родился долгожданный Юрочка. Ей было 35, когда его сбил мотоцикл. И к тому времени, как она встретилась с Юрием Геннадиевичем в Сочи, она уже десять лет пребывала в разводе.

Дарья Сергеевна жила в половинке небольшого домика в частном секторе города Сочи. Уже много лет она работала воспитательницей в интернате для  детей дошкольного возраста и очень любила свою работу. Она учила детей читать и рисовать, разучивала с ними стихи, проводила  конкурсы лепных человечков и читала на ночь сказки Пушкина. 

Всего у нее в группе было 38 маленьких брошенных человечков, за каждым из которых она ходила, как за собственным ребеночком. В ее группе дети редко болели, потому что стоило кому-нибудь из них простудиться или подцепить какую-нибудь инфекцию, как Дарья Сергеевна брала его на руки, закрывала  глазки, тихонечко усыпляла и на утро ребенок просыпался уже здоровеньким. На входе в  группу был вывешен собственноручно  сделанный ею календарик, в котором были отмечены дни рождения всех ее малышей. И когда наступал торжественный день, она приносила на кухню тесто с изюмом и грецкими орехами, которые  покупала на городском рынке. Повариха тетя Маша пекла замечательный пирог под названием «Мазурка» и варила вкусный компот из сушеной груши и кураги. А затем в пирог втыкались четыре, пять или шесть свечек и, под дружные хлопочки детских ладошек, их задувал счастливый именинник. Дарья Сергеевна умела устраивать для своих ребятишек праздники, и даже самые трудные дети в ее группе преображались и начинали проявлять чудесные способности. Их привели сюда грязными, больными и запуганными человеческими детенышами, из-за того, что когда-то  от них отказались их отцы и матери или просто бросили по причине беспробудного пьянства на произвол судьбы, и вот теперь Дарья Сергеевна заменила детям их родителей и семью. И чем болезненней и сложней был ребенок, тем с большим терпением и любовью к нему относилась Дарья Сергеевна. Правда, в связи с тем, что она все свое время без остатка посвящала работе, у нее совершенно не хватало времени заняться личной жизнью, но Дарья Сергеевна по наивности считала, что вся жизнь у нее впереди и все еще успеется. Она любила свою работу, потому что забывала на ней о постигшем ее горе. И, еще потому что видела, как дети нуждаются в ней и потому что фон их мыслей, который она  непрерывно считывала, был прекрасен. Чего нельзя было сказать про фон мыслей ее коллег по детскому интернату и особенно завхоза Алефтину Зариповну Черкесову и директора интерната Павла Петровича Задирако. Глядя в глаза  Павлу Петровичу, Дарья Сергеевна понимала, что тот редкий жулик и плут. Что он вместе с Черкесовой тащит домой все, что только можно утащить, начиная с канцелярских кнопок и карандашей, и заканчивая крупой и сливочным маслом. Но с этим она не могла ничего поделать, а для того, чтобы написать кляузу или анонимку в прокуратуру, она была слишком хорошо воспитана и считала это  ниже своего  достоинства. Однако когда Павел Петровеч просек, что Дарья Сергеевна живет одна, он стал проявлять к ней повышенное мужское внимание, и Даше пришлось применить свое беспощадное оружие. Павел Петрович во время войны служил интендантом в тылу по снабжению, но во время праздников любил хвастаться боевыми орденами, которых у него  был целый иконостас. Несмотря на то, что он был женат, имел троих детей и по будням изображал из себя примерного семьянина, по праздникам он любил пропустить пару рюмочек водки, и, бренча медальками, зажать в каком-нибудь углу хорошенькую воспитательницу. И, как правило, ни одна воспиталка не могла не уступить напору «героя». А куда деваться? Мужиков после войны было мало. А тут не просто какой-то завалящийся мужичонка, а, можно сказать, настоящий герой прошедшей войны! Когда же дошел черед быть прижатой Дарье Сергеевне, она уже была внутренне к этому готова, для этого не надо было даже уметь читать чужие мысли – все было слишком очевидно.

 Дарья не испугалась Павла Петровича, когда тот, изображая из себя неотразимого мужчину, схватил ее за грудь и затем полез под платье. Она в голос рассмеялась и спросила его: Павел Петрович, а за какие заслуги у вас боевые ордена? Вы же во время войны были в основном по интендантской части?

 

Если мужчину случайно ударят по яйцам, ему не бывает так больно, как если ему вдруг зададут вопрос про незаслуженные боевые ордена. Павел Петрович не стал больше приставать к Дарье Сергеевне, но в душе затаил обиду. А Дарья Сергеевна не переставала удивляться странности мужчин: мало того, что трясет незаслуженными орденами, так еще и обижается, когда ему об этом говоришь, - думала она про себя.

 

               Война давно закончилась, а сирот от этого почему-то меньше не становилось. Годы неслись стрелою, и Дарье Сергеевне все больше хотелось заиметь собственную семью, и пока еще было не поздно родить собственного ребеночка. Но детский интернат стоял на отшибе города, жил довольно замкнутой жизнью и Дарья Сергеевна не имела возможности познакомиться с другими мужчинами, кроме озабоченного директора Задирако, хромого дворника дяди Коли, и местного шофера дяди Васи.

Вспоминая прежний брак и всю свою прошлую жизнь, Дарья Сергеевна не переставала удивляться собственной наивности и даже некоторой непозволительной глупости. Она вышла замуж за Виктора не потому, что любила его, а потому что устала склоняться по общежитиям без своего угла. Виктор  показался ей сильным, задиристым парнем и даже поначалу особо гнусных мыслей  в нем она не заметила. Все было прозрачно. Он самец, она самка. Жили в одной комнате вместе с его мамой, за ширмочкой. Когда родился Юрочка, жизнь стала совсем невыносимой. Мама была всегда всем недовольна. Недовольна, как она готовит, недовольна, как она стирает, как стелет постель и поливает цветы, как режет черный хлеб и чистит селедку. Даша сколько раз говорила мужу, давай снимем комнату где-нибудь в другом месте, и будем жить отдельно. Но Виктора такая жизнь, видимо, вполне устраивала. Он часто отлучался, уезжал в ночные перегоны, а когда возвращался, Даша видела, что он ей врет. Точнее, она просто считывала, как с белого листа все его мысли, но ничего не могла поделать – ей некуда было идти, а она уже была беременной. Тогда она, сама не желая того, стала желать смерти свекрови и та стала на глазах чахнуть. Дарья не могла больше терпеть ее бесконечно отрицательные мысли, они просто ее убивали. Она сосредоточила всю свою волю, и никому об этом не сказав, предсказала  день, когда свекровь умрет, и в последствии с ужасом обнаружила, что ее предсказание сбылось с поразительной точностью. После смерти свекрови Даша вздохнула с облегчением,  но, все равно, как искренне считала она, это был величайший грех с ее стороны. Она старалась больше никому не желать и не предсказывать смерти, но все как-то получалось само собой. Бывало ей достаточно взглянуть мельком на человека, как перед ней сразу же рисовалась картина, как он умрет, в какой день и при каких обстоятельствах. А где-нибудь через год или полтора его хоронят, и Дарья с печальной грустью убеждается в правдивости своих страшных прогнозов.

Уметь читать чужие мысли – это тяжелое бремя. Но еще более тяжкое наказание - обладать способностью предсказывать судьбы других людей, и каким-то непостижимым  и таинственным образом предвидеть все, что с ними будет.

После того, как похоронили Юрочку, Дарья Сергеевна подошла к мужу и сказала:

- Я тебя отпускаю. И ты меня отпусти. Больше мы никогда не будем вместе. Никогда!

И как не уговаривал ее Виктор,  как ни клялся ей в любви и верности, Дарья видела насквозь все его мысли и его вранье. Понимала, что ему не было жаль умершую мать, погибшего сына, а жаль только уязвленное самолюбие и  что вечно покорная жена от него уходит. Дарья собрала нехитрые пожитки и уехала, куда глаза глядят. Так в 1976 году она оказалась в городе Сочи. 

 

 

 

 

                                                     Часть третья

 

Бабушка Дарьи Сергеевны - Екатерина Михайловна Черткова была женщиной загадочной, или, как сейчас принято говорить – роковой. Но с роком в первую очередь была связана судьба ее самой.

 Ее мужа инженера Андрея Ивановича Грозовского расстреляли как врага народа в 38 году. Но до этого они к счастью успели родить троих сыновей и двух девочек. Все сыновья погибли во время Великой Отечественной.  Двое в плену сгинули, а третий в танке сгорел в самый последний день войны. Екатерина Михайловна одна растила двоих  дочерей, но им тоже не было суждено прожить долгую счастливую жизнь. Старшая дочь - Леночка умерла  в тридцать пять лет. Плохо почувствовала себя на работе, пошла в поликлинику, а там в это время было полно народу. Она постеснялась пройти без очереди, присела скромно на скамеечку, да так в очереди к врачу и померла от разрыва сердца. А  младшая дочь Танечка - рано вышла замуж и, слава Богу, успела родить Дашеньку, потому что через четыре года после родов у нее обнаружили рак матки,  и через  год она скоропостижно скончалась. Самое печальное, что Екатерина Михайловна, обладая незаурядными  телепатическими способностями, с самого начала знала о том, как трагически сложится судьба ее детей. Она была глубоко верующим человеком и молила Бога, раз уж ее детям суждено будет погибнуть в цвете лет, чтобы он послал им хотя бы смерть не мучительную, а легкую и быструю. Но Бог не услышал ее молитвы, и все дети Екатерины Михайловны умерли тяжело страдая. Екатерина Михайловна сама с радостью умерла бы за каждого своего ребенка, но Бог послал ей прекрасное здоровье,  длинную жизнь и не хотел забирать к себе. А все выпавшие на ее долю несчастья, она воспринимала как искупление давнего греха, совершенного ею по молодости. Много лет назад, будучи совсем юной девушкой, Екатерина Михайловна легкомысленно  воспользовалась данным ей от рождения даром на лету считывать чужие мысли  и помогла невероятно обогатиться одному красавчику и редкому мерзавцу во время карточной игры. В результате  проигравший от отчаяния был вынужден застрелиться, а у него, как позднее выяснилось, были на содержании пятеро детей. И самое печальное, что свалившееся на голову богатство, не принесло  никому счастья. Красавчик Андрей Петушинский бросил Екатерину, сбежал с деньгами, но по дороге был ограблен и жестоко убит. А с Екатериной Михайловной судьба поступила еще более беспощадно, отобрав у нее мужа и всех детей. Видимо, это была  кара за то, что Екатерина  злоупотребила своими исключительными способностями и использовала их ради корыстного обогащения  недостойного человека. Екатерина Михайловна пыталась оправдать себя тем, что была в то время безумно влюблена в  Андрея Петушинского, но это не могло искупить ее вину перед своими несчастными детьми. Поэтому она предпочитала ничего не вспоминать и, тем более,  ничего не рассказывать о своем прошлом. А вспомнить ей было о чем.

     Екатерина Михайловна была незаконнорожденной дочерью блестящего русского генерала Михаила Ивановича Черткова. Ее отец помимо того, что был героем Крымской и Кавказской войн, а в последствии Киевским и Варшавским генерал-губернатором, членом Государственного совета и особой приближенной к  последним российским императорам,  кавалером орденов святой Анны, святого Александра Невского, святого Георгия IV степени и прочих,  был в период расцвета своей блистательной карьеры наказным атаманом Донского казачьего войска и управляющим областью Войска Донского. Вот в это время и появилась на свет маленькая Катя от  молодой (кровь с молоком) донской казачки Верочки, бывшей в дворовой прислуге на генеральской усадьбе. У  Михаила Ивановича уже были к этому времени две дочери от брака с Ольгой Ивановной Глебовской, урожденной Строгановой – Елена и Татьяна. Поэтому появление Екатерины было решено скрыть, хотя внебрачные дети для высокопоставленных чиновников того времени были делом обычным. Когда родилась Катенька, Михаилу Ивановичу уже было 54 года, а девице Верочке исполнилось в ту пору всего семнадцать лет.  Михаил Иванович вскоре уехал из Новочеркасска в Петербург на коронацию императора Александра III, во время которой он был произведен в генералы от кавалерии, а Верочка с дочерью  так и остались в Новочеркасске.

 Ее отец был не просто героем многочисленных войн,  русским генералом и великосветским баловнем судьбы, но  еще невероятно яркой личностью, умницей с блестящим проницательным умом и при этом обладал необычайно выносливым, по-богатырски сильным сложением. Недаром он  выжил  во время бесконечных военных операций и кровопролитных войн, которых за его длинную жизнь выпало немало. В те времена солдаты жили недолго. Те, кого не настигла пуля,  умирали от ран или инфекций. Средняя продолжительность жизни была не более  40- 45 лет, а у вояк и того меньше.  Михаил Иванович пережил многих своих друзей и недругов. Крепкого телосложения,  исполинского роста под метр девяносто и весом в четыре с половиной пуда, с крупными сильными руками, шутя сгибавшими любой толщины кочергу или подкову. Он относился к удивительной, отборной популяции российских потомственных дворян, сочетающих в себе аристократизм и прирожденную мужественность с жертвенным, почти библейским служением Царю и Отечеству. И других людей в то время рядом с Царем Освободителем  или  его  наследником императором Александром III,  спасшим свою  семью, держа руками крышу вагона во время крушения поезда, просто и быть не могло.

Про молодого Михаила Черткова, впервые отличившегося еще мальчишкой при защите Свеаборга, ходила легенда, что в 1856 году,  будучи еще ротмистром и воюя в Большой Чечне под командованием главнокомандующего Кавказской армией князя Барятинского, он был ранен в бою при взятии штурмом аула Оспан-Юрт. Пуля пробила ему плечо и застряла в мягких тканях. К изумлению солдат восемнадцатилетний Чертков во время штурма снял китель, разорвал окровавленную  рубаху и извлек кинжалом из плеча пулю. После этого  снова облачился в китель, бесстрашно встал в полный рост, повел солдат в атаку и захватил Оспан-Юрт. Но из пленных чеченских мужчин никого не расстрелял, напротив, накормил всех хлебом и под честное слово никогда больше на брать против русских оружие, отпустил. За это ему было объявлено строжайшее взыскание главнокомандующим армией, он лишь чудом не попал под трибунал. Молодой Чертков тогда еще не знал, что честное слово данное чеченцем «неверному» - ничего не значит! Напротив, обмануть «неверного» считается для них большой честью и доблестью. Только свидетельство  неподдельного героизма Михаила Черткова, когда он собственноручно извлек из плеча еще дымящуюся пулю, спасло его от крушения всей его блистательной карьеры.

 Несколько лет он успешно воевал против горцев и был словно заговоренный от пуль.

Похожая ситуация повторилась у Черткова в кампании  1859 года, когда он командовал отдельным отрядом, действующим в горной Ичкерии.  При подходе к аулу Хали-кале его лошадь была убита под ним, он не успел соскочить с седла, и упал вместе с ней с обрыва в пропасть. Никто не думал увидеть Черткова снова живым, но он опять каким-то чудом спасся, отделавшись лишь сильными ушибами, переломом запястья и изорванным в клочья мундиром. Горцы прозвали Черткова за его живучесть «чертом», что ему с одной стороны льстило, а с другой стороны крайне не нравилось, поскольку он был человеком глубоко верующим и все свои заслуги за чудесные избавления приписывал  исключительно Божьей воле.  Надо отметить, что все раны на нем заживали удивительно быстро,  он практически никогда не обращался к врачу и не имел привычки жаловаться на  здоровье. К двадцати пяти годам он выслужился до полковников, а к двадцати девяти стал генералом. Но и будучи генералом, он не брезговал есть кашу с солдатами из одного котла, а когда вскакивал в седло, то лошадь под ним прогибалась, поэтому ему всегда оставляли самого крупного коня. Еще про него поговаривали не очень хорошие вещи. Будто бы в бытность свою еще поручиком  в Санкт-Петербурге, он был вызван на дуэль редким забиякой и картежником, незаконнрожденым сыном барона N. Анатолием Черепановым. Все произошло во время игры в карты. Чертков будто бы публично обвинил Анатолия Черепанова в шулерстве и тот, пользуясь покровительством своего сиятельного отца, посмел бросить Михаилу перчатку.  В то время за дуэли уже не жаловали. И любая дуэль была чревата разжалованием в солдаты и отправкой на Кавказ, что было самым мягким наказанием за поединок. Друзья Черткова долго отговаривали его не драться, а пойти на мировую.  Анатолий уже вроде бы как согласился на это.  Но Чертков был убежден, что Черепанов подлец и мелкий шулер, не захотел прощать театрально брошенной ему в лицо перчатки, и решительно настаивал на дуэли.  Первым выпало стрелять Анатолию Черепанову. Он был хоть и подлец, но стрелял превосходно. Черепанов прицелился, выстрелил и задел Михаилу мочку уха. Только после этого он осознал всю гибельность своего положения. Черепанов побледнел, поднял глаза к небу и, сдерживая мелкую дрожь в коленях, стал судорожно молиться. Чертков, наблюдая за спектаклем, пронзительно смотрел на него и ждал, пока тот кончит дрожать. Пауза затягивалась неприлично длинно. Когда Чертков убедился, что Черепанов неприлично дрожит лицом  и на это уже обратили внимание секунданты, он поднял пистолет, прицелился в лоб, секунду помедлил и после этого демонстративно выстрелил в воздух.

 Черепанов в тот же день всем хвастался в клубе, что Чертков струсил, не захотев с ним драться до конца, затем снова сел за карты и проигрался в пух  более искусному шулеру, чем он сам.

 

Кстати, по поводу карт! Про Черткова  ходили упорные слухи, что он  ни разу в жизни не проигрывался.  Играл он редко,  а в основном любил наблюдать за игрой. Но уж когда садился за зеленое сукно, никогда не пил при этом, немного бледнел и с какой-то странной немигающей улыбкой смотрел в глаза соперникам за столом. После этого хладнокровно выигрывал и никогда не давал шанса отыграться проигравшим. Но после того, как внезапно умерла его матушка Елена Григорьевна, он перестал играть в карты категорически и на все уговоры его друзей был тверд в своем решении и неприступен.

Став членом Государственного совета еще при Александре II, он входил в состав Особого совещания для рассмотрения вопросов реорганизации военного управления России.  И был на вершине властной пирамиды при трех последних российских императорах. В конце жизни он был назначен состоять при особе Его Императорского Величества Николая II. Умер Михаил Иванович от разрыва сердца в 86 лет, находясь в Париже,  когда в России бушевала первая революция. Чертков, зная печальный опыт Французской буржуазной революции, и предвидя печальный конец Российской империи, настаивал на решительных и жестких мерах подавления бунтовщиков в сочетании с энергичными экономическими реформами, но молодой император Николай II был слишком слаб характером для того, чтобы воспринять его слова к действию.

 

            Когда Катеньке  исполнилось 10 лет, ее привезли в Санкт-Петербург и определили в Смольный институт благородных девиц. Это означало, что  Михаил Иванович покаялся перед женой Ольгой Ивановной и в ущерб своей репутации, наплевав на общественное мнение,   решил публично признать существование незаконнорожденной дочери и коренным образом  повлиять на ее будущее. Чертков постарался использовать все свое влияние и богатство, чтобы дать дочери блестящее образование, а помимо этого всю оставшуюся жизнь содержал ее мать, Верочку. 

 Чертков искренне любил старших дочерей Елену и Татьяну, но, пообщавшись с десятилетней Катенькой, проникся к ней особым чувством и до самой смерти души в ней не чаял. Между ними возник некий особый душевный контакт, когда взрослеющая дочь была влюблена без памяти в уже поседевшего и обремененного различными государственными заботами отца. Михаил Иванович, будучи необычайно прогрессивным и смелым человеком,  был при этом предельно жестким Варшавским генерал-губернатором, но это не мешало ему до неприличия обожать незаконнорожденную дочь. И все, что никогда не сошло бы с рук ее законнорожденным старшим сестрам, легко прощалось Катеньке. Михаил Иванович упивался своей любовью к младшей дочери. В ней  он видел мечты своей бурной юности и неосуществленных желаний, с ней он становился моложе на пятьдесят лет,  и легко  прочитывал все ее самые сокровенные девические мысли. А Катенька не могла понять, почему  никто кроме отца ее так хорошо не понимает. Взрослея, она уже и сама научилась улавливать отдельные отцовские мысли и, видимо, из-за этого никогда не воспринимала его за старика, слишком уж живой и дерзкий ум был у этого человека. В десять лет он был для нее удивительным волшебником, почти  всемогущим Богом, исполняющим все ее заветные желания, а когда она расцвела и стала девицей, его проницательность и способность узнавать  ее мысли стали ее смущать и даже несколько тяготить. Она попыталась сбросить такую непристойную опеку и с удивлением обнаружила, что и сама легко считывает  чужие мысли, и в первую очередь мысли своего отца. Ей было тогда невдомек, что именно отцу она была обязана этим необычайным умением.  А Михаил Иванович, научив свою дочь тому, что блестяще умел сам, погрустнел, замкнулся на государственных заботах и даже стал избегать с ней длительных бесед, которые они так любили раньше. Это произошло после того, как Екатерина впервые ослушалась его и отвергла лестное, по мнению отца, предложение руки и сердца со стороны князя Дмитрия Ивановича Лопухина.

Екатерина очень не хотела огорчать отца, но к моменту сватовства была тайно увлечена неким Андреем Петушинским. Отец настоятельно хотел устроить судьбу дочери, предчувствуя какими неприятностями грозит ее связь с Петушинским, но та неожиданно  уперлась и оказалась непреклонной. Старшие дочери Михаила Ивановича к тому времени были уже давно удачно выданы замуж. Елена вышла замуж за директора Императорского Эрмитажа оберцеремониймейстера графа Дмитрия Толстого. А Татьяна была выдана

замуж за камергера генерал-лейтенанта князя Николая Гагарина. Обе были относительно счастливы в браке, и только Екатерина, набравшись эмансипированных французских идей,  воспротивилась воле отца,  наотрез отказавшись от брака с князем Лопухиным. Воля двух сильных личностей, соприкасаясь, высекала искры. Кто-то должен был уступить. И Михаил Иванович уступил без боя. А через год его не стало. Эта смерть оказалась для всех неожиданностью. Но Екатерина знала, что он умер, в том числе, и из-за нее. Однако, когда отец умер, она почувствовала несказанное облегчение, будто ее кто-то отпустил и теперь более не мог контролировать ее волю и мысли. В завещании о ней не было сказано ни слова и это повергло ее в глубочайшее расстройство. Теперь ей предстояло самой зарабатывать себе на хлеб. А на дворе в это время гремела первая русская революция.

 

 

 

 

                                              Часть четвертая

 

 

      Все что до этого знал  Юрий Геннадиевич о любви и женщинах, было не в счет. Потому что Дарья Сергеевна изменила для него весь мир привычных вещей. Она научила его тому, чему не учат ни в одном учебном заведении - дышать, видеть, чувствовать и максимально обостренно ощущать счастье бытия. Каждой клеткой! При каждом вдохе и  выдохе! От каждого глотка холодной воды и мимолетного прикосновения ресниц любимой женщины. Вместе с ней жизнь наполнилась новым содержанием и смыслом. Раньше он даже и представить не мог, какими удивительными скрытыми возможностями обладает его организм, будто он был изначально задавлен, жестоко умерщвлен, заколочен дубовыми досками, помещен в чернобыльский саркофаг, а сверху залит тысячами тонн бетона. А на самом деле,  он оказался тончайшим и невероятно чувствительным инструментом! Эта женщина, будто вернула ему обоняние, слух, зрение, и заодно научила  правильно ими пользоваться. И теперь Юрий Геннадиевич с удивлением думал о том, как же он жил раньше, не зная, что его тело и душа способны так обнажено чувствовать дыхание Вселенной.  Тот секс, которым он занимался раньше с женой и попутными барышнями, был вовсе и не секс, а так, ковыряние в носу. И только теперь, благодаря Дарье Сергеевне, он открыл для себя совершенно новый, ни с чем не сравнимый мир безграничной, неисчерпаемой чувственности. Этот мир оказался бесконечно богат и более прекрасен, чем даже можно было представить! Выходило, что вся его прежняя жизнь, была  прожита им неправильно и напрасно, поскольку все в ней было исключительно однообразно, бесчувственно и лицемерно  –  вроде и задор есть, и кровь иногда бурлит в жилах, как горная река, а понимание того, что есть гармония и счастье бытия  так и не приходит.

Он  не просто влюбился в эту женщину, он был целиком поглощен ею. Ее добротой и нежностью, ее умиротворенным спокойствием  в сочетании с ураганным темпераментом, ее каким-то благородным несуетным достоинством и умением угадывать его мельчайшие мысли. Стоило ему на секунду о чем-то задуматься, как любые его желания сразу же исполнялись. Например, он  любил, когда ему массировали ступни ног, мышцы спины или мяли ягодицы. Дарья Сергеевна могла это делать часами, не говоря уже про все остальное.

 Он жил целую неделю в половинке ее скромного частного домика и, кажется, уже забыл дорогу в гостиницу, где у него был  оплачен номер за десять дней вперед.

Все это время они напропалую занимались любовью, ходили по квартире в чем мать родила, и даже один раз спускались в таком виде в небольшой фруктовый садик, чтобы  посмотреть ночью на южные звезды, висящие на небе спелыми гроздьями.

Юрий Геннадиевич уже давно перестал рефлексировать, как недобитый интеллигент, и думать о том, что все это происходит не с ним. Он расправил плечи, втянул живот и поверил в то, что действительно достоин подобного счастья. Сейчас ему казалось, что для него нет ничего невозможного, поскольку эта удивительная женщина заряжала его сумасшедшей энергией! И делала из затюканного советского инженера сильного и бесстрашного мужчину. Лоскуткову безумно нравилась эта новая необычная для него роль.

            Он вдруг подумал о том, что хотел бы остаться здесь с нею навсегда. Бросить к чертовой матери опостылевшую работу,  хрюкающую по ночам и вечно всем недовольную жену, оставить ей  все добро, мебель, квартиру и никогда больше не возвращаться к прежней жизни. Юрий Геннадиевич даже начал обдумывать, как он это сделает. Он вернется из Сочи и сразу же с порога скажет жене: «Все кончено, я ухожу. Оставляю тебе все  имущество. Мне ничего не надо. Прости и будь счастлива!» И Лоскутков даже представил глупое выражение лица жены, когда та узнает о его твердом решении. Ее глаза нальются горькими слезами обиды и отчаяния, она бросится его уговаривать остаться, но он будет тверд, как скала. Однако  в следующий момент его посетила другая мысль: если он уволится с работы, оставит квартиру и все имущество жене, тогда ему придется на новом месте искать другую работу. А где он в Сочи найдет  работу по специальности? Ему же уже 40 лет и здесь он никому не нужен с дипломом инженера. А что он еще умеет делать, кроме, как просиживать штаны в конструкторском бюро за 140 рублей в месяц и чертить за дурацким кульманом проекты кораблей, которые никогда не будут построены и спущены на воду?

          Прошло еще несколько жарких дней и не менее жарких ночей. Каждое утро Юрий Геннадиевич просыпался в объятиях Дарьи Сергеевны, и пока та лежала с закрытыми глазами, думал о том, какое это счастье засыпать и просыпаться в объятиях любимой женщины. Какое счастье быть сильным и ничего не бояться! Ни упреков жены, ни выговоров начальства, ни даже самой смерти, когда спасаешь в водовороте сумасшедшей реки любимую!

            И вдруг Юрий Геннадиевич захотел сказать Дарье Сергеевне о том, что он полюбил ее всем сердцем и хочет остаться с нею навсегда. Но не успел проронить ни слова, как она сама ему ответила: - Делай, как хочешь, я ни на чем не настаиваю и ничего  не прошу.

          Лоскутков замер с глупым выражением лица. В следующий момент он попытался это выражение лица исправить на какое-нибудь другое, более благообразное, но так или иначе не сумел скрыть своего восхищения ее умением считывать мысли.

 

- А, ты, правда, можешь предсказать, когда я умру? – задумчиво спросил Юрий Геннадиевич.

- Не волнуйся, это будет еще не скоро. Тебе об этом  пока рано думать,- ответила Дарья Сергеевна с печальной грустью в глазах.

- А что ты еще можешь? – взволновался Юрий Геннадиевич. – Ты можешь предсказывать судьбу?

 – Конечно… - ответила она, держа в руках его ладонь и пристально рассматривая линию  жизни, - но я не люблю это делать.

- А будущее?- не унимался Юрий Геннадиевич.

- А, что будущее? Будущее – это и есть твоя судьба. Что ты хочешь узнать?

- Ну, мне интересно узнать, что будет со всеми нами лет эдак через 15. Можешь рассказать?

- Успокойся, все будет хорошо…- она оторвалась от линии жизни и погладила его по голове.

- И мы будем еще живы?

- Конечно…

- А какими мы будем?

- Что ты заладил «какими, да какими?» Какими захотим, такими и будем, – ее рука сползла вниз по его телу.

- Ты веришь, что человек может изменить свою судьбу?- не переставал канючить Юрий Геннадиевич.

- Может. Если захочет,- ответила Дарья, лаская пальцами ему живот.

- Даже в 50 лет?

- Да…- спокойно ответила она.

- А ты можешь выиграть в карты? – вдруг спросил он.

- Могу, но никогда не буду этого делать.

- Почему?

- Потому что это может принести деньги, но никогда не принесет  счастья. Никому. 

 - А  ты можешь предсказать, будет война или нет?

Нет, все-таки,  этот мужчина был невыносим своим занудством. Дарья Сергеевна   встала с постели, немного походила по комнате и остановилась у окна.  Где-то вдали, по горизонту бескрайнего моря, словно маленькая мошка, медленно плыл военный корабль.

- Нет, большой войны еще долго не будет, но у меня есть нехорошее предчувствие, что  нашу страну ждут очень тяжелые испытания – ответила Дарья Сергеевна.

- А, какие? – не отставал от нее Юрий Геннадиевич, будто он был совсем маленьким, глупым, но чрезвычайно любопытным  мальчиком.

 - Еще немного поживешь, и узнаешь, какие, - с грустью ответила Дарья Сергеевна. Больше всего ей не хотелось сейчас обсуждать положение в стране. А на дворе тем временем стоял жаркий август 1991 года.

- А что будет со мной? Ты знаешь?

- Тебе нужно следить за своим сердцем и раз в год показываться к врачу.

- А еще что?

- Скоро ты потеряешь работу и будешь вынужден учиться заново, чтобы обрести новую для себя специальность и в целом приспосабливаться к новым  условиям. Тебе придется несколько раз все терять и все начинать сначала. От отчаяния ты будешь один раз на грани самоубийства. Но я уверена, что жажда жизни в тебе сильнее и ты не пропадешь, выживешь.

- А что будет с тобой?

- А я буду продолжать воспитывать детей в интернате и надеюсь, что рано или поздно у меня  появится свой ребенок.

- Этот ребенок будет от меня?

- Пока не знаю. Посмотрим.

   Юрий Геннадиевич задумался, хотел бы он действительно иметь ребенка от этой женщины или нет? Но ведь сделать женщине ребенка – дело не хитрое. Гораздо важнее его потом воспитать и вырастить хорошим человеком. А что он знает о ней? Почти ничего. Он даже не знает, сколько ей точно лет.

- Расскажи мне о себе что-нибудь, - попросил он.

- Что ты хочешь узнать?

- Ну, например, сколько тебе лет? Если можно, конечно…

-Почему же нельзя? Мне уже 49 лет.  Как говорится, баба ягодка опять.

Лоскутков искренне удивился. Он не мог себе представить, что эта женщина старше его почти на 10 лет. Напротив, она казалась ему моложе его! И   больше 35 лет он  ей ни за что бы не дал.

 Лоскутков понял, что совершил большую глупость, спросив ее о возрасте, и попытался хоть как-то смягчить ситуацию: - Ты извини, что я  такой бестактный вопрос задал. Ты, правда, прекрасно выглядишь!

- Обычный вопрос. Меня не смущает мой возраст, - без тени кокетства ответила Дарья Сергеевна, - это не самый главный показатель. Или ты думаешь иначе?

- Да, нет! Что ты! Ты просто сногсшибательно выглядишь! У тебя на лице ни одной морщинки!

- Спасибо, но это не так… Ты просто не видишь.

Юрий Геннадиевич понял, что допустил еще большую бестактность, но его уже нельзя было остановить.

- А почему ты живешь одна? – спросил он.

- Потому что я не хочу жить, с кем попало… И потом мне долгое время никто не был нужен…

- А сейчас? – спросил Юрий Геннадиевич, и  в его голове промелькнула шальная мысль, которую он не решился произнести вслух: А сейчас ты ищешь подходящего отца  для своего ребенка, и поэтому заманила сюда меня?

Дарья спокойно прочитала его мысль, но внешне ничем это не проявила. А Лоскутков испугался собственной мысли, точнее того, что Дарья Сергеевна ее уже прочитала, и сделал вид, что ни о чем таком вовсе и не думал. 

- А сейчас я все чаще думаю, что прожила свою жизнь  как-то не правильно.  Что упустила в жизни нечто очень важное! И не успела сделать пока ничего такого, за что  могла бы себя уважать.

Эта мысль, высказанная Дарьей Сергеевной, удивительным образом подходила и касалась самого Юрия Геннадиевича.

- Что ты имеешь в виду? – переспросил Лоскутков.

Дарья Сергеевна печально улыбнулась, протянула к нему руку  и слегка поворошила волосы на его седеющей голове.

-  Я поняла, что прожила целую жизнь, имела когда-то мужа и ребенка, но никогда не знала, что такое всепоглощающая безграничная страсть.  Я словно всю жизнь боялась отпустить себя на волю, потому что любовь в нашей стране  была  унижена, уничтожена, опошлена и осмеяна.  Но в  каждом человеке вне зависимости от его желания заложена потребность любить! Любить мать и отца, любить мужчину или женщину, любить природу и Бога, наконец, и все удивительные проявления жизни во всем их многообразии! И никакими директивами Политбюро ЦК КПСС эту потребность отменить или заменить нельзя. Потому что только в любви мы обретаем гармонию. Ты знаешь, почему для маленьких детей их родители самые красивые?  Потому что дети их любят согласно зову природы совершенно бессознательно и бескорыстно, еще пока ничего не зная о человеческих качествах своих родителей. И только имея возможность обожать, то есть любить до бесконечности, свою мать и отца, ребенок может развиваться гармонично. Если ты лишишь его этой возможности, то отсутствие любви и гармонии  искалечит психику ребенка и в результате в дальнейшем вырастут искалеченные дети. Затем через некоторое время эти искалеченные дети  сами превратятся в пап и мам, и смогут произвести на свет и воспитать только таких же калек, как они сами или еще хуже того.  Представь себе нашу огромную страну, населенную одними калеками?

«А это так и есть», - подумал Юрий Геннадиевич.- «Наша страна населена калеками, только мы их не видим, поскольку их от нас спрятали в домах престарелых, в приютах для брошенных детей, в интернатах .»

- Но, ты ведь в начале говорила не о детской любви к родителям, а совсем о другой?- сказал Юрий Геннадиевич вслух.

- Да, я хотела сказать о  любви между мужчиной и женщиной. Но потом передумала.

- Почему?

- А зачем о ней говорить? Слова очень часто только маскируют ложь.

- Ты считаешь, что никакой любви нет? Что все это бредни романтического воображения поэтов?

- Мир так устроен, что когда человек рождается на свет, он появляется в одиночестве. И в таком же одиночестве он умирает, несмотря на то, что рядом могут находиться люди. Вся наша жизнь – это сплошное преодоление одиночества.  И любовь люди придумали,  затем, чтобы у них была иллюзия, будто они преодолели свое одиночество, а на самом деле ничего не меняется. Можно находиться с женой или с прекрасной любовницей в постели и при этом умирать от тоски и одиночества. Разве не так?

Дарья Сергеевна пристально посмотрела в глаза Юрию Геннадиевичу, и тот не выдержал ее взгляда. 

- Я вижу, ты думаешь иначе, - сказала она, - но это вовсе не означает, что я не готова тебя выслушать. У каждого своя воля мысли. Только прошу тебя, не лги! Лучше вообще ничего не говори.

Лоскутков закашлялся, он впервые не знал, что сказать. Уязвимость его положения, когда невозможно не только ничего соврать, но даже и подумать о чем-либо, как твои мысли сразу же отсканирует эта необычная женщина, провоцировало его перестать прикидываться и стать самим собой. А как стать самим собой, если ты привык врать с детства? И вдруг он почувствовал в себе удивительную дерзкую перемену и подумал про себя, что не лгать и не притворяться – это, оказывается, очень здорово и, может быть, даже приятно. Это не только вызывает уважение к самому себе, но даже приносит некое моральное удовлетворение! И особенно оно приятно, когда ты живешь в стране пронизанной ложью сверху и донизу, где вранье и очковтирательство – являются частью государственной политики и, кажется, стоит перестать врать, как государство моментально рухнет, словно карточный домик.

           Они провели вместе еще несколько дней. В основном  наслаждаясь друг другом, и, забывая,  при этом есть, пить, слушать радио и следить за временем. А иногда вместе забирались в ванну и не вылезали  из нее по несколько часов. Когда наступала ночь, они осторожно, чтобы не заметили соседи, спускались голыми в сад, рвали спелые яблоки, и кормили ими друг друга.  Это были самые вкусные на свете  яблоки, которые только приходилось пробовать на вкус Юрию Геннадиевичу. Иногда в его фантазии начинали громоздиться мечты о том, как он найдет новую работу, заработает кучу денег и построит на этом месте новый просторный дом, в котором хватит места всем, в том числе и его бывшей жене с  детьми. Он видел Дарью Сергеевну, вскармливающую грудью их общего ребенка, а рядом на кухне копошилась с кастрюлями его бывшая жена и готовила обед. И все чудесно ладили, не было ни ссор, ни интриг, ни  мелочных обид! Была гармония, радость общения  и всеобщая любовь!

            И он решился сказать Дарье Сергеевне о своих мечтах, не подозревая о том, что она и так прекрасно о них знала. Но Юрий Геннадиевич с упоением повторил ей все еще раз вслух и даже прибавил при этом, что рожать после сорока девяти, конечно, немного рискованно, но еще можно! В Америке, и позднее рожают! И если им повезет, то они, может быть, произведут на свет не одного, а даже двух малышей! И все будут жить дружно и счастливо!   

            В этот момент по телевизору показывали любимый фильм наших космонавтов – «Белое солнце пустыни».  Юрий Геннадиевич взглянул на телевизор, и ему вдруг показалось, что он понял, в чем секрет феноменального успеха этого фильма. Помимо других неоспоримых достоинств, секрет фильма был еще и в том, что в нем несколько раз  упоминались мечты красноармейца Сухова, когда рядом с ним сидит его любимая жена Екатерина Тимофевна и  рядом же с ними находится весь гарем Абдуллы, принадлежащий теперь товарищу Сухову.  Создателям фильма непроизвольно удалось уловить подсознательное желание каждого русского мужчины иметь одновременно и то и другое. Но поскольку это в корне противоречит русской семейной традиции,  и у нас не принято многоженство, то в фильме это было показано с юмором, в достаточно ироничном ключе. Но, суть от этого ни сколько не изменилась.

Как ни странно, но Дарье Сергеевне понравилась эта мысль Юрия Геннадиевича, она даже немного ее развеселила. Дарья Сергеевна подумала, что в ней, по всей вероятности, должно быть скрыто некое рациональное зерно.

           Заканчивались десять дней отпуска, и Юрию Геннадиевичу предстояло принять окончательное решение – что делать дальше? Чем ближе был день отъезда, тем больше его обуревали сомнения. Конечно, можно было бы все бросить, чтобы начать жизнь заново. Но кто знает, что будет дальше? – рассуждал он. – Где гарантии, что его жизнь с Дарьей Сергеевной сложится счастливо? И что нужно будет  сделать для этого?  Чем  он должен будет пожертвовать? Своими детьми? Женой? Сейчас у него хоть как-то налажен быт, квартира все-таки трехкомнатная, и ему даже позволяют один раз в году беспрепятственно летать на отдых в Сочи. А когда он женится на Дарье Сергеевне, куда он будет летать? Опять начнутся пеленки, распашонки? Ему это надо? Да, сейчас молодых баб – пруд пруди, выбирай любую!

  Дарья Сергеевна спокойно читала мысли Юрия Геннадиевича и старалась не мешать его  мыслительному процессу.  Она не хотела больше злоупотреблять данной ей властью, чтобы изменить свою судьбу и будущее  Юрия Геннадиевича.   И тем более она не хотела насильно его удерживать.

               Он улетел, не попрощавшись с ней. Даже записки не оставил. Сбежал, как нашкодивший школьник от директора. Дарья Сергеевна стояла у окна и думала, какое это счастье, что завтра ей  нужно идти на работу. Идти туда, где тридцать девять маленьких человечков любят ее совершенно искренне, беззаветно и не мыслят жизни без нее.  В ее душе не было обиды и, уж тем более,  ни капли надежды, что Юрий Геннадиевич  вернется. Она с самого начала знала, что именно так все и получится. Да, и зачем он ей? Раз мужчина не проявляет волю и не хочет быть сильным, то он при любых обстоятельствах будет всегда  слаб, сколько ты его не уговаривай и не заставляй прыгать в горную речку. Юрий Геннадиевич сделал сам свой сознательный выбор, и поэтому она спокойно отпустила его на все четыре стороны.  Если Бог даст, у нее хватит сил самой воспитать будущего ребенка без чьей-либо посторонней помощи.

 

С тех пор прошло более пятнадцати лет. Почти все, что было предсказано Юрию Геннадиевичу, сбылось. Сердечко он не берег, и оно стало пошаливать. Едва удалось избежать операции и ради этого многим пришлось пожертвовать.  После 1991 года, завод, где он работал, развалился. Юрий Геннадиевич остался без работы. Долго бедствовал, перебивался с семьей с хлеба на воду, а потом выучился на автомобильного электрика и открыл небольшую семейную фирмочку по установке сигнализаций и ремонту электрооборудования. Дело пошло, и жизнь постепенно наладилась. Сыновья ему помогали. С женой они уже давно спали в разных комнатах, чтобы не слышать храпа друг друга. Привычки Юрия Геннадиевича остались прежними, и он по-прежнему один раз в год куда-нибудь улетал. Но теперь он предпочитал отдыхать не в Сочи, а где-нибудь в Турции или Египте. История с Дарьей Сергеевной долго не выходила из его головы. Он понимал, что поступил некрасиво и старался о ней больше не вспоминать. Но многие вопросы, к которым раньше он был равнодушен, по мере того, как жизнь подходила к концу, стали все назойливее не давать ему покоя. И самый главный вопрос – сколько ему еще осталось прожить на белом свете?

Юрий Геннадиевич захотел любой ценой найти Дарью Сергеевну и поговорить с ней еще раз на эту тему. Мол, если она знает ответ, то уж пусть скажет точно. А заодно попросить у нее прощения за свой некрасивый поступок. Он нашел ее в «Одноклассниках» и жутко обрадовался этому. Долго думал, как дать о себе знать, какую форму обращения выбрать и, наконец, написал Дарье Сергеевне письмо. Она не стала притворяться, вежливо, но очень коротко ответила ему, и они договорились встретиться  ближайшим летом.

«Друзья мои, никогда не встречайтесь со своим прошлым! Даже если оно было чудесно!» - приблизительно так думал Юрий Геннадиевич,  увидев Дарью Сергеевну пятнадцать лет спустя, идущую к нему навстречу по городскому парку. Не будем лукавить, конечно, она изменилась. Но изменилась, как ни странно, не в самую худшую сторону. Она пришла на встречу хорошо одетой и ухоженной, со свежим умеренным макияжем и лучезарной улыбкой, источающей  обаяние и уверенность в том, что эта женщина востребована и любима. Возле ее глаз появились предательские стрелки морщин? Ну, и что? Дело житейское и не стоит на это даже обращать внимания. Зато она была в прекрасной физической форме и нисколько не погрузнела, а пришла с прямой изящной спиной, в летнем брючном костюмчике с элегантным декольте, подчеркивающим красоту ее по-прежнему великолепного бюста. Ни один здравомыслящий человек не посмел бы назвать эту женщину старой, хотя по всем возрастным меркам было уже пора. Дарья Сергеевна в свои шестьдесят четыре года  выглядела максимум на пятьдесят. Она знала об этом и была чрезвычайно горда тем, что возраст  пока ее не сломил.

Юрий Геннадиевич поднял букет наперевес и стремительно  ринулся к Дарье Сергеевне навстречу. В этом безумном порыве было нечто сродни тому, как отважно много лет назад он бросился за ней  в горную речку.  Но Юрий Геннадиевич за это время основательно погрузнел, обрюзг и был уже не тем сорокалетним юношей, как прежде. Сделав неловкое движение, он споткнулся, и чуть было не упал всем на потеху. Но Дарья Сергеевна великодушно сделала вид, что ничего не заметила и сразу же погасила неловкость.

Она призналась, что рада его видеть, но тут же сообщила, что у нее есть молодой друг, что она испытывает к нему большое уважение, и не хотела бы допустить двусмысленности в их отношениях, поэтому эта встреча будет у них Юрием Геннадиевичем короткой и  последней.

- Да, да, конечно, - с грустью в голосе сказал Юрий Геннадиевич, - я просто хотел узнать, как ты живешь?

- Я живу прекрасно, - ответила Дарья Сергеевна. – Даже не представляла, что так хорошо можно жить!

- Что изменилось в твоей судьбе с тех пор?- Юрий Геннадиевич немного замялся. – У тебя есть ребенок?

- Нет…  к сожалению, – ответила Дарья Сергеевна и, немного подумав, добавила, - не переживай, тебе в результате не о чем беспокоиться. 

Юрий Геннадиевич непроизвольно вздохнул с облегчением. Тяжкий груз упал с плеч.

- Ну, а как же ты живешь?- не унимался он.

- Очень просто, - ответила Дарья Сергеевна, - я выращиваю свой сад: по-прежнему работаю в интернате, воспитываю детей и стараюсь, чтобы все они выросли  хорошими людьми. На каждый праздник получаю больше тысячи веселых открыток. И благодаря этому, думаю, что моя жизнь не прошла напрасно. А ты как живешь?

Юрий Геннадиевич стал рассказывать про свой автомобильный бизнес, немного преувеличивая его масштабы и приукрашивая свое значение в нем, рассказал про успехи детей и про то, что у него теперь появилась возможность ездить не только в Сочи. Короче, хвастался, как последний мальчишка, оттягивая время и боясь задать самый главный вопрос. Тогда Дарья Сергеевна сама его остановила и сказала: Ты же сюда приехал не для того, чтобы  про свой автобизнес рассказывать. Ты приехал  узнать, когда ты умрешь? Я права?

Юрий Геннадиевич кивнул  в ответ.

- Я тебя вынуждена разочаровать, этого не знает никто. Да и зачем тебе знать? Знай, живи, пока живется!

Юрий Геннадиевич пристально посмотрел ей в глаза и не поверил.

- Да, если бы и знала, я  все равно не сказала бы. Зачем тебе знать? Это ничего не изменит в твоей жизни. 

- Да, как тебе объяснить, - начал мямлить Юрий Геннадиевич, - я просто хотел к ней приготовиться.

- А ты будь к ней всегда  готов! Как пионер!- улыбнулась Дарья Сергеевна.- Смерть тем и прекрасна, что всегда неожиданна, даже тогда, когда ты ее очень ждешь.

Они еще немного погуляли по парку. Юрий Геннадиевич шел рядом с Дарьей Сергеевной и чувствовал тонкий ароматный шлейф ее тела. Этот волшебный запах возвращал его в прошлое. В чудесное, безвозвратно утерянное прошлое, которое невозможно было вернуть. В нем один раз за всю свою жизнь он был почти героем. Благодаря этой хрупкой женщине, умеющей читать мысли и предугадывать судьбы людей.

Они больше не разговаривали на серьезные темы, а Юрий Геннадиевич так и не решился еще раз задать самый главный и волнующий его вопрос.

 «Действительно, какая разница, когда ты умрешь?- думал Юрий Геннадиевич, и его мысль в этот момент спокойно прочитала Дарья Сергеевна, - И надо ли  бояться смерти, если всему живому на свете она, увы, предначертана. А стоит, наверное, бояться бессмысленно прожитой жизни во лжи! Да, вот беда, многие люди жить иначе просто не умеют……»

 

Он вернулся домой с твердым намерением все рассказать жене, покаяться и попросить прощения. Мысль, что он лгал ей всю жизнь, была теперь ему невыносима. Зинаида Трофимовна выслушала его, не сказав ни слова в ответ. Только лицо ее налилось пунцовой краской, и надулись вены на дрожащих руках. Ночью ей стало плохо с сердцем, она стала задыхаться и на следующее утро, несмотря на старания врачей, умерла. Стоя рядом с могилой, Юрий Геннадиевич думал о том, как безнадежно несправедлив этот мир. Он всю жизнь лгал себе, жене, детям, всем окружающим. И эта ложь никому не мешала, напротив, она стала вполне привычной и даже в какой-то степени объективно необходимой. Но стоило ему только один раз сказать правду, как она убила Зинаиду. И как же ему теперь жить? С таким невыносимым камнем на совести? И, самое главное, зачем?

Юрий Геннадиевич сразу как-то окислился после смерти жены и в одночасье постарел лет на двадцать пять, превратившись в дряхлого больного старичка. Больше в его жизни не было ни одной женщины.