Егор Шнырь работал в Отделе разрешений
ввоза-вывоза культурных ценностей Регистратором. Функции его
были просты: заносить данные о документах в журнал. Почерк у
Шныря был каллиграфический, поэтому его и взяли на эту должность
без конкурса.
Зарплата была небольшая, но позволяющая
двадцатисемилетнему молодцу массивного телосложения и с очень
заметной то ли полнотой, то ли отечностью, со средним
образованием и дядей, работающим в вышестоящей организации
заметным начальником, занять эту «не пыльную» должность.
Шнырь, от природы человек очень практичный и
сообразительный, построил свою работу так, чтобы не
перенапрягаться и получать небольшие презенты, не подводящие под
уголовный кодекс.
А добивался он этого приемами, выверенными до
ювелирной точности. Получая от очередного клиента документ на
регистрацию, он не торопился писать ФИО (фамилию, имя,
отчество), а очень тщательно его осматривал, прочитывал
отдельные абзацы, потом просил предъявить паспорт, который
изучал еще более тщательно, причем смотрел пытливым взором то в
документ, то на посетителя. Водил пальцем по бумаге, якобы
сверяя данные паспорта, после чего писал в журнал несколько слов
и задумывался, глубокомысленно почесывая кончик носа, боковым
зрением анализируя психологическое состояние клиента. Если
клиент начинал нервничать, смотреть по сторонам, как бы ища
поддержки, вздыхал, хмурил брови, Шнырь вставал, подходил к
шкафу брал из него какой-нибудь документ или книгу, листал, как
бы что то сверяя и снова возвращался назад.
Обычно после такой психической обработки и
«перевода стрелки» на посетителя проходило несколько минут, и
очередь начинала роптать, сердиться на человека, из за которого
они, якобы, вынуждены «торчать здесь» и терять время.
Чтобы «дожать» клиента, Шнырь брал документ и
бросив фразу «надо уточнить, подождите минутку» исчезал в чреве
учреждения. Пока очередь томительно ждала «уточнения». Шнырь
заходил или в туалет, лишний раз помыть руки и посмотреться в
зеркало, либо в соседний отдел к тоненькой, как молодая березка,
тридцатилетней брюнетке Зоечке, сказать ей засаленные
комплименты или в очередной раз без надежды на успех пригласить
её в кафе мороженое «Айсберг» (Шнырь был ужасный сластена и
других общественных заведений общепита не признавал). Обычно,
возвращаясь в свой «скворечник» он уже слышал сердитый ропот
толпы, недовольной безграмотным клиентом, не сумевшим как
следует приготовить документы.
В этот момент по его телу растекалась и
наполняла все клетки грузного организма радостное чувство
значимости и величия, от того, что от его регистрации зависят
судьбы десятков людей, что он может «разрешить и отклонить»
регистрацию, придумав незначительный предлог.
Именно поэтому Шнырь отказался от перехода на
работу по комплектации документов, которую предложил ему
начальник отдела. Зарплата там была выше, но ему пришлось бы
работать в большой комнате, в «команде» с другими сотрудниками.
Нет, он не хотел менять свой «независимый скворечник» на
безликий зал, где пахло духами, пищали компьютеры и надо было
работать быстро и результативно.
Неторопливо приближаясь к рабочему месту, Шнырь
внимательнейшим образом изучал состояние клиента. Если клиент
«созрел», то был напряжен, растерян, вертел головой, и когда
Регистратор входил в свой «скворечник», наклонялся вперед и
спрашивал:
– Можно, я отойду на несколько минут? Можно
потом подойти без очереди?
Шнырь величественно кивал, его тело обдавала
теплая волна значимости момента, и он брал документы следующего
посетителя.
Кстати, надо заметить, то Шнырь не имел дурных
привычек: не курил, не пил спиртного, не водил в крохотную
однокомнатную квартирку женщин. В законном браке он был меньше
месяца. Его бывшая супруга, продавщица колбасного отдела
универсама «Пятерочка»блондинка Галя, детей не хотела и уже до
замужества заявила, что родить может «только под дулом
пистолета», с чем Шнырь покорно смирился. Первые дни Галя,
женщина темпераментная и любвеобильная, пыталась расшевелить
Шныря, но в сексуальных телодвижениях он не нашел ничего, кроме
бессмыслицы и скуки, о чем и заявил блондинке с наивной
простотой , в тот момент, когда она нарезала капусту для щей.
Взбешенная супруга запустила в голову благоверного кочан капусты
(благо что не режущий предмет, который был в ту минуту у нее в
руке), в результате чего Шнырь отделался легким испугом…
В тот злополучный день, когда ЭТО СЛУЧИЛОСЬ,
Шнырь как всегда восседал на конторском стуле перед окошком .
Перед ним выстроилась публика вполне интеллигентная, жаждущая
вывезти из страны свои ценные предметы. Согласно вездесущему
«сарафанному радио» большинство из них знало, что Регистратору,
для успешного завершения дела, требуется небольшая мзда: купюра,
засунутая в документ, коробку конфет или хотя бы плитку
шоколада. Сладкое было приоритетно, (Шнырь поглощал сладости в
больших количествах).К концу рабочего дня в письменном столе и
под столом Шныря собиралось значительное количество коробок.
Пакетов с конфетами, и разных сувениров. Все посетители вели
себя трепетно тихо, переговаривались шепотом, как у постели
больного. Боясь нарушить благоговейную обстановку. в которой
трудился Регистратор. Зная по наслышке о его непредсказуемом
нраве, документы протягивали с тихим причитанием «пожалуйста».
Вообщем, В ТОТ ДЕНЬ все было как всегда. Шнырь
зафиксировал несколько документов, вынудил четверых клиентов
«сбегать кое-куда, дважды отлучился к Зоечке, и один раз в
туалет, посмотрел на часы, которые красноречиво утверждали, что
до конца рабочего дня осталось чуть больше получаса. Как вдруг
в груди он почувствовал неприятное стеснение, тревогу, поднял
глаза и увидел перед собой кавказца лет шестидесяти, почти
лысого, с большим носом и взглядом пристальным и гипнотическим.
Казалось, что взгляд оливковых глаз проникает в самое нутро,
холодит внутренности, сковывает тело. И тут Шнырь с ужасом
вспомнил, что уже видел эти страшные глаза.
Регистратор заглянул в документы, которые
протянул посетитель, и не смог прочесть ни строчки. Все плыло
перед глазами, мозг был парализован. И какая то тихая тоска
разлилась по всему организму.
Он хотел сказать «ваш паспорт, гражданин», но не
смог произнести эти слова, только протянул руку, и кавказец с
словами «благодарность будет» вложил в нее документ. Словно
неостывшая сковорода, руку обожгло тепло прикосновения.
Регистратор потерял ощущение места и времени, поднялся со стула,
словно Зомби, услышавший приказ, и подталкиваемый невыносимым
взглядом, с полузакрытыми глазами, заплетающимися ногами побрел
по коридору Учреждения в туалет.
При входе в кабинку он столкнулся с сослуживцем,
застегивающем ширинку, не извинился, не выждал, а покорно встал
на колени перед унитазом, опустил лицо в вонючую, несмытую
жидкость, нащупал рукой рычаг слива воды и с силой нажал его.
Хлынувший, поток чем-то напомнил ему морскую волну во время
поездки на Кипр, которая накрывала его с головой. Точно так же
приходилось закрывать глаза и. затаив дыхание, ждать, когда
поток схлынет.
Потом он встал с колен и не обращая внимания на
текущую за шиворот воду, подошел к зеркалу и долго, без мыслей,
смотрел на себя. И тут он вспомнил, что он неделю назад мучил
этого посетителя своими приемами, но так и не смог вынудить его
на подношение. Перед уходом кавказец долго смотрел на него
тяжелым взглядом, от которого все дрожало внутри, а потом
произнес: «шанцак, проклятый!» и ушел.
В эту ночь Шнырь долго не мог уснуть, вспоминал
мать, которая работала у генерала служанкой и часто приносила
домой вкусные вещи (вот тогда он и пристрастился к сладкому),
школьных товарищей, которых он почти всех ненавидел, особенно
тех, у кого были родители-интеллигенты, и свою жену, которая его
презирала и ложилась под каждого, кто того желал.
Снилось ему, что он вошел вроде бы в свою
квартиру, чтобы что-то забрать, но это оказался чужой дом, он
хотел выйти наружу, стал искать дверь, натыкаясь на стены. Но
выхода не нашел. И вокруг не было ни души…
15.08.08
|