Наталья Драгунская Про любовь Из цикла рассказов «Длинный свиток воспоминаний»   После нескольких по-настоящему весенних мартовских дней, как это часто бывает в непредсказуемом чикагском климате, вдруг опять повалил снег и сделалось холодно и неуютно.Выходя из «Старбакса», где она почти ежедневно останавливалась выпить кофе (и не какого-нибудь, а со взбитыми сливками – черт с ними с калориями!), она подскользнулась на скользких ступеньках и обязательно упала бы, если бы мужик, в этот момент по ним поднимавшийся, не поддержал бы ее, за что и был облит коричневым фонтанчиком, выплеснувшимся из ее бумажного стакана. - С рождеством!», - сказал он, стряхивая бурые капли и снежные хлопья со светлой куртки. - Вот именно, - ответила она, - и с Новым годом тоже! – а потом, приглядевшись, запаниковала - Господи, я же вас облила, простите! - Ничего страшного, не волнуйтесь, - ответил он, и исчез за закрытой дверью. А она пошла к своей машине, в который раз удивляясь миролюбивости своих американских соплеменников – она сама, наверное, начала бы возмущаться. А, может, и не начала бы, в зависимости от настроения. Сегодня, например, настроение, несмотря на холод, было прекрасным то ли оттого, что близился ее, то есть их с сестрой день рождения, и она, как ребенок, ждала в этот день чудесных сюрпризов от всех, кто ее любил; то ли от того, что свой главный сюрприз от судьбы она уже получила: каждый вечер он ждал ее дома, добрый, любящий, красивый человек, который в один прекрасный день материaлизовался в ее жизни, как бы из воздуха. Связана эта материализация была, как ни странно, с зубной болью. Она промаялась с зубом всю ночь, а когда на следующий день пошла к врачу, он, пребольно вколов ей три укола анастезика, чтобы потом безболезненно поставить пломбу, сказал, что нужна коронка и послал ее в лабораторию со слепком, чтобы подобрать правильный цвет. В лабораторию она смогла выбраться только после работы. Двери были закрыты. - Вот черт возьми, -подумала она, - как бедному жениться, так ночь коротка, где это они шляются? Она вытащила мобильный и в раздражении начала тыкать в него пальцем, одновременно кося глазом в бумажку, на которой рукой дантиста был записан телефон лаборатории. Трубку взяли сразу. Мужской голос, довольно приятный, успел произнести только«Хелло!», как она тут же перебила его, прокричав: - Меня послал к вам доктор Хофнер, чтобы подобрать цвет, а вы закрыты. - Мы закрыты, потому что уже двадцать минут шестого, а мы закрываемся в пять. - Хорошо, тогда завтра, скажите во сколько. - Завтра мы не работаем. - Почему? - Потому что завтра суббота. - Но мне очень нужно сделать коронку к следуюшему четвергу. - Ничем не могу помочь, приходите в понедельник в два. Вас это устроит? - Я занята в два. - Тогда до свидания, позвоните, когда сможете, - и трубку положили. Остынув немного, она опять набрала номер. -Я могу прийти в двенадцать, - сказала она, как только услышала знакомое «хелло». -Хорошо, жду, как ваше имя? - Анна. Он положил трубку. Ошушение было странное. Молодой голос настойчивой особы непонятно почему продолжал звучать в его сознании, а воображение пыталось нарисовать ее образ.Что это с ним? Неужели еще остались какие-то надежды? И на что? - Прекрати, - сказал он себе, - пойди побегай вдоль озера, укрепи пошатнувшееся здоровье, вот и вечер пройдет. В понедельник с утра народ пошел косяком. Особенно его достала рыхлая перегидролевая блондинка вся в «Гуччи» - от башмаков до очков. Все ей не нравилось: и коронки не такие белые, как ей хотелось бы, и форма не такая, как на картинке в журнале, который она специально принесла. На все его замечания о том, что и форма, и цвет очень индивидуальны и делаются они в соответствии с тем, что у нее во рту, а не с тем, что у кого-то на картинке, она отвечала, что она знает лучше, а если он не может сделать, как заказчик хочет, то она найдет кого-нибудь другого. Только пусть он ей так сразу и скажет. Когда “гучевая” блондинка, наконец, ушла, он вдруг вместо облегчения очень испугался: а вдруг это была телефонная Анна, голос которой его так взволновал? Быстро побежал и посмотрел в журнал, в котором записывались пациенты. Фамилия его не интересовала (он ее и не знал), а вместо имени стояла первая буква, но это была не А (и он вздохнул с облегчением), а С. Он так измучился ждать, что, когда дверь в очередной раз открылась и даже не открылась, а распахнулась настежь и в комнату стремительно вошла высокая молодая женщина, которая знакомым решительным голосом сказала: «Я Анна», он даже не сразу среагировал. Она была абсолютно такой, какой он себе ее представлял, нет, даже лучше, намного лучше, и еще вокруг ее головы в какое-то мгновение он увидел нимб, такой полупрозрачный, светящийся нимб, который исчез сразу же, как только она закрыла дверь. Он молча смотрел на нее, даже не пытаясь выйти из столбняка, который на него напал. Она обвела глазами комнату, в которой кроме него былo еще пару человек: - Я разговаривала с кем-то по телефону по поводу коронки в прошлую пятницу, но он не назвал своего имени. - Я не назвал, потому что не успел, вы очень быстро положили трубку. Я Юрий. - Очень приятно – сказала она, как ему показалось, немного растерянно. Я не опоздала, сейчас двадцать минут первого? - Нет - нет, все в порядке, садитесь, пожалуйста, вот сюда. Давайте сюда ваш слепок, откройте, пожалуйста, рот. Она немного замешкалась: - Мне, наверное, надо помаду стереть, я торопилась и не успела. Он посмотрел на ее рот: рот был потрясающий. Чтобы скрыть волнение, он нарочито холодным тоном произнес: - Ну что же, не успели, так не успели, открывайте рот, и так обойдется. Она послушно открыла рот. Медленно - медленно он приложил слепок к ее зубам, подождал, вытащил, приложил опять. Сейчас все закончится, и она уйдет. Он не мог этого допустить. -Хотите кофе, -спросил он ее, - тут внизу в здании есть кафе, там его хорошо варят, я сейчас позвоню и они принесут. - Она помолчала немного: - А вы будете? - Буду. Когда через десять минут принесли кофе, они уже во всю разговаривали обо всем: о том, откуда и когда он приехал в Америку, где учился, о его татуировке с рыбкой («надо же, - удивилась она, а мы с сестрой по гороскопу тоже рыбы»), о ее маме, о ее сестре – близняшке. Для достоверности он отпил из бумажного стаканчика принесенный кофе, но тут же его отставил: вкуса он все равно не чувствовал. Он, вообще, ничего не чувствовал, кроме блаженства от присутствия этой незнакомой женщины, которая так магически на него действовала. Дверь в очередной раз раскрылась, пропуская очередного пациента. Она поднялась, взяла пальто, сумку: - Спасибо, я пойду. - Дайте мне, пожалуйста, ваш телефон... Она быстро на него взглянула. - ....на случай, если у меня возникнут вопросы по поводу вашей коронки. - Конечно. Она вытащила визитную карточку. - Вот. - Спасибо. - До свидания. - Всего хорошего. Перед тем, как положить визитку в карман, быстро глянул: - Анна Вишнепольская, Знакомая фамилия, где-то он ее уже слышал, надо будет спросить, нет ли у них общих знакомых. В любом случае, есть они или нет, будет еще один предлог для звонка, для второго звонка. Для первого предлогом будет коронка. Все должно выглядеть профессионально! В тот же самый понедельник у Анны с утра все не заладилось. Шоссе, по которому она каждое утро ездила на работу как раз начали чинить и, плетясь черепашьим шагом в череде других машине, она сначала сходила с ума от того, что может опоздать на работу, а потом от мысли, что во время ланча она должна тащиться в эту чертову лабораторию, в которую она не попала в пятницу, вместо того, чтобы приятно провести час в компании сестры, работавшей неподалеку, и вместе с ней сьесть их неизменный салат в ближайшей кафешке. На работе, на которую она попала на полчаса позже, начальство глядело зверем, в компьютере прибавилось два новых проекта, которые надо было срочно сделать, телефон звонил непрерывно, не давая сосредоточиться, кофеварка не работала и ничего не оставалось, как пить растворимый, а чтобы отбить отвратительный вкус пришлось купить в автомате шоколадный батончик (двадцать граммов жира, триста каллорий!) и заглотать его вместе с кофе. Поэтому ко времени, когда ей надо было ехать насчет коронки, она пребывала если не в ярости, то уж точно в состоянии близком к умопомрачению. Когда она, наконец, подьехала к лаборатории, было уже пятнадцать минут первого. - Опять опоздала, - подумала она, - они наверняка на ланче. Она сильно толкнула дверь, и дверь к ее удивлению открылась настежь, громко бабахнув о стенку комнаты, куда она должна была войти. Вслед за дверью она вылетела на середину комнаты и огляделась: в ней никого не было, кроме сидящей за столом сравнительно молодой женщины, которая с интересом на нее посмотрела. - Хелло, -проблеяла Анна (чувствуя себя совершенной дурой из-за дверного грохота, предшествующего ее появлению, а так же из-за того, что вдруг вспомнила, что даже не знает имени человека, который назначил ей сюда прийти), - я звонила в пятницу и говорила о кем-то, но не знаю с кем, он не сказал, как его зовут. - Не сказал, потому что вы быстро положили трубку, - пояснил человек, появившийся в дверном проеме, который соединял комнату, в которой она стояла, и другую, которая была за ней. Я Юрий, а вы, как я понимаю, Анна. Женщина, все это время сидевшая неподвижно, поднялась: - Я побежала, мне детей забирать. - Конечно, Стефани. Они остались одни. Она вдруг почувствовала, что волнуется. - Ну, показывайте ваш слепок. Она открыла сумку, довольно большую сумку, сумку работающей женщины, в которую много можно было запихать, и заглянула в ее недра. Слепка не было. Господи, как она надоела самой себе с собственным идиотизмом! Она засунула руку в сумку по локоть и начала ожесточенно в ней рыться, чувствуя на себе, как ей показалось, насмешливый взгляд Юрия. Наконец слепок обнаружился в пакете с запасными колготками (как он туда попал?), которые она всегда носила с собой в те дни, когда надевала юбку. - Все хорошо, что хорошо кончается, - вдруг сказал Юрий по-русски с легким американским акцентом. - Вы говорите по-русски? – удивилась она. - Еще как, а почему это Вас так удивляет? - спросил он, опять перейдя на английский. Я русский да и имя у меня вполне русское – Юрий, вы разве не заметили? - Ну, имя, на самом деле, ни о чем не говорит. Вы же знаете, американцы любят русские имена. У нас с сестрой была подружка – американка, которую звали Лара, только потому что ее мама любила «Доктора Живаго». Кстати, Вас зовут, как доктора Живаго: он тоже был Юрий. И к тому же английский у вас безупречный. - Спасибо за комплимент! Меня привезли сюда, когда мне было шесть лет, этим все и обьясняется. Давайте сюда Ваш слепок. Откройте рот. Она постаралась открыть рот как можно изящнее. - Шире, - приказал он. Она открыла рот шире. - Красиво, наверное, выгляжу с разинутым, как гараж, ртом, - развеселившись, подумала она про себя – и, не удержавшись, захихикала. - Что-нибудь не так, - спросил он, услышав кашель, в который переросло ее хихиканье, - хотите воды? - Нет, нет, все Окей, - сказала она и опять открыла рот -Не надо, - сказал он, - мы закончили. Я позвоню, когда сделаю. Дайте мне Ваш телефон. - Интересно, женат он или нет? - подумала она, диктуя телефон. - Вы, наверное, не ланчевали сегодня? – вдруг спросил он, и она вздрогнула, как будто он мог услышать ее мысли. Я тоже еще не ел. Хотите кофе с бубликом, у нас внизу в здании кафе, можно заказать. - Может и не женат, а парень он очень приятный, - подумала она. - Черт с ней, с работой, скажу боссу, что посижу на час позже сегодня. - Ну так как? -Спасибо, только у меня всего двадцать минут. -Вполне достаточно! Юрий позвонил на следующий день. - Знаете, я бы хотел еще раз взглянуть на ваши зубы. - Что-нибудь не так? - Все так, но, может, вам стоит сначала немножко их отбелить и только тогда делать коронку. У меня есть хороший отбеливатель. Она посмотрела на себя в зеркало: зубы были вполне белыми. Интересно, что бы это значило? - Хорошо, - сказала она, - я забегу завтра после работы. - Можете и сегодня, - великодушно разрешил он, - я буду на работе допоздна. - У меня сегодня свидание, - на всякий случай слукавила она (хотя никакого свидания у нее не было, но не могла же она так сразу согласиться), - лучше завтра. - Олрайт, - отреагировал он, как ей показалось немного разочарованно, - как знаете, - и отсоединился. Смятение, охватившее ее вовремя разговора, не стихало. Чтобы успокоиться, она позвонила сестре, которая будучи почти ее двойником, понимала ее, как никто другой. - Мне кажется я понравилась вчерашнему парню. - Откуда ты знаешь? - Он мне позвонил и предложил прийти сегодня к нему в лабораторию за отбеливателем, якобы зубы у меня недостаточно белые. - А ты? - А я сказала, что у меня свидание, а теперь вот не знаю, может, надо было пойти. - Не надо было. Если ты действительно ему понравилась, пускай помучается, нечего бежать по первому зову. А если это только твое воображение и он позвонил только из-за отбеливателя, то не все ли равно, когда ты за ним явишься - сегодня или завтра. - Ладно, близняшка, ты, как всегда, права. Не хочешь сегодня после работы сплотить ряды в каком-нибудь баре? - Хочу, но мне надо спросить у Левы. Лева был ее муж (обьелся груш!), все достоинство которого состояло в том, что он никогда не повышал на нее голоса и вместо ее настоящего имени Таня называл ее «киска», что каждый раз должно было подчеркивать мягкость его с ней обращения. - Спроси и позвони мне. - Окей. Юрий посмотрел на букет подсолнухов, стоявших в банке с водой у него на столе. Ну не дурак ли он? Как мальчишка, предвкушал сегодняшнюю встречу, сбегал купить подсолнухов только потому, что вчера она упомянула, что это ее любимые цветы, хотел поразить ее воображение – и что? У нее сегодня свидание! Ладно, забудем, а посолнухи надо выбросить – только раздражают и, вообще, завянут до завтра все равно. А, может, и не завянут. Жалко выбрасывать, уж больно хороши, - перерешил он, - пусть стоят. Посиделки в баре переросли в обед в близлижайшем ресторане, который включил в себя один поделенный пополам салат с рыбой (материнская тактика - если одной, то и другой или вообще никому - сделала свое дело: они с раннего детства все делили), одну крабовую котлету, тоже поделенную, артишок и бутылку калифорнийского Кабарне. К половине десятого тактика обольщения Юрия, о котором было известно только, что он из Москвы и владеет лабораторией по выковыванию голливудских улыбок, была выработана: самой не звонить, на встречи по первому требованию не соглашаться, и быть с ним, если и не неприступной (что за бред, небось, не во времена Джейн Остин живем!), то и не эмансипированной до того, чтобы сразу бежать в отель. - А если он женат? – вдруг испугалась Анна. - Тогда считай, что вечер потерян в разговорах о нем. - Зато пообщались. - И то верно! И перед тем, как расстаться, они обнялись. Следующее утро прошло у Анны в размышлениях о том, что надеть: брюки или юбку, короткую кофточку или длинный пиджак, сапоги или туфли. В конце концов надела черные брюки, туфли на высоких каблуках (пусть ноги будут еще длиннее!) и хорошенькую блузочку, строгую, но в то же время секси. На работе все время смотрела на часы, боялась опоздать. Она уже надевала пальто, когда голосом Синатры залился ее мобильный. Это был Он. У нее упало сердце. - Анна, извините ради Бога, но наша встреча отменяется, у нас в семье горе: умер отец моей жены. Я вам позвоню через несколько дней. Анна протолкнула ком, застрявший в горле, сглотнула: - Примите мои соболезнования. - Спасибо! Юрий схватился за голову: Какой дурак! Зачем он сказал про жену? Ведь жены-то уже нет несколько месяцев – она осталась в их доме, а он нашел себе квартирку на Медисон, недалеко от работы – а вот семнадцать лет выучки не прошли даром: привычка чувствовать себя женатым (даже если ты был и несчастен все годы) сразу не проходит; это как после операции по ампутации руки: ее уже нет, а кажется, что есть. Теперь эта Анна не захочет с ним видеться – зачем ей женатый, у нее неженатых, небось, пруд пруди. Ну и что теперь делать? Позвонить и сказать: «Извините, обшибочка вышла, я не женат и свободен, как ветер, мэээм?». Нет, лучше подождать хотя бы до завтра. Срочное совещание с сестрой было назначено в том же ресторане, где они были вчера, после того, как Анна позвонила ей и трагически прошептала в трубку: - Он женат! - Откуда ты знаешь? - Сам сказал. - Что прямо так и сказал: девушка, на меня не рассчитывайте, у меня жена и семеро детей? - Нет, просто сказал, что у его жены умер отец, и мне не надо приходить. - А ты что? - А что я? Выразила соболезнования. - Ладно, не расстраивайся! Не первый и не последний. - Да я и не расстраиваюсь. Следующий день у Юрия ушел на морг, похоронное бюро и бесконечные разговоры с бывшей женой, которая, сидя дома, давала ему руководящие указания по телефону таким тоном, как будто он устраивал свадьбу, а не похороны. Было грустно: тесть был тихим, безобидным, никогда никому ничего плохогo не сделавший и хотя бы поэтому заслуживший от своей дочери хотя бы слезинки по нему, но вот этого как раз и не было. А ведь останься мы вместе - вдруг пришло ему в голову - она бы и по мне не сильно убивалась, если бы со мной что-нибудь случилось, хотя сейчас мне на это ровным счетом наплевать. Да, ладно - тут же остановил он себя - что у тебя за дурацкая привычка измерять любовь градусником трагедии? Оставь градусник для ангины. Жизни не было, каждодневной, обыкновенной жизни – вот это главное, а трагедии или не трагедии, какое это имеет значение? И вдруг так захотелось позвонить этой Анне Вишнепольской, уже и телефон из кармана выхватил, но вовремя спохватился: не сейчас, завтра, после похорон. Анна уже два часа сидела перед компьютером и старалась сосредоточиться на статье о новых методах в области шунтирования, используемых при операциях на сердце, которые совсем недавно начали применяться в их госпитале. Статья писалась для привлечения потенциальных больных и поэтому должна была быть жизнерадостной и жизнеутверждающей, внушающей мысль о том, что счастливчики, сделавшие операцию именно у них, будут жить вечно и умрут здоровыми. Подобные статьи о достижениях в их госпитале она писала все время - это была ее работа: пиар и маркетинг – и шли они у нее довольно легко, но не в этот раз. Она встала, попила воды из бутылки, посмотрела на себя в зеркало (сбросить пять фунтов!), сделала десять приседаний и уселась перед компьютером опять. Результат был все тот же - никакого результата. Надо было смириться и уповать только на то, что завтра ее посетит вдохновение. Взглянув на часы, которые показывали пять, она с облегчением выключила компьютер и поехала домой. Не успела она войти в подьезд своего дома, как жизнерадостная черная консьержка закричала ей: - Эй, Анна, пойди сюда, у меня кое-что для тебя есть! - Что именно? - Смотри! И она вытащила из-за конторки, за которой сидела, здоровущий букет подсолнухов. Анне от Юрия, - было написано на карточке. Анна безмолвно стояла, глядя на букет, потрясение было слишком сильным. - Хороший у тебя бой-френд, - сказала консьержка, - мне бы такого. - Да он и не бой-френд вовсе, - пробормотала Анна. - А кто же? - Просто знакомый. - Сегодня знакомый, завтра бой-френд, - расхохоталась консержка, - верь мне, я знаю. Отягченная знаниями консьержки и тяжелым букетом, Анна поднялась на свой восемнадцатый этаж и долго топталась у собственной двери, пытаясь открыть ее: правую руку оттягивали цветы, левую сумка. Наконец, она с этим справилась и ввалилась в прихожую. Ну и что теперь делать, как реагировать на подношение от женатого человека: позвонить и отчитать; не звонить, сделать вид, что ничего не произошло; послать букет обратно на адрес его офиса? Глупо! Позвонить и поблагодарить – вот что! Она набрала номер. К телефону долго не подходили, она уже хотела повесить трубку, как вдруг раздалось знакомое «хелло». Забыв от волнения, что она хотела сказать, даже не назвавшись, она пробормотала: - Я получила Ваши цветы, они очень красивые, спасибо большое, только зачем..., вы не должны..., я не понимаю... Он перебил ее: - Давайте встретимся и поужинаем где-нибудь сегодня, - и после паузы,- если Вы, конечно не заняты. - Не занята, - неожиданно для себя согласилась она, забыв спросить про жену. В тот первый их вечер, вечер, с которого начались их общие воспоминания (а помнишь, как у тебя дрожали руки и ты облил мой белый свитер красным вином; а ты сказала, что это к счастью; а потом ты заказал шампанское, потому что оно, даже если им и обольешься, не оставляет пятен; а ты сказала, что у тебя миллион таких свитеров, так что обливай не бойся...), у них обоих возникло странное ощущение, что когда-то, давным - давно они уже знали друга друга, а потом надолго расстались, и вот теперь, встретившись вновь, просто обмениваются рассказами о своих жизнях, прожитых врозь, чтобы заполнить пространство незнания, которое с этого времени должно стать их общим знанием. Через два месяца счастья Юрий пропал. Они должны были встретиться, как всегда, в субботу утром, чтобы проехаться на велосипедах вдоль озера, потом остановиться где-нибудь в живописном месте на ланч: сидеть, лениво потягивая белое вино, рассматривать прохожих, одиночек и семейных, с детьми и без, неспешно текущих мимо, подставлять лицо нежаркому солнцу, наслаждаясь близостью друг друга - потом вернуться к ней домой, потом лечь в постель, потом...(кто знает, что потом?), главное, что весь долгий день они должны были провести вместе. В пятницу ничего не предвещало плохого. Они долго разговаривали по телефону, почти до двенадцати, и на следующий день в десять он уже должен был быть у нее. Но в десять он не появился, равно как и в одиннадцать, а когда немного встревоженная его опозданием (он всегда приходил вовремя, по крайней мере, на свидания к ней) она позвонила ему на мобильный, оказалось, что его мобильный выключен. - Наверное, забыл включить с утра, - успакаивала она себя, набирая его домашний номер. Домашний номер ответил механическим голосом автоответчика: Это Юрий! Оставьте ваше сообщение и я вам перезвоню. Она подождала немного и позвонила опять: тот же эффект - мобильный выключен, на домашнем включается автоответчик. От предчувствия надвигающейся опасности, которую все это утро она старалась отпихнуть от себя, перехватило дыхание и сжало виски. Господи, отведи беду! Она схватила телефонную книгу и начала судорожно искать телефоны госпиталей, расположенных в их округе, и дорожной полиции на случай, если его увезла скорая или он попал в аварию. Ответ везде был один: не был, не попадал. Боже, где же он? Она начала метаться по квартире, сдирая велосипедный костюм и натягивая джинсы и майку, помчалась в ванную причесаться, потом в прихожую за сумкой, готовая бежать неизвестно куда, и в это время грянул телефон. Она схватила его дрожащими руками. - Хелло! - Мисс Вишнепольская? Это говорит Стив Стиглин, адвокат Юрия, он просил меня Вам позвонить. - Что случилось, - спросила она осевшим от страха голосом, - он жив? - Жив, жив, он в тюрьме. - Как в тюрьме, почему, за что? - Он обвиняется в нанесении увечий бывшей жене. - Каких увечий, какой жене? - Бывшей; он, как она утверждает, ее избил. - Где тюрьма, в которой он сидит, я к нему сейчас же поеду, он этого не делал, я знаю, он не может, я им скажу... - Вам не разрешат его увидеть, вы не близкая родственница, но... - Но что же делать? – Анна уже кричала в голос. - Вы не дали мне договорить. Я сейчас сам туда еду, со мной Вас пропустят. Я Вам обьясню, как туда добраться, встретимся через час. Адвокат, высокий, представительный мужчина в костюме и галстуке, несмотря на субботний день, ждал ее в приемной. - Это сестра моего подзащитного, - сказал он, предупредив вопрос полицейского о том, кем приходится Юрию Анна, - она со мной. - Покажите водительские права. Анна показала. - Что у вас в сумке? - Бублики и кофе, я хотела, чтобы он поел. Кофе из «Старбакса» и бублик, по-американски «бэйгл», прочно укоренившийся в Америке, благодаря настальгическим настроениям российских евреев лет сто назад его в данную страну и завезших, вот уже как два месяца были их субботним завтраком в память об их первой общей трапезе у Юрия в офисе. - Не положено, давайте сюда,! Анна послушно выложила сверток. - Теперь проходите. Они прошли в комнату, даже не комнату, а комнатушку, разгороженную пополам прозрачной стеной с дыркой посередине, через которую можно было переговариваться. С той и с другой стороны стояли по столу и по два стула. Просто, как в кино про преступников, подумалось Анне, и я в нем играю. Дверь открылась и ввели Юрия, на лице у него были какие-то странные разводы – грязь что ли? При виде Анны губы у него дрогнули, он закрыл лицо рукой и вдруг всклипнул. Этого было достаточно, чтобы и Анна начала плакать. Так они и сидели какое-то время, всхлипывая и не глядя друг на друга. Первым опомнился Юрий: -Прости, Аннушка, я не ожидал, что ты придешь. От удивления она даже перестала плакать: - А чего ты ожидал? - Ну, что ты поверишь всей этой галиматье и не захочешь меня больше видеть. - Как я могу этому поверить, если я знаю, я знаю, что ты, ты самый добрый ... самый добрый человек, которого я когда-нибудь встречала. Ты не мог нанести никому никаких увечий. Я присягну на любом суде, что это все вранье. - И ты не уйдешь от меня? - Я от тебя никогда не уйду, не надейся. Как это случилось? - Я пошел отдать ей деньги за месяц... - Но ты же посылаешь ей чек по почте? - Ну, а в этот раз решил пойти сам. Ну, дурак. Мне нужно было взять кое-какие вещи, одежду, фотографии... А она начала скандалить, кричать, что я ничтожество, плюнула мне в лицо, пыталась драться, вот видишь, даже лицо мне ухитрилась разодрать. Анна пригляделась: да ведь это не грязь, это ссадины! - Дрянь! А ты что? - А что я? Не мог же я ее ударить, я не бью женщин. Я прикрывался руками и пытался ее утихомирить... словесно. - А она? - А она побежала в ванну, расцарапала себе лицо и вызвала полицию. - А ты что, не слышал, как она звонила? - Нет, я решил спастись бегством, они меня повязали, когда я уже шел к своей машине. - Как же доказать, что она врет? Адвокат, который все это время молчал, подал голос: - Сделают пробу царапин у нее на лице и увидят, что это она сама себя расцарапала. Анна удивленно посмотрела на него, она совсем забыла о его существовании: - Каким образом они это увидят? -Вы что никогда не слышали про тест на ДНК? Ах, правда, ДНК, какое счастье, что сейчас есть такой тест на ДНК! Слава достижениям науки! - И Юрия сразу выпустят? - Как только получат результат пробы. - А когда они его получат? - Через несколько дней. - Несколько дней? И все это время он будет сидеть в тюрьме? - Можно внести за него залог. - Я внесу. - Вы даже не спросили, какой. - Не важно, я найду деньги и внесу. Юра молча смотрел на нее со странным выражением недоверия и восхищения: - У тебя же их нет! - Нет, так будут, банк ограблю, фамильные драгоценности заложу. Ладно, пока, мне надо бежать. Не хочешь же ты просидеть в тюрьме до конца жизни. Через два часа деньги были найдены: сестра Таня, как всегда не подкачала: одолжила на неопределенный срок, до лучших времен, как она сказала. К концу дня живые картины под названием «Невинно осужденный» были закончены, а сам главный герой вышел на свободу, чтобы соединиться с главной героиней теперь уже навсегда. Все было ясно и ничего не надо было говорить, и даже градусник для измерения трагедий не понадобился. Анна села в машину, пристроила стаканчик с кофе между сиденьями и включила радио. Раздался мягкий голос Синатры: «Возьми меня с собой на луну, - пел он - давай полетаем среди звезд». - Да уж, - подумала она, - когда любишь, душа летает, - и нажала на газ.