Виктор Бирюлин
 
Путешествующие в саду

Эссе

 

 

                                                                                     Видели всё на свете

                                                                                     Мои глаза – и вернулись

                                                                                     К вам, белые хризантемы

Иссё (1653-1688 гг.)

 

Апрель

10-е, суббота, с утра 1 градус тепла, то и дело моросит. Душа изболелась за виноград. Но вот сквозь облака проглянуло солнце – чёткий кружок мутно-белого цвета. Дорога в сад подсохла.

Виноград открыт и наконец-то свободен.

А сад уже живёт – проклюнулись нарциссы и крокусы, торчат верхушки тюльпанов. Просыпающийся сад невзрачен, неуклюж, как любая жизнь, делающая первые шаги. Появившийся из небытия младенец тоже далёк от красавца, в которого он превратится через сколько-то лет. Но как для родителей их дитя прекрасно всегда, так и хозяину его сад всегда интересен, привлекателен. Еврейские мудрецы утверждали, что когда срубают плодовое дерево, голос его доносится до края Земли, хотя человек этого голоса и не слышит. И ещё они учили: "Если ты занят посадкой дерева, а тебе говорят: «Вот, пришел Машиах!», то закончи посадку и лишь потом иди встречать его». Машиах, между прочим, это мессия, спаситель человечества.

«Весна. Желанья блещут новизной» (Омар Хайям, сказано почти тысячу лет назад).

Вышел как-то в обед прогуляться под румяным мартовским солнышком. Рядом оказалась знакомая молодая сотрудница.

– Ой, хоть бы всё растаяло быстрее, а то у нас 24 апреля свадьба!

– У тебя?

– Да, я замуж выхожу.

И столько счастья в её глазах, столько радости в каждом движении.

– Но жених-то достойный?

– Конечно, достойный. Ведь я столько лет его ждала.

Нет, господа, мы ещё не пропали.

Ну, вот 24-е апреля, суббота. И снег, и лёд давным-давно растаяли. Прошёлся с чаем по саду. Всё в порядке. Скворчиха молча выглядывает из «окошка». Заворковал самец горлицы. На мгновение поссорились воробьи. Щебет, призывные песни.

Яблони дружно выпускают листья, причем, зимние идут вровень с летними сортами.

Вечером сад освещает яркий свет луны. Тихо и холодно.

 

Май

С утра три сороки ссорились возле гнезда. На меня они поглядывают понимающе, по-свойски. Скворцы высиживают птенцов. А вот трясогузок не видно. Божьи коровки обсыпали смородину и крыжовник. Всюду жужжащие мохноногие. Первый салат из батуна, лука-лизуна, зеленых побегов молодого чеснока и щавеля. Высокие штамбы винного винограда Потапенко, выдерживающего сорокоградусные морозы, заплёл в «косы». Заплёл не ради одной красоты – так они устойчивее, куст раньше плодоносит.

Хорошо работать в саду, думая обо всём благодушно, без терзающей душу остроты. Время – деньги, привычно бросаем мы, имея в виду, что, мол, нечего попусту болтать, лучше ещё заработать. Но время имеет и свою, собственную ценность, которая дороже любых денег. Ведь деньги – это всё-таки бумажки. А время – жизнь.

3-е, понедельник. Очень тепло уже с утра.

Птичий гомон постепенно заполняет окрестности. Садовые птицы почти все в наличии – появились и трясогузки, и чечеты. Не слышно только иволги, крупной ярко-жёлтой птицы.

И торопливо,

Коротко, –

Печаль в ней,

А не сила, –

О чём нас

Флейта иволги

Спросила?

Деликатнейший, тонко чувствующий природу поэт Владимир Пырков написал это в далёком уже июне 1987 года в память о совместной рыбалке на Зелёном острове. Его больное сердце не выдержало летней испепеляющей жары этого года.

С волнением жду иволгу в весеннем саду, и потом всё лето прислушиваюсь к её волшебному пению, ловлю глазами её царственный пролёт над яблонями и аморелью.

Жизнь в саду продолжает разворачиваться своим чередом. Вот у малины набухли почки, вот вылезли листья, вот появились новые ростки недалеко от плодоносных побегов. Рацвели сиреневые крокусы, потом жёлтый нарцисс, следом красные тюльпаны. Вначале расцветают абрикосы – ранние, поздние, потом черешни, аморель, а там и яблони, слива.

Ничто не в силах помешать природной поступи. Это успокаивает, наполняет уверенностью. «Воистину, хлеб питает плоть, но цветы питают душу» (из Корана).

В жизни всегда один пашет, обливаясь потом, а другой рядом собирает цветы в нарядный, тонко пахнущий букет. Один пашет, а другой пляшет, говорится в народном наблюдении. Но сплясать горазд каждый. А чтобы собрать изысканный букет нужны вкус, знания и время.

Анна Ахматова заметила, что к путешественникам Модильяни относился пренебрежительно. Он считал, что путешествия – это подмена истинного действия. Модильяни относился к путешественникам, как я к туристам. По мне, так туризм – это одно из проявлений человеческой суеты, удовлетворение праздного любопытства. Многие люди бегают по планете, восхищаются чужими садами, оставляя свои в небрежении.

Пара лесных диких голубей опустилась на свежевскопанную землю, чтобы покормиться. Не пёстрые птицы, так, серо-пепельные со скромным белым ожерельем. Но осанка, гордый взгляд. Уверенные в себе, спокойные птицы. Во всём внешнем облике и поведении видна порода. Крупные птицы, от которых берёт начало всё разнообразное племя культурных голубей, в том числе городских, которых мы незаслуженно называем тоже дикими. Они не дикие, скорее, отбившиеся. Своего рода голубиные мустанги.

Между тем моя пара взлетела на ветку дуба недалеко от скворечника. Самец стал клювом ласкать свою подругу. По человеческим понятиям, целовал её в голову, шею. Она принимала его ласки как должное, с видимым удовольствием.

Когда смолкают оглушающие округу звуки «дорожного радио», свежо, острее воспринимаешь звуки живого мира. Кажется, что слышишь ход муравьёв. А вечером

Звёзды в небесах.

О, какие крупные!

О, какие высокие!

(Эса Сёхаку)

9 мая, воскресенье. В 10 часов смотрел по телевизору военный парад на Красной площади. Участие в нём англичан, французов и американцев растрогало. Хорош был и туркменский майор на белом ахалтекинце, якобы потомке «коня Жукова». Много же во мне ещё дурацкого.

Нежарко, погода с намёком на дождь, но пока обходится. Пробивается солнце, сопровождаемое беспрестанным свистом, щебетом и пением всех окрестных птиц. Мой сад – это и есть та самая цветущая сложность, о которой говорил Константин Леонтьев.

У винограда не то, что ветку, каждую почку осмотрел и ощупал, попутно убирая слабые побеги, двойники и завязи на саженцах. Очистил от зелени штамбы и рукава.

Трясогузки всё ещё бегают друг за дружкой, играются, ухаживаются. До гнезда у них дело пока не дошло. Не спешат вешать себе на шею семейный хомутик.

15-е, суббота, полдень. После роскошного дождя в четверг сад парит. На солнце жарко как в июле.

Страстно заворковал самец горлицы! Густо, почудилось, что даже с хрипотцой. Словно птичий Высоцкий песню о любви запел. Не одно, может быть, чуткое женское сердце в округе сладко вздрогнуло.

Объявилась прошлогодняя серо-белая кошка, взматеревшая, но с тем же синим бантом на шее. Заметив меня, затаилась за коряжиной на тропинке заднего соседского двора. Несколько минут мы рассматривали друг друга в упор. Я с улыбкой, она, настороженно водя глазами за моими движениями.

Позвонил Ванюшка: «Ты не волнуйся!» Это ты, сынок, не волнуйся.

Как-то пожелал знакомой даме: «Пусть сам воздух вокруг тебя будет добрым!» И самому захотелось доброго воздуха вокруг себя. Чтобы согреваться им, дышать, ощущать его всей кожей, всем существом своим. А злой воздух пусть носится где-то там, за доброй завесой, не задевая меня.

16-е, воскресенье. Под яблонями на каждой травинке капля росы. Грачата вывелись, семья летает вокруг скворечника, порхает по соседним дубам, спукается на грядки, в малинник. Соловей уселся на проводе возле столба наверху и поёт, широко раскрывая свой маленький клюв, поглядывая на восходящее солнце.

Соседка слева опрыскивает какой-то химической гадостью сорняки и уверяет, что через пару недель они, согласно инструкции, исчезнут, поскольку через листья и стебли в корни поступит команда: «Отсохнуть!»

Приехал Ванюшка и сообщил, что Тимоша впервые сказал: «Ма!»

Мой внук Тимофей родился в конце 2009 года. Весь 21 век, считай, от начала и, дай-то Бог, до конца будет веком его поколения. А мы, родившиеся в середине прошлого столетия? Мы – помощники, рабочие ступени космических кораблей. Наше дело – вывести их на высокие орбиты и сгореть в плотных слоях прожитой жизни. Но сейчас главное, чтобы Тимофей зимой побежал по Земле своими ножками, вместе со всем человечеством то убыстряя, то замедляя её ход. Сказано пафосно, но рождение младенца и должно вызывать высокие чувства и мысли.

Пью чай, а ноги устремляются в сад.

Засмотрелся на куст цветущей красной смородины. Наверху работали пчелы. По стволам бегали муравьи к стадам пасущихся под нежными листьями зелёных тлей, забирая у них сок. Самими тлями интересовались многочисленные божьи коровки. Хватало вокруг и других насекомых – пролетающих с жужжаньем, садящихся на куст и взлетающих с него. Некоторым это не удавалось – попадались в сети тут же деловито хлопочущего паучка.

29-е, суббота, начало двухнедельного отпуска. Стихия сада, лета охватит, когда останусь один. Вещь это тонкая, ей легко помешать. Помогает, как всегда, знакомое, устоявшееся. Желанный вечерний ветерок разгоняет комаров. Полумесяц на своём месте – над черешней. Ёжик шуршит в одном и том же углу.

Люди в старости приходят к Богу, а я пришёл к винограду.

У Лучистого, виноградного саженца, под двумя высохшими почками пробивается новая – уже видна её зелёная мохнатая макушка. Для меня остаётся чудом, когда из засохшей, казалось бы, лозы, уже оплаканной виноградарем, вдруг проклёвывается алый еле заметный кончик почки, которая вскоре даст побег, возрождая к жизни и весь виноградный куст. Он обретает былую мощь и красоту.

Утром в яме обнаружилась мышь – умный шустрый зверёк. Сама она выбраться не могла. Бегала по дну ямы в поисках выхода, но без паники. Стал подставлять ей лопату, загоняя в угол. Вначале она отбегала, потом стала залезать на железку, но соскальзывала с неё. Спустился в яму, осторожно поддел мышку кончиком лопаты и выпустил на свободу. Она спокойно побежала к щавелю и исчезла, как провалилась.

А в обед видели белку, бежавшую от банного сруба Петра Ивановича к ближнему дубу, на который она и забралась с ходу, как будто продолжая бежать вприпрыжку по земле.

В воздухе над нами господствуют скворцы, привыкшие к нам и снисходительно на нас поглядывающие.

В сумерках переглянулся с серым котом возле дров. Он меня увидел первым, но лежал на земле внешне спокойно. Правда, когда я сделал движение рукой, дёрнулся, было, в сторону. Но я убрал руку, присел на корточки, поговорил с ним. Он выслушал меня с молчаливым достоинством.

После разговора с серым котом долго слушал шуршание сухих дубовых листьев под лапками ежа, потом увидел и его самого за забором внизу, как всегда куда-то спешащего по неотложным делам.

Интересно, отличает ли тот же кот ежа от человека? Или делит всех животных только на «врагов», «пищу» и «неизвестное мне явление», не вдаваясь в подробности?

Солнце осыпает лучами зелень и цветы. Любуемся ирисом, ромашкой, вдыхаем тончайший аромат цветущего винограда, и всё это под разнообразный птичий говор. Расцвели первые бутоны розовых пионов, добавив красоты и благоухания.

Некоторые цветы, например, маргаритка, бордюрные травы, пересаженные в сад, начинают вести в нём самостоятельную жизнь. Они путешествуют по саду, выбирая подходящие для жизни местечки. Порой, очень удачные.

Трясогузки пищат заполошно, одна села на перила беседки и надрывается. Не я же их возмутил? Ага! Уже знакомый серый кот сидит чуть ли не под столом. А рядом гнездо с птенцами! Прогнал его. Он лениво, не теряя достоинства, потрусил к соседям.

 

Июнь

Догадливые и смелые воробьи мгновенно проведали о «хлебной полянке». А трясогузки вроде бы потеплели ко мне после того, как я прогнал кота.

Под 30 градусов. Синее небо, тихо, только доносится далёкий гул моторной лодки. Сквозь ветки деревьев просвечивает Волга, хозяйка здешних мест.

Чем больше вглядываешься, вслушиваешься, вчитываешься и размышляешь, тем всё отчётливее, вслед за другими, понимаешь: да, мы живём в мире иллюзий. Но что это меняет по большому счёту? В основании цивилизации, поддерживая её, всё те же краеугольные камни: продолжение своего рода, выращивание хлеба и винограда, борьба за свободу, радости и горести.

Мы не знаем имён подлинных счастливцев. Ведь они жили не на публику, не ради удовлетворения её страстей в обмен на признание, деньги или власть.

Далеко в Москве на 78 году жизни умер Андрей Вознесенский, призывавший тишину.

Фотограф Николай Титов подарил прошлой осенью два подержанных спортивных велосипеда. Сам он на таких колесит по области и за её пределами, фиксируя фотокамерой текущую во все стороны жизнь. Зимой мы с Ванюшкой мечтали: вот уж покрутим педалями по окрестным холмам. Увы! Велосипеды оказались шоссейными. Спускаться на них легко, а подниматься не под силу.

Блестящий танцор может стать как украшением бала, так и его бедствием. Ведь остальным, не блестящим, неуютно будет рядом с виртуозом. Разойдутся они по углам, за карточные столики и к биллиарду. А бал одного танцора это не спектакль одного актёра.

Кормление птенцов напоминает конвейер. Трясогузки кормят их почти слёту, лишь на мгновение задерживаясь у гнезда. Новых червяков подносят через считанные секунды. Птенцы постоянно пищат, подгоняя и мать, и отца, а при их подлёте пищат с утроенной силой. И так весь длинный июньский световой день.

3 июня, 33 градуса тепла.

Кукушка кукует уже минут 10. Повезло тому, кто загадал на это кукование, ведь каждую секунду «ку-ку».

Утром ходил поклониться Волге. Широкая, вольная, спокойная. Отступила от берега, прибавив к пляжу ещё два. Потом вернётся. На Волге затишье, вода свежая. Над головой голубой колпак с белой дымкой в одном краю и белым, почти растворённым полумесяцем вверху. Пожилой инфартник, бывший мастер спорта по плаванию, сплавал на остров Фабричный и обратно, проплыв кролем километра два, а то и больше. Жена всё это время бегала по берегу.

Тотальная цензура или её полное отсутствие? Каждому должно быть ясно, что истина где-то посередине. Нет! Одни упрямо призывают ввести больше запретов, а лучше всё запретить. Другие пугают, утверждая, что «не надо нам никакой цензуры, стоит только начать».

Способности, порой, очень яркие, есть у многих людей. Но немногие обладают умом, на который можно положиться.

Часто раб бывает весёлым, а его господин печальным.

Бывает, глупец смеётся над мудрецом, но смех-то всё равно дурацкий.

Убеждать щуку, что есть рыбок нехорошо, занятие, понятно, бессмысленное. Зачем же мы это делаем?

Печальный мир!

Даже когда расцветают вишни...

Даже тогда...

(Исса, 1768-1872)

Прочитал дневник Ивана Бунина «Окаянные дни». Природа, которую он с такой настойчивостью и прощальной пронзительностью описывал, единственная не предала в те худшие из годов порядочного русского человека, осталась верной ему утешительницей, всегда подающей надежду.

Раскол происходит не только тогда, когда одни кричат другим: ваш бог или ваша партия ложные! Но и тогда, когда одни и другие уверяют всех, что их бог или их партия единственно правильные, самые великие.

Хотя ночью пару раз капнуло из Космоса, днём жара обволакивает.

Солнце, тени от облаков, пение птиц, цветы роскошные, зелёные купы деревьев, синее небо. Впечатление, что я в чудесном саду. И не надо, следуя Хайяму, выращивать в сердце безумных желаний.

Расцвела бордовая плетистая роза, и сразу стало ясно, кто в саду королева. Восторженные католики назвали розу цветком Девы Марии. А древние греки считали, что она появилась в тот момент, когда родилась Афродита, богиня любви. На этот раз правы все.

Трясогузки вывели птенцов, кормёжный конвейер остановился. При моём появлении они больше не пищат. Просто порхают и кормятся. Собственно, птицы не боятся людей, ведь они смотрят на них сверху. Оттуда люди выглядят маленькими, умеющими только подпрыгивать.

Вопрошающий, отстранённый взгляд тяжело больного человека, почувствовавшего дыхание смерти. Может, показалось? Ошибка? Может, пронесёт? Почему он?

Неожиданно умер знакомый писатель Николай Болкунов – ночью на даче, где он был один. В 62 года остановилось сердце человека, полного планов, надежд. Смерть опять лизнула языком по толпе, не вникая ни в какие обстоятельства и намерения. Древние советовали помнить о ней. А что толку? Ей это всё равно.

Наша жизнь – росинка.

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь – и всё же...

(Исса, 1768-1872)

Но мы-то пока живы. Хочется сказать «наконец-то я свободен» не перед смертью, а гораздо, гораздо раньше.

Добрый дятел решил поднять моё настроение и выдал несколько бодрых трелей по торчащему под скворечником сухому суку. Вышло быстро и звонко.

Расколол несколько лёгких чурок. Колол, а в голове проносилось: «За пару недель до инфаркта вот этим же колуном ухал и радовался чётким, сильным ударам сердца».

– Как жив-здоров?

– Просто жив и здоров. Без всяких «как»!

Хотелось бы услышать не прописную истину.

Поранил палец острейшим японским кухонным ножом. Хлынула кровь. Жена стала ругать нож. Посоветовал ей ругать уж сразу японцев, которые вот такими ножами, видно, собираются отрезать себе Курильские острова.

Молодая клубника подает в обморок от жары. Маргаритка, кажется, уже умерла. Но вот полил, как следует, ушло солнце, и все обморочные, как по волшебству, воспрянули, смотрят молодцами.

У цветущих виноградов разных сортов есть различающие их оттенки в запахах, одинаково тонких и восхитительных. Но почувствовать их я пока не в состоянии.

Фиолетовый дельфиниум вымахал под три метра. Вырастил его из семечка, случайно попавшего в пакет с семенами розового махрового дельфиниума. Отсадил «гадкого утёнка» от розовых пушистых «цыплят». И вот он вымахал в видного со всех сторон стройного красавца.

Ну, как можно, запивая хорошо заваренным чаем ароматные клубничные ягоды, выращенные твоими же руками, огорчаться чему бы то ни было? А как можно наслаждаться чем бы то ни было, когда вокруг тебя столько горя?

Проходя мимо торговых рядов, обратил внимание на молодого скромно одетого таджика, мирно дремлющего на стуле под тёплым весенним солнышком. Что ему снилось? Яркое солнце родины, цветущие сады, отец и мать, с печалью и надеждой вглядывающиеся в северную даль? Один из таких торговцев изюмом, курагой и прочей сушёной фруктовой роскошью помог моей маме донести сумки с продуктами до самого подъезда дома. Торговки сказали, что он и другим старушкам помогает.

На созревшую аморель опустилась пара горлиц – больших, странно выглядевших на садовом дереве птиц. Рядом с ними примостились мелкие, привычные пичужки. Все они спокойно лакомились переспевающей ягодой. Дышащая миром картина освещалась заходящим солнцем. Было тепло, тихо.

Сад и толпа несовместимы.

На заборе за сиренью грелась на солнце зелёная ящерица. Погладил её, но она не ускользала, только поглядывала на меня спокойно. Утро было прохладным, и она не успела «зарядиться».

На эволюцию, как ни хулигань, верхом всё равно не сядешь. У Космоса для нас два приказа: «Живи!» и «Умри!» Ослушаться невозможно.

18-е, пятница. Печальный какой-то заезд. В саду сухо, земля твёрдая, растения еле дышат. И это после обильного полива в предыдущие выходные, сильного дождя в понедельник. Думалось, ну несколько-то дней сад продержится. Увы, сушь. Что же на полях?!

Вот и вечер. После ухода сад опять выглядит прежним, своим. Внизу потрескивает костёр Петра Ивановича, слышны детские голоса.

Путешествующая по садам белая кошка хотела сцапать птенца чечета, не удалось. Тогда она по-хозяйски разлеглась под кустом финской смородины, лапой «хватая» комаров. А бедные чечеты заполошно пищали на ветках. Стал её прогонять, да не тут-то было! Она пряталась от меня в кустах смородины, потом в беседке, малине – всё не хотела покидать свои охотничьи угодья. Но пришлось уступить силе. Убежала в нижний овраг, где в мае заливались соловьи.

А вечером поймал ёжика, вылезшего из-под кучи хвороста погулять. Он и не думал сворачиваться в клубок, хотя я опрокидывал его набок, чтобы пощекотать мягкий животик. На уме у него было одно – быстрее убраться восвояси. Его нос, как стрелка компаса на север, постоянно был направлен на кучу хвороста.

26 июня, примерно в 10 часов, крестили Тимошу. В храме Марии Магдалины, что на краю городского парка, крещаемый был один. Молодой батюшка не жалел усилий, совершая обряд по всем правилам. Тимоша находился в надёжных руках крёстного, с интересом осматривался, пытаясь отнять у батюшки всё, чем он перед ним орудовал. И ни звука! Слава Богу, спокойный внук. И любознательный.

Вдруг небо на западе потемнело. Слегка загромыхало. Солнце скрылось за облака. Сразу посвежело, повеяло ветерком. И упало несколько капель. Жаль, если этим всё ограничится. Но на душе полегчало – власть пекла оказалась не абсолютной.

 

Июль

4-е, воскресенье. История повторяется – начало июля, сквозь ветки дубов проглядывает ярко-жёлтый круг луны. Каждый год в одно время в одном месте. Это успокаивает, завораживает.

Засыпал под гром и молнии, шум дождя. Утром погода резко переменилась. Безветрие. На голубом безоблачном небе опять властвует жаркое солнце.

Когда-то давным-давно в одной деревне ребятам нечего было делать. А тут местный дурачок на пути попался. Они его и поваляли слегка – всё развлечение! Шёл мимо мужик и говорит им: «Да не валяйте вы дурака, лучше делом каким займитесь». Пошли все дальше своими дорогами. Дома ребят спросили: «Чем занимались, озорники?» «Да дурака валяли».

С тех пор кто только его не валял.

В выходные в садах развлекалась молодёжь. Кампания ребят шумела, бегала, на машине разъезжала. Заполночь их стайка прошла улицей, но без привычного в таких случаях мата, кто-то даже об эволюции говорил. Позже прошла группа девчат, вот им мат был товарищем.

Гвардейски вымахавшие у соседского забора вишнёво-розовые мальвы с ярко-жёлтыми рудбекиями у подножья украшают сад, приманивая взгляды.

На тлеющий костёр смотрю заворожённо. Вокруг звенят сверчки.

Ах, если б вечно

Длилась прозрачная ночь,

Не заходила луна...

(Камо Мабути)

Служебная лямка так натёрла душу, что с выходом на пенсию, кажется, откроются райские дали, начнётся жизнь блаженная, вернее, блаженного.

Жара.

Последний раз, по сведениям синоптиков, такая жара с засухой была 50 лет назад.

В экстремальной ситуации у человека вырабатывается адреналин, а не мудрые мысли. Они вырабатываются, когда мы настроены на волну хокку, нас не отвлекают жизненные шершавости, а в помощниках – цветущий сад, подруга и чаша с вином, говоря словами мудрейшего Хайяма.

Но пока жара лишает сил, разжижает мозги. Не до творчества. Ни до чего. Между тем на пляже под сорокоградусной жарой на раскалённом песке целыми днями лежат отдыхающие, изредка «охлаждаясь» горячей волжской водой. Может, это инопланетяне? А люди уже с утра попрятались по тенистым местам?

Вечером наблюдал за распусканием цветка лунника. Вначале отклонился край одного лепестка, потом полуоткрылись друг за другом остальные три. Немного погодя они таким же порядком открыли свои чашевидные формы полностью. И всё это разом, бодро, звучно.

В одиночку, оказывается, не пошутишь. Для шуток нужны слушатели. Не случайно так много юмористов у иудеев, ведь они веками жили скученно.

Синица села на край стола, слегка поглядывая на меня. Потом спрыгнула на лавку и слетела в только что политую малину. Кого-то там нашла, взлетела на ветку аморели и расправилась с ним. Опять слетела, прыгает по малине, ищет себе пропитание. А я ведь по-прежнему в двух шагах от неё.

А вот и другая синица к ней присоединилась. Верно, синицы всегда промышляют парой, воробьи чаще стайкой, а трясогузки бегают в одиночку.

А вот и нашествие воробьёв. Вначале они залетали в беседку, но, увидев меня, разворачивались и улетали обратно. Потом осмелели и стали стремительно пролетать сквозь беседку, ведь так короче, прямо к малине и аморели. И уже вся стая подпрыгивает, порхает, пищит.

О, Господи! Одна синица села возле чайника, другая на лавку, они возятся возле меня как домашние птицы. Наконец, одна из синиц, прыгая под столом, клюнула меня в ногу.

17-е, суббота. Историки вспомнили о летописях, в которых за тысячу лет о подобной жаре упоминаний нет. Геологи пошли ещё дальше, утверждая, что подобная аномалия встречается раз в пять тысяч лет. Между тем в эти выходные обещают новый пик жары. Господа, ещё месяц такого пекла и – здравствуй, конец света!

Серый воробей уселся на ветку. Что он видит с неё?

Вечерняя тишина со сверчками.

Очищенный от старых и хилых порослей малинник выглядит свободно, юно. И это каждый июль, из года в год, хотя всякий раз растения новые и немного, но на других местах. Но в целом – нежное зелёное дежавю.

Допустим, победило добро. Тут же из него, как утверждают восточные мудрецы, станет рождаться зло. Если победит зло, часть его также станет перерождаться в добро. То ли радоваться этому, то ли от тоски завыть?

Первым человеком, сказавшим: «Мир катится в пропасть», был, конечно, Адам. Он сказал это Еве, как только они переступили порог Рая, ступив на грешную Землю.

Бывает, что приходиться прислуживать самому дьяволу, но не обязательно при этом пускать его к себе в душу.

Вспоминая прожитое, бывает, невольно сдерживаешь слёзы. Сказано кем-то другим и давным-давно.

Пожилой японский режиссёр, презентуя свою картину на Венском кинофестивале, заключил: «Что делать? Вот главный сейчас вопрос». В воздухе цивилизации нагнетается предчувствие коренной перемены. Не революции, не смены власти и очередного передела собственности. Чего-то ментального, начала небывалого поворота в развитии человечества.

Три листика мне

Радовали душу.

Увы, завяли.

Это о Лучистом, не перенёсшем всё-таки испытания жарой.

24-е, суббота.

Шотландский холм подсох, потерял свой горделивый вид. Буду поливать до дождей и прохлады. Без моей помощи он не продержится. Как и газоны, и все остальные зелёные друзья. Два с лишним месяца жары под 40 градусов не шутки. Природа попугивает. Что ж, покажем ей, что мы уважаем даже её причуды, но своих в беде не бросаем. Фермеры же не побежали с полей, второй год сжигаемых равнодушным солнцем. Ну, а нам в орошаемых по расписанию садовых кущах и жаловаться-то грех.

Пришла Ася – соседский трёхцветный котёнок, красивый и резвый. Учится охотиться без папы-мамы. Только этим и занята: прислушивается к шорохам, залегает, прыгает вперёд, лихо лазает по заборам и деревьям, чувствует себя в окрестных садах как рыба в воде.

Не могу наглядеться на Волгу. Для меня она как Фудзияма для японца.

На утреннем пляже встретил молодую маму с дочуркой. Ясным твёрдым почерком исписала все стенки металлического лодочного гаража: «Не оставляйте на пляже мусор, уносите с собой!»

Говорю ей:

– Вы бы лучше написали, что тот, кто мусорит, – непорядочный человек. По крайней мере, обратят внимание.

– Нет, это уже оскорбление, негативная характеристика, может повлиять на судьбу человека. Я этого не хочу.

«Любезно» предложила оставшимся мелом написать, что мне хочется.

Приятно поговорить с нормальной молодёжью.

Нашествие пернатых на сад. Аморель украсили собой иволги. Вдоль беседки носятся стайками воробьи. Стучат в дубах дятлы. Сколько же птиц кормится в садах, считая их своим домом, каждый год прилетая сюда размножаться! До садов здесь были камыши, болото.

Туча взошла,

Нещадное солнце закрыв.

Где же ты, дождь?

К полуночи луна поднялась над дубовой грядкой, смотрит прямо на дом, освещает мансарду. Вышел на лоджию, на которой пахнет сохнущими яблоками. В упор, в свою очередь, смотрю на ночное светило в кружке марева. Видно, опять к жаре.

Дома надо строить, как и вино изготавливать, от избытка, а не из чего попало. Тогда и дом крепкий получится, и вино доброе.

У Паши-сварщика боксёр-двухлетка Джесси убежала с дачи и тут же понесла, уже соски набухли. «Что будешь делать с щенками?» «Раздам, а двоих оставлю. Пусть молоко сосут, организм Джесси разрабатывают». Сам Паша – высокий немолодой мужик с лицом римского патриция. Водка, инсульты, инвалидность заперли его в саду, до которого ему дела нет. Но – любит вот Джесси, прогуливается с ней, общается с соседями, увлеченно говорит обо всём подряд, войны предсказывает. Например, предсказал грузино-осетинскую.

Ветерок в жару

Подобен лёгкой ласке:

Пришёл и убежал.

Я различаю свой чай и чай в гостях, как бы ароматен он ни был.

Стемнело. Взял дубовый посох, походил по саду. На патриарха походить от этого не стал. Но в самом посохе всё-таки есть что-то древнее, непреклонное. Жаль, что образ путника с посохом в руке в наши дни нелеп.

Закомплексованные советские граждане превращаются в грамотных потребителей, прагматичных невежд, а деятели культуры, недавние властители дум, отдают своё влияние талантливым бандитам, добивающимся наглядного жизненного успеха.

Коробят утверждения: «Я – состоявшийся человек, жизнь удалась!» Получается, что сам Иисус Христос, Пушкин или Ван Гог – люди не состоявшиеся, жизнь у них не удалась. Ведь одного распяли, другого застрелили, а третий сошел с ума.

Ловлю признаки перемены погоды. Вчера облаков было много, вечером ветер поддувал. Сегодня на Волге волны-барашки.

А вот и серьёзная туча в полнеба накатила. И гром погромыхивает со стороны Красного Тестильщика. Какой приятный забытый звук – чистый, природный. Господи, а дождя? Вот и молнии заблистали. Ветер поднялся. Раскаты грома воспринимаются уже как звон пасхальных колоколов – радостно, торжественно, даря надежду.

И куда усталость-вялость делась. Ношусь по саду, спешу разнести под винограды удобрение – а вдруг ливень? Как раз бы под него. На нас, Господи, пролей свою живительную влагу, прямо на мой сад и виноградник.

Наконец первые капли застучали по крыше беседки.

 

Август

Центр России объят лесными пожарами: горят сёла, торфяники, страдают тысячи людей. А что у нас? В 2 часа ночи к одной недалёкой даче подъехала машина с включённой на всю катушку забойной музыкой. Потом в даче раздались бодрые женские голоса. Как ни в чём не бывало.

Пётр Иванович повис на заборе возле задних ворот и просит совковую лопату. От него крепко попахивает винцом. То, что он его любитель, это ясно. Ещё бы геолог, объехавший полстраны, и не пил. То, что он мужик ловкий, тоже ясно – по банному срубу, не говоря о деревьях, лазает как обезьяна. Вчера тащил к себе бак с водой ёмкостью в 33 литра. Как муравей. Ведь сам он весит не намного больше своей поклажи.

Вечером соседи разъехались. Слышны только редкие голоса проходящих дачников. Первые сверчки. Последнее птичье попискивание. Покой. Тишина.

Бабочки, пчёлки, мушки, птички – все легко порхают в саду. И только хозяин тяжело ходит по дорожкам. Но душа его порхает вместе со всеми.

Трудно простому человеку совместить каждодневную борьбу за существование с любовью к садовым птицам, красоте цветов и неба. Но надо, друг мой, надо.

4-е, среда. Немного за полдень. Зной уже давит физически. Полуобморочная тишина. Всё как обмакнуто в растительное масло. Вокруг струится горячий воздух.

Вечером маленький орешек вдруг начинает трепетать двумя ветками, остальные остаются спокойными. Избранные ветки треплет воздушный ручеёк, самостоятельно путешествующий в общем воздушном потоке, овевающем мой сад.

К полуночи стали посверкивать всё ярче молнии за Волгой, потом и над Красным Текстильщиком. Вслед прошли раскаты грома. Где-то и дождь прошёл. Но над моим садом только звёздное небо.

На Земле не так много человеческих выводов, которые нельзя было бы опровергнуть одним простым несогласием. Слава Богу, я не настолько глуп, чтобы утверждать что-либо с пеной у рта. Но с нескольких кочек, на которые забрался по жизни, меня так просто не спихнёшь.

Если сжать до летописной краткости описание прошедших ста лет, то, окажется, мы жили в эпоху, равную Вавилонскому пленению, развалу Римской империи или разрушительному монгольскому нашествию. Октябрьский переворот, передел сфер влияния после второй мировой, «перестройка» потрясли мироустройство, а Россию каждый раз выворачивали наизнанку.

И сколько бед меньшего масштаба! Их не перечислить. И каждая прошлась по судьбам сотен миллионов людей, желающих просто жить – работать, растить детей, радоваться и огорчаться. Нет, судари, вот вам очередная бомба... Казалось бы, с похоронами коммунизма исчезли последние социальные иллюзии. Было много аплодисментов по этому поводу. Но жизнь без социальных иллюзий оказалась тоже гадкой. Мы вынуждены постоянно возрождать сады посреди обломков своей страны.

Есть верующие, а есть знающие.

Иногда Христос очаровывает, и начинаешь относиться к нему как к старшему другу, с доверием. Другой раз задумываешься, ну, жил две тысячи лет назад иудей-чудак. Что мы знаем о нём, кроме выдуманного другими иудеями? Ничего.

В обед развлекался тем, что прокручивал в воображении возможное развитие событий вперёд.

«Кто жил и видел, тот не может в душе не презирать людей», – обронил когда-то мой единственный кумир. Прав ли Пушкин? Почему прав? Или всё-таки не прав?

Человек, не видящий чуда в каждой травинке, не найдёт его и в Иерусалиме. Он будет мусорить и на Луне, и на Марсе, и везде, куда бы его ни доставила современная техника.

У виноградного сорта Потапенко огромные кожистые листья к августу грубеют и буреют, приобретая ещё большее сходство со слоновьими ушами. И сам он обладает слоновьей мощью. На пасынках пошёл наливаться второй урожай, а потом будет и третий.

Виноградная пора наступает, когда остальные, ягодная, огородная, завершаются. Освобождается пространство, взоры всё чаще обращаются к красующимся гроздьям. Наконец, всё вокруг обращается к ним.

Культурный виноград – дело рук и разума человека. В свою очередь, благодаря винограду, виноградному вину средиземноморский человек быстро продвинулся так далеко и бесповоротно. Путь нашей жизни проходит через виноград, любили говорить древние римляне.

Бак, из которого поливал тёплой водой огурцы, продолжаю регулярно доливать да краёв. Птицы слетаются к нему на водопой. Пьют из него и хвостатые путешественники, например, рыжая кошка, которая ещё и спать приладилась под старым розовым пионом.

Уходят в небо мальвы.

На каждой по цветку:

Горят, не унывая.

Суетливые люди мчатся к смерти вприпрыжку. Это их, конечно, дело. Некоторые умудряются всю жизнь проездить верхом на тревоге. Между тем в иные жизненные углы лучше никогда не заглядывать. Как бы ни орали-шумели добрые люди, ведь не страшно. Наоборот, весело! И хочется быстрее пройти мимо даже спящего отморозка.

По всей стране тут и там вспыхивают встречи одноклассников, однокурсников, сослуживцев. Все взахлёб спрашивают друг друга: как семья, здоровье и главное – кем стал? Никто не спросит: счастлив ли ты?

Ветерок прохладный, сверчки, яркие звёзды. Взял дубовый посох, опёрся на него по-древнему привычно, доверчиво, посмотрел на небо, спросив: «В чём же твоё очарование, Космос?» Ответ пришёл сразу: «В непостижимой простоте».

Что отгоняет от ночных страхов? Костёр, свеча, лампадка, любой источник света – символа света дневного. А также близость другого человека, напоминающего о дневном человеческом сотрудничестве.

9-е, полдень. Сегодня, вот сейчас, впервые в воздухе повеяло августом. Это осознаётся интуитивно. Ведь по-прежнему жарко и сухо.

Душ, душистый чай,

Звонок приятеля

И август.

С победой конформистов на Земле мог бы наступить Золотой век. Такого не случится, поскольку эволюции нужна изменчивость, чтобы было из чего отбирать. Жаль. Везде бы жили люди, не лезущие на рожон, стойко отстаивающие свою выгоду, проявляющие ради неё необходимую инициативу, увлекающие своей невредной суетой и других. Общество состояло бы сплошь из благополучных – не глупых, зорких – граждан.

Под каждым человеком всегда находится центр Земли. Если его нет, значит, он нетвёрдо стоит на ней. Или она не его. В общем, что-то у него не так.

Одна подруга другой при редкой, видно, встрече:

– Всё у меня замечательно. Муж хорошо зарабатывает – землёй торгует. Недавно купила машину дочери, а до этого – сыну. Всё, всё есть.

– А что же плохо?

– Мне 60.

Лето проходит без радуги.

Хорошо, господа, ну, сумели вы своим талантливым пером вывернуть наизнанку всю мерзость жизни современного общества. Браво! Забавно, что после этого вы ждёте награды, признания от этого общества. Ещё забавнее, что вы их получаете. Если раньше главную проблему жизни видели в том, что расшатан «основной фундамент нашего бытия» (Карл Ясперс, конец 19 века), то сегодняшняя проблема в том, что мы, похоже, живём вообще без фундамента.

Вперёд! Но куда? Вокруг человека в любую сторону «вперёд».

Говорят, что внешние угрозы (смерчи, засухи, землетрясения, метеориты...) способствуют развитию человеческого рода, поскольку отвлекают его от внутривидовой агрессии, то есть самоуничтожения.

11-е, среда. Волга с утра прохладная, ветерок сердитый, пляж пустой. Прощай, жаркое лето 10-го?

Две вороны долго стояли на берегу. Заметив моё приближение, поднялись в воздух и стали летать вдоль берега вместе с чайками.

Любовь, как солнце, посылает во все стороны обжигающие лучи, роняя на людей свои искры. Искры гаснут, появляются новые. Бывает, что искры пролетают мимо.

К пустынному почти пляжу причалила «Казанка-5». Экипаж сразу занялся делом. Один молодец побежал в магазин. Другой, в спасательном жилете, стал бродить вдоль берега, искать ракушки на закуску. Третий – возиться с мотором, без чего плавание на маломерных судах у нас не в плавание. Четвертый, уже в годах, в отличие от своих молодых, загорелых товарищей, стал руководить всем этим нехитрым процессом.

Все они грубоваты на вид. В их глазах светилась радость от свободы на огромной реке, общения с друзьями. В их движениях сквозила простота нравов их прадедов-волгарей, какими они встают со страниц бытописателей. Всё те же вольные натуры. Тот же радостный вызов во взгляде, не важно, кто там правит балом на берегу.

Опять побывал в гостях Тимоша – славный, спокойный человечек, который ещё не может сказать, что у него на душе, или пробежаться по травке за котёнком Асей, так его занявшей.

Волга катит к берегу зелёные барашки, оставляя на нём густую белую пену. Речная вода кажется нашпигованной ряской. Но, когда зачерпываешь, в пригоршне находишь лишь несколько тёмно-зелёных точек.

Замолчавший было петух, вновь стал оживлять окрестности торжествующим кукареканьем.

21-е, суббота. Из тишайшей жары сразу бросило в холод и штормовой ветер. Даже в свитере холодно. Но вот первые сверчки подали голос в своё время, около семи часов вечера.

Корнями виноград тянется к сердцу Земли, побегами вьётся к солнцу, при этом он вращается вокруг своей оси. Если поставить палец перед ещё не нашедшим опору виноградным усиком, то он обовьёт его – крепко, с полным доверием. Твой палец станет как бы частью виноградной лозы.

Мой Бог не требует обрядов, преклонения и дорогих культовых домов с обслуживающим персоналом. Он требует одного – будь человеком! Строгий, неподкупный Бог, не прощающий грехов. Они останутся на мне до последнего моего вздоха. И никуда я от своего Бога не спрячусь. Пока жив.

И без людей тошно, и с ними невесело.

«Эта земля моя, она принадлежит мне по закону, я плачу за неё налоги!» Глубочайшее заблуждение всех не проснувшихся. Земля не может быть чьей-то, ведь это космическое тело, господа. Право владения её частичкой означает наше, а не другого человека, право беречь её, благоустраивать, совершенствовать, делать красивой. И больше ничего. За нашу заботу частичка переданной нам в управление Земли воздаёт нам сторицей – материально, морально. Всякое другое отношение к Земле характеризует нас как невежественных, алчных наглецов, которым всё равно воздастся по заслугам, а не по нотариально заверенным бумагам, легко исчезающим из наших рук.

Прочитал об опытах по вживлению молекулы ДНК умершего человека в клетки растений. Учёный убеждал, что это очень хорошо: «Одно дело, когда человек видит на могиле родственника просто куст сирени, и совсем иное, если, обнимая ствол берёзки, он ощущает частицу тепла усопшего, которая к тому же со временем позволит вернуть дорогого человека к жизни». Да не хорошо это, господа, а страшно. Бессмертие страшнее смерти.

Говоря о жаре и пожарах, мы печалимся о погибших людях, сгоревших домах. А зверьё лесное? Сколько его погибло только от безводья. Даже орлы с высоты своего полёта не могли найти водоёмов. Бедняги, жалко их, беспомощных и безвинных.

Один француз встал на защиту румынских цыган. Глядя из окна своей квартиры на раскинувшийся вблизи табор, он заметил: «Они учат философски относиться к жизни. Может, в будущем мы будем жить также».

Ах, жить бы дольше!

Опять стал дорожить я

Существованьем.

Казавшийся столь жалким,

Мир стал прелестным снова.

(Фудживара но Кийосуке Асон, 1104-1177)

Господа, как же мы будем умирать?

Для меня сад и храм, и театр, и изысканный стол. Кстати, по преданию, Жанна д,Арк повела французов к победе над англичанами, следуя приказам голосов, услышанных в саду своего отца. Любое дерево в саду является символом Древа мира, связывающим, по древним поверьям, Космос и человека.

Сажаю сосны в дубах. Подошли соседские дети Танюша и Кирюша, до этого с дикими криками носившиеся по дорожке вниз верхом на лошадке и машинке. Танюша с увлечением рассказала о своих занятиях ушу, тут же показывая выученные движения. Кирюша спросил: «Почему вы её слушаете, а меня нет?» Объяснил ему, что у меня два уха и слышу я сразу обоих, ещё и птичек прихватываю. Он засомневался, мол, у вас же два уха, а не три. Но мои объяснения, что каждое ухо слышит далеко вокруг, он принял и сказал, что пока ходит только в садик.

Как и многие, я ощущаю себя человеком прошлого, и даже позапрошлого века. Ну и что?

Читаю танка с удовольствием и радостным невольным удивлением. Чувства древних японцев ничем не отличаются от моих.

Право, приятно,

Когда развернёшь наугад

Древнюю книгу

И в сочетаниях слов

Душу родную найдёшь.

(Татибана Акэми)

Незаписанная мысль подобна непойманной бабочке. Какого она была цвета, формы, величины? Точно уже не передашь.

Расставаясь с коллегами, уходящими, допустим, на пенсию, говорим: «Ну, увидимся ещё, так что до свидания!» Конечно, Земля круглая. Но вспомним, сколько раз мы встречались помимо службы? Раз, другой, а то и ни разу. Так что честнее сказать: «Прощайте!»

Вожусь с кустами,

Ловлю себя на мысли:

Остаться б здесь.

 

Сентябрь

Иногда чувствуешь себя всадником, выбитым на полном скаку из седла. Ты повержен в пыль. Где твой конь? Твой путь и твои цели? Над тобой носятся чужие тени. Ты лежишь, не чувствуя рук и ног. Может, они переломаны, и ты не сможешь даже отползти в сторону, чтобы спастись от неминуемой гибели. В душе зарождается тоска. Удача, ты нужна как никогда!

Кто-то скрипит-свиристит на помидорном кусте перед беседкой. Сколько ни высвечивал фонарём, никого не заметил. Лягушка? Сверчок? Жук? Осталось загадкой.

Утреннее карканье ворон и грачей перекрыло все слабые писки оставшихся ещё воробьёв и трясогузок. Впрочем, постукивал и дятел. Вспорхнула из-под ореха сорока.

«Блажён, кто замечал, как постепенно зреют

Златые гроздья, и знал, что виноград

Сбирая, он выпьет их сладкий аромат!»

(Афанасий Фет)

Мы с вами, господа, и есть эти самые блаженные, укрощённые виноградными стрелами. Это не должно смушать нас, поскольку приобщает к сокровенной истории человечества. Ведь мы начинаем перерабатывать винные сорта винограда в напиток богов! В честь Диониса – бога вина – древние греки устраивали празднества, положившие начало развитию танца, поэзии, драмы и комедии. А Луи Пастер утверждал: «На дне бочки с вином хранится больше высокого духа, чем во всех философских книгах мира». Главное в таких случаях не перебрать, а привести себя в состояние боговдохновенного веселья от выпитого вина.

Пришёл наконец-то и я к мысли, что жизнь – это гармония добра и зла. Борьба этих Вселенских начал происходит только в человеческих головах.

У пожилых людей на лицах следы былой красоты. Они похожи на увядшие в саду цветы. Или увядшие к осени цветы похожи на пожилых людей со следами былой красоты на лицах.

 

Октябрь

Обрезав аморель, вернул ей молодость, превратив из величественной дамы в небольшую озорную девчонку.

Дикий виноград вновь превратил заборы в багряные полосы.

Хитрые вороны и сороки таскают соседские орехи и пытаются раздолбить их на твёрдой земле возле нашего кострища. Иногда получается, но большинство орехов достаётся нам.

После чая – в сад, последний раз в этом году под тёплое солнышко, в тишину и покой.

Посадили деревья в саду.

Тихо, тихо, чтоб их ободрить,

Шепчет осенний дождь.

(Мацуо Басё, 1644-1694)

Сад замирает. Дело не в осенних приметах. Это чувствуешь душой.

Ночью сады охватила полнейшая тишина. Наверху светили необычно яркие большие звёзды.

Уезжая, опять испытал прощальный шок.

Но мы ещё вернёмся в сад.

 

с. Хмелёвка, 2010 год