Светлана Куралех

Стихи

Всё холоднее на ветру,

и время всё неумолимей.

- Вы где?

- Мы в Иерусалиме.

- А Вы?

- Мы там, где кенгуру.

А убиенные – в раю,

а незабвенные – в Нью-Йорке.

А я одна в глухом краю,

всё стерегу свои задворки.

Ушла ночная электричка,

и кажется, что всё ушло…

Я – бабочка-шизофреничка,

бьюсь о вагонное стекло.

       ПРОВОДЫ В ГЕРМАНИЮ

 

Пахнет садом Гефсиманским...

Не целуй через порог.

Может, с паспортом германским

будешь счастлив. Дай-то Бог.

Передай привет мой Гейне -

мне ирония сродни.

Что теперь топить в портвейне

наши прожитые дни.

Стул непроданный изломан

и затоптан половик...

“Herz, mein Herz, sei nicht beklommen

und ertrage dein Geschick”. *

               *   Сердце, сердце, сбрось оковы

                    и забудь печали гнёт.

                                      Г.Гейне (нем.)

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

                      Дни человека – как трава...

         Псалом 102

 

“Постой!” -

и холодок по коже.

“Постой!” -

и оборвётся бег.

...Трава была нам брачным ложем

и на себя взяла наш грех.

Там, где довольно было взгляда,

ты всё подыскивал слова,

а я подумала – не надо:

дни человека – как трава.

Травинку горькую кусая,

я знала все твои права

и по траве ушла босая...

Дни человека – как трава.

* * *

Воспоминанье в стиле оригами...

Бумажный оленёнок на окне.

Мне восемь лет. Я прижимаюсь к маме.

А мама прижимается ко мне.

Воспоминанье в стиле оригами...

Я рву стихи. Я пробую свести

все счёты и обиды между нами.

А мама шепчет: “Господи, прости”.

Воспоминанье в стиле оригами...

Куда же ты пропал, олений след?

Как холодно. Я свечку ставлю маме.

Мне страшно быть должно.

 А страха нет.

НИНО 

Грохочут времени литавры.

Хлопочет кадрами кино.

Там, где резвились динозавры,

поёт блаженная Нино.

Раскаты счастья стонут в песне,

звенит гитара между строк,

взмывает голос в поднебесье,

перекрывая джаз и рок.

«Зачем века так быстро мчатся?» -

кричит Нино, целуя миг,

как будто можно докричаться

до диких пращуров своих.

 * * * 

Сквозь яркую зелень – то синь, то сирень,

какое цветов и тонов наслоенье!

Но если пейзаж повернуть набекрень,

то станет понятно моё настроенье.

Я жду, я меняюсь в лице каждый миг,

я злюсь, я стараюсь от слёз удержаться,

но вот на аллее ваш образ возник

и стал постепенно ко мне приближаться –

и стал постепенно бледнеть антураж…

А сердце моё наполняется светом

по мере того, как прекрасный пейзаж

становится вашим прекрасным портретом. 

***

       Вот листья, и цветы, и плод на ветке спелый…

                                      Поль Верлен

Ах, этот первый шаг – какой-то оробелый.        .

Ах, этот соловей – какой-то сам не свой.

Но листья , и цветы, и плод на ветке спелый

приветствуют с утра визит мой гостевой.

Да много ли для счастья надо человеку –

Чтоб солнце поднялось и плыли облака…

Войдём ещё разок в одну и ту же реку,

а завтра что нас ждёт – пусть думает река.

ОСЕТИНСКИЕ НАПЕВЫ

 

В том замке, старинном, огромном,

хозяин невесел бывает.

В собрании пьес многотомном

он все мои письма скрывает.

То в кресле он дремлет нескладном,

то к ужину мрачно выходит

в том замке, старинном, громадном,

где кошка сиамская бродит.

Там воздух пропах мандарином,

что зреет, на солнце пылая.

В том замке, огромном, старинном,

всего-то однажды была я.

Там горный пейзаж исполинский

от Бога пролёг до порога...

Там к ужину сыр осетинский

я б резала тоньше немного.

ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА

 

Художник – пилигрим, а может – шут бесстыжий...

“Да, живопись – свобода”, - мне он говорит.

Но Господом к нему приставлен ангел рыжий,

который часто сам не знает, что творит.

И путается в красках замысел славянский,

а в доме нет еды уже четыре дня,

и кажется, вот-вот взорвётся конь троянский,

и вспыхнет на холсте пурпурная резня.

На площади толпа гудит, как ипподром.

Нет, избранный сюжет не кончится добром.

На свежем полотне подрагивает охра...

Не трогайте рукой -Эллада не просохла. 

ЛЕТНЯЯ ТРАПЕЗА

Простая кружка и простая ложка.

Краюшка хлеба, рыбья голова.

И солнечная узкая дорожка

подсвечивает всё едва-едва.

Но вот полоска света растянулась

На целый стол, а может, на века,

И кажется, что скатерть шелохнулась

от лёгкого сквозного ветерка.

Сияет слива слева, груша – справа,

И яблоко способно взволновать.

И живописец обретает право

обычный завтрак трапезой назвать.

         ДЕБЮТ

Кукла живёт и танцует по кругу,

так привязались с актёром друг к другу,

что не понятно, кто водит кого:

куклу – актёр или кукла – его.

Только запутались тонкие нити,

куклы по воздуху ножками бьют,

встали-упали – уж вы извините,

не забывайте, что это – дебют.

Жизнь моя тоже танцует кругами,

не замечаю земли под ногами –

кто-то за ниточки сверху ведёт,

перемешались паденье и взлёт.

Что-то хотела, куда-то спешила,

ангелы в небе всё ближе поют.

Накуролесила, наворошила…

Боже, прости меня! Это – дебют.

* * *

    Пять лет прошло. Здесь всё мертво и немо.

                          Анна Ахматова

                                   1910

Сто лет прошло, и век другой ступает.

Другая жизнь. Другие корабли.

Вулкан исландский пеплом посыпает

израненную голову земли.

Меняется шуршанье лёгких юбок

на жёсткое шуршание банкнот,

но шум и гам из капитанских рубок

серебряных не заглушает нот.

Оранжевый закат или пунцовый

непоправимым облаком плывёт.

Какой ты, век наш? Цинковый, свинцовый?

Пускай потом потомок назовёт.

Века друг к другу тесно припадают.

К каким бы ни пристали берегам,

нас по приметам вечным разгадают:

по музыке, картинам и стихам.