Дан Берг

 Хана и Ханох

 

     Раби Яков, цадик из города Божин, рассказал сию историю своим хасидам со слов жены Голды, которая знала эти события не понаслышке, а была их свидетельницей пока жила в доме отца и матери, мир их праху. Голде очень хотелось держать речь самой, и раби Яков готов был потрафить супруге и уж было заколебался, но соображения строгости, осторожности, праведности, верности традициям – всего, чего угодно – взяли верх, и цадик не дерзнул дать слово женщине в мужской аудитории. Люди предпочитают старые истины и неохотно привыкают к новым. Итак, на исходе субботы, раби Яков поведал собравшимся за огромным столом в горнице его дома хасидам следующую повесть.

     Хана – девица прелестная лицом, мягкая нравом, мечтательная и вовсе не практичная. И нет ей нужды обременять нежную головку прозой заботы о будущем. Почему? Да потому, что Хане повезло родиться в богатом, даже очень богатом доме. Отец нашел ей достойного жениха и жаждет породниться с его семьей, соединить капиталы, сделаться еще богаче и, конечно, дать счастье любимой дочке. А Хана вовсе и не ищет выгодной партии, мысли ее все только о любви. Хана любит Ханоха, высокого и плечистого красавца с черными кудрями и карими глазами. Хана вполне уверена, что отец не выдаст ее замуж против воли, ведь она как-никак – единственное дитя.   

     Ханох, возлюбленный Ханы, живет далеко от нее, в другом городе. Бедняга рано осиротел и кормился от щедрот общины. А подрос – и отдали его в помощники к местному торговцу. Ханох парень хваткий. Торговец заметил таланты ученика и вскоре произвел его в приказчики, а затем и в старшие приказчики. Ханох сделался незаменим на службе. Большим стал мастером: завлечь покупателя, расхвалить до небес торговый дом, продать товар по хорошей цене – в этом старший приказчик превзошел хозяина. Ханох повсюду разъезжает по торговым делам. Так вот и повстречался с Ханой, и, кажется, полюбил девицу.

     - Яков, разве такими словами я говорила тебе о любви Ханоха? Тебя послушать – он вовсе и не любит Хану! – с досадой прервала Голда самозванного рассказчика.

     - Милая Голда, разве это беда, если я вижу дело несколько иначе и позволяю себе кое в чем сомневаться? – возразил раби Яков, отстаивая право на собственную интерпретацию.

     - Всякий рассказчик – это интерпретатор, - словно читая мысли учителя, произнес хасид Шломо, получивший европейское образование и знающий много лишнего.

     - Ты сомневаешься в очевидном, мудрец! Ну, будь по твоему, - оставила Голда за собой последнее слово, а цадик продолжил.

     Любовь Ханы и Ханоха – все больше в письмах. Но и это неплохо для начала. Что приплыло в руки Хане само собой и без труда, того нет пока у Ханоха и того он алчет пуще всего – богатства. Уж много раз думал старши                                    й приказчик, что хорошо бы жениться на дочке богача: приданое, родня, любовь, наконец, - и все разом! Годы сиротсва и ученичества, однако, не приучили его к легкой добыче. Чтоб такое свершилось, требуются обстоятельства исключительные. 

     Отец Ханы не так-то прост, его вокруг пальца не обведешь. Знает богач: золото трудно приобрести, да легко потерять. За дочкой нужен глаз, не то уплывут из рук и дитя и приданое. Охотников много. А посему бдительный отец вступил в тайный сговор с корыстным почтальоном. Письма в оба конца читаются прежде адресата. Все знает хитрец, но молчит до поры до времени.

***

     Худая весть пришла к Ханоху: городской голова сговорился со своими приспешниками, и задумали злодеи изгнать из города всех евреев. И отцы города душевно понимают

и поддерживают своего предводителя. Горюют городские евреи, горюет хозяин торгового дома, горюет Ханох. “Все, что трудом завоевано – все пойдет прахом. Хозяин мой стар, на другом месте нового дела не начнет. А моего капитала не хватит. Значит, начинать все сначала” – тяжко думает Ханох и вспоминает о Хане. “Теперь уж забыть придется любимую мою Хану. За бездомного неудачника она не пойдет. Ах, впрочем, что за глупые мысли у меня в голове, ведь она так любит меня. Стоп! А не явились ли к нам с Ханой столь долгожданные исключительные обстоятельства?” – размышляет Ханох.

     И пишет старший приказчик своей возлюбленной чрезвычайное письмо. Сообщает о надвигающейся но него беде и излагает свой план. “Избранница моя! Сговоримся, когда и где встретиться, и убежим подальше от родительского дома. Я найду раввина, что согласится поженить нас. Отец твой - человек практический, пересилит горе и не бросит нас на произвол судьбы. И станем мы счастливейшими людьми на свете. Решайся, Хана. Сейчас, или никогда!

     И прочитала Хана письмо, и захватило у нее дух от страха и восторга, и немедленно ответила она: “Да, мой милый, да, да, да!” А еще, подумавши, добавила, что о месте и времени встречи сообщит не письмом, а через верного человека, ибо великую тайну нельзя доверять бумаге, правда на чужой язык и уши полагаться тоже небезопасно, но выбора нет. Выходит, не такая уж и непрактичная она девица.

     Посвященный в тайну заговора, богач погрузился в глубокую думу. Как отвести беду? Где путь к спасению от позора? Неужто золото уйдет в чужие руки и не умножит самое себя? И совета у людей не спросишь. Права эта ветреная чертовка, нельзя доверять тайну ни бумаге, ни языкам, ни ушам. Но супругу свою решил уведомить – не помешает матери получше знать, что на уме у непутевой дочки. Богач сообщил жене драматическую новость, привел ее в сознание после неизбежной потери чувств, но, к досаде своей, не встретил безоговорочной солидарности. Как-то раз довелось родительнице видеть этого черноволосого стройного красавца. Хоть и содрогнулось все нутро ее от страха, но, кажется, понимала она отчасти и никчемную дочь свою. Видя, что помощи ждать не приходися, изобретательный богач самолично составил дьявольский план спасения.

     - Странно ты выражаешься, Яков. Похоже, мужчине не дано внять мукам материнского сердца, - сказала Голда.

     - Прости, женушка, я, кажется, увлекся, - виновато ответил раби Яков, пряча улыбку в усах.

     - Не отвлекайся, раби! Рассказывай! – загомонили хасиды.

     - Ну, слушайте дальше, друзья.

***

     Быстро несутся кони. Летит коляска, уносит Хану и Ханоха все дальше и дальше. Миновала опасность отцовской погони. Страх сменился нетерпением. Молодые сердца бьются в унисон. Любовь переполняет обоих. Мчатся влюбленные навстречу чуду, что случается в жизни лишь только раз. Твердо знают оба: верны й слову раввин приведет их к вратам рая.

     Подъезжают к станции. Время подкрепиться, отдохнуть, сменить лошадей. А там – снова в путь. Сидят за столом, смотрят друг на друга влюбленными глазами, говорят без умолку. О чем беседуют заврашние молодожены? Мечтают, должно быть. А вокруг – еще столы. Едят и пьют люди. Кому завтрак несут, кому ужин. В дороге все смешалось.

     Гости входят и выходят. Вот зашел рыжебородый еврей, черная ермолка на голове. Огляделся по сторонам, присмотрел себе место неподалеку от наших голубков и уселся за стол в компанию себе подобных. Вступил в общий разговор. Что обсуждают незнакомые евреи, встречаясь в пути? Жалуются на беды и гонения. Хвастаются друг перед другом, кому солонее приходится.

     Голос новичка громче других голосов, и можно разобрать слова в общем шуме. Ханох поневоле прислушался. Рыжебородый в черной ермолке рассказывает, как в соседней волости городской голова задумал выселить евреев, и отцы города были с ним заодно. И ясно стало сынам Израиля, что беды не миновать, и пришло время кончать дела,  повыгоднее продавать имущество и бежать без оглядки из проклятого города. Но случилось непредвиденное: самый рьяный и неподкупный городской патриот подал свой голос против изгнания. А без идиногласия в таком деле – нет и указа. Так устроены справедливые законы Империи. И замысел злодеев не осуществился, и евреи одурачены, и самые расторопные едут назад.

     “Вот, значит, как дело-то повернулось, – думает Ханох, и лицо его бледнеет. - Прежний путь наверх вернее нынешнего. Нельзя спешить. Я должен позаботиться о том, чтобы мой грош превратился в золотой, а уж золотой позаботится о себе сам. Тогда и жениться можно. А сейчас надо возвращаться.”

     - Надо возвращаться, милая Хана! – горячо говорит Ханох.

     - А как же... А как же все-все-все, что мы задумали? – шепчет Хана, губы дрожат, глаза полны слез.

     - О, любимая, дай только на ноги встать. И мы поженимся, и не будет в мире никого счастливее нас! А про побег наш ни одна живая душа не узнает.

     И горят новой надеждой глаза Ханоха, и беззвучно плачет Хана.

     - Я думаю, Ханох прав, предпочитая конвенциональную свадьбу, - вновь желая блеснуть, сказал образованный Шломо.

     - Какая неспокойная публика у меня сегодня, - недовольно заметил раби Яков, - прошу не перебивать, я продолжаю.     

***

     Глубокая ночь. В доме богача никто не спит. Свечи горят повсюду. Хозяин расхаживает взад и вперед по большой зале. Нет в сердце его ни растерянности ни страха за судьбу беглянки дочери. Он уверен в себе, он полководец, ждущий донесений с поля брани. Стук в дверь.

     - О, это, верно, мой долгожданный слуга, открой ему, - командует хозяин своей неуемно плачущей супруге.

     Та послушно встает и открывает дверь. Входит слуга.

     - Говори, быстрей, не томи! - рычит ему навстречу богач.

     - Все отлично, хозяин, все – как ты задумал.

     - Едут назад?

     - Едут, хозяин.

     - Молодец, дружище, отлично провернул дельце. Вот тебе за труды.

     - Покорно благодарю, хозяин, - сказал слуга, отправляя в карман горсть золотых монет и откланиваясь.

     - Да сними ты эту рыжую бороду и усы, даже я тебя с трудом узнаю, - крикнул богач вслед слуге.

     Богач просветлел лицом. Вновь заходил по зале, злорадно потирая руки.

     - Если я не вижу средств достижения цели, я создаю их. Я был уверен: он захочет вернуться к своему корыту, как только угроза минует. Я вижу насквозь этого молодчика!

     - Хвастун, что мне до твоего Ханоха! Дитя наше верни домой, Хану мою ненаглядную!

     - Не реви! Вернется Хана жива и невредима. И тут же выдам ее замуж. Довольно с меня ваших женских прихотей! И без того голова лопается от забот. Знала бы ты, женушка, сколь облегчил мою казну добродетельный христианин, пока согласился вступиться за тамошних евреев, - в сердцах посетовал богач и подумал про себя: “Жажда золота иссушает души наших гонителей, хулящих нас за алчность. Какое счастливое сходство!” 

***

     Ханох и Хана держат обратный путь. Тихо и уныло в карете. Как может, Ханох утешает Хану. “ Да, милый”, “Ты прав, милый” – только и слышит он в ответ.

     - Еще два-три часа дороги, и ты – дома. Ночь темна, соседи не увидят, - говорит Ханох.

     - А ты, милый?

     - Я продолжу путь, к утру доеду. Напишу письмо.

     - Буду ждать, - почти беззвучно произнесла Хана, - Опять письмо... Сердце писем не пишет.

***

     Как обещал богач жене своей, так и сделал – без промедления выдал своенравную дочь свою замуж и согласия ее не спросил. И довольны мать с отцом – гора с плеч. И прошли годы. Ханох хоть и шибко продвинулся в делах своих, но скромно полагает, что на ноги пока не встал. “Чтобы дойти – надо прежде всего идти” – вот его слова. Зато жених он завидный. Присматривается. Для сватов – лакомый кусок. И совсем забыл свою Хану. А Хана помнит былого красавца и черные его кудри.

     - Яков, ты снова сочиняешь. Разве ты слышал от меня такое? И поварачивается у тебя язык говорить так о замужней женщине? – прервала мужа Голда.

     - Да я ничего плохого не имел в виду, Боже сохрани. Так, для красного словца присочинил. Хасиды, ведь правда, вы ничего дурного не подумали? – обратился раби Яков за спасением к своим слушателям.

     - Конечно, раби, не подумали. Продолжай!

     - А на этом история кончается, друзья. Какое тут может быть продолжение?